Текст книги "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа"

Клич этот заключается последней просьбою встосковавшейся по добродетели кающейся грешной души: «Разделите мое имение нищим-странникам! – просит-молит она. – Их молитвы, слезы теплыя послушает Бог и подаст для их прощения грехом моим!» За выполнение этой посмертной воли обещает плачущая-рыдающая душа и выполнителям великую награду: «…сами вы от Господа услышите, – говорит она. – Приидите, благословении Отца Моего, вы наследуйте уготованное царствие со избранными святыми, Мне сложившими!» В этом кличе души, «преселившейся во ин век бесконечный», явственно слышится вдохновенный голос веры сердца народного.

Смерть представляется русскому человеку путешествием в далекий неведомый край: потому-то и говорится вместо «умереть» – «отойти (к праотцам)», а молитва, читаемая над умирающим, зовется «отходною». В стародавние годы на древнерусской языческой тризне сжигали на свеженасыпанном кургане, а иногда зарывали в могилу любимого коня покойникова, чтобы он помог своему хозяину поскорее совершить тот путь, из которого никто домой не возвращается. Еще и теперь в некоторых местностях кладут в гроб подорожный посох и новые лапти, все с той же целью – облегчить умершему трудности предстоящего путешествия. Далеко не легок этот путь! Перескакивают дорогу загробного путника не только овраги, горы и леса, но даже, – как говорит старинное предание, – река огненная. Перевозит через эту реку св. Михаил-архангел души праведных, принимая их, как любящая мать детей – в свои объятия. Грешники же, не оставившие по себе на земле добрых дел, оглашают берега этой реки напрасными воплями-стонами: не соглашается взять их в свою ладью грозный архистратиг Господень. Много их тонет в волнах огненных, погружаясь на дно – в муки вечные.

По другим же сказаниям, эта река «протечет с востока до запада» лишь пред Страшным Судом Божиим, вслед за которым наступит обновление мира. У Кирилла Туровского таким образом изложено это предание: «…огнь неугасимый потечет от востока до запада, поядая горы и камение и древа, и море изсушая; твердь же яко береста свертится, и вся видимыя сущая вещи, разве человек, вся от ярости огненныя яко воск истают, и згорит вся земля. И сквозь той огонь подобает всему человеческому роду пройти…» Дальнейшие слова древнего проповедника гласят следующее: «…в них же суть неции, мало имуще согрешения и неисправления, яко человеци, понеже есть Бог един без греха; да сим огнем искушени будут, очистятся и просветятся телеса их яко солнце, по добродетели их: праведным даст свет, а грешникам опаление и омрачение. Прешедшим же им сию реку огненная си река, по Божию повеленью, послуживше и отошедши к западу, учинится во озеро огненное на мучение грешным. После будет земля нова и ровна, яко же бе искони, и бела паче снегу, и потом повелением Божиим пременится и будет яко злато, изидеть из нея трава и цветии много различнии и неувядающи никогда же… и возрастут древа не яко видимая си суще, но высотою, лепотою, величеством невозможно есть изглаголати усты человеческими…»

Души умирающих младенцев, по верованию народной Руси, не расходящемуся и с учением Церкви, прямо идут в Царство Небесное; но это только в том случае, если они приобщились – путем крещения – к пастве Христовой. Некрещеные же младенцы становятся, по словам народного суеверия, жертвою нежити-нечисти, – будучи обречены на вечное блуждание над болотными трясинами в виде подвластных Водяному духов, проявляющих свое присутствие дрожащими-мерцающими огоньками. Многие из них с течением времени превращаются в «кикимор», творящих волю нечистой силы. Другие – суеверные на свой-особый лад – люди говорят, что становятся некрещеные младенческие души русалками, – особенно если мать утопит своего ребенка. «Мене мати породила, некрещену утопила!» – звучит явственным отголоском этого поверья песня русалок, распевавшаяся в старину на семицких да на купальских игрищах-гульбищах. «Присланный» (нечаянно задавленный во сне) ребенок также считается в народе жертвою нечистой силы. По неписаному, подслушанному нашими народоведами укладу русского простонародного суеверия, для избавления души такого младенца от ее тягостной вековечной судьбы должна мать, совершившая этот невольный грех, простоять три ночи во храме Божием – в кругу, очерченном рукою священника. Делается ли это где-нибудь в настоящее время – неизвестно и даже сомнительно, чтобы делалось; но седая старина сохранила в своих памятниках живучий след этого суеверного обычая.

Еще более тягостна загробная участь детей, проклятых своими родителями: нет им, по народному слову, отпущения на том свете, если не отмолят их сами проклявшие! А отмолить проклятие не так-то легко, как проклясть! В народных русских сказках, записанных А.Н. Афанасьевым, есть любопытный владимирский сказ о «проклятом детище». Жил старик со старухою – начинается-заводится он – и был у них сын, которого мать прокляла еще во чреве. Сын вырос большой и женился; вскоре после того он пропал без вести. Искали его, молебствовали об нем, а пропащий не находился. Недалеко в дремучем лесу стояла сторожка; зашел однажды туда ночевать старичок нищий и улегся на печке. Спустя немного слышится ему, что приехал к тому месту незнакомый человек, слез с коня, вошел в сторожку и всю ночь молился да приговаривал: «Бог суди мою матушку – за что прокляла меня во чреве!» Утром пришел нищий в деревню и прямо попал к старику со старухой во двор. «Что, дедушка, – спрашивает его старуха, – ты человек мирской, завсегда ходишь по миру, не слыхал ли чего про нашего пропащаго сынка. Ищем его, молимся о нем, а все не объявляется!» Рассказал нищий про то, что ему видеть-слышать приключилось: «Не ваш ли (говорит) это сынок? Поехал, по его указанию старик в лес, заночевал в сторожке. И опять повторилось ночью то же, что и раньше. Узнал старик сына, кинулся к нему: «Ах, сынок! Насилу тебя отыскал; уж теперь от тебя не отстану!» – «Иди со мной!» – отвечает сын. Привел он отца к проруби на реку, а сам вместе с конем – в прорубь. Только и видел его старик. Вернулся он домой, рассказал старухе-жене, где живет их детище. На другую ночь мать-старуха заночевала в лесной сторожке и тоже – по словам сказки – ничего доброго не сделала. На третью ночь пошла выручать своего мужа встосковавшаяся по нем молодая жена. Опять приехал в урочное время добрый молодец; как запричитал он, молодуха и выскочила к нему: «Друг мой сердечной, закон неразлучной!» – говорит: «Теперь я от тебя не отстану!» Привел ее муж прямо к проруби. Не устрашилась она: «Ты в воду – и я за тобой!» – «Коли так, сними крест!» Сняла, да и бросилась в прорубь. Очутилась она в больших палатах, – продолжает близящийся к концу сказ. Сидит там сатана на стуле, увидал молодуху и спрашивает ее мужа: «Кого привел? – «Это мой закон!» – «Ну, коли твой закон, так ступай с ним вон отсюдова! Закона разлучать нельзя!» Выручила жена мужа и вывела его на вольный свет – кончает простодушный народный сказатель.

«Всякая душа крещеная просит погребения!» – говорит старинное русское изреченье. «Не похоронить – душу убить!» – вторит ему другое. С незапамятных пор считалось у нас на Руси за великое богоугодное дело оказать помощь при погребении бедного человека. Лишенные погребения становятся, по народному поверью, вечными мучениками-скитальцами. Блуждают их души по свету, пресмыкаются вместе с туманами по сырой земле; плачут они кровавыми слезами, стонут тяжким стоном от своего безысходного горя великого. Являются они во сне близким людям – просят-молят их о предании земле. Исполнится это их желание – и скитальчеству конец, начало странствиям-мытарствам, общим для всех умирающих: вплоть до сорокового дня после погребения, когда всякая душа приходит к своему загробному пределу – или к селениям блаженства райского, или к вечным мукам.

Жизнь всегда казалась русскому народу драгоценным даром Божиим. Посягающий на нее лихой человек является в его глазах похитителем достояния Господня, а потому и было убийство тяжким грехом даже у языческой Руси. Но положительно противным природе русского человека считалось самоубийство, – за этот тягчайший грех лишал народ-пахарь даже утешения быть похороненным на одном кладбище с близкими-родными, отводя для могил самоубийц лесные овраги и мочежины болотные, в стороне ото всякого обиталища – и живых, и мертвых. По старинным чешским преданиям, душа самоубийцы превращается в черную собаку и во все то время, которое он должен был прожить, если бы не наложил на себя рук, скитается по земле, чтобы – по миновании этого срока – ввергнуться в геенну огненную. Русское простонародное мировоззрение хотя и не приравнивает самоубийцу ко псу, но тем не менее осуждает их суровым судом, отказывая в загробном общении с близкими им по крови и по мысли. Могильники самоубийц окружаются призраками всякой темной силы, почему и слывут «заклятым местом». Не видят эти места ни поминальных угощений, не слышат ни причетов-плачей поминальщиков. Плачут над могилками самоубийц только облака-тучи, кропящие землю дробным дождем; поет по ним панихиды, вопит над ними только ветер буйный, облетая все горы-долы света белого, да воют, пробегая по соседним буеракам сиромахи – волки серые. Обходит деревенский люд поодаль эти заклятые, оговоренные суеверной памятью места, – ожидая от близости к ним (особенно – ввечеру) всякого наваждения.

В старину было в обычае хоронить возле проезжих дорог застигнутых смертью в пути. Еще и теперь можно встретить немало таких могилок, разбросанных по неоглядной путине светлорусского простора широкого. «Где пролилась кровь убиенного – там и погребай его!» – вещает убеленная мудростью старина. По ее слову, еще недавно соблюдался этот обычай в Среднем Поволжье, на котором немало тропинок-дорожек проложила обагрявшая кровью землю понизовая вольница, разбегавшаяся по обе стороны могучей реки – от воеводского разгрома после поимки Стеньки Разина – этого последнего представителя русского ушкуйничества, сохранившегося в народной памяти с очестливым именем «удалого Степана Тимофеича». Считалось грехом переносить на кладбища сраженных в дороге стрелами грома небесного – убитых молнией. И они находили себе вековечный покой там, где были застигнуты «волей Божией». Но ни те, ни другие могилки не внушают прохожему-проезжему люду православному того суеверного ужаса, какой просыпается у него в душе по соседству с могилами самоубийц.

Все люди, по народному представлению, являются в этом мире странниками. Смерть настигает их там, где ей указано Богом, – если только человек не поддастся – в недобрый час – искушению лукавому и не поднимет сам на себя руки, или не продаст бессмертную душу свою лютому врагу спасения рода человеческого – диаволу. Кончен земной путь; открыты врата новой – бесконечной – жизни, столь радостной-отрадной для одних («ходящих по путям Божием») и столь горестной для других – позабывавших при земной жизни о Боге правды. Годы блаженства райского пролетают, как мгновения; мгновения адских мук кажутся годами. И так – до скончания веков, до Страшного Суда Божия, о котором сокрушается народ-стихопевец в одном из своих стиховных сказов:

 
«Плачу ся и ужасаю,
Егда он час помышляю,
Как приидет Судия праведный,
В Божестве Своея славы.
Суд справедливый судити
И страшный ответ творити!..»
 

Бесчисленное множество разнопевов-разносказов стиха о Страшном Суде сложилось в русском народе. Поются-распеваются они до наших дней по всем уголкам боголюбивой народной Руси. Наиболее полный и связный из них подслушан-записан Киреевским в Сызранском уезде Симбирской губернии. Начинается он прямо с покаяния: «Живали мы, грешные, на вольном свету, пили мы ели, сами тешилися, телеса мы свои грешныя вынеживали, греха много мы на душу накладывали, ничего мы душам добраго не уготавывали: за все будем Богу наш ответ держать на страшныем Христовом на пришествии…» Затем следует-продолжается исчисление грехов: «В святую Божью церковь мы не прихаживали, святых Божиих книг мы не слушали, по писаному мы, грешные, не веровали… Не имели мы ни среду, ни пятницу, святаго трехденнаго Воскресения, святых годовых честных праздников. Не имели мы у себя отца духовного, спесивые были – гордые мы немилостивые, до нищих до убогих не податливые: за то же мы Господа прогневали, Владычицу Пресвятую Богородицу, Пресвятую Троицу присносущную, поклоняемую…» За покаянным вступлением идет ряд вопросов, не всегда сопровождаемых ответами: «Да кто же не слыхал у нас страху Христа, страху Христа, суда Божьева? Да кто же у нас во плоти взят у Христа? Во плоти взят у нас Илья, Божий пророк и Онох, Божий пророк. Восходил же он на гору на Фаворскую, тогда он восходил, когда преобразился Господь с преучениками своими, с преапостолами, показал Он ему, в чем мука и рай и всякиим места уготовленныя: где праведным быть, где грешныим, где татьям быть, ворам, грабителям, еретикам, клеветникам, ненавистникам, где блудникам быть, беззаконным рабам…» Народ-стихопевец точен – как и всегда – в своих определениях: «Татьи все пойдут во великий страх, – говорит он, – разбойники пойдут в грозы в лютыя; а чародеи все изыдут в дьявольский смрад; а убийцам-то будет скрежет зубный; сребролюбцам-то будет несыпляющая червь, смехотворцам-груботворцам – вечная плачь, а пьяницам смола горючая…» Вслед за этим – картина огненного обновления природы, о котором уже упоминалось выше: «…протечет Сион-река огненная, от востока река течет до запада: пожрет она землю всю и каменье, древеса и скот и птицу пернатую, пернатую птицу и воздуственную. Тогда месяц и солнышко потемнеют, и небо возсияет, во свитки совьется, и звезды спадут с неба на землю, спадут оне, яко листья со древов. Тогда же земля вся восколыбается, все ангелы Божии преустрашатся, завидевши страсти все и ужасы. Сойдет с небес Царица Владычица, Пресвятая Богородица, со престолом сойдет с небес на землю; по Божьему все повелению сойдут с небеси святые ангелы, и снесут они Крест пресвятый Его, и поставят на место на Лобное, да где же претерпел Господь вольное распятие. Потом снесут престол Господень с неба на землю; тогда с неба сойдет страшный Судия, страшный Судия, Сам Иисус Христос на светоносном на облаце, и сядет Господь на престоле Своем, да и будет судить живых и мертвых. Тогда убоится его всякое создание, небо и земля и преисподенная, ад восколыбнется. Тогда же, по апостольскому словеси, Ему поклонятся небесные и земные, и преисподенные…» Престол «Судии праведного» представляется вображению народа-стихопевца окруженным «полками архангельскими». По правую руку от него стоят все святые пророки и мученики; по левую – «многогрешные с самим сатаною, со угодники его». «Помилуй нас, Господи, помилуй нас!» – вопиют последние. «Вы, грешные, беззаконные рабы!» – ответствует им Господь: «Теперь плачете вы, молитеся, последния слезы проливаете вы Мне… А право глаголю, не знаю вас! Отъидите от Меня, ненавижу вас; сами вы себе места уготовали, с самим сатаною, со угодники его!..» Как громом поражает грешников ответ Судии праведного, – припадают они «ко сырой земле», принимаются плакать горько. Плач этот, по обычаю русских певцов-сказателей, выливается словами. Вот эти слезные слова: «Горе нам, грешным, увы нам, увы! Зачем, грешные, мы на сем свету родилися? Лучше бы нам, грешным, не родитися! Почто же мы с малешеньку не померли? Не слыхали бы слова грознаго от страшнаго Судьи, Самого Христа, не потерпели бы мы злой муки превечныя!..» На этот «плач» держит грешникам свое суровое слово перевозчик душ праведных – Михаил-архангел, которому и в стиховных песнопениях убогих певцов калик перехожих дается народом то же, что и в других сказаниях, дерзновение перед Господом Сил. «О, вы грешные, беззаконные рабы! – восклицает он. – На то было на вольном свету даны вам книги Божественныя: все в книгах было написано, все в книгах было напечатано, в чем грех и в чем спасенье, чем в рай взойти, чем душу спасти и как бы избавиться от злой муки превечныя, и чем наследовать вам царство небесное. Не будет Господь до вас милостив за ваше житье самовольное! Сами вы себе места уготовали за самим сатаною, со угодники со его!» Еще большим страхом-ужасом отзываются те слова в смятенных сердцах грешников. Восплакались-возрыдали они пуще прежнего; но не тронули слезы-рыдания грозного архистратига Божия, изрекающего миру повеления «Самого Христа». И вот – продолжается стих-сказ – повелел Господь вогнать всех грешников в огненную реку, повелел и берега реки над ними содвинуть, чтобы не было слышно стона-скрежета. Услышав такое повеление и в то же самое время завидев «прекрасен рай», а в нем – «Пресвятую Матерь-Богородицу», возопили «беззаконные рабы со воплею со великою»: «Ой ты, наша Заступница, Госпожа Мать Пресвятая Богородица! Припади ты ко престолу, к Судии праведному со своими со слезами с умильными за нас, за грешныих, за убогиих: чтобы до нас Господи был милостивый, не послал бы нас в злыя муки в лютыя, прелютыя муки, злыя, превечныя, во тартарары преисподенные!» Обращаются грешники с молитвою ко всем святым, пророкам и мученикам – чтобы припали они с мольбою о прощении «убогиих-грешныих» ко престолу Всевышнего, чтобы вывел их Судия Праведный «на вольный на прелестный свет». Обещают они вспокаяться и всегда идти по стопам Божиим. Не внемлет столь позднему покаянию («…Не есть во аде покаяния, не есть во аде исповедания!..») – непоколебим в Своем решении Господь. Начинают грешники прощаться со всем и всеми. Это место сказания дышит проникновенным чувством. «Прости, наше услаждение, прекрасен рай, простите наши райския кущи! – восклицает скорбный хор грешников. – Прости, наш Животворящий Крест, райское знамение… Прости ты, наша Заступница, Госпожа Матерь Пресвятая Богородица! Прости, наш страшный Судия, Сам Иисус Христос! Прости, наш Иоанн Предтеча! Прости, наш Михаил, архангел святой, простите все ангелы, архангелы, херувимы и вся Сила Небесная. Уже нам, грешныим, вашей славы не слышати…» Далее – прощаются грешники со всеми святыми-праведными, «наследниками Божиими». Вслед за этим прощением идет слово грозного Судии, обращенное ко всем праведным: «Подите, Мои Христолюбимые, подите, от веку угодившие Мне; подите, святые Мои – праведные; подите, пророцы все мученицы, подите, страстотерпцы, страстотерпницы; подите, пустынные жители! Скитались вы во горах, в вертепах, во пустынях, исправляли правила Божии, исправляли вы Моего ради имени! Подите вы, апостолы, угодники Божии, вы Мое в мире имя проповедали! Подите, наследники вы Божий, наследуйте вы Царствие Небесное! Моему-то царствию не есть конца!..» Стих-сказ кончается кратким и спокойным заключением повести о Страшном Суде Божием:

 
«Тогда исполнится слово пророческое:
Да исчезнут от земли все грешные,
С шумом им будет скончавание,
Им же не быть здесь на земли,
От веку веков…»
 

В это же время – по другому сказанию – «праведные возсияют яко солнушко, радуючи, возвеселяючи, сами воспоют гласы ангельски…» Так исполнится в мире правда Божия, пред которою бессильно всякое земное могущество – по словам народа-пахаря, провидящего за тьмою смерти свет жизни бесконечной.

О принципах издания

Текст дается по изданию: Коринфский А.А. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Москва. Издание книгопродавца М.В. Клюквина. 1901.

При подготовке книги опущены авторские примечания, носившие преимущественно просветительский характер. Коринфский в начале 20 столетия ставил перед собой задачу разъяснения не особенно образованному провинциальному читателю некоторых исторических событий, которые давно уже описаны в школьных учебниках. При описании церковных праздников Коринфский пользовался старым календарным стилем, по которому и сегодня живет Русская Православная церковь. Принцип перевода на современный нам календарь предельно прост. Праздник Покрова Пресвятой Богородицы по старому стилю – 1 октября, а мы отмечаем его 14 октября и так далее. Подвижные даты церковных праздников на каждый год проще всего определить по Православному церковному календарю, в зависимости от дня Пасхи. Найти такого рода календарь сегодня уже не составляет большого труда.

Для удобства читателя ниже приводится предметный указатель.

Указатель примечаний

Август 354–363

Агафья – коровья смерть 156–169

Аггей 512–528

Аграфена-купальница 324–331

Акулина-гречишница 309–314

Акулина-рассадница 280–288

Алексей, человек Божий 201–212

Алексей-с гор вода 195–200

Антип-водопол 220–230

Антоны 354–363

Апрель 220–230

Арина 393–403

Астафьевы ветры 393–403

Афанасий-ломонос 138–147

Афанасьев день 339–347

Бабье лето (молодое) 354–363

Бабье лето 393–403

Бедность 641–659

Битва между честью и нечестью 411–417

Благовещение 213–219

Богатство 641–659

Борис и Глеб 339–347

Варвара 512–528

Васильев вечер 138–147

Введенье 498–503

Великий Четверг 231–242

Власий 156–169

Власьев день 176–182

Вода 83–98

Водяной 83–98, 231–242

Воздвиженье 393–403, 411–417

Вознесенье 289–295

Ворон 554–573

Вороний праздник 220–230

Вредные росы 280–288

Времена года 65–82

Всехсвятская неделя 315–323

Встреча весны 213–219

Встреча зимы с весной 170–175

Вуколы-телятники 156–169

Гадание о пожарах 309–314

Гадания на Феклиста 138–147

Герасим-грачевник 195–200

Гречиха 52–64

Грозы 339–347

Дворовой 478–483

Девять мучеников 220–230

Декабрь, месяц 512–528

Денис 427–436

Деревья священные 114–129

Детские годы 676–691

Дмитриев день 427–436, 455–466

Дмитриевская родительская суббота 455–466

Добродетель 660–675

Дожинки 378–385

Домовой 83–98, 138–147

Дорофей 309–314

Дуб 114–129

Духов день 303–308

Евдокия-плющиха 195–200

Евтихий 354–363

Егорий вешний 220–230, 269–279

Егорьево окликанье весны 504–511

Ерофей-лешегон 427–436

Ефремов день 138–147

Жар-птица 554–573

Журавли 386–392

Загробная жизнь 707–730

Заклинание весны 261–268

Заморозкам конец 303–308

Засидки и зимние работы 437–443

Звезды 65–82

Звери и птицы 554–573

Земля 37–51

Зима 536–540

Зимний торг 498–503

Змей-Горыныч 609–624

Знамение 467–477

Зосима и Савватий-пчельники 418–426

Иван Купала 324–331

Иван Постный, 354–363, 386–392

Иван пролетный 386–392

Иван-воин 339–347

Илья лето кончает 348–353

Илья Муромец 512–528

Илья-пророк 339–353

Иоасаф-царевич 484–497

Июль 339–347

Июнь 309–314

Казанская 455–466

Казанская Осенняя 427–436

Календарь 404–410

Калики перехожие 303308

Каллиник 339–347

Капустницы 411–417

Касьянов день 156–169

Каши 52–64

Кикиморы 195–200

Кирик 339–347

Кирилл 309–314

Кладов поиск 324–331

Княжеская Русь 130–137

Козьма и Демьян 339–347

Коляда 512–528

Конь 574–590

Косторома 315–323

Красная Горка 261–268

Крещенская вода 148–155

Крещенские сказания 148–155

Кузьминки 467–477

Купальская неделя 324–331

Куприянов день 354–363

Лес 114–129

Лесовик 114–129

Луков день 393–403

Май 280–288

Малахов день 138–147

Марины 339–347

Март-позимье 195–200

Марьин день 220–230

Масленица 183–194

Мефодий перепелятник 309–314

Михайлов день 467–477, 478–483

Мокрида 339–347

Молодость 692–706

Море 99–113

Морской царь 99–113

Наум пророк 512–528

Начало лета 309–314

Небесный мир 65–82

Ненилы-льняницы 427–436

Неопалимая Купина 393–403

Никита-гусятник 393–403

Никола зимний 467–477, 529–535

Никола вешний 280–288

Никольские морозы 529–535

Никфоры – Панкраты 156–169

Новолетье 404–410

Ноябрь 467–477

Овес 52–64

Огонь 83–98

Окликанье родителей 220–230

Октябрь-назимник 427–436

Осина 114–129

Параскева Пятница 427–436

Пасха 243–260

Первый Спас 364–372

Перелом зимы 138–147

Перунов день 324–331, 467–477

Петр-капустник 309–314

Петров день 309–314, 332–338

Петров пост 309–314

Петр-полукорм 138–147

Пещное действо 512–528

Пигасий 467–477

Покос.332–338

Покров 427–436

Поликарп 220–230

Поминовение родителей 261–268

Порок 660–675

Пост – в рай мост 386–392

Праздник Велеса 176–182

Преображенье 373–377

Призор недоброго взгляда 213–219

Проводы зимы 183–194

Проводы лета 364–372

Проводы Солнца 373–377

Происхождение Честных Древ Креста Господня 364–372

Прокл 339–347

Прокоп 467–477

Прокопий-дорогорушитель 156–169

Прохор 156–169

Пуд и Ирина 220–230

Пустыня 484–497

Пчела 418–426

Пчелиная девятина 418–426

Пшеница 52–64

Радоница 261–268

Рождество Богородицы 393–403

Рождество Христово 536–540

Рожь 52–64

Русалки 99–113

Русалки и русальная неделя 296–302

Рыбаков праздник 332–338

Рыбы 591–608

Савва 354–363

Садко 529–535

Самойлин день 354–363

Самсон-сеногной 309–314

Свадебник-Покров 427–436

Свадьба-судьба 444–454

Свадьбы 261–268

Светлая седмица (неделя) 243–260

Святки и святочные обычаи 541–553

Селиверстов день 138–147

Семенов день 404–410

Семик 296–302

Сеногнои 354–363

Сентябрь 393–403

Сергий – курятник 393–403

Сидоры 280–288

Симеон 393–403

Синицы 427–436

Скоморохи 183–194

Солнце 65–82

Соловьиный праздник 280–288

Соль четверговая 231–242

Сороки-сорок морозов 195–200

Сотворение мира 83–98

Спасы 354–363

Спиридон-солнцеворот 512–528, 536–540

Спожинки 378–385

Сретенье 170–175

Старость 692–706

Степь 114–129

Стефан 354–363

Страстная неделя 231–242

Студитова стужа 467–477

Счастье 156–169

Татьяна Крещенская 138–147

Тимофей-весновей 156–169

Тимофей-полузимник 138–147

Травники 625–640

Травы 625–640

Третий Спас 378–385

Трифон-Палагея 427–436

Троица 296–302

Трофимовы вечорки 393–403

Туманы 339–347

Успение 354–363

Успеньев день 378–385

Устин и Митрофан 309–314

Февраль-бокогрей 156–169

Федор Тирон 156–169

Федот 309–314, 393–403

Федул 220–230

Фекла-заревница 354–363

Ферапонт и Федора 280–288

Филипп и Фалалей 280–288

Филипповки 467–477

Финогеевы зажинки 339–347

Фомина неделя 261–268

Харитины 427–436

Хлеб насущный 52–64

Хлеболомление. 213–219

Царь-государь 130–137

Шествие на осляти 231–242

Юрий холодный 467–477, 504–511

Яблочный Спас 373–377

Январь 138–147

Ярило 315–323

Ячмень 52–64