Текст книги "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа"

XVI. Сказ о Благовещении

Со днем Благовещения Пресвятой Богородице, празднуемым 25 марта, связано у русского народа немало любопытных для исследователя народной жизни поверий и обычаев, уходящих своими цепкими корнями в седую глубь былых веков. Многие из этих суеверных памяток старины возникли еще в языческие времена и перенесены на христианский праздник совершенно случайно, в силу преемственности. Так, например, некоторые отличительные черты древнеязыческих Живы, Лады, Фреи, Девы-Зори, Гольды и других тождественных с ними по существу богинь слились с христианскими понятиями о Богоматери, Покровительнице труждающихся и обремененных, привившимися к восприимчивой народной душе. Сообразно с этим, Пресвятая Дева Мария является в представлении народного песнотворчества то дарущею земле свет белого дня и красную весну – со всеми чудодейными красотами последней, то повелительницею весенних громов – с животворящей силою их, то подательницею урожаев, засевающею поля дождем и семенами всяких злаков – плодоносящего и целебного былия. Она, по словам народных сказаний, выводит – как древняя Дева-Зоря – на небо поутру ясное солнышко, изгоняя с пределов земных темь ночную. Она же дает силу-мочь волшебную и весне. Языческое сказание о «Плакун-траве», славящейся, в устах деревенских ведунов, целебной силой, с течением времени всецело приросло к народному представлению о пресветлом облике Богоматери. В некоторых местностях это редкое «травяное былие» так и зовется «Богородицыными слезками». Премудрый царь «Голубиной Книги» в таких, между прочим, знаменательных словах говорит об этой принимаемой то за одно, то за другое растение – траве:

 
«Плакун-трава – всем травам мати:
Когда жидовья Христа распяли,
Святую кровь его пролили,
Мать Пречистая Богородица
По Иисусу Христу сильно плакала,
По своем Сыну по возлюбленном,
Ронила слезы пречистых
На матушку на сырую землю;
От тех от слез, от пречистыих,
Зарождалася Плакун-трава.
Потому Плакун-трава – травам мати…»
 

Благовещеньев день – последний позимний-предвесенний праздник – свято чтится в народе, подготовляющемся к нему своеобразными обычаями. Так, прежде всего следует вспомнить о «двенадцати пятницах», упоминаемых и в языческом почитании богини Фреи. Эти «пятницы» стоят в изустном дневнике русского простолюдина перед набольшими праздниками, особо чтимыми в народе. Из них – «первая великая пятница», – как гласит народный стих духовный, записанный в Симбирской губернии, – приходится «на первой неделе Поста Великаго; в ту великую пятницу убил брат брата, убил его камением; кто эту пятницу станет поститься постом и молитвою, от напраснаго убийства сохранен будет и помилован от Бога». Вторая великая пятница – «супротив Благовещенья Бога нашего: в тую великую пятницу воплотился сам Иисус Христос Святым духом в Мать Пресвятую Богородицу; кто эту станет пятницу поститься постом и молитвою, от нутренной скорби сохранен будет и помилован от Господа». В других разносказах, подслушанных народными бытоописателями в иных местностях, эта, «благовещенская», пятница («супротив Гавриилы Благувестителя») охраняет справляющего ее, по завету старых людей, человека «от скудности, от бедности, от найвеликаго недостатку», а также – «от плотской похоти и дьявольскаго искушения». В одном сказании прямо говорится, что исполняющий относительно нее благочестивый обычай предков «увидит имя свое написано у Господа нашего Иисуса Христа на престоле в животных книгах». Наособицу чтится «благовещенская пятница» у раскольников, относящихся к чествованию ее со слепым суеверием. Она является, в их воображении, совершенно особым, одушевленным и вдохновленным чудотворной силою, существом (св. Пятницею). Она – «гневается на непразднующих и с великим на оных угрожением наступает», по словам начетчиков. На нее не положено ни прясть бабам, ни топором работать мужикам. «Кто не чтит благовещенскую (благую) пятницу – у того всякое дело будет пятиться!» – говорится и вообще в народе. Красные круги возле солнца, замечаемые в этот день, по мнению деревенских погодоведов, несут благую для народа-пахаря весть о предстоящем богатом урожае.

В канун Благовещеньева дня (в среду) суеверная деревня приготовляется ко встрече великого праздника тем, что сожигает старые, слежавшиеся за зиму соломенные постели, окуривает дымом зимнюю одежину, а местами – и весь домашний скарб свой, думая этим отогнать всякую нечисть, порожденную темными силами зимы-Мораны. В это время суеверный народный опыт советует сожигать белье болящих людей – для защиты от «лихого сглаза» и от «всяческого чарования».

Вечером в канун Благовещеньева дня крестьяне-туляки (завзятые огородники) ходят в погреба и подвалы, где скрытно ото всех чужих кладут на землю капустный кочан – первый снятый по осени с огорода. Существует поверье, что если, возвращаясь от благовещенской обедни, повнимательнее осмотреть этот кочан, то («на счастливого») можно найти в нем семена. Если вперемешку с этими последними засеять рассаду, то для выросшей из нее капусты не будет страшен никакой утренник-мороз: ни весенний, ни осенний. Под Благовещенье в некоторых местностях, преимущественно – в южных губерниях, перебираются молодожены из теплой избы в холодную клеть-горницу – «на летнее положение», оставляя в хате стариков да малых ребят. А старухам к этому времени новая забота приспевает – пережигать соль в печи. Сведущие во всяких поверьях люди говорят, что если этой «благовещенской», солью, как и «страстной-четверговой», умеючи пользовать болящих-немощных, то всякий недуг как рукой снимет. Мало того: посыпать этой солью тесто ржаное, спечь колобашки да крошить их потом, по малости, в месиво недомогающему скоту, – так и то помощь немалая будет от этого. Все это хорошо знают в деревенской глуши, от отцов-дедов хранят в памяти, детям-внучатам из уст в уста передают. И ходит седое поверье по светлорусскому простору, селами-деревнями, под окошками стучится, незвано-непрошено пороги хат обивает походя, костылями своими подпираясь, до честных людей пробираючись. И всюду, где люд православный крепко-цепко за землю держится, – почет стародавнему поверью.

Переступает через порог времен 25 марта – день, встречающий своею зорькой-зоряницею Весну-Красну; а народ честной уже готов приветить его честь-честью, по-праздничному; в чистоте всякой, по стародавнему обиходу древнерусскому.

«На Благовещенье и ворон гнезда не завивает!» – гласит седая старина. А уж если ворон-птица чтит-празднует этот день, то человеку подобает и подавно! Исстари заведено на Руси ничего не работать в этот весенний праздник, да не только не работать, а и с огнем не засиживаться. «Кто не чтит Благовещенья, с огнем за работой сидит, – убьет у того в это лето молоньей близкого-родного!» – говорят на посельской Руси. «Завьет на Благовещенье гнездо птица – ослабнут у нее крылья: ни летать, ни порхать ей, век свой ходить по земле. То и человек: не будет ему, безбожному, ни в чем спорины, что и птице – без крыльев!»

Придерживающиеся старины люди советуют печь мирские, из общей муки благовещенские просфоры и нести их для освящения к обедне («вынимать за здравие»). Принеся домой такую просфору, кладут ее сначала под божницу, а после – в закром с овсом, оставляя в последнем до первого ярового засева. Сея яровину, сеятель берет с собой просфору из закрома и носит во все время посева привязанною к сеялке. Соблюдением этого обычая думают оградить нивы ото всякого «полевого гнуса» (вредных для хлебов насекомых) и вообще заручиться благой надеждою на урожай. Если у кого в хате есть образ «праздника», то ставят его на Благовещеньев день в кадку с яровым зерном, предназначающимся для посева, истово-богомольно приговаривая при этом:

 
«Мать Божья!
Гавриил-архангел!
Благовестите, благоволите,
Нас урожаем благословите:
Овсом да рожью,
Ячменем, пшеницей
И всякого жита сторицей!»
 

В малорусских губерниях можно еще и теперь услышать в народе сказание о том, как Богоматерь засевает все нивы земные с небесной высоты. Гавриил-архангел водит, по словам этого сказания, соху с запряженным в нее белым конем, а Мать Пресвятая Богородица разбрасывает из золотой кошницы всякое жито пригоршнями, а в то же самое время «устами безмолвными, сердцем глаголящим» молит Господа Сил о ниспослании благословения на будущий урожай.

Народные поговорки-присловья утверждают, дополняя одна другую, что: «До Благовещенья зимним путем либо неделю не доедешь, либо неделю переедешь!», «Каково Благовещенье – таково и Светло-Христово-Воскресенье!», «На Благовещенье дождь – уродится рожь: густа да колосиста, да умолотиста!», «На Благовещенье солнышко с утра до вечера – об яровых тужить нечего: благая весть – будет чего поесть!» и т. д. Но приметы идут в своих вещих предсказаниях и несколько дальше: они говорят, что если на Благовещенье день красный, то весь год будет пожарный. Благовещенский дождик, кроме изобилия ржи, предвещает и грибное лето. Для рыболовов он сулит спорый ход красной рыбы. Благовещенский утренник тоже сулит какое-либо благополучие в хозяйстве.

На богатой всякими преданиями старой Смоленщине о Благовещенье «весну гукают». Во всяком доме пекутся поутру пироги. После обеда парни и девки берут каждый по куску, выбирают где-нибудь на припеке местечко, большею частью у бани – на кострике или на бревнах, обращаются к востоку или на полдень (парни снимают шапки) и молятся Богу; потом кто-нибудь запевает: «Благослови, Боже, нам весну гукати!» – и все собравшиеся на «гуканье» подхватывают голосистым звонким хором:

 
«Ай лели-лели, гукати!
Весна красная, теплое летечко!
Ай лели-лели, теплое летечко!
Малым деточкам вынеси, весна, по яичечку!
Ай лели…»
 

После этой – затягивающейся на довольно продолжительное время – песни все садятся в кружок: пьют пиво, а то и водку, едят пироги и начинают петь новые, круговые песни. Вот, например, одна из таких песен, поющаяся, что называется, в самую первую голову:

 
«Уж ты, ластовка, ты косатая,
Ай лели-лели, ты косатая!
Ты возьми ключи, лети на небо.
Ай лели-лели, лети на небо!
Ты запри зиму, отомкни лето.
Ай лели…»
 

Эту песню сменяет вторая – не менее красноречиво говорящая сердцу молодых певунов затейливых:

 
«Вир, вир, колодезь стюденый!..
А што в тебе воды нет?
Ай лели…
Кони воду выпили,
Выпили, выпили, выпили.
Копытом землю выбили,
Выбили…
Што в тебе, Иванушка, жены нет?
Жены нет…
Была бы голова, будет и жена,
И жена, и…»
 

За второй идет, звонкой трелью соловьиной-голосистою разливается третья:

 
«Как у нашей у Машечки вышит рукавок…
Бог ей дал, царь жулувал,
А Ванечка сполюбил, свое личко украсил,
Взял душу-игрушу…» и т. д.
 

При пении последней песни, по словам одного из местных собирателей словесной народной старины, парень выбирает девушку и целуется с ней. Песня эта поется столько раз, сколько соберется на «гуканье» парней и девушек. Чуть не до поздней ночи веселятся девки с ребятами на свят-Благовещеньев день…

С незапамятных пор ведется на Руси добрый обычай – выпускать о Благовещенье птиц из клеток на вольную волю. Он соблюдается повсеместно: и по селам, и в городах. Этим празднуется приход весеннего тепла, победившего зимнюю стужу студеную, а одновременно как бы приносится бескровная жертва матери-природе. В городах к этому дню нарочно ловят бедные люди птичек и приносят на рынок целыми сотнями, выпуская их за деньги, охотно даваемые купцами и всяким прохожим людом, вспоминающим при виде чирикающих пернатых пленниц о завещанном стариною обычае. Впрочем, птицеловы и сами напоминают всем об этом своими возгласами вроде: «Дайте выкуп за птичек, – пташки Богу помолятся!» У деревенской детворы есть целый ряд особых песенок-«веснянок», приуроченных к благовещенскому выпусканию птичек на волю. Вот одна из них, записанная в симбирском Поволжье:

 
«Синички-сестрички,
Тетки-чечетки,
Краснозобые снегирюшки.
Щеглята-молодцы,
Воры-воробьи!
Вы по воле полетайте,
Вы на вольной поживите,
К нам весну скоре ведите!
За нас Божью Мать молите!
Синички-сестрички…» и т. д.
 

До вечерней зари тешатся на улице ребята малые – старым старикам на утешение. А все кругом так и дышит желанной близостью весны; благой вестью о ней так и разливается разымчивый теплый воздух, – словно и он вырвался на волю из леденящих оков зимней стужи. Три века тому назад, на Москве, в палатах государевых справлялся-праздновался Благовещеньев день по особому торжественному обиходу-обряду. В канун великого праздника изволил выходить государь ко всенощному бдению, а в самый день его – к обедне, в Верховый Благовещенский собор. За всенощною совершался патриархом особый «чин хлеболомления». Этот чин состоял в том, что, благословив «благодарные хлебы и вино», патриарх раздроблял первые и подносил целый хлеб с чашею вина государю; затем – остальное раздавалось боярам, детям боярским, служилым людям и всему предстоявшему во храме народу. В царицыны палаты посылались патриархом особые ломти («укруги») хлеба и кубки с вином; то же – и всему семейству государеву. Это патриаршее поручение исполнял который-нибудь из ближайших бояр со стольниками – по нарочитому указу. На самое Благовещение венценосный богомолец, в большом наряде царском, окруженный сонмом бояр в золотых ферезеях, стоял обедню; а затем возвращался в палаты свои. Здесь, «в покоевых хоромах» (в «Комнате» и «Передней»), происходило, по его государеву изволению, кормление нищей братии, собиравшейся кроме того на Аптекарском дворе – под надзором дьяка Тайного Приказа. Кроме рыбных и мучных яств, нищим раздавались – от щедрот царских – деньги. Убогие гости расходились с благовещенской трапезы по стогнам Белокаменной, повсюду разнося благую весть о щедротах государевых.

XVII. Апрель – пролетний месяц

Март позимье кончает – апрелю, пролетнему месяцу, путь-дорожку кажет. Апрель весну починает необлыжную; в апреле, по народному слову, земля преет. Недаром молвится, что «апрель всех напоит», что «март – пивом, апрель – водою славится». Идет весна к апрелю еще с самого Алексея – человека Божия, идет да зиму со свету белого сживает! А как перешагнет она – красная краса – через порог позимнего март-месяца да поравняется с Марьями Египетскими (1 апреля), – так и зиме, седой лиходейке, карачун пришел! Оттого-то и слывет в народе св. преподобная Мария Египетская за «Марью-зажги-снега» да за «Марью-заиграй-овражки». Но русский мужик прост-прост, а сам все-таки не верит ни первой ласточке, ни первому апреля. «Апрель сипит да дует, бабе тепло сулит, а мужик глядит: что-то еще будет!» – говорит посельщина-деревенщина. «Апрель обманет – под май подведет!» – приговаривает она, памятуючи, что май – самый тяжелый в году месяц. Но есть и более доверчивый народ на Руси: «Дождались полой водицы, ай да батюшка апрель!» – не нарадуется, не натешится он, по заваленкам сидючи да на апрельском солнопеке пригреваючись. Что такому легковерному мужику-рубахе до воркотни стариков, семь раз меряющих да один отрезающих, – пусть их там твердят-повторяют свои поговорки, вроде: «Не ломай печи, еще апрель на дворе!» или – «Ни в марте воды, ни в апреле травы!» Играют полой водою овражки, горят-тают снега, – стало быть, весна на дворе, стало – пришла она «с милостью, с великою радостью», с надеждами на будущий урожай, – думает надеющийся на весну люд. Не привыкать ему к «пустым щам», с которыми приходит на светлорусский великий простор первый день пролетнего месяца.

В стародавние годы звался на Великой Руси апрель-месяц «пролетником», на Малой Руси слыл он – как и у поляков – за «кветень» («цветенем» прозывался также и май по другим славянским местам); чехи со своими сородичами-соседями, словаками, величали апрель «дубенем», сербы – «налетним», кроаты – «джюджревчаком» (от Юрьева дня); у иллирийцев звался он «травяным». Древняя Русь встречала апрель вторым в году из двенадцати братьев-месяцев; затем, при сентябрьском новолетии, стал он приходиться восьмым по счету, а с 1700 года пришлось ему быть четвертым. На этом самом месте остается он и до наших дней.

Апрельский Марьин день (1-е число) повсеместно, а не на одной только Руси, слывет днем всяческого обмана: походя, с шутками да прибаутками, лжет об эту пору чуть ли не весь мир, населенный живыми людьми. И ведется этот привившийся к жизни обычай с незапамятных лет. «Первого апреля не солгать, так когда же и время для этого потом выберешь!», «На Марью-заиграй-овражки и глупая баба умного мужика на пустых щах проведет и выведет!», «Врать-то, брат, ври, да оглядывайся: нынче не первое апреля!» – говорят в народе. «Не обманет и Марья Тита, что завтра молотить позовут, – по гумнам на Поликарпа (2 апреля) одно воронье каркает!», «Ворона каркала-каркала да Поликарпов день мужику и накаркала!» – приговаривают подсмеивающиеся над своими недохватками-недостачами деревенские краснословы. По старинной примете, если с Марьи на Поликарпов день разольется полая вода, надо ждать больших трав да покоса раннего по весне. Наблюдения старожилов-погодоведов советуют хозяевам придерживаться в своих расчетах этой приметы: оправдывается она, по их словам, на деле сплошь да рядом.

С третьим днем апреля, пролетнего месяца, связана в народной Руси примета промышляющего рыбным ловом трудового люда. «Не пройдет на Никиту-исповедника лед – весь весенний лов на нет сойдет!» – замечают они. В некоторых местностях, – преимущественно по рыбным северным рекам, – приурочивают к этому дню рыбаки угощенье «дедушки-Водяного». Минут сутки, смотрит деревня, а на двор уж «пришел Федул (5 апреля, день памяти мученика Феодула), теплый ветер подул!» Домовитые бабы-хозяйки твердо памятуют, что «на Федула растворяют оконницу», и до этого дня ни за что не выставляют в избе рамы. «Раньше Федула окна настежь – весеннему теплу дорогу застишь!», «До Федула дует сиверок (холодный северный ветер), с Федула теплынью тянет!» – говорят они. Поверье деревенское заставляет и циркунов-сверчков прилетать на огороды вместе с первыми весенними теплыми ветрами. «Пришел Федул, теплый ветер подул, окна отворил – избу без дров натопил; сверчок – цок-цок, с огорода под шесток!» – гласит об этом волжский прибауток. «С Федулова дня и стряпать бабе веселее: сверчок под шестком ей песню поет!» – вторит ему другой, подслушанный в тех же местах великорусского красного говора.

Со следующим днем, посвященным памяти преподобного Евтихия и мученика Иеремии, объединяются у дотошных сельских погодоведов две сговорившиеся одна с другой приметы: «На Евтихия день тихий – к урожаю ранних яровых!» – говорит одна мужику-хлеборобу; «Ерема-пролетний ярится, ветром грозится, – хоть не сей рано яровины, семян не соберешь!» – утверждает другая. «На Акулину (7 апреля) дождь – хороша будет калина, коли плоха яровина!» – приговаривают пересмешники, охочие до всякого меткого словца.

8 апреля – Родионов день (память апостола Иродиона). Туляки, посадившие – по их же, тульскому, старинному сказу – блоху на цепь, рассказывают, что в этот день встречается солнце красное с ясным месяцем. Встреча – встрече рознь: бывает и к добру, и к худу! Светел Родионов день – добрая встреча, пасмурен-туманен – худая. В первом случае ждут туляки хорошего лета, в последнем – недоброго. По народной поговорке, ходящей и не вокруг одной Тулы, а и по многим другим местам: «Горденек ясный месяц, и красному солнышку не уступит: задорен рогатый пастух – все звездное стадо перессорит!»

Через сутки после Родионова дня с его поверьями встречаются новые – терентьевские (10 апреля – память мученика Терентия): зорко следят старики поутру за восходом солнечным, – если взойдет красное в туманной дымке – быть хлеборобному году, а если выкатится из-за горы что на ладони – придется перепахивать озимое поле да засевать яровиной. За Терентьями – Антипы идут к народу-пахарю; зовутся они «водополами». К этому дню приурочивается во всей средней полосе России ожидание вскрытия рек, разлива полой воды. Если запоздает вода выйти из берегов – нельзя, говорят старики со старухами, ручаться за хороший урожай. «Антипы – водополы, подставляй полы: жита сыпать некуда будет!», «Антип без воды – закрома без зерна!», «По Антиповой воде о хлебушке гадай!» – говорят в посельской Руси, питающейся от щедрот земли-кормилицы.

«Антип воду льет на поймы, Василий земле пару поддает!» – переходит простонародная мудрость к следующему апрельскому дню, посвященному памяти св. Василия-исповедника, епископа Парийского. «На Василья Парейского весна землю парит!», «Запарил землю Василий – выверни оглобли, закинь сани на поветь!», «На Василья и земля запарится, как старуха в бане!» – приговаривает деревня. По примете охотников, в этот день вылезает медведь – лесной воевода – из своей берлоги, вылезает – в кусты идет. «Заяц, заяц, выскочи из куста, дай место Михаиле Иванычу Топтыгину!» – можно по лесным местам услышать от деревенской детворы поговорку.

Успеют перешагнуть через порог всего одни сутки, а у охотника – новая примета: 14 (в Мартынов день) переселяются лисички-сестрички из старых нор в новые. Нападает после этого, по уверению старых стрельцов-ловцов, на лису куриная слепота: три дня, три ночи не видит хитрый зверь ни темноты, ни света Божьего – сидит на новом гнездовище да дремлет, покуда ему ворона не станет клевать головы. На это поверье краснобаев-охотников обыкновенно отзываются словами: «Не любо – не слушай, а врать не мешай!» Недаром славятся охотники тем, что не только птицу-зверя бьют, а и всякие небылицы плетут, – так почему же изменять им своему излюбленному обычаю для весеннего-пролетнего Мартынова дня…

Мартынов день зовется во многих местностях «вороньим праздником». По старинному преданию, на него каждый старый ворон отпускает своих годовалых воронят на отдельное гнездо – «на особое житье». Ворон – птица вещая, и не только вещая, а и зловещая. Живет ворон-птица, по народному поверью, до трехсот лет. Простодушная мудрость, выразившаяся в пословицах, присловьях и других крылатых словах, относится к нему далеко не доброжелательно. «Всякому б ворону каркать на свою голову!» – говорят старые люди, сведомые во всяком добре и худе. «Старый ворон мимо не каркнет!» – добавляют они. Народное суеверие замечает, что на церкви ворон каркает к покойнику на селе, на избе – к покойнику во дворе. Даже если пролетит через какой двор эта черная зловещая птица, – не быть там добру. В глазах народа, населившего окружающую природу живыми призраками своего суеверного воображения, ворон является олицетворением всего недоброго-злого. «Налетели черны вороны!» – говорят про обуявшие человека беды-напасти. «Ты не ворон! Что каркаешь – беду накликаешь?!» – приговаривают порою в народе. «Ворон ворону глаз не выклюет!» – замечают о дружной-согласной жизни злых людей.

Сродни ворону зловещему ворона, да не того разбора эта птица. Если она и каркает, то вся беда от этого, по народному представлению, не пойдет дальше ненастной погоды. «Ворон каркает к несчастью, ворона – к ненастью!» – говорят на Руси. «Ворон – волшебник, ворона – карга!» – отзывается об этой птице вороньего рода народное слово. Вороной в переносном смысле слова зовут каждого нерасторопного человека. Это – то же, что рохля, разиня, зевака. «Проворонить» – значит: прозевать, пропустить мимо рук. «Ну, начал наш Иван ворон считать!» – говорят о недальновидных людях; «Метил в ворону, а попал в корову!» – приговаривают о них же. Как относится народная Русь к свойствам вороны, видно, например, из таких поговорок, как: «Пугана ворона и куста боится!», «Ворона – сове не оборона!», «Вороне соколом не бывать!», «Наряди ворону в павлиньи перья, все каргой останется!», «Ворона прямо летает, да все без толку!», «Где вороне ни летать, а все навоз клевать!», «Одна ворона и за море летала, а все той же каргой вернулась!», «Не живать вороне в высоких хоромах!», «На что вороне большие разговоры, знает она одно свое кра!» и т. д. О воронах у деревенских, умудренных опытом, погодоведов существует ряд особых примет. Если каркает воронья стая летом – быть дождю, зимой – морозу. Играть примутся на лету вороны-карги – жди ведра. Ведуны-знахари предсказывают по «воронограю» (крику воронов и ворон) не только погоду, но даже и судьбу человеческую.

Пересекает свят-Пудов день (15-е число, память св. апостола Пуда) пополам апрель-месяц. С этим днем связаны немалые заботы у пчеловодов. Опыт давних лет советует им осматривать омшаники, прислушиваться: начала ли гудеть пчела – Божья работница – в ульях. На юге в обычае выставлять в это время пчел из зимних помещений на вольный воздух. «На день святого Пуда вынимай пчел из-под спуда!» – говорит об этом местное народное слово.

За святым Пудом идет-торопится на светлорусский простор «Ирина-разрой-берега» (16 апреля). В Московской и Ярославской губерниях существует у огородников обычай – засевать в этот день в особых ящиках-срубах капустную рассаду. На Севере же это приурочивают к 5 мая, дню «Ирины-рассадницы», когда по другим, более мягким погодою местам уже высаживают рассаду на грядки. Сибирские старожилы издавна привыкли ждать к апрельскому Иринину дню полного вскрытия Иртыш-реки.

17 апреля, на вешний день Зосимы, соловецкого чудотворца, поются по сельским храмам Божиим молебны соловецким угодникам Зосиме и Савватию (см. главу «Пчела – Божья работница»): пчеляки собираются выставлять пчел, принимаясь за это дело не иначе как с благословения святых покровителей «Божьей птахи», составляющей все богатство пчеловода. За Зосимою чествуется, по православному месяцеслову, память святого Ивана Нового. В этот день положено у огородников засевать морковь со свеклою, – что и делается с соблюдением особых обычаев. Семена смачиваются в родниковой воде рано поутру. Седая старина завещала опускать при этом в родник медные деньги, чем предполагается обеспечить хороший урожай овощей. По другому поверью, предпочитается смачивать семена в обыкновенной речной воде на трех утренних зорьках. И то, и другое поверья советуют огородникам – при выполнении этого – соблюдать величайшую предосторожность: никто из посторонних не должен видеть, что делают сеятели. «Чужой глаз – что лихой ворог – завистлив, – гласит седая простонародная мудрость, – а зависть – что твоя ржавчина: весь урожай поедом съест!»

Девятнадцатый апрельский день приводят на Святую Русь преподобные Трифон с Никифором. Помолясь им перед божницею, хаживали в старину домовитые бабы-хозяйки с концом «обетного» холста в поле. Здесь – каждая на своей загонной меже – останавливались они, истово били земные поклоны во все стороны света белого и затем, обратясь лицом к восходу солнечному, выкликали: «Матушка-весна, вот тебе новая новинка!» После этого принесенный холст расстилался на межнике, причем тут же клался кусок пирога. По старинному поверью, весна брала себе это приношение и, в благодарность, отдаривала чествовавших ее богатым урожаем льна-конопли – на новые холсты.

Ударят бабы челом весне, поклонятся, бывало, ей холстиною, а на другой день (20 апреля) происходило – по завету старины стародавней – «окликание родителей». Мало-помалу выводится теперь этот глубоко трогательный обычай, но еще в 30–40-х годах он соблюдался почти повсеместно в памятующей дедовские заветы деревенской глуши. Чуть загоралась утренняя зорька, шли все бабы пожилые да старухи старые на кладбище – каждая на могилу своих родственников – и начинали причитать-вопить истошным голосом.

У Сахарова, в собранных им драгоценных памятниках родной старины, сохранились два причитания. «Родненькие наши батюшки! – начинается одно из них. – Не надсажайте своего сердца ретиваго, не рудите своего лица белаго, не смежите очей горючей слезой! Али вам, родненьким, не стало хлеба-соли, не достало цветна платья? Али вам, родненьким, встосковалося по отцу с матерьей, по милым детушкам, по ласковым невестушкам? И вы, наши родненькие, встаньте-пробудитесь, поглядите на нас, на своих детушек, как мы горе мычем на сем белом свете. Без вас-то, наши родненькие, опустел высок терем, заглох широк двор; без вас-то, родимые, не цветно цветут в широком поле цветы лазоревы, не красно растут дубы в дубровушках. Уж вы, наши родненькие, выгляньте на нас, сирот, из своих домков, да потешьте словом ласковым!» Плакали-надрывались тонкие женские голоса, плакало-обливалось кровью сердце каждой из причитавших. И не диво, что слышало это рыдающее сердце откликавшиеся из могилы голоса своих «родненьких», – а если даже и не слышало, то чуять – чуяло.

Другое, записанное собирателем «Сказаний русского народа», причитание еще более трогательно. «Родимые наши батюшки и матушки, – разносилось оно по ниве смерти, припадаючи к могилушкам. – Чем-то мы вас, родимых, прогневали, что нет от вас ни привету, ни радости, ни тоя прилуки родительской? Уж ты, солнце, солнце ясное! Ты взойди, взойди, со полуночи, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не во тьме сидеть, не с бедой горевать, не с тоской вековать! Уж ты, месяц, месяц ясный! Ты взойди, взойди со вечера, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не крушить во тьме своего сердца ретивого, не скорбеть во тьме по свету белому, не проливать во тьме горючих слез по милым детушкам! Уж ты, ветер, ветер буйный! Ты возвей, возвей со полуночи, ты принеси весть радостну нашим покойничкам, что по них ли все детушки изныли во кручинушке, что по них ли все невестушки с гореваньица надсадилися…» Замирали щемящие душу слова, и – как бы в ответ на них – лило на сырую грудь земли золотые волны животворных лучей солнце ясное, обвевал могилушки теплый весенний ветер. Добрая мать-природа словно вторила простому и любвеобильному, как сама она, человеческому сердцу.

На другие сутки после окликания родителей, в день св. мученика Прокула, в старые годы было по многим местам в обычае проклинать нечистую силу, заковывающую тепло в ледяные оковы и опутывающую свет солнечный тьмою-сумраком. Проклятие выкликали старухи, выходя за деревенскую околицу и становясь лицом к западу. Существовал особый обряд этого проклятия, подробности которого так и затерялись-затонули, исчезнув на веки вечные, в волнах бездонного моря народного. Предание, переходившее из уст в уста, гласило, что соблюдением этого обычая ограждался деревенский-посельский люд на всю весну и на целое лето от всяких ухищрений злой нечисти, а наособицу охранялся этим крестьянский скот на подножном весеннем корму. 22 апреля, когда – в числе других угодников – чествуется память святого апостола Луки, сельскохозяйственный опыт советует высаживать на грядки лук. «Кто ест лук, того Бог избавит от вечных мук!» – говорят при этом старые люди. «Лук помогает от семи недуг!» – приговаривают они. По народному, отзывающемуся стародавним происхождением, присловью: «Лук – татарин: как снег сошел, так и он тут!» Здесь, вероятно, память подсказывает народу-краснослову о весенних набегах на русские порубежные места крымских и ногайских татар, действительно появлявшихся со стороны степи чуть не каждый год вместе с первой травою. От этих хищнических набегов и оберегали родную землю запорожские конные караулы, ставившиеся по всему русскому рубежу.