Текст книги "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа"

Народный «Стих о Страшном Суде» придает пророку, держащему в своих руках громы и дожди, струящиеся на грудь Матери-Сырой Земли, значение одного из исполнителей воли Господа, разгневанного всеобщей растленностью созданного Им мира. Вот как повествует об этом сказание, вышедшее из уст песнотворца-народа:

 
«Как сойдет с неба Илья-пророк, —
Загорится матушка сыра-земля,
С востока загорится до запада,
С полуден загорится да до ночи.
И выгорят горы с раздольями,
И выгорят лесы темные.
И сошлет Господи потопиг,
И вымоет матушку сыру-землю,
Аки харатью белую;
Аки скорлупу яичную,
Аки девицу непорочную…»
 

Всюду, где встречается имя грозного пророка в дошедших до наших дней от старинной старины памятниках русского народного творчества, – везде он является в венце своего праведного гнева на нечестивых грешников и с отеческими заботами о благочестивых и добрых. С каким обликом жил он в представлении отдаленных предков русского простолюдина, таким останется и теперь у нас в народе.

XXXII. Август-собериха

Кроме особых, нарочитым узорочьем приукрашенных, цветистых сказов о трех Спасах (см. гл. ХХХIII–XXXV): медовом – первом, втором – яблочном и третьем – Спожинках, умудренная многовековым опытом народная Русь сохранила – частию в изустной передаче, отчасти же и в письменной кошнице своих бытоведов – немало различных преданий, поверий, примет и крайне любопытных обычаев, относящихся к тому же, обогащенному народной молвью августу-месяцу.

Стоит месяц август межевым столбом на грани лета и осени, приходя на светлорусское раздолье привольное после семи старших братьев-месяцев (до XV века приходил он на Русь шестым, затем – до 1700 года шел за двенадцатый). «Заревом»-месяцем и «зорничком» называли его отдаленные предки русского пахаря, «серпенем» величали малороссы, поляки да чехи со словаками; у сербов слыл он за «прашник» и «женч», у кроатов – за «кимовец» и «великомешняк»; «коловоцем» прозывали его иллирийские славяне. «Август-густарь, густоед-месяц», – говорит русский мужик-простота в некоторых великороссийских губерниях, своеобразно объясняя словопроисхождение его имени и не подозревая даже, что было это последнее дано предосеннему месяцу в честь прославленного современниками древнеримского императора Августа.

Хоть и появляется в этом месяце во многих местах на Руси «хлебец-новина», но работы у деревенского хлебороба хоть отбавляй. «Мужику в августе три заботы, – замечает крылатое народное слово, – три заботы: и косить, и пахать, и сеять!», «Август – каторга, да после будет мятовка (раздолье, обилие пищи): мужицкое горло – суконное бердо, все мнет!» Сиверкой-холодком потягивает на август с идущего ему навстречу сентябрьского «бабьего лета», но – по народной примете: «В августе вода холодит, да серпы греют!», «Август-батюшка работой-заботой мужика крушит, да после тешит!»

Август не июль; его не «приберихой», а – наоборот – «соберихой» да «припасихой»-месяцем в посельском быту зовут. «Что соберет мужик в августе – тем и зиму-зимскую сыт будет!» – гласит старое присловье, вылетевшее на широкий светлорусский простор из уст деревенского люда. «Овсы да льны в августе смотри!», «Август-ленорост, припасает бабе льняной холст!» – можно услышать в любой поволжской деревне. «В августе и жнет баба, и мнет баба, а все на льны оглядывается!» – приговаривают дотошные краснословы. «Бывает, что и жато, и мято, да ничего не добыто!». От речистых людей пошли и другие поговорки обо льнах да о бабьей заботе: «Не домнешь мялкой (снаряд, которым мнут лен и конопель, очищая волокно) – так не возьмешь и прялкой!», «Не домнешь – так за прялкой вспомянешь!», «Без черев собачка, да – вяк, вяк; без зубов тетка Матрена, да кости гложет!»

Хоть и «густоедом» зовется август-месяц, а половина его под постом ходит. Но «Успенский пост – мужика досыта кормит!» Поспевает к этому времени не только хлеб, но и всякая овощ: где позаботятся бабы огород вовремя засадить, там – и огурцы, и редька, и свекла, и репа, не говоря уже о луке, – все поможет «поститься – не голодая, работать – не уставая». «Не до жиру, быть бы живу!» – говорят в народе, прибавляя к этому: «От первого от Спаса накопит и мужик запаса!», «В августе баба хребет в поле гнет, да житье-то ей мед: дни короче – дольше ночи, ломота в спине – да разносол на столе!»

Первый Спас меда заламывает; он, по народному присловью, и бабьи грехи замаливает: «На Спаса в ердани купаться – незамоленные грехи простятся». Потому-то бледной тенью седой старины и дошло от царей московских до нашего забывчивого безвременья «происхожденское купанье», до сих пор совершающееся в глухой пошехонской округе Ярославской губернии и в некоторых других памятливых уголках деревенской Руси после крестного хода на воду в день Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня (1 августа). В старину на этот праздник погружались в освященные воды реки и мужчины, и женщины, и старые, и малые – одновременно, в одном и том же месте; теперь, – там, где сохранился этот обычай, – женщины и девушки входят в реку поодаль, наособицу; в других же местах купают в этот день только лошадей.

Во второй августовский день Православная церковь воспоминает «перенесение мощей Стефана святаго» и «Василия юрода (блаженнаго) дивна московскаго». Умалчивая о последнем, перехожие калики – певцы убогие – распевают о Стефане-Первомученике свой особый стих-сказ. В Краснинском уезде Смоленской губернии записан следующий, хотя и затемненный-затуманенный явным наслоением книжного склада, но и теперь не вполне лишенный светлой народной окраски, разнопев этого неведомо когда и кем сложенного духовного стиха: «Прославляем сего веры. Фарисеи, лицемеры, начатки ему стяжаху, против мудрости стати не можаху, фарисеи и саддукеи зрят на него сидяще; видев Стефан лице Божье, как ангела светяща; ложныя тамо свидетельства поставивше на соборище, восприемше восхитоша, и ведоша на сонмище. На высоком месте святой Стефан стояше; много крупным каменьем на Стефания меташа; к небу лицем нарекашеся, сердцем распаляшеся: – Се Бог, виждь, небо твердо, то мы вам поведаем. – От Аврама даждь нам крест! – сей подробном глаголаше; колесовыя дьякона ризы стеляху, горьким зелием и каменьем Стефана побияху. – Покуда вы, иудеи, одне вы слепо ходите? Бог явився и воплотився, вы же его не видите? – Приведоша Стефана к ложному свидетельству; простре Стефан руце свои, небо ему отверзашеся; узрев Стефан Господа Иисуса, одесную седяща: – Боже, Боже, прими дух мой, в руце свои, Царю Христе, на веки веков!»

За днем Стефана-Первомученика стоят в неписаном простонародном изустном месяцеслове «Антоны-вихревеи» (3 августа, день св. Антония Римлянина, чудотворца новгородского), «Семь Отроков – сеногной» с «Евдокеями-огурешницами» (4 августа). «Семь Отроков» (Дионисий, Иоанн, Антонин, Максимилиан и другие три) – по народной примете – «семь дождей несут»; «Евдокея-огурешница», заставляющая собирать огурцы, в то же самое время напоминает бабам с ребятами и о поспевшей в залесье малине-ягоде («Авдотьи-малиновки»). Пятое августа – «Евстигнеев день», когда, по завету дедов-прадедов, заклинала русская деревня Мать-Сыру-Землю ото всякого лиха, ото всякой оскверняющей ее нечисти, – канун Спаса-Преображенья (Второго Спаса).

 
«Преображения день светло совершаем,
Христа славу си явлиша песнми величаем!» —
 

гласит из народных уст стих духовный, приглашая православный люд к достойному чествованию великого праздника Господня.

Второй Спас (6 августа), по народному слову, «яблочком разговляется». Следом за этим, отмеченным особыми приметами днем – «Пимена-Марины, не ищи в лесу малины: девки лес пройдут, дочиста оберут!» Восьмого августа «Мироны-ветрогоны, пыль по дороге гонят, по красном лете стонут». За «Миронами» – «апостол Матфий божественный, иже вместо падшаго Иуды причтенный». Десятый день августа – «соберихи-зорничника» – Лаврентьев день: на него воспоминаются, по православному месяцеслову, два Лаврентия – св. архидиакон-мученик да блаженный калужский.

Об одиннадцатом августа в Рязанской губернии записано И.П. Сахаровым любопытное предание, идущее от времен татарщины. В этот день, по словам старых рязанцев, в селах-деревнях, что стоят по берегам рек Вожи и Быстрицы, на так называемых «перекольских могилках» воочию совершается чудо чудное. Слышен бывает на болоте свист, доносится с болотины песня: «а и кто свистит, а и кто поет – никто не ведает». Происходит диво дивное. Выбегает из болота на «могилки» белая лошадь – выбежит, все могилки обегает, к речам Матери-Сырой-Земли прислушивается, земь копытом бьет-раскапывает, над зарытыми в ее недрах покойничками плачет. «Зачем она бегает, что слушает, о чем плачет, никто не знает, не ведает…» Погасает вечер, темень ночная опускается на грудь земную; появляются над могилками огоньки блудящие, с могилок на болотину перебегают. «Как загорят они, так видно каждую могилку, а как засветят, то видно, что и на дне болота лежит, да уж так видно – что в избе лавка!..» Выискивались смельчаки, пытливым умом-разумом наделенные, – выискивались, пытались подкараулить-поймать дивного коня белого; находились и охотники – изловчиться-уловить огонек с могилки, дознаться-доведаться: чей свист раздается, что за песня звенит-разливается по затишью вечернему. Не тут-то было! Коня белого и ветер не догонит, не то что человек: если и можно подобрать этому незнаемому-неведомому коню какое прозвище, так разве одно – «Догони-ветер». Но конь в руки не дается; а от свисту да от «песни» – только оглохнешь, коли дознаваться станешь – кто да что; за огнем пойдешь – в трясину заведет, в трясину-болотину, в топь невылазную. Ходит по вожским да по быстрицким деревням старый сказ, хорт – что клюкою, старой памятью людей, в старине сведущих, подпирается. И ведет этот рязанский сказ староскладную речь, не сказку, не песню, а быль-побывальщину. Было в давние времена на перекольских могилках за трое суток до Успения Пресвятой Богородицы, четверо суток спустя после Спаса-Преображения, кровавое побоище. Бились не на живот, а на смерть, сражались русские христианские князья со злым басурманином, с татарами. Длилась битва, лилась кровь – с обеих сторон. И вот начали ломить-одолевать басурманские рати силу русскую. Но, откуда ни возьмись («как ни отсюдова, ни оттудова») – взялся, выехал на белом коне богатырь облика нездешнего, неведомого вида незнаемого, а за богатырем – сотни-рати богатырские. Начал-почал бить-колоть богатырь зло татаровье – «направо и налево и добил их чуть не всех». И добил бы всех, да «тут подоспел окаянный Батый» – подоспел, богатыря наземь свалил-убил, а коня загнал в болотину. С той стародавней поры, по словам вещего предания, «белый конь ищет своего богатыря, а его сотня удалая поет и свищет, авось – откликнется удалой богатырь…»

Остается три дня до Успения: Никитин, Максимов да Михеев. На Михея (14 августа) дуют ветры-тиховеи – к ведреной осени; Михей с бурей – к ненастному сентябрю, – гласят деревенские приметы. Михеев день Успенский пост кончает, осеннему мясоеду навстречу идет, бабьим летом бурей-ветром перекликается.

Успение Пресвятой Богородицы – великий праздник, изукрашенный в народном представлении целым рядом особых поверий, примет и сказаний (см. гл. XXXIV).

«Большая Пречистая, – как зовется в народной Руси этот день, – август-месяц на два полена рубит»: делит пополам. За Успеньем – 16 августа, Третий Спас – «Спожинки».

С Успенского заговенья вплоть до «Ивана-Постного» (29 августа, дня усекновения честныя главы св. Иоанна Крестителя) идет пора «молодого бабьего лета», время осенних хороводов. «Кому работа, а нашим бабам и в августе – праздник!» – замечает деревня по этому поводу, кивая устало головушкой победною на бабью беззаботность веселую, никаким потовым-«страдным» трудом никогда не крушимую.

Спожинки пройдут, через день – вслед за ними – «Досевки»: 18 августа, память святых Фрола и Лавра. Начинаются вечерние бабьи «засидки». Памятует трудовой люд старое присловье о том, что «с Фролова дня засиживают ретивые, а с Семена (1 сентября) ленивые», – памятуя, не хочет попасть в разряд последних. В Симбирской губернии да и в некоторых других на Флора и Лавра – лошадиный праздник. В этот день крестьяне прикармливают лошадей с утренней зорьки свежим сеном да овсом, убирают-заплетают им гривы пестрыми лоскутками. В обедню гонят коней к церковной ограде – скачут во всю прыть верхами на них ребята малые, пыль столбом вьется вдоль по улице. Отойдет обедня, отпоют попы молебен чествуемым святым покровителям коней, – выходят за ограду кропить приведенных лошадей «свяченой» водою. Это, по уверению благочестивых людей, держащихся старинных преданий, охраняет коней ото всякого лиха. «Умолил Фрола-Лавра – жди лошадям добра!» – катится по дорогам прямоезжим, перекатывается и путями окольными-проселочными, из конца в конец всей Великой Руси вещая молвь – крылатое слово народное: «Фрол-Лавер до рабочей лошадки добер!» Конеторговцы-табунщики твердо помнят старинный наказ-обычай – «до Фрола-Лавра не выжигать молодым коням тавра (клейма)».

«На Феклу (19 августа) дергай свеклу!» – примечают огородники: «на то она, матушка, и прозывается свекольницею!» В степных местах следят в этот день за тем, с какой стороны ветер дует. «Если с полуден на Феклу тянет – пошли овсы наспех, с теплых морей подул ветер на овес-долгорост!» В старой Москве гулял честной люд православный в этот день под Донским монастырем; туляки, о которых сложились в народе прибаутки – «Живет в Туле да ест дули!», «Бей челом на Туле – ищи на Москве!» – ходили на предосенней Феклиной гулянке веселыми ногами «у Николы за валом».

20 августа – свят-Самойлин день (память св. пророка Самуила): «Самойло-пророк сам Бога о мужике молит». За ним следом – апостолу Фаддею честь. «Кто Фаддей – тот своим счастьем (в этот день) владей!» – приговаривают речистые краснословы-пахари: «Баба Василиса, со льнами торопися – готовься к потрепушкам да к супрядкам!» 22 августа в глазах деревенского суеверия является днем, в который следует на гумнах, находящихся невдалеке от леса, оберегать снопы от потехи Лесовика. «От этой нежити не оберечься – так пропадешь!» – гуторит народ. Где только их нет? «Был бы лес – будет и леший!» Не будь Лешему ворогом Домовой – не было бы с ним сладу: не сидится лесному хозяину на одном месте. Слывет он немым, да голосист на диво: недаром – по рассказам знавшихся с ним людей – поет без слов, бьет в ладоши, свищет, аукает, хохочет, плачет, филином-птицей гукает. Попадается ему навстречу мужик-простота, – обойдет его Лесовик, собьет с дороги, заведет в трущобу непроходимую, если тот не догадается вывернуть на себе рубаху наизнанку. Остороголовый («голова клином»), мохнатый, с зачесанными налево волосами, без бровей и без ресниц, надев серый кафтан, застегнутый на правую сторону, подкрадывается он по лесной опушке к гуменникам и начинает развязывать и раскидывать снопы: все перекидает с одного гумна на другое, никто и не разберется после, – если не принять надлежащих, особо на этот случай полагающихся предохранительных мер. В сахаровском «Народном дневнике» рассказывается, что в старину в Тульской губернии выходили старики на караул к гуменной загороди. Снаряжаяся в ночное стоянье, надевали они тулуп, выворачивая его шерстью наверх; голову устрашители лесного хозяина обматывали полотенцем; вместо обыкновенного подога-посоха бралась в руки кочерга. Перед тем как начать береженье гумна, знающие люди с молитвою ко св. Северьяну, памятуемому в этот день, очерчивали кочергою круг и посредине садились наземь. Это, по народному слову, заставляло Лесовика чуть не за версту обходить стороной оберегаемое место.

23 и 24 августа – «Евтихеевы дни». Церковь Православная чествует в эти дни двух Евтихеев – преподобного да священномученика. Посельщина-деревенщина примечает, что если об эту пору доспеет ягода-брусника, то и со жнитвом овса надо торопиться. На 23 августа, кроме Евтихия, падает, между прочим, память святого Луппа-мученика. «На Луппа льны лупятся!» – гласит народная молвь. По примете сельскохозяйственного опыта, лен две недели цветет, четыре недели спеет, а на седьмую – семя летит. «Хорошо, – замечает деревня, – коли Евтихий будет тихий, а то не удержишь льняное семя на корню: все дочиста вылупится!» В Сибири с Луппова дня начинаются во многих местах первые заморозки – «лупенские», за которыми идут вслед и другие: покровские, катерининские да михайловские. За шесть суток до конца августа-«соберихи» приходит на Русь Титов день. «Святой Тит последний гриб растит!» – говорят в Среднем Поволжье. «Грибы грибами, а молотьба – за плечами!» – приговаривают в Симбирской губернии, напоминая, к слову, об известной прибаутке: «Тит, Тит! Иди молотить! – Зубы болят! – Тит, Тит, иди кисель есть! – А где моя большая ложка?..» С Титова на Натальин (26 августа) день варят ввечеру бабы овсяный кисель. День Адриана и Наталии зовется «овсяницами»; с этой поры начинают дружно косить в полях овсы: «Ондреян с Натальей овсы закашивают». В старые годы в этот день ввечеру носили мужики сноп овсяный (связанный из первого скошенного овса) на барский двор. При этом пелись впроголос особые песни. Теперь этого обычая нигде не соблюдают, но – по старой памяти – кое-где еще ставится наособицу первый сноп: захватывается сиоля в избу, где и помещается в «большой кут», под образа. Возвратившись с работы из поля, хозяйка поспешно собирает ужин, приготовленный заранее. Садятся за стол православные и начинают угощаться толокном, замешенным на кислом молоке («дежень»), да овсяным киселем или блинами. «Ондреян толокно месил, Наталья блины пекла!» – приговаривает хозяйка. «Спасибо за сладкий дежен, за сытые блины!» – вставая из-за стола, обращаются к ней угощавшиеся. «А нет ли еще грешневой кашки?» – «Грешневая не выросла, не хотите ли березовой!» – отвечает она смешливым ребятам-подросткам, убирая со стола. С этого дня толокно уходит из домашнего обихода запасливых хозяев. «В овсяной покос – толокном паужинай!» – говорят они, на красные словца не скупяся: «Скорое кушанье толокно – замеси да и в рот понеси!», «Хвалился пест, что толокно ест!», «Толокном Волги не замесишь!», «Поел пест толокна, да и не хвалит: нынче толокно, завтра толокно, все одно – прискучит и оно!», «Было бы толоконце, а толоконнички-то всегда найдутся!» и т. д.

27 августа – «Двое Пименов с Анфисой об руку стоят, к Савве-скирднику навстречу вышли!» На Савву-скирдника (28 августа) зачинают-починают по степным местам убирать последний сжатый хлеб в скирды. Поставить скирды для мужика-хлебороба – дело привычное, нетрудное. «У хорошего хозяина – копна со скирдой спорит, а у лежебока – скирдешка с копенку!», но – «В хорошие люди попасть – не скидерку скласть!», «Пскович – Савва (псковский чудотворец) скирды справит, на ум направит!» Обычай класть скирды в каждой местности – свой, наособицу. 29 августа – «Иван Постный» – день, посвященный Православной церковью воспоминанию об усекновении честныя главы св. Иоанна, Крестителя Господня.

За Иваном Постным – Александр Невский. Об этом благоверном князе, русском святом, ходит по православной Руси немало сказаний народных. В одном из них, записанном в Орловской губернии, повествуется о победах св. Александра Невского. Песнотворец-стихосказатель погрешил в этом песенном сказе, и немало, против строгой, запечатленной в летописях правды, но остался вполне верен исконному русскому духу.

«Уж давно-то христианская вера во Россеюшку взошла, как и весь-то народ русский покрестился во нее, покрестился, возмолился Богу Вышнему», – начинается этот сказ. Далее приводятся слова, которыми русский народ-сказатель «возмолился»:

 
«Ты создай нам, Боже,
Житье мирное, любовное;
Отжени ты от нас
Врагов пагубных;
Ты посей на нашу Русь
Счастье многое!..»
 

Повествование продолжается со спокойствием летописи: «И слышал Бог молитвы своих новых христиан: наделял он их счастием многим своим. Но забылся народ русский, в счастии живя: он стал Бога забывать, а себе-то гибель заготовлять. И наслал Бог на них казни лютыя, казни лютыя, смертоносныя: он наслал-то на Святую Русь нечестивых людей – татар крымскиих…» Война всегда казалась мирному народу-пахарю «смертоносной казнью», хотя в лихие годины и поднимался он весь от мала до велика на защиту родины. «…и двинулось погано племя от севера на юг, – ведет свою повесть безвестный сказатель, – как сжигали-разбивали грады многие, пустошили-полонили земли русския. Добрались-то они до святаго места, до славнаго Великаго Новгорода…» Эти слова указывают на северное – новгородское – происхождение приводимого сказания. «Но в этом-то граде жил христианский народ: он молил и просил о защите Бога Вышняго. И вышел на врагов славный новгородский князь, новгородский князь Александр Невский. Он разбил и прогнал нечестивых татар; возвратившись с войны, он во иноки пошел, он за святость своей жизни угодником Бога стал…» За этим, особенно погрешающим летописной правде местом сказания следует моление, с которым, по слову сказателя, «притекают грешнии народы» ко св. Александру Невскому: «Ты, угодник Божий, благоверный Александр! Умоляй за нас Бога Вышняго, отгоняй от нас врагов пагубных! И мы тебя прославляем: слава тебе, благоверный Александр, отныне и до века!» На том сказ и заканчивается.

За Александровым – Куприянов день (31 августа). Собирают на этот день журавли свое первое вече на болотине, в лесной чаще: уговор держать – каким путем-дорогою на теплые воды лететь. Куприянов день – канун сентября. А «батюшка-сентябрь не любит баловать»: ветры-«сиверы» со полуночи дуют.