Текст книги "Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов"

1972

С Женским днем новосела поздравляю Рыжего!

А маму и Тетку-Пирожное – с «нормальным» Женским днем!

Будьте все здоровы и радостны!

Ваши А.С. и А.А.

Как дела, Анечка? Как новоселье с его газовым шлейфом и прочими прелестями? Наверно, основные новосельские тяготы позади и впереди лишь подсобные, которых тоже хватает. Как состояние, настроение, головка? (Моя – болит с небольшими промежутками; спасибо хоть за промежутки!). Как чувствуют себя родители, тетя и дядя Пирожные? И – как дела? Т. е. деловая и служебная часть существованья?

Я только теперь начинаю как-то прочухиваться после зимы, Москвы и самой себя – зимней, московской; т. е. начинаю как-то ощущать и осязать отпущенный мне кусочек природы, да и попросту видеть его; вначале всё мне казалось серым, как пеплом присыпанным. От собственной серости, наверное…

Переезд наш был нынче утомительным, как никогда – и послепереездный период также. А.А. пришлось почти всё делать самой (имею в виду самое трудоемкое!) – я никуда и ни на что не годилась; сейчас начинаю дюжить помаленьку, но только помаленьку. Гостит у нас Адина внучатая племянница, дочка Мариши – 13-летнее существо, миниатюрное до нулевитости и по форме, и по содержанию. Существо и не в помощь, и не в тягость, но все же в какой-то степени смещает привычный нам распорядок или беспорядок дня… Ну ничего, авось Таруса будет существу на пользу, ради чего и огород городится. На участке все идет своим чередом, очень рано отцвели сирень, тюльпаны, нарциссы, жаркие дни, почти засушливые, сократили им жизнь. Черемуха же вспыхнула и угасла почти мгновенно. Кончились уже и ландыши – А.А. успела ухватить их «хвостик», съездив на тот берег с «племянницей». Погода стоит ндравная, неустойчивая, то льет, то иссушает, то пёкло, то чистилище. Но слава Богу, все это сопряжено с кислородом, а не с московским безвоздушием (и …душием!). Когда и куда в отпуск? Перешли ли на полставки? В общем – аукните в мою сторону по старой памяти, если она еще наличествует!

Мои «Звездные» воспоминания о маме не прошли – «отложены на будущий год» (т. е. публикация), что является вежливой (?) формой отказа. Ну что же! К вздрагиваниям медленного хлада давно приучаюсь. Только за маму обидно всю жизнь и каждый день. За себя, как таковую, обижаться просто не успеваешь…

Шушка-старушка по приезде было пустилась в загул, теперь – степенная кошка-пенсионерка. Себе бы так!

Целую, привет от А.А.; от нас обеих – иже с Вами!

Ваша А.Э.

<Приписка вверху, на первой странице письма>: От Орлова – с того его приезда в Москву – ни слуху ни духу!

Милая Анечка, простите, что и на этот раз отзываюсь с промедлением, смерти подобным; лето было убийственным, я кое-как перевалила через него, впервые изменив тому, что Олеша назвал «ни дня без строчки»[1236]1236
  «Ни дня без строчки» (1965) – книга Юрия Карловича Олеши (1899–1960), представляющая собой записи биографического, дневникового характера.


[Закрыть], и что для меня выражалось в бесконечных строках бесконечных писем. Нынче же не только не писала их, но и не отвечала ни на одно.

Лето кончилось внезапно, в одну ночь, будто кто-то переломил его через колено, и осень, явившаяся без стука, не обрадовала: пока солнце светит, пусть и жгучее, кажется, что все еще впереди – в данном случае само лето! Ан нет – всё. Точка.

Мы Вас отнюдь не забывали – как и Вы нас, но выразить это незабывание нынче не смогли, и вправду лето было из рук вон трудное, и довлела каждому дневи злоба его – плюс ежедневная, и в общем-то бесполезная, поливка садика-огородика, от 40 до 60 ведер, плюс непосильное обилие гостей всех мастей из всех волостей. Вставать мне приходилось в 5 ч. утра – все месяцы подряд, т. к. электроплитки наши могли назваться таковыми только с 5 до 7 – с 7 утра до 11 вечера все «напряжение» растекалось по дачникам, и суп мог стоять на плитке по несколько часов, так и не закипев. А.А. удалось ненадолго съездить в Вологду, Кириллов, Ярославль вместе с такой же подвижной, как она, приятельницей-пенсионеркой, причем без путевок, полными дикарями. Всё им удалось, всем остались довольны, и слава Богу. Я же в основном промаялась с хозяйством, от которого устала, хоть Лена и помогала очень и с водой, и с покупками, за которыми я уже больше не хожу с горки на горку.

Позвать Вас нынче в Тарусу не могу – авось Вы не обидитесь на то, что я стала и старше, и больнее. И что еще (слабо) надеюсь на сентябрь для себя самой, не говоря уж о том, что в любом случае он будет месяцем сборов, уборок, укладок и огородных дел. Отложим и встречу, и всяческие взаимные фестивали на октябрь в Москве, ладно?

Моя рукопсишка (в «Новом мире») проходила весьма благополучно все инстанции, чтобы вылететь, как полагается, в последней. Секретариат нашел, что антокольской заметки об Асиной книге предостаточно, в том числе и для Марины – в ее юбилейный год. А жаль. Остается «Звезда», не проявившая в свое время энтузиазма и вряд ли разбогатеющая им в будущем. Все более, чем печально.

Я попросила Лену отправить из Москвы поздравительную телеграмму Вашему дяде, т. к. тут сама до почты не добираюсь, а А.А. приедет из Москвы только завтра.

Сегодня 31 августа, 31 год, как умерла мама.

Целую Вас, самый сердечный привет Вашим, до скорой уже встречи в столице нашей родины!

Милая Анечка, спасибо Вам, и Вам, Саакянцам и Апетянам за милую телеграмму в день моего рождения, за добрые пожелания, за память. В «мой» день была хорошая погода, ясная и грустная – как на душе… Вообще же на душе бывает чаще грустно, чем ясно, и тут уж ничего не попишешь. Собираемся, копаемся, сворачиваемся – все самое тяжелое и трудоемкое падает на долю Ады Александровны, у меня же барахлит сердце, поэтому я больше по домашности; впрочем, и у А.А. барахлит оно же. Одним словом – кругом барахло! Где-то и как-то Вам отдыхается нынче? Ну, дай Бог, чтобы все было хорошо!

Ваша А.Э.

Милая Анечка, на днях послала Вам и в вашем лице также Вашим родным благодарность за присланную к моему дню рождения телеграмму. Благодарность уместилась на открытке – так же, как поздравление – на бланке, что отнюдь не обозначает, что оба текста (по существу) – втиснулись в эти утлые рамки… Сегодня же пришло Ваше письмо с довольно-таки горько-кислым «ассорти» новостей. Ке фэр, милый мой, фэр-то ке! Во-первых, очень серьезно советую Вам заняться подготовкой к цветаевскому столетию. Как мы видим, с 80-летием ничего не получается, кругом ничего. Оно, пожалуй, в каком-то смысле даже лучше, чем какие-то жалкие крохи чего-то, какие-то ничтожные капли, которые, при нынешнем положении вещей, просочилисьбы сквозь себялюбие литературной эпохи – себялюбие в смысле гонораролюбие, и во всех прочих смыслах… Чем с помощью свихнувшегося Антоколя, отверженного и обессилевшего Орлова (если бы он «захотел» в это вмешаться) и еще нескольких рамоликов пытаться устраивать Цветаевскую ходынку в малом зальце писательского клуба, лучше вовсе отойти в сторону. Чище. Мы и так с Вами «по молодости и неопытности», и от великого желания хоть что-то сделать, наплодили великое (относительно!) количество мини-публикаций, где купюра-купюру и погоняет, а по большому счету – толку чуть. Пора, по-видимому, поелику и «эпоха» не благоприятствует изданиям всерьез и юбилеям в полный голос, перейти к серьезной работе, работе по существу, единственно-правильной и единственно-долгоиграющей. О столетии я не шучу: это будет ровно через два десятилетия – всего только! – Вы не только доживете, но и будете в полном творческом, зрелом всеоружии возраста – сильного и умного, опытного и вершинного. И во всеоружии знания и понимания материала. К этому времени всяческая «ситуация» всячески изменится; временное отомрет само собою; сегодня кажущееся кому-то «опасным» или «двусмысленным» через 10–15–20 лет утратит уже навсегда кажущуюся злободневность. «Не могу же я писать в стол» – говорили Вы еще недавно, дергая плечиком. Думаю, что нынче Вы осознали или начали осознавать, что настоящее, подлинное пишется именно «в стол» и готовится впрок. А «на время» – не стоит труда… И само время учит нас не макулатурничать. Что остается из ворохов печатной бумаги прошедших десятилетий? Вы столько перелистали этих листов по спецхранам? И много ли набрали? Не много по объему, но – весомо, но – над и сверхвременно: тот же Бунин, та же МЦ, те же считанные имена и – нетленный труд. Пожалуй, пора Вам начать работать (комментировать, писать, обобщать и детализировать) всерьез, безоглядно на «нынче», которое уже завтра становится «вчера»; с оглядкой и лишь на то, что всегда и навсегда, что – правда и человечность.

Как только Вы осознаете правильность, истинную правильность и насущность своего труда, Вы перестанете ощущать комариные укусы «действительности» дней нынешних, досадовать, маяться. Вы будете работать увлеченно и неуязвимо… и только так окажетесь наготове, когда Время придет… а оно придет!

Пока же будем рады, что нам удался синий том. Хоть и не без огрехов он, но многое туда вошло, и слава Богу и Орлову!

Что до размолвки Вашей с Буняней, то не сомневаюсь, что вы – друзья до гроба и дураки оба. Если ошибаюсь, то не больше, чем на полпоговорки, как ее не бери – с начала или с конца!

За Инку я бознать как рада, часто и горестно вспоминала ее – и ее судьбу. Лишь бы и сейчас она (судьба) не подвела, и этот избранник не навострил бы кеды, как его предшественник…

Ирку жаль: мальчуган ее – вечный источник боли и заботы, и что же с ним будет дальше!

Тут все идет своим чередом; хорошо, что А.А. почти все огородное успела <убрать> до дождей. Но забот, хлопот, волнений и утомлений предотъездных еще вагон, контейнер и тачка.

Лето это мне было трудно из-за жары, ничуть не удалось отдохнуть от зимы, а уж новая зима на носу.

<…>

Ну, пора спать. Уже третий час, дождик льет, обе мои старые спутницы – А.А. и Шушка спят. Спокойной ночи и, главное, спокойных дней и Вам.

Целую Вас

Ваша А.Э.

В Москву собираемся в первой декаде октября.

Да, Маргарита никакой книги не привезла, не достала и, по-видимому, достать и не пыталась. Не для себя ведь, не для дочек и не для внучки, так какого рожна стараться или пытаться!

1973

Милая Анечка, добрались мы благополучно, погода в тот день вдруг заблагоприятствовала, так что через все дорожные препятствия перевалили без приключений. В Москве нам помогли погрузиться, тут – разгрузиться, а тут началась привычная работа и привычные заботы при переменной облачности, дождях, грозах и прояснениях. Попервоначалу в домике нашем было сыро и холодно, постельные принадлежности, зимовавшие у Ариши, отсырели – но уже на следующий день удалось все проветрить, пересушить и довести до приемлемых кондиций. Тем не менее, однако, у меня, не вполне на смену руке, которая еще добаливает, а скорее самостоятельно, разболелась нога в той же, увы, невралгической манере. Так что ни встать, ни сесть, ни дух перевесть. Это какое-то кочующее воспаление, которое, не затихнув в одном месте, перекидывается в другое, как призрак коммунизма в Европе, да и не только в ней. Так что, продолжаю жить во власти боли; сильная эта власть, подрывает собою и цветущие деревья, и ранние тюльпаны, и нарциссы, и распускающуюся сирень, и соловья, и кукушку. Не говоря уж о том, что более, чем пора, хвататься за работу – а нечем; надо, чтобы боль утихомирилась. На выходные дни тут собрались – приводить в порядок «летние квартиры» и Т. Вл. Щербакова, и Т. Л. Бондаренко, и Евгения Михайловна с Инной, и еще всякие двоюродные соседи. Вчера лило ливмя, водонапорная башня не выдержала напора, в результате чего весь наш район – без воды. Запасли мы 3 ведра питьевой, с которой обращаемся с великой осторожностью, уважением и благоговением. Вечные сюрпризы местного сервиса и, как правило, неприятные. Электроэнергию тоже несколько раз выключали, слава Богу, пока на часы, а не на сутки. Перед отъездом из Москвы получила зловещую открытку от Гали Ваничковой – грозится заехать в Тарусу «по дороге в Свердловск» и передает глухие приветы от Яны Штробловой и ее мужа, которому я вручила для Яны «Звезду»; там все какие-то жутко напуганные… Понятно, о визите Гали и не мечтаю – будет жаловаться на жизнь, а это и без нее каждый умеет, – и рассказывать мне за МЦ, что я предпочитаю на ином уровне… Очень хочется поработать этим летом – и в какой-то мере и отдохнуть. Авось лапы мои перемогутся, и я, по контрасту хотя бы, воспряну духом и прочей бренной плотию (митрополиту Фотию)[1237]1237
  Намек на строки эпиграммы А. С. Пушкина на графиню Анну Алексеевну Орлову-Чесменскую, дочь графа Алексея Орлова, ставшую духовной дочерью архимандрита Фотия (в миру Петр Никитич Спасский; 1792–1838), священнослужителя Православной церкви, скандального царедворца и религиозного консерватора: «Благочестивая жена / Душою богу предана, / А грешной плотию / Архимандриту Фотию».


[Закрыть].

Говорить Вам, насколько я убита головковскими легендами (впрочем, легендами от чистейшего сердца!) – нечего, Вы и сами все знаете и понимаете. Среди всех неосуществимостей, невозможностей, недосягаемостей и прочего, и прочего, имя же им легион, я вдруг и сама поверила в чудо – в элементарное чудо похорон человека в своем городе, в своей могиле, в обретение последнего пристанища – «мне же вечный сон, колокольный звон, зори ранние – на Ваганькове»[1238]1238
  Неточная цитата из стихотворения «Облака вокруг…» (цикл «Стихи о Москве», 1916). У Цветаевой: «Мне же вольный сон, колокольный звон, / Зори ранние – / На Ваганькове».


[Закрыть]. И опять проклятая Елабуга всем своим весом навалилась на меня. Да не в том дело, что на меня. Не во мне дело и не обо мне речь.

Ну ладно, Саакянчик, закругляюсь. Начала писать с ранья, а писала долго – все время кто-то и что-то – предвкушение летних «общений». В том числе забегала и прехорошенькая, взросленькая, умненькая Майка Щербакова – дети растут еще быстрее, чем мы стареем. Целую, большой привет родителям от нас обеих.

Ваша А.Э.

Милая Анечка, спасибо за прелестный подарок – Буняшу в верейской[1240]1240
  Однотомник И. А. Бунина, подготовленный А. А. Саакянц. На суперобложке рисунки графика, народного художника Ореста Георгиевича Верейского (1915–1993).


[Закрыть] (не путать с еврейской!) одежке. Само собой разумеется, что комментарии достойны автора (книги), а автор (книги) – комментатора. Вообще же – что за чудо Бунин: где только, на какой странице не распахни наугад – жизнь, живая жизнь, навсегда живая жизнь! До такой степени живая, что – оторвешься, глянешь на секунду машинально в окно, и сегодняшний день начала лета во всем его цветении, отцветении, многолистье и многоптичье, во всей его, главное, сегодняшнести кажется плоской картинкой с календаря, и вообще ничем не кажется! Какой талант, Господи Боже ты мой, каким вместилищем таланта был этот маленький, сухонький, недобрый человек с пронзительным недобрым взглядом, которого привелось когда-то встретить и (когда-то!) – осознать.

Живем тут тихо, майская тишина еще чуть длится, соседи (Цветаевы) еще не переехали насовсем, Бондаренки – тоже, и поэтому пока ни лишних шумов, ни вторжений. Правда, три дня гостила одна из приятельниц А.А., но от нее также не было ни стуку, ни дрюку, так что А.А. даже несколько разочаровалась. Погода пока стоит прелестная, мне самой на зависть. Но даже не мечтаю куда-нибудь хоть неподалеку выбраться, пока так болит нога. Особенно свирепствует она ночью, тем самым смещая и дни, когда воленс-ноленс досыпать приходится недоспатое. Это, наверное, полиневрит какой-нибудь, т. к. боль все время перемещается от попы до самых до окраин; иногда вдруг и затихает, чтобы собраться с новыми силами. Но – твержу, как царь Соломон «и это пройдет»[1241]1241
  По преданию, на перстне царя Соломона было написано: «И это пройдет…».


[Закрыть], добавляя русское «авось».

Умерла бабаженина сестра[1242]1242
  Сестра Е. М. Цветаевой, Валентина Михайловна.


[Закрыть], та самая, которой Вы в Польшу посылали «звездочку» – явно не успевшую дойти. Овдовевший же супруг – поляк по национальности и по языку, так что ему этот дар и вовсе ни к чему. Валентина Михайловна была очаровательная женщина, и жаль, что нет ее больше…

«Звезда» прислала договор на продолжение[1243]1243
  В журнале «Звезда» печатались «Страницы воспоминаний» А. С. Эфрон (1973. № 3).


[Закрыть], только к нему надо присовокупить творческую заявку, а я заявлять не умею и поэтому всё откладываю.

Целую Вас (мы обе) и еще раз спасибо за Буню. Сердечный привет родителям!

Ваша А.Э.

Милая Анечка, я тоже давненько Вам не писывала – и даже не ответила на предыдущее Ваше письмо, на которое только и могла (бы) ответить своим абсолютным несогласием на «символические» похороны МЦ на Ваганькове[1245]1245
  Существовала идея совершить символическое захоронение останков М. Цветаевой на Ваганьковском кладбище в Москве. Ариадна Сергеевна категорически возражала против этого. В результате от захоронения отказались.


[Закрыть]. Символики и там во всем этом и во многом еще – через край. Единственное, что следует сделать, это восстановить на елабужском памятнике надпись «похоронена в этой стороне кладбища» – и надо всерьез подумать, как это осуществить; может быть, надо еще какое-то «постановление», т. е. как-то легализировать необходимую акцию? Или – надо добиться приемки памятника Литфондом, который как-никак его финансировал, и при приемке, установив несоответствие оформления памятника и надписи с утвержденными, вынести решение о необходимых изменениях (дополнениях)? Боюсь, что если высекать подпись (и крестик) – так сказать «зайцем» – неприятностей местных не оберешься, так много «мельтешения» (о серьезном, настоящем не говорю) вокруг данного кладбища и памятника. Дополнительные средства потребуются, по-видимому, небольшие, их можно будет (было бы) собрать просто среди комиссии.

За время отсутствия А.А. и вообще всяческого присутствия, за исключением неизбежных добрососедских посещений, я начерно закончила переводы[1246]1246
  А. С. Эфрон работала над переводами сонетов итальянского поэта Франческо Петрарки (1304–1374) для книги (Петрарка Ф. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974).


[Закрыть], с неимоверным на этот раз трудом; помимо всего прочего я еще и переутомлена всячески и все время и во всяком действии превозмогаю и переламываю эту усталость и все сопутствующие хвори. Теперь дам переводам немного отдохнуть от себя и на (посвежевшую?) голову постараюсь домыть их (не мытьем, так катаньем) добела. Третьёвость приехала Лена после 3-х месяцев практики в гор. Сарапуле, очень мила, повзрослела (как быстро дети растут!) – как всегда внимательна и услужлива. Завтра прибывает сюда А.А. после своего «круиза» по маршруту Москва – Уфа – Москва. Судя по письмам, поездкой довольна и попутчицей – тоже. Недельку – до начала будущей – послушаю своих «сожительниц», их путевые и «протчие» впечатления и повожусь с хозяйством и готовкой, чего абсолютно избегала, пока была одна. А там опять «за работу, кума, за работу» – плюс готовку и остатние мелочи жизни. Рука (пока) прошла, нога еще напоминает о себе, одним словом – полиневрит на нет и – полное еврейское счастье. Тут в книжном магазине, кажется, появилась воронежская книжечка о Бунине – о его родословной, предках, местное исследование. Лена пошла в город, если найдет книжечку, купит и на Вашу долю. Пока целую крепко, будьте здоровы, пусть всё будет хорошо.

Ваша А.Э.

<Приписка на полях>: Сердечный привет всем родным и близким!

Милая Анечка, получила письмо от Саломеи, в котором она пишет о книге писем, только что (т. е. в начале этого месяца) прочитанной ею и, по ее словам, совсем недавно вышедшей. Издана книжка[1248]1248
  Цветаева М. Неизданное / Ред. Г. и Н. Струве. – Париж: YMCA-Press, 1972.


[Закрыть] YMCA-Press (молодежная христианская американская ассоциация) в Париже; составители Глеб Струве и его племянник Никита Струве же. Письма: Л. Эллису, В. Розанову, А. Ахматовой, О. Черновой, Б. Сосинскому, Л. Пастернаку, Б. Пастернаку, В. Буниной – с приложениями. Так что, взяты они в основном, кроме муромцевских, у нас же, в Советском Союзе, в государственных архивах, в списках и пр. при участии всяких окололитературных воришек, вроде Гарика Суперфина, и около же литературных ротозеев, вроде Сосинских. Такие дела.

Позвоните, пожалуйста, т. е. постарайтесь созвониться с Маргаритой Иосифовной (если она в пределах досягаемости) и узнайте, не собирается ли она сама к дочке[1249]1249
  Дочь М. И. Алигер, Мария, жила в Лондоне, как и С. Н. Андроникова-Гальперн.


[Закрыть] или дочка к ней на предмет безрисковой доставки этой книжки от Саломеи, которая ее предлагает; но не посылать же по почте! В общем, нужна верная оказия – чтобы кто-то сумел провезти через таможню – и чтобы к перевозящим рукам не прилипла (книжка).

Я тоже еще раскину мозгами («и в этом направлении»), а пока напишу Саломеи Николаевне, чтобы она держала книжку у себя, до востребования.

Как-нибудь достанем, Бог даст…

Новостей никаких, кроме этой; погода пестрая; А.А. приехала, поездкой довольна, через несколько дней собирается на Соловки (пока ноги носят). Лена тоже довольна практикой (от которой порядочно отощала); я живу помаленьку, жаль, что лето – уже под откос. Удается ли Вам что-либо стоящее с отпуском?

Целую

Ваша А.Э.

Сердечный-пресердечный привет родителям и Пирожным![1250]1250
  Такое шутливое прозвище дала Ариадна Сергеевна тетке А. А. Саакянц.


[Закрыть]

Милая Анечка, как-то Вы там, и где-то Вы там? Очень и очень давно о Вас не знаю, даже не знаю, в Москве ли Вы или вокруг да около Иерусалима, или вообще в каком-нибудь «круизе» – южном ли, балтийском ли, заграничном ли? Пишу эти несколько скороспешных и бесхитростных строк просто, чтобы аукнулось-откликнулось, а то что-то давненько уж полумертвая тишина. Лето нынче было настолько не-лето и тем самым – настолько неудачным сезоном, что такового и не упомню. Нынче впервые полтора моих ситцевых халата и один сарафан остались вполне без употребления, и я не вылезала из все тех же шерстяных кофт и четверть шерстяной юбки, которые доносились до откровенных дыр! А подтапливать приходилось и в июле, и в августе, сейчас же топим регулярно, как ни жалко невосстановимых остатков дров; холодно, сыро, пасмурно, и «на воле» грязь такая, что крутобокой Тарусе и не свойственна: просто Пинские болота[1251]1251
  Пинские болота – огромные заболоченные территории в пойме реки Припяти, самые большие в мире.


[Закрыть] какие-то. От этого (и от этого!) настроение самое унылое, вернее, такой унылый упадок настроения вообще, что тоже такового – и столь долгоиграющего – не упомню. Ничего у меня не клеится и не ладится, не работается мне, а вместе с тем, – устаётся донельзя и донельзя не отдыхается. Спалось бы, кабы постоянное ощущение и осознание всех несделанностей не будили бы на очередной заре очередного дня. Впрочем, меня бы устроило, если бы на календаре значился июнь – ну, скажем, июль, а не сентябрь! В общем, не живется и не можется, а только ёжится.

А.А. ездила – с приятной ей спутницей – по маршруту Москва – Уфа – Москва, осталась очень довольная поездкой; после недолгого антракта в Тарусе отправилась в Архангельск – Соловки – Кижи и по Карелии, на этот раз со спутницей менее приятной – но обе вполне пристойно вытерпели друг друга без срывов и взрывов. Погода в общем благоприятствовала, пока нам тут сторицей отливалась прошлогодняя засуха. Лена пробыла в Тарусе месяца полтора, по-моему, отдохнула и поправилась (после практики трехмесячной и довольно изнурительной в г. Сарапуле на Каме) – довольно-таки неважно. Отбыла в конце августа в объятия последнего учебного года, диплома и прочих прелестей. У них – неожиданность – и как все наши приятности запоздалая, получили однокомнатную квартиру (дом Радиокомитета по маминой работе) на проспекте Мира, против Щербаковского метро – комната около 20 м, кухня – 9, раздельный санузел, лоджия 6 м, 12 этаж (дом в 14 этажей) – вид на файдышевский монумент и вообще в космос. Все очень мило, кроме того, что одна комната, а молодое со старым уживается плохо, ибо старое всегда подомнет под себя – как у Вашей Верочки…

Ну, пока что! Жду встречного «ау», целую, А.А. тоже.

Ваша А.Э.