Текст книги "Тегеран-82. Начало"

Теперь можно было спокойно вылезать, повторно ту же машину водящий осматривать не станет. Но я почему-то ужасно засмущалась. Натик открыл дверь со стороны кустов, вылез сам и подал мне руку. От волнения я пошатнулась и на какое-то мгновенье вновь оказалась в его объятиях. Это было приятно и немного стыдно.

Он взял меня за руку и мы, пригибаясь, обогнули машину со стороны кустов, перебежали аллею и оказались в густой роще возле бильярдной. В ней было тихо, темно и прохладно. Я почувствовала что-то странное: стеснение вперемешку с каким-то смутным предвкушением и то, что я не хочу отпускать его руку. Ничего подобного ранее я не испытывала, даже к Грядкину. Но тут Натик вернул меня на землю, заявив:

– Я же говорил, что главное – выбирать машину с салоном в тон одежды, тогда будешь сливаться. Вот мы с тобой оба в синем, и салон синий, он нас и не заметил.

Только тут я обратила внимание, что мой спутник, действительно, как и я, в синих джинсах и синей майке. А особенно мне понравилось, что он сказал: «Мы с тобой оба…»

В тот вечер Натик впервые проводил меня домой, до самых бимарестанских конюшен. Правда, по пути ничего романтического уже не было. Мы вели какую-то пустую светскую беседу, скопированную со взрослой, рассуждая о том, что «скоро приедет посол и закрутит всем гайки». Нашему послу как раз подошло время вернуться из отпуска, что без конца обсуждали взрослые.

Второй тревожный звоночек, предвестник большой ссоры, прозвонил, когда я, как выразилась Ника, «фальсифицировала» свою анкету.

В то время среди девочек в моде были так называемые «анкеты» – красиво оформленные тетрадки с вопросами. Девчонки пытались превзойти друг друга, разукрашивая свои анкеты виньетками, сердечками и картинками из журналов. Главной интригой анкет были ответы мальчиков, если, конечно, их удавалось уговорить заполнить опросник, где среди проходных вопросов про любимую книгу, кино и музыку таились очень важные: нравится ли тебе кто-нибудь из твоей нынешней компании? На какую букву начинается имя человека, к которому ты испытывал (а) самые сильные в своей жизни чувства? Каким должен быть твой любимый человек? И все в этом духе.

Самая роскошная анкета была у нашей королевы: тетрадь она украсила самыми модными тогда объемными наклейками, при нажатии издающими писк. У каждой картинки были свои выпуклости: например, котенок с выпученными пластиковыми глазами, внутри которых перекатывается крохотная черная бусина-зрачок. Или щенок с большим красным языком, высовывающимся прямо из наклейки. Наклеенные в королевской тетрадке барби обладали выпуклостями во всех местах, положенных женскому телу, и кокетливо взвизгивали, если на них нажать. Я видела такие американские наклейки в «Куроше», но мне их никогда не покупали, они были слишком дорогие. Пару раз я пробовала выпрашивать, папа говорил: «Мне не жалко, просто я не понимаю, зачем тратить столько денег, чтобы один раз это куда-то приклеить?»

Мы все отдавали на заполнение всю тетрадку, в начале которой были вопросы анкеты, а потом ответы тех, кто ее уже заполнил. А в Никиной анкете листочки крепились на открывающихся металлических колечках, благодаря чему, выдавая опросник, она имела возможность не показывать заполняющему ответы других. Просто открывала колечки, доставала листок с вопросами и еще один чистый для заполнения.

– А то скатают все друг у друга, и будет неинтересно! – поясняла она.

Как-то после полуденного кофе на веранде у королевы, с чего начинался каждый день свиты, Ника выдала листки и мне. Это было почетно, свою анкету королева давала не всем, поясняя, что «не хочет портить ее неинтересными людьми». Еще она просила сначала думать, а потом писать, чтобы «не разводить в тетрадке грязь исправлениями и зачеркиваниями».

Заполняя, я очень старалась не испортить королеве анкету. Старательно вспоминала самые модные ансамбли, отвечая на вопрос «Твой любимый ВИА», лучшие в своей жизни кино и изобретала остроумные ответы на провокационные вопросы из серии «Целовалась ли ты?»

Получилось у меня неплохо, аж самой понравилось. В конце опросника я даже разошлась и нарисовала Нике на память симпатичного Карлсона.

Рядом корпела над анкетой Ирка, долго думая над каждым вопросом и пытаясь заглянуть ко мне.

– Эй, – заметила эти маневры королева, – Ира, ты же не в школе! Остроумие не спишешь!

Я отдала Нике свой листок, и она тут же стала его изучать, прихлебывая кофе. У меня было ощущение, что я сдала городское сочинение, его тоже писали на отдельных листках и потом отправляли в РОНО.

– Классно! – похвалила меня королева, закончив чтение. – Все-таки я молодец, что выбрала под анкету тетрадь с вынимающимися листками. А то люди такие скучные, не могут не заглянуть в чужие ответы, а потом у всех одно и то же получается. А мне это зачем, я же не училка, чтобы диктанты проверять!

Ирка еще ниже опустила голову над своим листочком, который все еще не одолела.

Я была так горда похвалой самой королевы, что мне даже хотелось бедной Ирке помочь.

– У меня правило, – заявила Ника. – Когда человек уже заполнил анкету, я даю посмотреть всю тетрадку. Теперь уже не спишешь, а там много интересного. Хочешь? Пока эта все ковыряется, – королева кивнула на Ирку.

– Конечно! – горячо откликнулась я.

Молнией во мне пронеслась мысль, а вдруг ее уже заполнил Натик? Мне было очень интересно, какую музыку он любит, какие фильмы и на какую букву начинается имя девочки, которая ему нравится?

Королевская анкета была очень толстой: начиналась она с Никиных московских друзей, их имена ни о чем мне не говорили. Я пролистнула ближе к концу, чтобы посмотреть, что написали знакомые мне девочки и мальчики.

Королевскую анкету уже заполнили почти все приехавшие в этом сезоне, но Натика среди них не было. Я пробежала глазами их ответы – и тут меня прошиб холодный пот, а сердце мое с уханьем провалилось в пятки! Я вспомнила то, что совершенно забыла!

Незадолго до отъезда в Тегеран мы с папой и мамой ходили за какими-то документами в кабинет к старому лысому дяде. Судя по огромному кабинету, где он был один-одинешенек, этот старик был очень важным. Имени его я, конечно, не помнила. А вот слова вспомнила только когда увидела, что ни один из заргандинских детей не ответил по существу на вопрос №3 Никиной анкеты: «Твой домашний адрес, индекс и телефон». Все с юмором уходили от прямого ответа, изобретая что-нибудь вроде «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз». Я единственная честно перечислила все свои данные, все как в домовой книге.

А лысый-то дядька тогда специально проводил со мной беседу, предупреждая, что «враги коммунизма» могут осуществлять свои «происки империализма» даже на уровне детей, устраивая всяческие провокации. Из его слов я поняла далеко не все, но в конце он просто перечислил, чего я не должна делать за рубежом, даже среди советских детей, которые «тоже могут стать марионетками в руках агентов империализма».

Дядька сказал, что я не должна ничего рассказывать о работе своего папы в Москве, как бы меня ни выспрашивали. Но я ничего о ней и не знала, кроме того, что однажды он водил меня в здание МИДа, чтобы показать «родной город с высоты птичьего полета». Я не должна была ни при каких обстоятельствах упоминать фамилии каких-то папиных коллег, но после приезда в Тегеран у меня настолько изменилась жизнь, что я и имена-то их забыла. И третье, что я почему-то не должна была делать – указывать свой домашний адрес и телефон.

И вот я это сделала! Абсолютно забыв все наставления.

Конечно, едва ли Ника «агент империализма», ее папа очень уважаемый в советской колонии человек. Но у других-то хватило ума выкрутиться, не указывая адрес! И только я дура, заполнила игровую анкету, как настоящую в ЖЭКе!

Я так расстроилась, что это заметила даже королева. Пришлось соврать, что у меня разболелась голова. От осознания, что я натворила нечто непоправимое, меня и впрямь даже подташнивало.

Я пошла домой. Бимарестанты, включая моих родителей, еще были на работе. В наших «конюшнях» было тихо, только мальчишки шумели возле бассейна. В последнее время они увлеклись перестрелкой из водяных пистолетов и целыми днями носились, паля друг в друга струями воды. После общения с королевой и ее свитой их игры казались мне глупой детской возней, и даже странно было представить, что еще недавно я принимала в них активное участие.

Я пошла к бассейну, села в шезлонг и тупо наблюдала за «водной войнушкой», думая о своем. Мальчишки тоже заметили, что я не в себе. Пробегая мимо, Серега обдал меня, словно из душа, водным залпом из своего новенького голубого «пестика» и крикнул на ходу:

– Чего такая кислая? Фифа посольского принца отбила?

Мне очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим горем, но ответ своих бимарестанских приятелей я знала наперед: «Да пойди и вырви эту чертову страницу, если что-то не то написала, подумаешь!» Они же не знали, что такое королевское презрение и насмешки.

К возвращению родителей я извелась полностью, зато у меня уже было решение. Увидев меня, мама первым делом спросила, почему я такая вялая, не перегрелась ли я на солнце, пощупала мне лоб и полезла за градусником.

Но я сказала, что у меня есть одно срочное дельце, минут на пятнадцать, сейчас я его сделаю и вернусь, как раз к обеду. А заодно и температуру измерю.

Еще полчаса назад я планировала признаться в содеянном папе и спросить его совета. Скорее всего, он бы посмеялся и посоветовал мне наплевать на то, что в Никиной анкете теперь значится наш домашний адрес и любой «агент империализма» может его оттуда узнать.

Но, завидев издалека идущих от «жопо» родителей, я вдруг отчетливо кое-что про себя поняла. Что мне совсем не трудно признаться, если я сделала что-то плохое – нечаянно или даже нарочно. Особенно, если при этом не надо никого «закладывать». Например, мне вовсе не жалко покаяться, что я в гордом одиночестве лазила в окно морга, доводила господина Мамну и пугала тетю Тамару. Я даже готова признаться, что любила Грядкина, а теперь влюбилась в Натика! Но вот признать, что у меня короткая память и мне нельзя доверять, я не могу ни за что! И даже заставить себя не могу!

А раз такое дело, значит, как любит выражаться наша королева, «надо решать вопрос». Сама напортачила, сама и исправлю.

Я вернулась на королевскую веранду, девчонки все еще сидели там. Ника как раз читала Иркин листочек и посмеивалась. Я попросила ее открепить мне страничку с моими ответами, якобы для того, чтобы переписать Никины «гениальные вопросы» для московской подружки, которой я как раз срочно пишу письмо, потому что есть возможность передать его с отъезжающим знакомым.

Королева удивилась, но не насторожилась. Ведь я просила свои, а не чужие ответы.

– Так давай я тебе лучше сами вопросы откреплю, так же удобнее! – резонно предложила она.

– Удобнее, но вдруг пока меня не будет, кто-то еще захочет заполнить анкету, – выкрутилась я.

– А ты что, собралась куда-то тащиться с листочком? – еще больше удивилась Ника. – Да вон садись и пиши, сколько хочешь! – Ника царским жестом обвела свою просторную веранду. – Если желаешь, я тебе гербовую бумагу выдам, отец из конторы захватил. На ней письма очень эффектно смотрятся, в Москве все ахают, водного тиснения там в жизни не видели!

Все-таки королева относилась ко мне хорошо. И она была права: если бы я не врала, а впрямь собиралась бы переписать для Оли вопросы ее анкеты, куда удобнее было бы сесть прямо здесь, взяв самую эффектную из Никиных ручек с зелеными чернилами, красивую плотную бумагу с будто вдавленным в ней логотипом фирмы MAZOLA и страничку с вопросами. Все это Ника тут же притащила, не дожидаясь моих просьб. Наша королева была какой угодно, но совсем не жадной. Она всегда с удовольствием делилась с нами своими восхитительными штучками – ручками, заколками, лаками для ногтей, духами, блеском для губ, ароматными ластиками и даже дорогущими наклейками. Каждый день угощала настоящим, а не растворимым кофе и изысканными шоколадками, которые всегда были в их доме. Я была ей очень благодарна, но сейчас мне нужно было от нее совсем другое.

Я сказала, что уже начала писать письмо, и оно осталось у меня дома.

– Ну, так сбегай за ним, – пожала плечами Ника. – Чего там, два шага.

Пришлось сказать, что родители ждут меня к обеду, что в общем было правдой. На мое счастье, в этот момент от бассейна вернулась Никина красивая мама в роскошном шелковом халате, и королева от меня отвлеклась. Выдала мне мою страничку и сказала приносить ее назад не раньше 4-х дня: до этого часа ее мама будет отдыхать, а она не любит, когда во время ее дневного сна кто-то сидит на веранде.

Я убежала счастливая, стараясь не думать о том, как буду возвращать листочек.

После обеда, удостоверившись, что родители заснули, я вытащила из маминой сумки канцелярскую замазку, которой она пользовалась в приемном покое и на всякий случай носила с собой. Уселась за стол на веранде и аккуратно закрасила свой адрес. Оставалось придумать, что написать на его месте?

«Мой адрес – Советский Союз» казался мне идеальным выходом, но королева же ненавидела, когда списывали друг у друга.

Оставалось пойти тем же путем, но без списывания. Я стала напряженно вспоминать советские песни, которые редко, но все же заводили на наших бимарестанских танцах.

Из всего, что хоть как-то связано с адресами, в голове вертелись только слова из папиной любимой армейской песни: «А для тебя, родная, есть почта полевая…». Но на такое королева точно обиделась бы.

Потом вспомнился припев «В доме, где резной палисад…» из песни про «ненаглядную», которая «в Вологде-где», что было тоже некстати.

Еще более некстати вылезло чеховское «на деревню дедушке» из рассказа про несчастного сироту Ваньку.

Окончательно измучившись, я плюнула и вписала переделанную строчку из песни «Кавалер барышню хочет украсть»: «Там эта улица, там этот дом, где эта девушка, что он влюблен». Это было единственное из всего всплывшего в моей голове, что хоть кое-как лезло в тему.

К тому же, при словах «он влюблен» я представляла себе Натика, и это немного скрашивало мои неприятности.

Когда я вернулась с листочком к королеве, где-то в пол-пятого, вся свита уже снова была на ее веранде. Они пили чай с пирожными и обсуждали новость, из ряда вон выходящую. Оказывается, накануне в «автопрятках» водил новенький Леша и обнаружил «таааакое!», что сначала решил сохранить это в секрете. Но, промучившись всю ночь и полдня, все же не выдержал и проболтался Женечке, а уж он, как верный паж, доложил все королеве. Посветив фонарем в одну из машин, Леша заметил на заднем сиденье движение, и стал стучать в стекло с криком: «Я тебя вижу, выходи!» Но из машины никто не вышел, что было не по правилам. Леша дернул дверь, она оказалась заперта. Тогда Леша включил фонарь на полную мощность и стал шарить им через стекло в попытках разглядеть нарушителя правил и вывести его на чистую воду. И разглядел: это были Костя и Лилька! Что именно они там делали, хороший мальчик Леша знать, конечно, не мог. Но раз спрятались, то целовались, как минимум. Ведь в «автопрятки» они не играли и вообще с остальными не водились.

К моему большому удивлению, в обсуждении принимала участие даже Никина с Аней мама. Она сидела тут же, в очередном шикарном шелковом халате и с тонкой сигаретой в руках.

– Первая любовь! – говорила она, томно затягиваясь. – Как это прекрасно! И как это ужасно, когда подобный мезальянс! Бедные родители мальчика!

Ввиду такого выдающегося события Ника хотела, не глядя, сунуть мою страничку назад в анкету, ведь она уже ее читала. Но Ирка, которая еще не забыла, как королева меня хвалила, а над ней смеялась, ревниво потребовала, чтобы ей тоже дали почитать мой листок. Ведь она ознакомилась со всей анкетой, когда я его уже унесла.

Ника протянула ей мои ответы, и Ирка в них углубилась, а остальные продолжили обсуждать Костю и Лильку.

Поймав на себе Иркин взгляд, я почувствовала неладное и оказалась права.

– Ниииика, ты посмотри! – протянула Ирка противным голосом. – Тут замазано!

– Что замазано? – не поняла королева. – Ир, некоторые с анкетами еще до обеда разобрались, а ты все никак не успокоишься! Тут есть вещи поинтереснее!

– Вот именно, некоторые разобрались! – ехидно продолжила Ирка. – Ты погляди, она тебе всю анкету испортила! Она у тебя такая красивая была, такая аккуратненькая, чистенькая, а теперь тут клякса безобразная!

– Где клякса? – уточнила Ника, глядя на листочек издалека.

Я сделала все очень аккуратно, поэтому издали ничего не было заметно. А ответы мои Ника едва ли запомнила, и уж тем более, вряд ли ей действительно нужен был мой адрес. И если бы не Ирка, все бы обошлось. Но Ирка не сдавалась в своем желании отомстить мне за королевскую похвалу:

– Хахаха! – гадко захихикала она. – Никуся, тебя обвели вокруг пальца, как последнюю дуру, хоть ты у нас и королева! Наплевали, что тебе не нравится, когда друг у друга ответы списывают!

– Девочки, не пойму, что случилась? – спросила Никина мама, удивленная Иркиными визгливыми интонациями.

– Да вот эта, – Ирка кивнула на меня, – начиталась чужих ответов, потом наврала вашей дочери, что ей нужны вопросы, а сама схватила свой листок и дома все переделала с замазочкой! Свое замазала, а чужое вписала! А ваша дочь еще на меня говорила, что я списываю!

Я была уверена, что Никина мама предоставит нам разбираться самим, как сделала бы моя, но она попросила у Иры мой листочек и принялась его внимательно изучать.

Королева изменилась в лице, видно было, что Иркины слова ее очень задели. Но она ждала реакции своей мамы: если Анька копировала Нику, то Ника явно подражала своей матери.

– А что тут было? – уточнила Никина мама, изучив замазанное место.

– Нормальный адрес! – услужливо подсказала Ирка. – А теперь какие-то тупые слова из песни!

Все замерли в ожидании ответа королевы-матери.

– Девочки, ну что вы в самом деле, мы же не в милиции, – наконец молвила она, улыбнувшись. – В анкете ценно остроумие, а не паспортные данные!

– Но, мама, – попыталась возразить Ника, – она сначала написала, потом исправила, так не делается! Я же еще до заполнения всех по-человечески прошу писать сразу набело и не марать мне тетрадку своими зачеркиваниями! Я так старалась, чтобы было красиво, а эта взяла и развела мне грязь только потому, что, видите ли, придумала ответ поостроумнее! Это же неуважение ко мне! А ты сама говорила, что такое допускать нельзя ни при каких обстоятельствах! – в королевском голосе проскользнули жалобные нотки, которые она успешно применяла, когда искала поддержки у старших.

– Не придумала ответ поостроумнее, а списала у других! – гнула свое Ирка.

– Никуся, доченька, не расстраивайся, – заворковала королевская мать. – Девочка все сделала чистенько, ничего даже не заметно! Ну все-все, лапуся, забудь об этом! У тебя самая лучшая анкета! А мы с тобой перед ужином посекретничаем, хорошо?

Ника гордо вскинула голову. Видимо, «посекретничать» с матерью было большой честью для нее. Королева взяла себя в руки, и дамское общество вернулось к теме «ужасного мезальянса».

Вечером того дня показывали кино. Я, как обычно, пришла на место общей встречи к оранжерее. Королева больше не вспоминала про испорченную анкету, но я заметила, что она стала со мной вежливо-холодна, прямо как с Лилькой, пока она еще пыталась с нами дружить.

Это продолжилось и в следующие дни. Только Элька и Натик общались со мной, как прежде. Остальные при моем появлении замолкали на полуслове и принимались говорить о погоде и школьной программе. Я, конечно, чувствовала, что по какой-то причине королева и ее свита мне больше не доверяют, хотя никто ничего мне не говорил.

Я подумала, что Ника все же обижается за анкету и решила подождать, пока случай забудется. Невозможно же вечно дуться на такую ерунду! Но время шло, а все оставалось по-прежнему. На полуденный кофе к себе на веранду королева меня не звала, хотя и «официально» от двора не отлучала, как Эльку прошлым летом. Впрочем, она и раньше никого специально не приглашала, но если кто-то не приходил, всегда спрашивала, что случилось? Первое время я приходила, как и раньше, но с каждым разом все больше и больше чувствовала себя лишней. Девчонки постоянно о чем-то шептались, а, обращаясь ко мне, говорили только какие-то общие вещи. Зато Ирка ходила очень довольная.

В конце концов, мне это надоело, и в один прекрасный день на кофе к королеве я не явилась, проведя утро с бимарестанскими мальчишками. Вечером я встретила всю компанию возле кинотеатра, но Ника ни о чем меня не спросила. Словно и не заметила, что одна из ее свиты пропустила утренний сбор у ее Величества. Тогда я не пошла и на следующий день, снова весело проведя время с Серегой и остальными.

Вечером ко мне забежала Элька. К счастью, хоть она правильно понимала мои чувства. Я не то, что бы обиделась на королеву или расстроилась, просто скучно же бараном ходить за остальными, если тебя явно игнорируют, разве что не прогоняют! А я так ждала веселого, интересного лета, и еще могла себе его устроить, вернувшись к играм с мальчишками. В те дни я была просто счастлива, что они существуют!

Я тоже понимала Эльку, которая, несмотря на мое отсутствие, продолжала посещать королевские кофепития и прочие сборища. Никто не мог бросить королеву просто так, пока она сама этого не захочет. А к Эльке Ника, напротив, стала очень внимательна: все время зазывала ее к себе и даже доверяла какие-то своим маленькие секретики. Только про меня при Эльке она никогда не говорила.

Я заверила подружку, что вовсе не жду, что ради нашей дружбы она откажется от посольской компании. Это было чистой правдой. Я не была уверена, что Эльке будет интересно в обществе моих четверых бимарестанских парней: это я к ним за полгода привыкла, а для нее это дикость. Да и они будут Эльку стесняться.

Я сказала, что Элька может присоединяться к нам в любой момент, когда ей захочется. Пусть заходит ко мне в любое время, а в кинотеатре она может сидеть не со мной, а с королевской свитой, я не обижусь (на фильмах Никина компания всегда садилась на определенную лавку в определенном порядке). А от того, что смотришь кино с разных лавок, настоящая дружба не портится.

Элька была благодарна мне за такой подход к дружескому долгу, я это видела. Единственное, о чем я жалела, что теперь буду реже видеть Натика. Я же не могла позвать его, как Эльку, «заходить ко мне в конюшню в любое удобное время»! Я попросила подружку улучить момент, когда королева не слышит, и передать Натику от меня привет. Почему-то я была уверена, что он и сам все понимает, и ему не надо объяснять, почему я перестала приходить в компанию.

Хотя сама я до конца не понимала, почему впала в немилость королевы. Но смутно догадывалась, что дело не в анкете. Или не только в ней.

Передо мной стояла еще она важная задача – каким-то образом объяснить родителям, почему я перестала водиться с посольскими, не упоминая ни анкеты, ни бойкоты. Чтобы они не нервничали и как можно быстрее привыкли, что я снова ношусь с бимарестанскими мальчишками возле наших конюшен, а не посещаю «королевские утренники».

Врать родителям надо было очень аккуратно: они в любой момент могли встретить родителей кого-нибудь из посольских девчонок и случайно выявить ложь. Пока я ломала над этим голову, на мою удачу, с высокой температурой заболела младшая сестра Маринки. Ее привезли к нам в бимарестан, где диагностировали ветрянку. И мама сама сказала, чтобы я помнила, что ветрянкой я не болела, и легко могу заразиться. К тому же, у меня нет ни единой прививки, поэтому я должна стараться не контактировать с теми, кто контактирует с Маринкиной сестрой.

Но при нашем ограниченном контингенте это было абсолютно невозможно. Заболела самая маленькая Маринкина сестра, а всего их было трое. Средняя сестра и сама Маринка ветрянкой давно переболели и продолжали спокойно общаться со своими подружками. Ну не сидеть же им теперь все лето дома из-за того, что моя мама считает, что переносчиком инфекции может быть даже уже переболевший человек! Маринка дружила с Наташкой, а та частенько забегала к Аньке. К тому же, подружки Маринки и ее сестры, естественно, общались со своими родителями и братьями-сестрами. Таким образом, угроза ветрянки нависла над всеми детьми и взрослыми, которые еще не перенесли. А мне не понадобилось врать родителям, повод и так был лучше не придумаешь!

* * *

С того момента я целую неделю не казала носа на посольские дачи, не ходила на их бассейн и даже в кино. То ли из-за ветрянки, то ли из-за королевы, но Элька тоже все это время у меня не появлялась. А мы с мальчишками вернулись к брошенной из-за моей дружбы с королевой игре в «хомейнисты-тудеисты».

Пробегая мимо глухого кирпичного забора, за которым жил Махьор, я каждый раз машинально поднимала голову, вглядываясь в густую крону дерева, из которой он появлялся. Но всякий раз она оставалась неподвижной. И если раньше со стороны иранской виллы доносились разные звуки, то теперь там стояла полная тишина. Похоже, что семья Махьора и впрямь уехала в полном составе.

Как-то раз мы нашли под Махьоровым забором странную, сложенную в крохотный квадратик бумажку. Развернули ее и увидели загадочные буквы и цифры, словно шифр. Мы тут же решили, что это шифр и есть, а зашифрованное послание кинули на нашу территорию злые шпионы, агенты империализма.

Мы отнесли шифровку в «центр» – дупло «нашего» штабного старого платана, что возле бильярдной, и хорошенько там запрятали. С тех пор мы всегда проверяли, не кинут ли нам шпионы еще чего-нибудь, но посланий больше не было.

Днем торчать возле нашего платана было слишком жарко, и мы решили открыть запасной штаб – в здании старой миссии, где потом была бильярдная, а сейчас не было ничего, кроме запаха разложившейся от времени рухляди. Зато даже в разгар солнцепека внутри было прохладно, темно и тихо. Мы проникали в заброшенную бильярдную через разбитое окно, усаживались на рассохшийся старинный диван и выдумывали себе новые приключения.

Именно там нам пришла идея ночных походов. После того, как Серега восхитился героем недавно прочитанного им шпионского детектива. Подобными книжками увлекался его папа и все время откуда-то добывал новые.

– Там наш разведчик выдавал себя за англичанина, – поведал нам Серега. – И даже жена у него была английская, для отвода глаз. А шифровки в центр он по ночам отсылал, чтобы никто не слышал. И вот он ложится спать с женой, а ему через два часа вставать. Будильник завести нельзя, чтобы она ничего не заподозрила. Ворочаться два часа тоже подозрительно, да и поспать надо. И он научился заводить свой биологический будильник.

– Это как? – уточнил Леха.

– Наверное, как Штирлиц, – предположил Макс. – Он спал по пятнадцать минут в машине.

– Типа того, – согласился Серега. – Он говорил себе: сейчас я засну и ровно через два часа проснусь. И сразу засыпает, а просыпается точняк в заданное время.

– Не фига себе! – удивился Сашка. – А я все время ворочаюсь, перед тем как заснуть! Меня не возьмут в разведчики?

– В книжке сказано, что любой может научиться управлять своими биоритмами! – успокоил брата Серега.

Мы решили попробовать: заснуть, как обычно, а проснуться ровно в три ночи, встретиться и пойти гулять по ночному Зарганде. Это было вроде бы просто, но очень увлекательно. Во-первых, хоть мы порой и гуляли допоздна, но до трех ночи – никогда. Во-вторых, наши конюшни были настолько маленькими, что выйти ночью, не разбудив родителей, было задачей, достойной настоящего разведчика. Ну а в-третьих, это было что-о новенькое.

Наметив ночную вылазку, мы стали к ней готовиться. Запасли провиант и запасные батарейки к фонарикам – на случай непредвиденных обстоятельств. И темные куртки с капюшонами, чтобы оставаться незамеченными в ночи.

В назначенную ночь я легла, как обычно, часов в 11 вечера, но никак не могла заснуть. Лежала, пытаясь представить себя тем самым разведчиком из Серегиной книжки, заставлявшим себя заснуть и проснуться в назначенный час усилием воли, но ничего у меня не выходило. Наконец, невольно подслушав все разговоры родителей, которые они вели на веранде, я почувствовала, что вот-вот провалюсь в сон. Но теперь боялась проспать: ровно в 3 ночи у больничного бассейна меня ждали друзья.

В итоге я не спала ни минуты и ко времени запланированного подъема была сонная, как муха. Судя по всему, мой биологический будильник совсем не работал! Идти мне уже никуда не хотелось, и вся затея казалось глупой. За окном было черным-черно и страшно. К тому же, стоило скрипнуть входной дверью, как немедленно проснулась бы моя мама, она спала очень чутко. И тогда вопросов у нее будет столько, что до самого утра не объяснишься!

Но уговор есть уговор, и я выскользнула из кровати и на цыпочках прокралась к двери. И пусть мой биологический будильник оказался никчемным, зато скрипучую дверь нашей конюшни я умудрилась открыть настолько бесшумно, что Серегин разведчик умер бы от зависти!

Одежду, пачку крекеров и фонарь я заранее спрятала за креслом на веранде. Переодевшись, засунула туда же ночнушку, а печенье и фонарь бросила в сумку. Возле конюшен лучше было им не светить, а то вдруг кто-то из бимарестантов проснется и решит, что это ночной вор бродит с фонарем вокруг наших дач.

На улице было зябко, зато луна светила так ярко, никакой фонарь не нужен. В ее свете бассейн таинственно переливался, будто сказочное озеро, окунувшись в которое, покрываешься «серебром и златом».

Все мои друзья слово сдержали и пришли вовремя, кроме маленького Сашки. Его Серега не стал будить и правильно сделал, все равно бы спросонок он стал капризничать и не смог бы выскользнуть с дачи, не разбудив родителей. Всем остальным это удалось.

В бимарестанских конюшнях было темно и тихо, все спали.

Мы пошли к центральной аллее. Ночью Зарганде выглядело совсем иным. В темноте платаны казались черными великанами, склонившими свои курчавые головы над гномами, копошащимися в зарослях. Там и впрямь кто-то шебуршал, наверное, какие-то ночные насекомые. От необычности происходящего, собственной смелости и ночной прохлады тело приятно щекотали мурашки, а где-то в области солнечного сплетения бурлили и страх, и азарт, и что-то еще, обычно предвещающее настоящее приключение.

На аллее было совсем темно, мы решили пойти по самому ее краю и только там включить фонари.

– В посольстве в это время нас бы уже сожрали собаки! – сказала я, вспомнив охранных псов, из-за которых в городской резиденции после 11 вечера без специального разрешения никто не мог даже выйти из дома.