Текст книги "Тегеран-82. Начало"

– Наш девиз, – говорил он, – зубами не щелкай, не то на полке оставишь. А челюсти – дело такое, у меня даже старые выкинуть рука не поднимается. Вот соорудил себе безделушечку – о пациентах на память, а гостям на радость.

Я знала, что доктор-зуб – нормальный человек, он таким и оказался. Выдал мне ставную челюсть без разговоров, и даже не полюбопытствовал, зачем она мне. Только сказал:

– Ну, дело молодое!

И даже не спросил, когда я челюсти верну.

Мы сделали в голове Мамочки прорезь и вставили туда дары доктора-зуба. И вот тогда она стала по-настоящему ужасна, мы даже сами ее испугались! Мамочка вышла в точности по заветам Карлсона, который живет на крыше: «наводящая ужас, устрашающая, смертоносная мумия, которая стояла, прислоненная к стенке, и в зловещей улыбке скалила зубы – зубы дяди Юлиуса». Только наша Мамочка скалила зубы дяди Аркадия, который был так добр, что одолжил их ей. А вернее – подарил.

Остальное было делом техники. Бечевку, опутывающую нашу мамочку, мы завязали морским узлом над ее головой и оставили длинный конец. Его перекинули через ветку платана, свисающую прямо над прогулочной аллеей напротив старой бильярдной, и подняли нашу Мамочку в густую крону дерева, где она была незаметна до самого выхода на сцену. Оставалось только затаиться в зарослях и при появлении Викусика с подружкой отпустить веревку, что мы и сделали. Прекрасная в своей ужасности Мамочка, сверкая мертвецкой улыбкой, свалилась из ниоткуда прямо перед гуляющими. В свете единственного в этом месте фонаря ее оскал выглядел действительно жутким. На месте Викусика и ее подружки я бы тоже визжала, как кошка, которой наступили на хвост. Пока они это делали, мы подняли Мамочку назад в ее укрытие. А пока дамы бегали за подмогой, и вовсе унесли ее назад в бильярдную и спрятали под диваном. Когда истеричные девицы притащили к месту происшествия мужчин, среди которых был и Элькин папа, мы и сами уже прогуливались там, громко удивляясь, откуда в таком спокойном, тихом месте мог взяться «кокон с зубами»?

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но вскоре произошло нечто, в свете чего померкли и моя стычка с Романом, и привидение с Мамочкой.

В тот день мы с Элькой и бимарестанскими мальчишками загорали возле посольского бассейна. Мы решили наплевать, что туда может прийти королева со свитой, Роман или даже Викусик. Нам там нравилась вышка, она была выше бимарестанской.

Примерно в обед посольский мальчик Вова ушел от бассейна к себе на дачу за пепси. Мама его оставалась возле бассейна. Вовка жил на холме, недалеко от «чертовки». Назад прибежал он очень быстро, насмерть перепуганный. Оказалось, еще на подходе к своей даче он заметил, как двое молодых местных перемахивают через забор в сторону тегеранской улицы. Как раз в том месте, где в кладке пробоина, о которой упоминал Макс во время нашего ночного похода.

Вовка решил сообщить об этом маме, но сначала взять из дома воды, о которой она просила. А когда вошел в свою дачу, увидел, что там все перевернуто вверх дном, вещи выброшены из шкафов, а посуда разбита и осколки раскиданы по полу.

Услышав это, Вовкина мама побледнела, и они вдвоем сразу ушли.

Пару дней Вовка вообще не появлялся. А потом мы встретили его на аллее, и он рассказал, что погромом в их даче дело не кончилось. Через день его отца арестовали пасдары, когда он был в гостях у своего знакомого иностранного дипломата, где-то в городе. По словам Вовки, пасдары пытались обвинить его отца в шпионаже, но никаких доказательств у них не было, поэтому отпустили его в тот же день. Теперь отец отсиживается на даче, пьет виски и пытается прийти в себя.

– Вот вы все играете в какую-то фигню, – сказал Вовка снисходительно, кивнув в сторону нашего платана, – в хомейнистов с тудеистами, в шпионов, в клады, прям как в детском саду! А у нас все на самом деле.

– Что на самом деле? – не понял Серега.

– Постоянные провокации, наружка, – со знанием дела изрек Вова. – Давят на психику короче.

– А зачем? – не поняла я.

– Вырастешь – поймешь, – многозначительно ответил Вовка тоном моей мамы.

А спустя еще пару дней Вовкин папа и вовсе исчез.

Королева со свитой сплетничали, что его похитили персы. Мне это казалось странным: под «персами» я представляла себе Рухишек и не понимала, зачем им Вовкин папа?!

Вовка и его мама еще несколько дней оставались в Зарганде, а потом группа наших сотрудников, включая моего папу, отвезли их в Мехрабад и посадили на ближайший рейс «Аэрофлота», тогда война еще не началась, и авиасообщение с Москвой еще было.

Я почему-то решила, что Вовкиного папу убили, перепугалась и спросила своего папу, не знает ли он, что с ним случилось?

Мой папа очень удивился, что об этом знаю я, но сказал, что волноваться мне не о чем:

– Не бойся, с ним все в порядке, он дома, в Москве. А теперь и жена и сын с ним рядом. Его просто эвакуировали. Тебе же говорили, что при работе за рубежом бывает всякое. Главное, понимать свой долг и спокойно его выполнять, пока Родина не прикажет чего-нибудь другого.

– Спокойствие, только спокойствие? – с надеждой процитировала я Карлсона.

Мне очень хотелось, чтобы вокруг все было спокойно и весело. И чтобы меня полюбил Натик.

– В точку! – весело отозвался мой папа. – Спокойствие, только спокойствие!

Вскоре прямо в разгар лета неожиданно в Союз уехали еще несколько посольских детей. Не одни, конечно, а вместе со своими родителями. Среди них была и Маринка со своими двумя сестрами.

Я уже ничему не удивлялась – наверное, так приказала им Родина.

В июле Зарганде зашепталось, что новый иранский министр иностранных дел требует, чтобы наше посольство сократили на 13 человек. Стали строить догадки, кого может выслать посол и почему.

Посольские дети тоже активно обсуждали циркуляр иранского министра, пересказывая друг другу подслушанные ими мнения старших. Мои родители ничего на эту тему не говорили – наверное, потому что бимарестана сокращение не касалось.

Элька сказала, что хорошо бы выслать Викусика, все равно она никому не нужна, кроме ее отца. А он обойдется.

– Но вообще экстренной высылки даже Викусику не пожелаешь! – рассуждала Элька, как взрослая. – Вот еще до твоего приезда одного дядечку из торгпредства выслали в 24 часа, за что, не знаю, но сплетничали, что за пьянку. А у него слитки золота, говорят, были, он в них валюту вкладывал, чтобы вывезти в Союз. Хотел постепенно передавать с дипломатами или с диппочтой. А тут – бац! – экстренная высылка, а диппаспорта нет, значит, таможня точно обыщет и золото отнимет. Что делать? Ну, он и оставил все свои богатства другу-дипломату, с которым выпивал. Тот обещал привезти, когда полетит в отпуск. Через полгода прилетает тот дипломат в Москву, а дядечка из торгпредства уже в аэропорту его поджидает, узнал через знакомых, когда у него отпуск. А дипломат ему прямо в глаза: какие еще золотые слитки? Первый раз слышу! Да как вы смеете меня в контрабанде подозревать?!

– То есть, он их украл? – уточнила я.

– Ну, скорее всего, – согласилась Элька. – Но как докажешь? Только сам под суд попадешь. Золото в Союз ввозить нельзя, валюту тоже. Только дипломаты могут рискнуть. Да и то, если повезет. Сейчас всех досматривают, если наводка есть, и иранцы, и наши. После того, как пасдары самого торгпреда обыскали, ни в чем нельзя быть уверенным. И умные люди свои сбережения здесь прячут, до лучших времен.

– Лучше бы спрятал в нашем дупле, – задним числом предложила я неведомому мне дядечке. – Там надежно.

– Ага, – рассмеялась Элька. – Очень надежно! А потом приходим такие мы с Мамочкой и находим золотые слитки! Вот тебе и клад!

И мы занялись фантазиями о том, что стали бы делать с найденным кладом, тут же позабыв и о несчастном дядечке, утратившем свои сбережения, и об обысках таможни и о нависшем над нашим посольством сокращении.

* * *

В то лето больше никого не выслали, посольство сократило какие-то вакантные ставки, а людей на местах сохранило. Но конец лета 80-го неожиданно принес много утрат.

Сначала мы узнали, что умер Владимир Высокий – в тот же день, 25 июля 1980 года.

У нас все его любили, и бимарестанты устроили ему поминки. На них наши врачи рассуждали о том, что смерть в 42 года говорит о том, что сердце было в очень запущенном состоянии. И виной тому, скорее всего, не только алкоголь, но и что-нибудь похуже.

По грустной иронии судьбы, именно в тот день я получило письмо от Оли, датированное концом июня. Разумеется, она не могла знать, что Высокий скоро умрет, но почти все ее письмо было о нем. Оля писала, что очень хочет попасть в театр на Таганке, на спектакль с его участием. Высоцкого очень любил Олин папа и заразил этим Олю. Но им были доступны не все песни, которые мы переписывали друг у друга в Тегеране. Поэтому, когда выпадал случай передать Оле кассету через мою бабушку, я всегда точно знала, что новой песне Высоцкого она будет рада даже больше, чем модным тогда западным сборникам «Top Pops».

Бимарестанты еще не перестали поминать Высоцкого, как узнали, что 27 июля 1980-го в Каире умер иранский шах Пехлеви.

Его тоже помянули и обсудили его мудреный диагноз, от которого Мохаммед Пехлеви сгорел так быстро, что ему не смог помочь даже знаменитый американский доктор Дебейки, специально прилетавший к шаху в Египет. Ведь в Америку после того, как иранские революционеры захватили в заложники американских дипломатов, Мохаммада Пехлеви не пускали. Даже несмотря на то, что его свергли те же люди, которые теперь пленили американцев.

На бимарестанских поминках по шаху Пехлеви я впервые услышала, что существует вирус, способный полностью уничтожить иммунитет человека, и тогда умереть можно даже от обычной простуды. Особенно, если при этом перенервничать. Поднимая за упокой шахской души свою фирменную веселящую газировку, наши врачи сказали, что на Западе уже есть результаты исследований, и скоро человечество узнает о новой грозящей ему катастрофе.

Это были первые слова о СПИДе, которые я услышала в своей жизни. Названия у грозного заболевания тогда еще не было, но медицинский мир, видимо, предвидел его появление.

А 20 августа 1980-го года умер Джо Дассен, ему был всего 41 год. Еще один красивый и талантливый мужчина в самом расцвете сил, которого в те годы все знали, любили и слушали, что при советской морали, что при исламской. Рухишки тоже любили Дассена, как и большинство знакомых мне персов.

Портрет Высоцкого на обложке советской пластинки и Джо Дассена на студийной кассете я обвела в траурные рамки. Но, как это ни странно, самой личной утратой казался мне шах Мохаммед Пехлеви. Может, потому что взрослые о нем много говорили. И он стал мне почти родным, несмотря на то, что видела я его лишь на фото. Как, к примеру, троюродный дядюшка из другого города, о котором ты все время слышишь, но видишь только в семейном альбоме.

Мы думали, что молодая исламская республика станет ликовать. Но газета «Этеллаат» уделила смерти «деспота» всего одну строчку, назвав ее «долгожданной».

Зато французская пресса опубликовала стихотворение, которое посвятила памяти своего брата принцесса Ашраф:

«Ты скажи, о Боже, скажи,

Почему мой брат проиграл,

А Иран вдруг кладбищем стал?

Ты ушел навек от нас,

И страну не спас.

Горестен мой глас!»

Сноска-1:

Алиев С. М. «История Ирана. XX век»:

«В начале 60-х годов иранских шах Мохаммед Реза Пехлеви взял курс на глубокую модернизацию своей страны. Его программа предусматривала индустриализацию, аграрную реформу (земля крестьянам), укрепление вооруженных сил, а также ряд социальных изменений.

26 января 1963 года состоялся референдум, на котором подавляющее большинство населения поддержало программу шаха, включавшую в себя следующие меры: закон об аграрной реформе; закон о национализации лесов и пастбищ; продажа акций государственных промышленных предприятий для финансирования аграрной реформы; создание «корпуса просвещения»; закон о предоставлении рабочим части прибылей промышленных предприятий и предоставлении женщинам избирательного права и права быть избранными в парламент.

Однако первые же шаги монарха встретили неодобрение некоторых мусульманских авторитетов, включая богослова Рухоллу Хомейни, который открыто обвинил власть в поддержке Израиля и США. В ответ сотрудники иранской спецслужбы САВАК атаковали медресе, которым руководил Хомейни.

В результате один из его учеников оказался убит, несколько ранены, а Хомейни арестовали. Вскоре он вышел на свободу, и тут же обрушился с очередными обвинениями на этот раз прямо по адресу шаха. Богослов заявил, что Мохаммед Пехлеви поддерживает политику сионистов и американцев.

4 июня 1963 года Хомейни был снова взят под арест, но этот шаг вызвал бурю возмущения в иранском обществе, которые вылились в мощные демонстрации сразу в нескольких городах страны. Государство жесточайшим образом расправилось с митингующими. Даже по официальным данным погибло около ста человек. Справедливости ради надо отметить, что протест не был таким уж мирным. Так, например, в Багерабаде толпа крестьян бросилась на военнослужащих с целью отобрать у них оружие, и по толпе открыли огонь.

После «июньского восстания», как стали называть события лета 1963 года, между шахом и шиитским духовенством пролегла пропасть. Исламские авторитеты перешли в оппозицию. Они обладали огромным влиянием в обществе, располагали организационной структурой и представляли серьезную угрозу власти Мохаммеда Пехлеви. Однако он верил в себя и решил железной рукой проводить в жизнь намеченные реформы.

Хомейни выслали из страны, а шах начал претворять в жизнь амбициозный план превращения Ирана в промышленную державу. Мохаммед Пехлеви собрал команду технократов и сделал ставку на создание мощного государственного сектора.

Существует расхожее мнение, что шах был прозападно ориентированным политиком. Однако его планы преобразования страны, особенно создания тяжелой промышленности расходились с интересами ведущих западных стран, для которых Иран был важен как рынок сбыта готовой продукции и поставщик сырья.

Более того, именно Мохаммед Пехлеви пошел на сближение с Москвой и социалистическими странами в целом. Так, например, Советский Союз получил заказы при строительстве металлургического завода, машиностроительного завода и газопровода.

При Мохаммеде Пехлеви экономика страны развивалась согласно пятилетним планам. Шах активизировал дипломатическую деятельность с целью пересмотра торговых отношений в нефтегазовой сфере так, чтобы добиться от Запада уступок в пользу Тегерана и добился на этом поприще заметных успехов.

Спустя некоторое время Иран получил в свою собственность все объекты МНК, включая нефтехранилища, заводы, трубопроводы и, конечно, сами нефтепромыслы.

При шахе страна начала ускоренную газификацию городов, модернизировалась нефте и газоперерабатывающие отрасли, развивалась нефтехимия, обновлялись инфраструктурные объекты. Крупные предприятия – локомотивы экономики Ирана стимулировали и средний бизнес: фармацевтику, выпуск обуви, посуды.

Взрывной рост нефтяных цен в первой половине 70-х годов позволил шаху выдвинуть программу закупок современных технологий и освоения атомной энергии. В будущем предполагалось снизить зависимость страны от экспорта углеводородов.

Не забывал шах и об укреплении армии. При нем Иран закупал самые современные системы вооружений на миллиарды долларов в год и одновременно укреплялся собственный военно-промышленный комплекс. Огромный шаг вперед сделала система школьного и высшего образования, улучшилось здравоохранение.

Вместе с тем, Иран развивался несбалансированно. Материальное благополучие целого ряда социальных групп заметно повысилось, однако сохранялся и довольно широкий слой деревенской бедноты. Вместо повышения эффективности своего сельского хозяйства при шахе наращивали импорт продовольствия, благо нефтедоллары позволяли делать масштабные закупки».

Сноска-2:

Из книги Стивена Кинзера «Вся шахская рать» (Stephen Kinzer. «All the Shah’s Men»):

«Принцесса Ашраф, известная на Западе как Черная Пантера, наслаждалась жизнью во французских казино и ночных клубах, когда один из лучших иранских агентов Рузвельта, Асадолла Рашидиан, предложил заплатить ей за сотрудничество. Она не проявила особого интереса, и на следующий день делегация американских и британских агентов заинтересовали ее более заманчивым предложением. Глава делегации, высокопоставленный британский оперативник по имени Норман Дарбишир, преподнес принцессе норковое пальто и пачку денег. Дарбишир, вспоминая о том времени, сказал, что глаза Ашраф засветились, и ее сопротивление рухнуло.

Принцесса Ашраф прилетела в Тегеран, явилась во дворец и попыталась доказать брату, что Мосаддык – враг народа, а Захеди, напротив, лучший друг, поэтому без правильного фирмана Ирану светлого будущего не видать.

Мохаммед Реза Пехлеви на сестру сначала наорал, а потом выгнал из дворца, призвав не совать нос в дела, в которых она ничего не понимает. Ашраф обиделась, сказала, что инициатива с фирманом исходит вовсе не от нее, а от «официальных лиц в США и Британии», села в самолет и улетела обратно в Париж.

Пугливого монарха добила его тогдашняя жена шахиня Сорайя. Но есть мнение, что именно принцесса Ашраф смогла убедить шаха на свержение правительства Мосаддыка».

Глава 7. Военные шахривар, мехр, абан и азар 1359-го
23 августа – 21 декабря 1980 г.

Хроника событий в месяцы ШАХРИВАР– МЕХР– АБАН– АЗАР 1359-го года глазами иранской прессы:

8 Шахривара (30 августа) – день рождения имама Али.

17 Шахривара (9 сентября) – исход из Исламской Республики «малого шайтана» (в Тегеране закрылось британское посольство).

31 Шахривара 1359 (22 сентября) – армия Ирака форсирует Эрвендруд (персидское название приграничной ирано-иракской реки, образующейся при слиянии Тигра и Ефрата возле иракского города Эль-Курна, арабы называют ее Шатт-эль-Араб), начало ирано-иракской войны.

10 Мехра (1 октября) – день рождения имама Мехди.

14 Абана (5 ноября) – религиозное оплакивание мученической смерти имама Али.

25 Абана (15 ноября) – праздник окончания Рамадана или разговения.

18 Азара (9 декабря) – религиозное оплакивание смерти имама Джафара Саадека.

Хроника событий в период с 23 августа по 21 декабря 1980-го года глазами советской прессы:

25.08 – 39-я годовщина вручения правительству Ирана 25 августа 1941 года советской и английской ноты о вводе войск союзников на территорию их страны в связи с активизацией там гитлеровской агентуры и в целях предотвращения фашистской интервенции со стороны советско-иранской границы.

09.09 – о прекращении своей работы в Иране официально объявляет дипломатическое представительство Великобритании, все его сотрудники покидают посольство в Тегеране и пределы Ирана.

12.09 – аятолла Хомейни выдвигает условия освобождения американских заложников, захваченных более года назад и 13 месяцев принудительно удерживаемых в стенах собственного посольства в столице Ирана.

22.09 – вторжение иракских войск на территорию Ирана с целью захватить контроль над приграничной рекой Шатт-эль-Араб.

28.09 – президент Пакистана Зия уль-Хак совершает визиты в Тегеран и Багдад в безрезультатных попытках примирить воюющие стороны.

23.10 – пост Председателя Совета Министров СССР переходит от Алексея Косыгина к Николаю Тихонову.

26.10 – лондонский марш протеста в рамках кампании за ядерное разоружение собирает 50 тысяч участников, Советский Союз видит в этом свою заслугу.

04.11 – подведены итоги президентских выборов в США. С подавляющим перевесом победу одерживает республиканец Рональд Рейган, значительно опередив действующего президента Картера (489 голосов за Рейгана против 49 голосов за Картера). Представители Республиканской партии США получают большинство мест в Сенате и дополнительно 33 места в Палате представителей.

03.12 – советские миротворческие войска на территории Афганистана начинают генеральное наступление на вооруженные отряды афганского сопротивления.

08.12 – в Нью-Йорке убит один из участников квартета «Битлз» Джон Леннон.

10.12 – председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев призывает западные страны и Китай превратить регион Персидского залива и Индийского океана в «зону мира».

16.12 – организация стран-экспортеров нефти ОПЕК на 10% повышает цены на сырую нефть.

О том, что моя мама беременна, мне сказал Серега.

Она консультировалась у его папы. Я еще не знала, как к этому относиться, и решила подождать, пока родители объявят мне сами. Только после Серегиного сообщения я заметила, что мама поправилась в талии. До этого не обращала внимания на изменения в ее фигуре – наверное, потому что мама перестала носить джинсы и перешла на платья фасона «летучая мышь». Это никого не удивляло: в подобных размахайках в 80-м щеголяли абсолютно все советские женщины.

В конце августа посольские дети стали разъезжаться, чтобы успеть подготовиться к новому учебному году. Одни улетали со своими мамами, других отправляли с отпускниками из сотрудников.

На 25 августа в посольстве назначили собрание по поводу 39-й годовщины

вручения правительству Ирана советской и английской ноты о вводе войск союзников на территорию Ирана. Каждый год 9-го мая на Русском кладбище в Дулабе советский военный атташе в своей торжественной речи пояснял, что Советский Союз и Англия приняли такое решение, потому что Реза-шах дружил с фашистской Германией и с началом Второй мировой войны Тегеран просто кишел гитлеровской агентурой. Это создавало угрозу СССР с юга, ведь со стороны Ирана фашисты могли прорваться к каспийской нефти. Советские войска стояли в северной части Ирана, включая Тегеран, а британские союзники – в южной. С тех пор юг Ирана исторически больше тяготел к западникам, а север к нам. Сталин очень не хотел выводить войска из Ирана, предвидя, что с окончанием советского присутствия молодой шах, сын Реза-шаха Мохаммед, обратит свои взоры на Запад. Время показало, что Сталин был прав. Но в 1946-м союзники подписали соглашение о независимости Ирана и войска вывести пришлось. Про то, что накануне вывода войск советского вождя посетила юная принцесса Ашраф, в официальных речах не говорилось. А прочее из года в года повторялось на День Победы на кладбище в Дулабе, куда хотя бы раз за время командировки ездил каждый, и даже я.

Но специальное собрание на эту тему на памяти присутствующих случилось впервые. Руководители отделов посольства получили задание подготовить доклады на эту тему и потянулись в библиотеку за учебниками истории, как школьники.

А между собой все шептались, строя догадки, к чему вдруг такой официоз по поводу дел давно ушедших дней?! Уж не хотим ли мы таким образом намекнуть Ирану, что отлично помним, как пишутся такие ноты, и, если что, вручим еще раз?!

Сразу после собрания в Москву отбыла последняя партия посольских детей, среди которой были Элька и Наташка с мамами, а еще наш бимарестанский Лешка со всей семьей. У Лешкиного папы закончилась командировка.

«Детей полка» у советской колонии осталось всего четверо – Серега с Сашкой, Макс и я. Мы с Серегой готовились 1-го сентября торжественно приступить к прогулу 4-го класса общеобразовательной школы, а Максу в этом учебном году предстояло прогулять 3-й класс.

Первого сентября, когда все «нормальные» дети пошли в школу, бимарестанты устроили праздник закрытия летнего сезона, хотя переезжать в город мы планировали не раньше 10-го. В этот раз тема мероприятия была «Табор уходит в город», все должны были облачиться в цыганские наряды, а нас четверых назначили цыганятами.

Готовились, как всегда, заранее. Всю последнюю неделю августа по вечерам у бассейна под предводительством Грядкина репетировал цыганский хор, а тетя Рая из прачечной шила костюмы. Мне сшила длинную многоярусную юбку из красного ташлона, где каждый ярус был отделан черным кружевом. В этой юбке, хоть она и была цыганская, я еще долго блистала на «огоньках» в своей московской Первой школе.

Первого сентября папа разбудил меня рано утром, когда они с мамой еще только собирались на работу. Не было и 7 утра. Спросонок я громко возмутилась, что меня растолкали в такую рань.

– Поздравляю тебя с началом нового учебного года! – торжественно сказал папа. —Теперь ты ученица 4-го класса и вставать придется к первому уроку.

– Ага, и к политинформации, – мрачно добавила я. С утра я очень редко бывала веселой и доброй.

– Звучит как издевательство! – добавила мама из комнаты, где заканчивала макияж.

– Зато я приготовил подарок! – подмигнул мне папа – А для подарка любой повод хорош, разве нет?

– Давай, давай сюда подарок! – запрыгала я на кровати.

Я уже догадалась, в чем дело.

Очень довольный, папа достал из портфеля толстую американскую тетрадку со съемными блоками на стальных колечках, в точности как у нашей заргандинской королевы! Я выпрашивала ее с тех самых пор, как увидела у Ники! И для облегчения задачи даже сама показала папе, где она продается. В отделе школьных принадлежностей надувного «Куроша». Значит, он съездил туда и купил ее специально к 1-му сентября!

На радостях я расцеловала папу в обе щеки, схватила тетрадку, ручку и немедленно уселась с обновкой за стол.

– Сначала умойся и позавтракай! – строго сказала мама.

– И надень школьную форму! – добавил папа.

– Не юродствуй! – одернула его мама. – Стыдно тебе должно быть! У девочки нет не только формы, но даже школы! По твоей милости, между прочим!

– Ничего, она мне потом еще и спасибо скажет, – весело заверил папа. – Вместо уроков идти купаться и загорать – это ли не мечта любого школьника!

– Не любого, а только двоечника, – поправила его мама. – Я, например, всегда радовалась Первому сентября. И в доме у нас в этот день всегда был праздник!

– И у нас в доме сегодня праздник! – ответил папа, подразумевая бимарестанский банкет по случаю закрытия летнего сезона.

– Ты хотя бы не переводи такую дорогую тетрадку на всякую ерунду! – обратилась мама ко мне, видимо, в очередной раз решив, что с папой спорить бесполезно. Он все равно переведет все в шутку.

– Ни за что! – серьезно пообещала я. – Я заведу дневник.

– Школьный, что ли? – подозрительно прищурилась мама, подозревая подвох.

– Мам, ну как я могу завести школьный, если у меня нет учителей?! – снисходительно объяснила я ей. – Личный заведу. У фрейлины Ольги такой был. И буду туда свои сердечные тайны записывать.

– У кого был? – обалдела мама. – Какие тайны ты будешь записывать?!

Но тут папа поспешно увел ее к «жопо», они уже опаздывали. А я красиво вывела на первом листочке своей новой роскошной тетрадки: «1 сентября 1980-го года, Тегеран, Иран».

Как я и обещала маме, никакой ерунды в этой тетрадке не появилось. С того момента и до самого конца нашей командировки в Иран я честно вела в ней свой личный дневник, поверяя ему свои тайны, сердечные и не только. А благодаря аккуратности и бережливости моей мамы, тетрадку эту при переезде в Союз не выкинули и не потеряли. Потом мама еще долгие годы, пока я росла, училась, влюблялась и становилась на ноги, хранила мой тегеранский дневник у себя, полагая, что у меня столько насущных дел, что собственные детские воспоминания мне пока еще не интересны. И едва ли я отнесусь к ним серьезно, если отдать мне тетрадку, а то еще и отправлю ее в мусорку.

Мама отдала мне дневник, когда решила, что момент, наконец, настал. Было это сравнительно недавно, и рассчитала она, как всегда, все правильно – результатом прочтения дневника стала эта книга.

Вечер 1-го сентября, как всегда, начался с концерта. Только теперь частушки на тему того, что скоро мы снова будем жить практически на рабочем месте, исполнял цыганский хор. Слова были, как всегда, Грядкина, он же аккомпанировал на аккордеоне. Бимарестанки были в длинных цветастых юбках и блузках, завязанных узлом на талии, а бимарестанты в ярких шелковых рубахах и шляпах. К концу лета все уже почернели на щедром заргандинском солнышке, поэтому и впрямь походили на веселый табор.

Мы станцевали танец цыганят сразу вслед за хором и нам даже «позолотили ручки» – накидали в шляпу монетки-риалы, которые специально собирали для этого случая. После выступления Макс хотел незаметно утянуть всю выручку в свою знаменитую копилку, но мы это заметили и поделили гонорар ровно на четыре части, даже мелкого Сашку не обделили. Получилось каждому на мороженое, хотя его и так закупили в избытке.

Развесное мороженое в Тегеране продавали «шариками», которые клали в специальные пластиковые ведерки. Эти разноцветные ведерки разных размеров потом еще долго служили в хозяйстве, а моя мама даже умудрилась самые удобные из них притащить с собой в Союз. В них она пересыпала крупы и сахарный песок, которые в Москве продавались в неудобных для хранения расфасовках.

Ведерко можно было заполнить на свой вкус всеми сортами мороженого, которых в специальных магазинах было не меньше пятидесяти. На заргандинские вечеринки обычно закупали штук двадцать «галлоновых» ведерок (емкостью в один галлон), доверху наполненных разноцветными шариками. К ним прилагалась большая пластиковая ложка-черпак, и каждый мог взять одноразовую миску и наложить себе, сколько влезет. Я предпочитала зеленое фисташковое и карамельное, но к концу пребывания в Тегеране к мороженому стала почти равнодушна – наверное, потому что его было в изобилии.

Шашлыки жарили, как обычно, из баранины и курицы, свинины в Тегеране, разумеется, не было, а говядину иранцы считают мясом для супа, но никак не для кебаба.

– А помнишь, как мы в шашлычную стояли? – вдруг спросил меня папа, уплетая сочную баранину прямо с одноразового деревянного шампура, они продавались в каждом «супере» в наборах для пикника.

Конечно, я помнила шашлычную в парке Сокольники, а особенно – очередь в нее. Наверное, ее помнят все, кто заехал в наш район, когда он еще был новостройкой, и заведения общепита, пригодные для всей семьи, можно было пересчитать на пальцах. «Шашлычка на кругу» или «квадратная стекляшка» в парке относилась как раз к таким знаковым семейным заведениям. Каждые выходные одна половина гуляющих в парке стояла в очереди в шашлычную, а вторая – в чебуречную. Чебуречная тоже была «стекляшкой», только круглой, и стояла на другой стороне того же «круга» – променада, закольцованного вокруг центрального фонтана, зимой он превращался в каток. Недалеко были еще «Сирень» и «Фиалка», но они уже считались ресторанами, там было дороже и детей туда не водили. По крайней мере, меня.