Текст книги "Рок"

ГЛАВА 10
в которой Георг узнает о себе много нового и приобретает способность ходить по углям.

– Георг!

Белоус откинулся на спинку единственного стула и принялся пальцами обеих рук подкручивать кончики своих пышных усов. На столе лежали черепки глины и кучки рыбьих костей.

– Как тебе рыба в глине?

А уха? И уха

– В жизни не ел ничего подобного!

тоже. Я не знал, что пища может приносить столько наслаждения.

– Вот видишь, ученик, даже самые простые вещи выводят нас все время на вопросы философского плана. Теперь ты понимаешь, чего вы были лишены в Новой Цивилизации?

– Наверное, только начинаю понимать.

– Хороший ответ. Но вот тебе вопрос: а может быть, ваш образ жизни все-таки верен? Чего плохого в ограничении такого порока, как чревоугодие?

– Вы ошибаетесь, Учитель.

– Да-а-а? – Белоус улыбнулся. – Докажи!

– Дело в том, что отсутствие хорошей пищи не должно быть условием для аскетизма… – Ты знаешь это слово? – удивился старик.

– Да. А что?

– Удивительно.

– Ну, просто в каждой школе при рассказах о наших основателях очень часто называют их аскетами.

– Понятно. Основатели – это три «А»?

– Да, Учитель.

– Извини, что перебил. Продолжай.

– У нас множество людей страдают обжорством и, как следствие, ожирением. Сидя перед телевизорами, они поедают несметное количество чипсов, сладкого биота и непрерывно пьют пиво или сладкую воду. Некоторые даже на работу перестают выходить, но такие сразу отправляются на деструкцию.

– Ты знаешь, – задумчиво заговорил Белоус, – я никогда раньше не беседовал с рядовым жителем Новой Цивилизации. Я много читал, смотрел ваши телепрограммы, анализировал, делал выводы. Но как полезно поговорить с реальным человеком! Ты даже не представляешь, сколько новых мыслей вызвал своим маленьким рассказом. Впрочем, это пока отложим. Давай подведем итоги дня. Что ты можешь сказать о прошедшем дне, что тебе запомнилось, привело к размышлениям?

Георг задумался. Сытый желудок не давал возможности собрать расплывшиеся мысли, душа расслабилась от сладкого упоения бытием, противилась вторжению отвлеченных размышлений. Проквуст уже рассчитывал на сон, благо за окошками показались звезды.

– Рыбка жирная была, – донесся до Георга затаенный вздох Учителя.

«Наверное, и он сейчас через силу выполняет свой наставнический долг, – вяло раздумывал Проквуст. – Может, сказать ему честно, что пора спать, что утро вечера мудренее?» Но потом пришла мысль: а что, если он его проверяет и все его вздохи – это часть продуманного плана?! Проквуст взбодрился, противодействовать обстоятельствам всегда было ему интересно. До определенного предела, поправил он мысленно сам себя. Так что же особенного случилось сегодня? Что выделить, ведь прошедший день был полон нового, неизведанного? Чего ждет от него Белоус?

– Учитель, я затрудняюсь, весь день сегодня был необычным, полным новых впечатлений. Начиная с нашего похода через лес и кончая настоящим мгновением.

– Хм, – нахмурился старик, – явно полнота впечатлений портит человека, притупляет его мозг, – негромко произнес он, видимо, обращаясь к самому себе. Потом опять взглянул на ученика: – А может, это жирная пища так на тебя действует, Георг? Молчи, не отвечай, и так вижу. Ну-ка, подойди к очагу, угли остались?

– Да, Учитель. Жар идет как от огня.

– Очень хорошо.

Белоус тоже подошел и, взяв в руки кочергу, разворошил мерцающую огоньками кучку. Вверх взметнулся пепел и искры, в углу комнаты сразу стало почти светло. Старик поставил железный прут на место, взял в руку металлический совок, сунул его в самую середину очага и поднял. Чуть потряс из стороны в сторону, чтобы лишние угольки попадали обратно, потом повернулся к Проквусту.

– Шагай на выход, ученик. И прихвати с собой ведерко, оно там за дверью стоит.

Они вышли на улицу. Уже давно была ночь, но с неба светили россыпи звезд, да и снежные шапки горных пиков давали звездный свет, так что темно не было. Пахло свежестью, лесом и озером. Учитель по-прежнему держал перед собой совок с углями, которые в темноте запылали с новой силой. Недалеко от дома в землю был вкопан широченный пень, рядом на земле стояли пеньки поменьше. Белоус прошел к этому подобию стола и стульев и уселся на один из них, оперевшись рукой с совком на колено.

– Сходи-ка, дружок, за водой. Зачерпни с мостков, да пополней.

Когда ученик вернулся, то увидел: Белоус придавил ручку совка на другом пеньке так, что в ночи казалось, будто тлеющие угли висели прямо в воздухе.

– Раздевайся.

– Как? – не понял Георг.

– Очень просто, – съязвил Белоус, – сначала снимаешь штаны, потом куртку, потом ботинки и все остальное, что там у тебя надето.

Проквуст удивился приказу, но он обещал слушаться своего учителя и поэтому подчинился, хотя подозревал, что тот намерен пытать его раскаленными углями. «Это что, вместо подведения итогов?» – спросил он себя.

– Фактура ничего. Хотя поработать придется, – бубнил Белоус сквозь усы, обходя полуголого ученика. – Теперь скажи, угли в руку взять можешь?

– Как, прямо пальцами?!

– Ну не локтями же! Смотри, – неожиданно старик сделал шаг к совку и выхватил из него уголек. Он стал его подбрасывать, слегка приседая, когда подставлял под него ладони.

– Лови!

Белоус бросил уголек Проквусту. Тот машинально поймал обжигающую искру и тут же стал ее подбрасывать и ловить. Ронять не хотелось, надо же было понять, что хочет учитель. А он весело засмеялся, видя ужимки не очень-то ловкого жонглера, да еще почти голого.

– Ладно, выбрасывай, – смилостивился наконец старик. – Как тебе фокус?

– Но это не фокус, – возразил Георг, – просто если подкидывать уголек быстро, то он не успевает обжигать кожу.

– А если не кидать?

– Ожог будет.

– Ты уверен? Смотри внимательно.

Белоус скинул на землю хламиду и остался в шароварах с высоким поясом и просторной рубахе. Потом он чуть присел, левую ногу выдвинул вперед, опустил ее на носок. Левая рука, полусогнутая в локте, выдвинулась, плечи задрались, Георгу даже показалось, что сейчас они вскинутся, и из-под них выпростаются два крыла. Старик перестал казаться стариком, он превратился в сжатую пружину, застывшую на мгновение. Вот она рванулась в диком танце, состоящем из выпадов руками, мелькания в воздухе ног, стремительных прыжков и стелящихся у самой земли уклонов. Несколько мгновений, и все стихло. Белоус подошел к совку и медленно взял оттуда несколько углей. Поднял руку на высоту лица и протянул ее к Проквусту. На ладони лежали, переливаясь, искры огня. Немая сцена продолжалась минуту, потом старик сбросил угольки на землю, отряхнул руки и подошел к ученику.

– Вот, смотри, – он сунул ладонь прямо к его глазам. – Есть ожог?

– Нет! – благоговейно выдохнул Проквуст.

– Ты тоже так сможешь.

– Но я…

– Только не думай и не говори. Просто повторяй за мной.

Белоус опять встал в ту же стойку. Она казалась неустойчивой и сложной, но Георг быстро усвоил расположение тела. Учитель стал медленно двигать перед собой руками. Ладони с раздвинутыми и напряженными пальцами шли вверх, вниз, в стороны и все время от себя и к себе. Как будто из груди что-то отдаешь, а снаружи что-то вкладываешь. По телу разлилось тепло, Георг назвал бы его холодным жаром, если бы мог говорить. Но он больше не был властен над своим телом, оно вдруг зажило своей жизнью, точно копируя движения Учителя. Темп все ускорялся, деревья вокруг, сверкающая гладь воды слились в единый смазанный круг, и только прямо в глаза Георга смотрели глаза Учителя, и из них лился свет.

– Стой!

Георг застыл. Белоус вынул совок из-под камня и высыпал его содержимое к ногам Проквуста.

– Ну-ка, потопчи камешки! – приказал он ученику.

Тот, не раздумывая, шагнул на сверкающую горку. Босые ноги почувствовали, как острые краешки угольков впились в кожу. Стоять было неудобно, и ноги невольно стали притаптывать, разравнивать бугорок. Но жара не было! Это было страшно и величественно.

– Довольно! – голос Учителя проникал в самую глубину души. – На, – Белоус протянул ведро с водой, – вылей на себя. Вот, хорошо, прямо на макушку лей. Молодец!

Проквуст очнулся. Не то чтобы он ничего не помнил, напротив, все происшедшее впечаталось в его память, просто волшебство прекратилось. Он стоял на дымящейся, еще чуть теплой кучке черных угольков, мокрый, в мурашках от сквозившего ветерка.

– Накинь, – Учитель протянул Георгу свою хламиду, – и иди ноги сполосни. Оденешься в доме.

В теле все еще жила странная легкость, а в голове удивление пряталось за восхищением.

ГЛАВА 11
в которой Георг вылавливает рыбу.

Рано утром Белоус растолкал ученика и вывел на улицу. Он спросил Георга, сможет ли он повторить движения, которые делал вчера ночью. Георг попробовал, но даже в исходную стойку встать не смог.

– Ладно, отключи голову, обратись к телу. – Старик протянул руку и слегка стукнул Проквуста в лоб.

Странным образом он сразу же все вспомнил! Не в таком темпе, даже, пожалуй, медленно, но он выполнил весь комплекс движений!

– Хорошо, – одобрил Белоус. – Повтори это упражнение три раза по двенадцать. И старайся не мешать своему телу, просто запоминай, как его включать.

– Но я не понимаю, как?

– Извини, ученик, но я не могу всегда стоять рядом и хлопать тебя по лбу. Думай! Вспоминай. – Белоус обхватил плечи руками и поежился, утренний туман еще висел между деревьями, было свежо и тихо. – Занимайся. А я посплю еще. Кстати, после зарядочки иди рубить дрова.

И он ушел. А Георг остался один на один с самим собой. Он встал в стойку. Как же он вчера делал? Так, встал, наклонился… Нет, не получается! Да разве можно вспомнить весь этот каскад?! Вот если бы посмотреть со стороны несколько раз, зарисовать каждый элемент… Стоп, что это? Как только мозг отвлекся, тело само собой выполнило несколько вчерашних «па». Они получились легко, красиво. Георг закрыл глаза и представил перед собой ладонь Учителя, на которой тлеют горячие искорки, горят, но не жгут. А руки и ноги между тем находили элемент за элементом. У него получалось!

На второй дюжине он стал понимать последовательность движений, они как будто стали записываться из подсознания в нормальную память. В дрессерской школе у них был полугодовой курс рукопашного боя. Георг вспомнил, как на занятиях перед ними прохаживался маленький коренастый преподаватель, умеющий прыгать с места в удар, его так и называли за глаза – «попрыгун», – и менторским тоном вдалбливал: «Запоминайте, господа, при драке выигрывает тот, кто думает спинным мозгом». Точный смысл поучения тогда вряд ли кто из курсантов понимал, не до этого им было, но сейчас он становился ясен Георгу.

Проквуст еле дышал, пот лил с него ручьями, мышцы, налитые свинцовой тяжестью, не слушались уже ни подсознания, ни сознания. На одном из элементов он поскользнулся и растянулся на траве. Он сделал попытку вскочить, дернулся и затих. Уткнувшись левой щекой в теплую землю, Георг смотрел одним глазом, как колеблется травинка перед самым носом. Он представил себе, что это не хлипкая былинка, а толстый мясистый ствол гигантского папоротника, что за ним растет целый лес зеленых гигантов, они возвышаются вокруг, нависают благодатной тенью, под которой так хорошо спать… Разбудил Георга хлесткий удар посоха. Он испуганно вскочил, потирая горящий зад, и увидел разъяренное лицо Учителя.

– Так-то ты меня слушаешь?! – зарычал Белоус, даже кончики усов завибрировали.

– Простите, Учитель, – залепетал Проквуст, – я поскользнулся, пытался подняться, правда…

– Сколько раз сделал? – внезапно спокойно спросил старик.

– Двадцать три. Неполных.

– Хм. Для первого раза неплохо. Пошли завтракать.

– Учитель, а дрова?

– Поешь, потом займешься. Умойся только сначала.

На завтрак был горячий ягодный отвар и ломоть хлеба. Царская еда, Георгу она очень нравилась. Он помыл посуду за собой и за Учителем и направился к двери.

– Георг! – окликнул его Белоус.

– Да, Учитель.

– Пока будешь топором махать, думай над темой: что такое добро и зло. Вечером расспрошу. Я сейчас уйду, буду к ужину. Приготовь что-нибудь.

– Я постараюсь… – Георг немного растерялся. Вторая задача по сложности сразу же отодвинула первую в сторону.

– Ты не помнишь, как ловить рыбу?

– Помню.

– Так в чем же дело?

– Я не умею плавать, Учитель, – напомнил Проквуст.

– Я знаю. Ну и что? Как это связано с добычей еды?

– И лодкой я управлять не умею.

– А зачем тебе лодка? Пошли, парень. Кто тебя в озеро гонит?

– А как же…

– Очень просто. Удочки знаешь где, червячки в баночке, достанешь из лодки. Будешь на крючок насаживать, смотри, чтобы острие внутри было, а не снаружи. Сядешь на мосточки, свесишь ножки и лови на здоровье. Все, выходи. Некогда мне с тобой болтать.

Белоус прошел мимо Проквуста и толкнул дверь. Когда Георг вышел вслед, старик уже был около леса. Несколько минут, и он скрылся за деревьями.

Колоть дрова было интересно. Георг не сразу разобрался, как это правильно делать, но потом приноровился. Березовых пеньков было много, они уже подсохли и поэтому легко разлетались на аккуратные поленца. Через пару часов куча наколотых дров стала внушительной, в половину человеческого роста. Георг положил топор на место и принялся старательно укладывать поленницу. На это ушло еще полчаса. Когда он закончил, с удивлением заметил, что на правой ладони вздулись две больших мозоли, которые саднили и чесались. Он подул на них, но легче не стало. Проквуст решил не обращать на них внимания и занялся подготовкой к рыбалке.

Все получилось неплохо. Он даже червяка умудрился насадить правильно. Георг закинул удочку и уставился на поплавок. В голову полезли мысли о добре и зле. Ничего себе задачку задал ему Учитель! В молитвенном доме, где он часто бывал с матерью, такие вопросы не обсуждались, там каждый изливал в пустоту свои обиды или просьбы и уходил обратно. Мама на эту тему говорила, Георг стал вспоминать. Надо слушаться родителей, не обманывать, вовремя мыть руки и делать уроки. Вот, пожалуй, и все. А в школе? И в школе, кажется, эту тему стороной не обходили. С первых классов вдалбливали ученикам, что прошедшие тысячелетия подтверждают правильность социального устройства Новой Цивилизации. Хотя там редко упоминали слова «добро» и «зло», в основном все рассуждения сводились к тем же банальным «хорошо» и «плохо», «обязан», «надо», «беспрекословно».

Поплавок дернулся и рванулся в сторону, Георг машинально, только чтобы не выронить удочку, дернул ее к себе и тут же ощутил, как трепещет на конце лески крупная добыча. Это была удача, только как одному выудить рыбу из воды? Проквуст вскочил и двинулся к берегу. Начиналось мелководье, рыба билась у самой поверхности. Он не думал, что подцепит такую большую, и поэтому сачок на рыбалку не взял. Проквуст стоял уже почти на самом берегу и беспомощно смотрел на выгибающиеся удилище. Что делать? Несколько раз он видел стремительное рыбье тело, оно мелькало внизу, под самыми ногами. Это перенести было невозможно. Георг рухнул поперек мостков и притаился, придавив удочку животом. Вот она! Он стремительно метнул вниз руки, по ним заскользила чешуя… Все, промахнулся… Нет, стоп, что это? Вслед за рыбой тянулась леска, он судорожно ухватился за нее и потащил обратно. Нащупав жабры, Проквуст, преодолевая брезгливость и страх (вдруг укусит?!), воткнул туда пальцы. Так, как это делал Учитель. Еще не веря, что победил, он выдернул руки наверх: в них забилось блестящее на солнце существо, оно разевало рот и дергалось что есть мочи.

Проквуст решил на этом рыбалку закончить. Большего он и не желал, улов был почти такой же крупный, как вчера. Он сунул рыбу в бочонок с водой и пошел за глиной. Все должно быть под рукой, через час можно будет начать готовить ужин. Обедать Георг не стал, обошелся горстью лесных орехов. Покончив с домашними делами, он вышел на улицу и осмотрелся. Вот рядом с лесом стоят пеньки, там вчера ночью он топтал пылающие угли. Георг вздрогнул. Нет, туда он не пойдет. К озеру тоже не хочется, к тому же солнце жарило вовсю, надо было искать укромное место. Проквуст направился к лесу, к поваленному дереву, которое Георг видел сквозь стволы, когда Белоус вел его к своему жилищу. Там он и подумает над заданием Учителя.

ГЛАВА 12
в которой Харман встречается с Советником социальной безопасности.

Происшествие получилось из ряда вон: во-первых, Пауль Блендер, Генеральный Советник социальной безопасности Совета Федерации, сегодня утром неожиданно позвонил Харману домой, а во-вторых, попросил приехать к нему в Управление. Директор Социального института поначалу даже опешил от такой двойной наглости, ведь по формальному статусу Рональд Харман был выше по должности любого советника, пусть даже генерального! Но этот Советник был еще и начальником Управления социальной безопасности, того самого, для которого не было секретов в его Социальном институте, зато само оно полностью было закрыто даже для Хармана. Правда, Харман не помнил случая, чтобы Блендер открыто в чем-то ему противоречил, тот вообще чаще всего отмалчивался, даже во время самых горячих дискуссий в Верховной палате Совета Федерации. Но Управление источало скрытую угрозу Директору Социального института хотя бы только тем, что существовало. Оно было единственным рычагом власти, к которому Харман не был допущен!

Впрочем, одернул себя Харман, не единственным. Неслыханно, но он до сих пор не понимал принципов работы Верховной палаты, хотя уже много лет числился ее выборным членом. Всего в Верховную палату входили 13 человек, но официальные должности имели лишь семеро, в том числе и он сам, и Блендер. Все семеро и были выборными членами. У остальных был статус постоянных членов. Это были странные люди. Они не имели имен только номера от Первого до Шестого. И садились они так, чтобы их лица оставались в тени. Харман никогда не видел ни одного из них нигде, кроме заседаний палаты, да и то не всегда, а на заседания Совета Федерации они вообще не являлись. Чем они занимались, где работали и жили, как попали в Совет и в его Верховную палату, он не знал. А если не знал Директор Социального института, чиновник высшего ранга, то кто тогда знал?

Когда-то в далеком прошлом, когда Харман уже восемь лет как возглавлял Социальный институт, что автоматически давало право членства в Совете Федерации, пределом его карьерных притязаний было попасть в Верховную палату Совета. Да, тогда он был еще горяч и романтичен, хотя уже и не юн. Как он тогда волновался в предвкушении этого ослепительного мига! Его счастливое ожидание продолжалась недолго, до тех пор, пока он не узнал, что его статус не высший. Эти шестеро уже были в палате, когда он туда только попал, были они и сейчас, будут и после него. Ему казалось, что эти шестеро загадочных людей будут парить над властью и законом всегда, даже тогда, когда он уже умрет от старости и его тело рассыплется в прах и пыль. Десятилетия службы старили его, но эти шестеро были словно законсервированы! Черт бы их побрал! Харман терпеть не мог загадок, особенно неразрешимых, они вносили в его социальные схемы неопределенность, но больше всего хлестали его по самолюбию. Поэтому он не любил Блендера, так как предполагал, что тот знает тайну загадочной шестерки, а это вызывало непреодолимое чувство ревности.

Председателя Совета Федерации, престарелого заносчивого коротышку Йоргена Кайзера, Харман в расчет не брал. Подумать только, он всерьез считает, что является верховным владыкой Новой Цивилизации! Вот ведь осел! Видимость власти, внешнее почитание совсем ослепили свиные глазки Йоргена, за последние годы он окончательно превратился в марионетку. Только кто этими ниточками дергает? Если не считать Блендера, полномочия которого до конца не были известны, Директор Социального института был на Ирии самым властным чиновником, но не самым независимым. А вот Блендер, по его мнению, был слишком независим.

Харман потер висок. Мысли о верховной власти всегда выбивали его из колеи и портили настроение. Долгие годы он подбирал ключ к разгадке этой странной системы, пришедшей из тьмы веков, но каждый раз она противоречила его знаниям и жизненному опыту, выходила за рамки здравого смысла, от нее веяло и фарсом, и страхом одновременно. Фарсом потому, что Харман был убежденным атеистом, а от этой загадочной шестерки разило мистическим апломбом, претензиями на тайное знание, якобы пришедшее из прошлого. Чего стоит тайное учение дуализма, разработанное еще самими «три А»?! Что гениального в утверждении необходимости социальных противовесов? Да и в самой стабильности, которая завела общество… Стоп!

Харман даже себе не позволял некоторых мыслей. Как человеку осведомленному и умному, Директору многое из происходящего вокруг казалось одновременно и смешным, и отвратительным, но он нигде не искал ответа, кроме как в собственной голове. А на некоторые темы опасался даже формулировать вопросы, так как они были опасны для благополучия. Как социолог, он знал, что острые вопросы действовали на разум и душу, как вирус на организм: достаточно запустить болезнь, и она проявится если не высокой температурой, то нервным поведением, неуравновешенностью, а это прямая дорога к деструкции. Долгая жизнь научила Хармана осторожности, он много раз убеждался: древняя система не одряхлела, она по-звериному чутка, агрессивна и непредсказуема, а потому страшна.

За темными стеклами лимузина мелькнул поворот в тоннель Управления социальной безопасности. Да, он едет к Блендеру. Возможно, этого не надо было делать, но Пауль переиграл его. Он позвонил ему домой и вежливо попросил приехать к нему в Управление, так как не хотел бы вызывать огласки. Харман мысленно усмехнулся: какая в их мире может быть огласка?! Он немного растерялся, поэтому машинально сказал «да». Буквально через секунду он пожалел о своем согласии. «Каков негодяй! Все просчитал!» – мысленно воскликнул Директор. Неприятно было чувствовать себя в дураках. Но ничего, это только начало, это только первое соприкосновение. Харман решительно ткнул в кнопку связи с дежурной службой института.

– Рад вас видеть, Рональд! – тонкая холодная кисть мягко приникла к его пальцам. Харман вздрогнул, но внешне остался невозмутимым. Никогда еще эти два человека не смотрели друг другу в глаза так близко. Они не были тесно знакомы, но в Верховной палате существовало давнее правило называть друг друга только по именам, без фамилий и титулов, а они привыкли соблюдать традиции.

Лицо у Блендера было вытянутым, с тонким длинным носом, узким подбородком и короткой щелкой рта, окаймленной исчезающими полосками губ. Прямая челка жестких черных волос уменьшала невысокий лоб, зато выделяла глаза, глубоко посаженные, с белесыми зрачками.

– Пауль! – перешел Харман в наступление. – Вы меня удивили. О какой огласке может идти речь?

– Поверьте мне, Рональд, – Советник посторонился и указал рукой на лифт: – Здесь нам будет говорить удобнее. И извините, если я нарушил ваши планы.

– Хорошо, оставим это. – Харман шагнул к лифту. Он понимал, что нельзя верить ни единому слову Блендера, но его извинения все равно подействовали расслабляюще.

Кабина мягко провалилась вниз, в окошке замелькали цифры. «Ого! – подумал Харман. – Уже минус 24-й этаж!» Это Управление занимает пространство, соразмерное его институту! Но ведь кабинет Блендера на верхнем этаже здания, также как и его, Хармана, почему же они не едут наверх?

Он перевел взгляд на Советника. Тот тоже смотрел на окошко этажности. Внешне он был спокоен, но напряженные плечи выдавали волнение. Или Харману показалось?

– Пауль! Я думал, что мы будем разговаривать в вашем кабинете.

– Что? – Блендер вздрогнул и оглянулся на своего гостя. – А, кабинет… Возможно. Потом поднимемся. – Он повернулся и немигающим взглядом уставился в лицо Директору, зрачки его горели каким-то внутренним огнем.

Харман окунулся в эти глаза и подумал: наверное, вот так выглядит первый симптом заболевания социальным вирусом.

– Рональд, я хочу с вами поговорить без помех. Там, внизу, есть все условия для этого.

– Хорошо, Пауль, – Харман пожал плечами, – я готов следовать за вами. Но учтите, я считаю такие меры предосторожности излишними.

Лифт бесшумно затормозил и распахнул двери, в окошке высвечивалось число «44», это было глубже на два этажа, чем в Социальном институте. Неуместное сейчас чувство ревности кольнуло самолюбие. Харман поспешно задавил эти ощущения. Их никто не встречал. Перед ними начинался коридор, прорубленный прямо в граните, с редкой цепочкой тусклых фонарей. Такого Директор никак не ожидал увидеть.

– Что это?!

– Это мой этаж, – гордо пояснил Советник. – Вообще тоннель начали строить сто восемьдесят семь лет назад, а через пару лет почему-то забросили. Я его нашел и кое-что доработал здесь. Пойдемте. Рональд, не обращайте внимания на голые стены, дальше начнутся вполне цивилизованные помещения.

Они не прошли и двадцати метров, как коридор круто свернул в сторону. Харман увидел, что за поворотом не было ни одной двери, ход шел еще метров сто и заканчивался тупиком, в котором застыла старинная геолого-проходческая машина. Он растерянно остановился.

– Здорово?! – восторженный смешок Блендера прозвучал из-за спины, как выстрел.

– Да, – взял себя в руки Харман. – Очень неожиданно. Ну и где мы будем беседовать, прямо под этими голыми стенами?!

Директор повернулся и строго посмотрел на Советника. Тот слегка смутился.

– Ну что вы, Рональд! Вот смотрите.

Блендер подошел у внешнему углу коридора, и часть стены вдруг беззвучно открылась темным провалом потайного хода. Толщина двери, которая отсвечивала металлом, была не меньше метра. Советник шагнул внутрь, и там сразу же вспыхнул свет. Харман последовал за ним, стена за ними сомкнулась. Короткий коридор, все так же проложенный в толще камня, вел к трем одинаковым дверям. Блендер открыл первую обычным металлическим ключом и потянул на себя. Харман готов был увидеть какую-нибудь пещеру или каземат, но впереди включился приятный желтоватый свет и высветил диван, письменный стол, пару кресел и большой шкаф у стены.

– Располагайтесь, Рональд. – Блендер сел на диван и указал на кресло напротив. – Хотите свой любимый тоник?

– Нет. – Харману была неприятна такая забота. – Пауль! Я последовал за вами достаточно далеко, чтобы потребовать некоторых объяснений. Что все это значит?

– Ничего, кроме желания поговорить без лишних ушей и глаз. К нашему разговору я шел много лет. – Блендер встал, достал из шкафчика два стакана с радужным напитком. Один стакан поставил перед гостем, а из другого жадно отхлебнул. – Я тоже люблю этот тоник, – виновато пояснил он и сел опять на диван.

Харман молча ждал.

– Рональд, я хотел бы поговорить с вами о вашем зяте.

– И ради этого мы спустились вниз?! – Харман удивленно уставился на собеседника.

– Именно. Видите ли, я не уверен в собственной информационной безопасности, не говоря уже о вашей.

– И кто же может собирать о нас сведения, Пауль? Может, Йорген?

– Да нет, что вы, Рональд. Этот шут не способен ничего сделать, даже если додумается до такой возможности. – Блендер встретился с глазами Хармана. – Вы считаете, что я неосторожен? Но в этих стенах я уверен, так же как уверен в том, что вы разделяете мое отношение к Кайзеру. – Блендер сделал выжидательную паузу.

– Нет, Пауль, эти ваши слова я оставлю без комментариев, – с легким металлом в голосе отозвался Харман.

– Умно, – Блендер одобрительно кивнул головой. – Но вернемся к предмету нашего разговора.

– Да, пожалуйста. Так чем же мой зять, этот заблудившийся во времени человек, мог так заинтересовать столь могущественную особу? – Харман кивнул в сторону Блендера.

– Спасибо за комплимент, – усмехнулся тот. – Но вы, Рональд, явно лукавите, принижая значение астронавта из прошлого. Бережете его для дочери?

– А что в этом зазорного, Пауль? Я проверил его генетику, она идеально совместима с параметрами моей дочери. Я даже не думал, что совпадение может быть столь полным, недаром она в него сразу же влюбилась… – А он в нее?

– И он в нее.

– Что ж, – Блендер поставил тоник на столик и откинулся на спинку дивана, – аргумент вашей заинтересованности в Глетчере очень весом, а самое главное, совершенно легитимен.

– Потому что соответствует реальному положению дел, Пауль.

– Конечно, Рональд, я даже не буду спорить, – Блендер чуть наклонил голову и пронзительно уставился своими прищуренными глазками на Директора. – Но почему вы так заботитесь о сохранении ему жизни, а?

– Поясните, Пауль.

– К чему пояснять то, что и так очевидно. Вы же прекрасно знаете, что Глетчер является дестабилизирующем социальным источником. Любая экспертная комиссия докажет объективную необходимость ликвидации Глетчера. Заметьте, Рональд, не деструкцию, а ликвидацию! Вы же бросаете весь свой ум и ораторское искусство, все свое громадное влияние на спасение этого человека. Я задавал себе вопрос: зачем? Не скрою, пытался ответить. Этот древний космонавт, говорил я себе сначала, интересен как живое ископаемое, как источник дополнительных сведений о прошлом. Но потом я выяснил, что его отчет никто не читал. Никто, Рональд!

– Ну, допустим, – усмехнулся Харман, – у меня не хватило пока времени.

– Позвольте усомниться в этом, – ответная улыбка Блендера была крива и язвительна. – Мне ли не знать вашей работоспособности! Отчет вам просто не нужен, Рональд!

– Да хоть бы и так, что с того?!

– Согласен. Тогда почему вы не избавились от него, когда он оплодотворил вашу дочь?

– Знаете, Пауль, – рассердился Харман, – вы иногда переходите всякие границы приличия.

– Извините, Рональд. – Блендер развел руками. – Но наш с вами статус исключает общечеловеческие императивы.

– Пауль, вы меня разочаровываете. – Директор выпрямил спину и подался вперед, взгляд его сгустился от нахмуренных бровей. – Вам знакомо такое чувство, как родительская любовь, или вы бездушный робот?!

– Хотите сказать, – ехидно переспросил Блендер, – что вы бережете Глетчера из-за любви к дочери?

– Именно так, Советник, – в голосе Хармана отчетливо прозвучал холодок отчуждения. Он с вызовом встал, как бы давая понять, что готов уйти.

– Не обижайтесь, мистер Харман. Я считаю, что вы оставили Глетчера на всякий случай, а чтобы не мозолил глаза, отправили его на Свалку. Ну, согласитесь, что в моих словах есть доля истины? – глаза Советника почти умоляли о перемирии.

Харман задумался. Сейчас наступил момент, когда программируются несколько вариантов развития событий, но выбрать надо только один. Можно встать и оскорбленно потребовать закончить идиотский разговор, можно даже пригрозить, что дежурный Института знает, где находится Директор, потом выйти на поверхность и собрать экстренное заседание Верховной палаты. Другого пути тогда не будет, так как они с Блендером в этом случае станут непримиримыми врагами и перегрызут друг другу глотки. К тому же Харман никогда не сможет узнать истинной цели сегодняшнего визита.