Текст книги "Рок"

ГЛАВА 7
в которой Бенни и Чарли добывают себе пропитание и сталкиваются с неизвестностью.

Адамс неподвижно сидел на берегу и всматривался в прозрачные струи. Пульдис проследил за его взглядом и чуть не ахнул. Лениво шевеля плавниками, внизу плавали громадные рыбины. Он тоже замер. Воздух и вода как будто застыли, одна из рыб подплыла к самому берегу, под ноги Адамсу, казалось, протяни руку, и дотронешься до нее. Вдруг Бенни неуловимо дернулся, и Чарли увидел, как на конце копья, мгновенно поднятого к солнцу, забилось сверкающее чешуей извивающееся тело. Такой реакции он от своего друга не ожидал, его удара он просто не заметил.

– Ну, Бенни, ты даешь! – воскликнул Пульдис. – Думаешь, ее можно есть?

– А что делать, Чарли? Давай, собирай дрова, печь ее будем. Я в одном фильме видел, как во времена Большого Взрыва люди ловили рыбу и пекли ее в глине. Сейчас мы с тобой так и сделаем.

Обед-ужин получился очень вкусным, а самое главное, безопасным. Когда они раскололи спекшуюся серо-голубую глину, в ноздри ударил приятный, ранее незнакомый запах настоящей еды. Бенни сказал, что даже в офицерских ресторанах не пахло так аппетитно. Он махнул рукой и без колебаний отщипнул дымящуюся рыбью плоть. Пульдис, затаив дыхание, следил, как его друг, закрыв глаза, медленно пережевывал незнакомую еду. Почему-то он был уверен, что ничего плохого не случится.

– Ну как?! – не вытерпел Чарли.

– Божественно, – сладко протянул Адамс, потом весело засмеялся и толкнул Пульдиса в плечо. – Налетай, друг, а то я все доем. Вкусно бесподобно, жаль только, соли не хватает.

– Угу, – согласился Чарли, уже засовывая в рот большой кусок. – По крайней мере, помрем вместе.

Утром Бенни поднялся с тяжелой головой. От сумбурных сновидений остались только клочья неуловимых образов. Он попытался сосредоточиться, ухватить ниточку из ночи, почему-то ему казалось, что это очень важно, но попытки лишь еще больше разозлили сидящую в черепной коробке стылую занозу. Солнце уже показалось из-за высоких кряжей, тени от стволов деревьев на глазах укорачивались. Бенни оглянулся: Пульдиса рядом не было. Он испуганно завертел головой. С реки послышался плеск. Ну конечно, Чарли умывается! Но Бенни ошибся, Пульдис застывшим долговязым монументом возвышался над берегом с копьем. Время от времени он взрывался резким движением, заостренное древко ныряло в реку и тут же выскакивало пустым. Увидев друга, он выразительно приложил палец к губам.

– Это тебе не поможет, – усмехнулся Адамс.

– А вот и поможет! – раздраженно ответил Чарли и бросил копье в траву.

Они шли весь день. Их берег отличался от противоположного, где к воде выходили тропинки, а в кустах мелькали юркие тени. Здесь под ногами расстилалось ровное бесконечное поле с высокой травой. Под ее сочной зеленью стремительно двигались какие-то зверьки, вырисовывая красивые узоры. Адамс любовался ими, а Чарли старался не обращать на них внимания: стоило ему присмотреться, как на него нападало оцепенение; поэтому двигались они очень медленно.

– Слушай, – пальцы Пульдиса цепко схватили Адамса за локоть, – командир, я так больше не могу!

Чарли выглядел плохо. По его бледному лицу градом лил пот, тело сотрясалось мелкой дрожью.

– Что с тобой?! – испугался Бенни.

– Не могу больше! Достали меня эти чертовы круги и линии. – Он тяжело дышал и говорил хрипло, с усилием. – Раньше терпел, следил только, чтобы не заглядываться, а теперь даже повернуться в их сторону не могу, сразу ноги словно отнимаются.

– Закрой глаза! – скомандовал Адамс и подхватил Пульдиса под руку. – Иди за мной и ничего не бойся.

Они медленно двинулись в сторону реки. Там Бенни еще издалека заметил крупный кусок скалы. Почему-то он был уверен, что рядом с ним будет безопасно. Чарли с трудом передвигал ноги, похоже, даже закрытые глаза ему не помогали. Потрескавшиеся губы бессвязно шептали что-то. Адамс испугался: может быть, это из-за съеденной речной рыбы? Но тогда почему он не чувствует ничего подобного?

Наконец они дошли до каменной глыбы, обогнули ее и у самого берега обнаружили небольшую площадку. На ней росла трава, зелень которой отдавала в синеву. Пульдис свалился на землю и моментально уснул. Ему стало лучше, он задышал спокойно и ровно. Бенни заботливо подложил под него одеяло и укрыл сверху. Ночевать им предстояло здесь, хотя можно было бы еще идти и идти. В душе мутью шевельнулось раздражение из-за непредвиденной задержки. Но ведь им, собственно, некуда спешить! Он потряс головой, стало легче.

Бенни уже часа два сидел рядом со спавшим другом и смотрел на воду. Он смотрел и не мог поверить, что все это видит. Как много произошло с ним за последнее время! Такой красоты он прежде и представить себе не мог, только не давала она расслабиться, он никак не мог избавиться от ощущения, что за ним кто-то наблюдает.

– Кто здесь?! – вдруг неожиданно для самого себя громко выкрикнул он. Голос его прозвучал резко, неуместно. Бенни криво усмехнулся от неловкости своей выходки. Впрочем, почему неловкости? Что мешает ему среди этого безлюдья отвести душу, накричавшись или наплясавшись до одури? Что?

Адамс выглянул за теплый край скалы. Все тихо. Разве что… Он вгляделся в такой уже привычный рисунок, мелькающий далеко впереди. Да, кажется, он изменился, стал еще быстрее, что ли? И над ним словно марево заклубилось. Странно. Складывалось впечатление, что над поляной что-то висит, нечто прозрачное, неосязаемое… И это нечто смотрело на Адамса! Он тряхнул головой и протер глаза. Нет, глаза здесь ни при чем, они практически ничего не видят. Тогда что там? Адамс вдруг закрыл глаза и вскрикнул. Открыл и снова закрыл. Так и есть, он видел сквозь веки! Видел только эту часть поля, вернее, то, что было над ней. Там клубились плотные, но совершенно прозрачные струи тумана. Их видеть было нельзя, а он видел. Впрочем, видел ли?

– Уходи прочь! – пришло оттуда. Нет, это были не слова, не мысли, не образы, нечто другое, то, что человеческий мозг воспринял именно таким странным образом. Адамс остался совершенно спокойным.

– Почему? – он спросил и почувствовал, что вопрос услышан.

– Потому, что я здесь живу, – донеслось в ответ. – Уходи. Следующего дня твой друг не переживет.

– Но почему я в безопасности?

– Ты тронут солнечным светом.

Под веками все исчезло, стало опять темно. Бенни открыл глаза и прищурился от света. Ничего. Все как всегда. С чего он взял, что с кем-то разговаривал? Бред! Он откинулся обратно и потянул затекшие от напряжения мышцы. Бред ли?! Почему он так уверен, что бессловесный диалог был? Может быть, довериться самому себе? А если это симптом начинающегося сумасшествия?! Господи, ну и задачка! Ладно, решать ее будем с помощью логики. Итак, Чарли здесь очень плохо. Так? Так. Есть вероятность, что ему завтра может стать еще хуже? Безусловно! Каков же вывод? Вывод один: в любом случае надо его переправлять на другой берег. Но это будет завтра, а сегодня очень хотелось спать. Адамс кинул рядом с Пульдисом рюкзак и стянул с него край одеяла. Будь что будет, подумалось Бенни, и он провалился в сон.

ГЛАВА 8
в которой Георг присутствует на лекции Храмовника и обнаруживает в себе странные способности.

Проквуст проснулся с ощущением начинающегося праздника. Давно он не испытывал ничего подобного, наверное, с детства, с дней своего рождения. Он не торопился открывать глаза: почему-то был уверен, что до подъема времени еще вполне достаточно. Он вспоминал о пережитых приключениях, прежней жизни, такой далекой теперь, почти нереальной, встрече с товарищами, походе через Свалку. Нахлынула память о погибшей по его вине девушке. Раньше он думал об этом случае более легкомысленно: дохов-пахарей Новая Цивилизация за людей не считала, так, безвольные куклы, биомашины для простейших работ. Но теперь он анализировал этот случай без всякого снисхождения к себе, раздумывал, почему же так много этих несчастных? Он-то, дрессер, знал, что дохов миллионы, если не десятки миллионов, неужели все они преступники? Например, та милая девушка, с которой он и его напарник забавлялись?

Проквуст долго размышлял над этим, потом подумал, как необыкновенно складывается его судьба: из зачуханного дрессера он превратился в избранника Рока! Эта мысль испугала своей претензией на исключительность, искра гордости сменилась озабоченностью и страхом. Георг давно уже не чувствовал прежней разудалой самоуверенности, просто до времени прятался от этих мыслей, избегал их, но сейчас, наедине с собой, он признавал, что всегда относился к себе как к человеку средних способностей и средних потребностей. И вдруг на краю планеты десятки людей утверждали, что в нем есть некий Дар! Но ведь сам он ничего не чувствовал! Да, некоторые уроки у него получались, но здесь, в Горной Стране, такие вещи получались почти у каждого; может, место здесь такое, так в чем тогда его заслуга? Проквуст прекрасно видел особое к себе отношение со стороны братьев, и теперь, когда он стал одним из них, ему стало особенно страшно не оправдать их ожиданий, обмануть их. Потом он вдруг подумал, что опытные и искушенные во всех этих чудесах люди вряд ли ошибаются: наверное, внутри у него действительно таится нечто особенное, очень нужное здесь качество или свойство. Но когда оно проявится, хватит ли у него сил соответствовать ему? Георг взволнованно сел на кровати и взглянул на часы, встроенные над дверным проемом. Еще целых сорок минут можно было спать, но он знал, что не уснет. Он встал и направился в ванную комнату. Везде было непривычно тихо и пусто.

– Привет, сосед! – Ян сладко потянулся в кровати.

Окончательно проснувшись, он с удивлением уставился на уже одетого и побритого Георга, сидящего на стуле возле своего стола.

– Волнуешься?

– Еще бы.

– Это хорошо. – Ян быстро оделся и направился к двери. – Подожди меня, я скоро вернусь и поговорим, до завтрака есть еще время.

Ян вернулся через полчаса.

– Георг, а ты почему на зарядку не ходишь?!

– А разве она есть?

– А как же! С завтрашнего утра начнешь. Теперь вот что. – Ян присел напротив Проквуста. – Мы после завтрака пойдем на занятия, и ты тоже. Ты вопросов там не задавай, ладно?

– Странная учеба, на которой нельзя спрашивать.

– Зря иронизируешь. На самом деле вопросы в нашей школе приветствуются, но только вопросы по существу.

– А может, я и задам такой вопрос, который вам всем, здешним, в голову просто не придет?!

Ян некоторое время всматривался в Георга. Он был в некотором замешательстве: можно было посмеяться над самоуверенностью пришельца, но нельзя было не признать, что логика в его словах была.

– Хорошо, не обижайся, это ведь только мой дружеский совет, – после долгой паузы отозвался Ян. – Я просто хотел тебе сказать, что тебе не все будет понятно…

– В таком случае, спасибо. – Георг примолк и задумчиво добавил: – А еще спасибо за терпение и такт. Я не должен так реагировать, извини.

Ян радостно заулыбался.

– Отлично! Пошли, перекусим. Да ты не торопись, сегодня я тебя со всеми ребятами перезнакомлю.

После завтрака Проквуст прошел вслед за студентами в большой зал – студенческую аудиторию. На этот раз она была ярко освещена, на дальней стене висела обыкновенная школьная доска и лежали кусочки мела. Это показалось таким неуместно-обыденным здесь, в краю магии и чудес, что Георг застыл, глядя на нее.

– Садись рядом! – сердито зашипел на него Ян, дернув за рукав.

За преподавательским столом сидел худощавый человек и листал толстенный фолиант, Проквуст почему-то подумал, что старинный. На голове учителя не было не волоска, она была до того гладкой, что отражала блики ламп.

– Кто это? – прошептал Георг.

– Валентин, Храмовник. Он к нам раз в месяц приходит преподавать, но зато занимается до самого вечера.

– Храмовник? – удивился Проквуст. – Первый раз слышу.

– Ну и темный ты! – изумленно глянул на него Ян. – Это же служители Белой горы! Представляешь, они каждый день с Монахом общаются!

– Ну и что?! Подумаешь! Вы все Монаха уважаете, пожалуйста, но ведь он не бог, чтобы ему поклоняться, он же просто человек?!

– Дурак ты! – вдруг категорично отрезал Ян. Потом беззлобно и снисходительно добавил: – И как только ты в нашу школу попал?

Постепенно все уселись и затихли. Человек поднял голову и снял очки.

– Рад вас всех видеть, братья мои, – начал приятным негромким голосом Валентин, – в том числе и вновь посвященных.

Все студенты, словно по команде, украдкой оглянулись на Георга. Он покраснел.

– Не смущайтесь, молодой человек, – глаза преподавателя, казалось, прожгли Георга насквозь. – Я разговаривал с Ректором, он объяснил вашу специфику. Ваша задача на всех моих занятиях – внимательно смотреть, запоминать, думать и копить вопросы, когда-нибудь вы на них найдете ответы.

Валентин встал и вышел из-за стола. На нем был длинный, почти до пят, черный плащ, с белым капюшоном за плечами. Движения его были плавными, даже вкрадчивыми, но за этим чувствовалась способность к моментальной концентрации. Во всяком случае, Проквуст увидел Валентина именно таким, и проникся к нему уважением. А преподаватель, оставив в покое Георга, вернулся к предмету занятий.

– Ян! – толкнул соседа Проквуст. – Какой предмет Валентин преподает?

– Предмет? – переспросил Ян и удивленно посмотрел на Георга. – Он просто учит тому, что знает.

Валентин между тем неспешно говорил у доски.

– …На прошлой лекции мы подробно говорили о сути времени в понимании Церкви Рока. Сегодня, молодые братья мои, мы сначала вспомним пройденное, а затем двинемся дальше. Итак, – Храмовник сделал паузу и оглядел аудиторию, – Мустафа, тебе слово, расскажи коротко, но по существу.

Из-за правого крайнего стола поднялся большой человек с темной, почти коричневой кожей. Он поудобнее встал и уверенно заговорил. Проквуст давно на него обратил внимание, но не решался расспросить о нем Яна.

– Наша Вселенная, в отличие от Первичного мира, обладает таким характерным свойством, как время. Мы пришли к выводу, что Вторичный мир, в том числе и наша Вселенная, – это прежде всего совокупность системных иерархий, объединенных единым замыслом. И каждая отдельно взятая группа систем или одна система имеют свою функциональную цель, «размазанную» в последовательность функциональных задач. В общем, как в классическом определении времени: время есть последовательная смена состояний…

– Хорошо, садись. – Валентин довольно прищурился. – А теперь продолжит Ян.

Проквуст почувствовал, как Ян от неожиданности вздрогнул и торопливо вскочил из-за стола. Начал он, чуть запинаясь, но потом заговорил бойко.

– Я бы сначала дополнил Мустафу очень важным тезисом…

– Дерзай.

– Дело в том, что ощущение времени – это прерогатива только живого.

– У нас все живое, как ты знаешь, – усмехнулся Храмовник. – Поясни подробнее.

– Я хотел сказать, что ощутить время можно только при наличии памяти.

– Хорошо, дополнение принято. Продолжай.

– Несовершенство Вторичного мира, – голос Яна окреп и стал уверенным, – его конечность и несовместимость с абсолютами любого калибра выражается строгой закономерностью: любая система Вторичного мира не может проявить все свои качества сразу или не в заданной последовательности. Проявление каждого штриха отдельной системы в определенный момент всегда вплетается в паутину межсистемных связей, в мозаику их взаимовлияний.

– Очень хорошо, Ян. Присаживайся. – Валентин заложил руки за спину и на секунду задумался. – Вы молодцы, все хорошо запомнили, но все равно считаю необходимым акцентировать ваше внимание на следующем: последовательность проявления функциональных задач (качеств) системы и есть время. При этом следует учесть, что чем выше иерархия той или иной системы, тем больше она связана с другими системами, и тем больше у нее качеств. Причинность во всей Вселенной должна иметь одинаковую скорость, поэтому время в различных по иерархическому положению системах должно быть различным. В простых иерархиях – медленное, а в высших – более быстрое.

Заметьте, что при этом каждая система имеет возможность перейти на более высокий уровень иерархии, увеличив количество своих функциональных задач (качеств), и тем самым получить право на ускорение своего времени. Примером могут служить дети. Ребенок – система молодая, не набравшая еще достаточного количества свойств и качеств, для него время – полноводная река без берегов, еле текущая ото дня ко дню. Для взрослого человека время стремительно, как рыба в горном ручье: дни неразличимы, недели мелькают, месяцы и годы бегут, и времени всегда не хватает. – Храмовник тяжко вздохнул. – Да, молодые люди, берегите свое время смолоду. Не искушайте свой Рок.

Валентин опять вздохнул и медленно направился к столу, устало сел. В этот момент Георг ощутил истинный возраст этого человека, его опыт, нажитый долгими годами, глубокие знания, бремя ответственности… Но это мгновение мелькнуло так быстро, что Проквуст тут же усомнился было ли оно, и даже тряхнул головой, сгоняя наваждение. Но тут же он заметил краткий и цепкий взгляд Храмовника в его сторону, и отвел глаза, когда их взгляды встретились.

– Братья мои! – вновь заговорил Валентин через некоторое время. – Прежде чем я перейду к новому материалу, давайте разомнемся. Вопрос: что больше, точка или окружность?

Валентин взял мел, начертил на доске круг и жирную точку, повернулся к студентам.

– Ну, кто смелый?

В зале поднялось несколько рук.

– Марк, тебе слово.

Через два человека от Яна из-за их стола поднялся невысокий блондин с веснушками по всему курносому лицу.

– Я думаю, что окружность больше точки.

– Обоснуй.

– Площадь точки гораздо меньше площади окружности.

– Ну, что ж, – кивнул Валентин, – согласен. А если поменять исходные условия: предположим, что точка, нарисованная на доске, это математическая точка. Марк, ты знаешь, что такое математическая точка?

– Да, это место в пространстве, не имеющее протяженности.

– Так кто же из них тогда больше? – Храмовник ткнул кусочком мела в рисунок и лукаво посмотрел на аудиторию.

– Я предполагаю, что результат прежний.

– Неверно, Марк, садись. Все думаем, думаем.

Зал притих. Некоторые что-то чертили в тетрадях. Проквуст тоже старательно перерисовал точку и окружность, но в голову ничего путного не приходило.

– Хорошо, даю наводящий вопрос: длина окружности конечна?

– Да! – послышалось из зала.

– Прекрасно, а почему? Ведь у нее нет ни начала, ни конца?

– Можно, я? – раздался голос рядом с Проквустом. Из-за стола поднялся высокий худой юноша.

– Что ж, Грай, попытай счастья.

– Я думаю, что окружность конечна, ведь когда мы ее измеряем, то начинаем с любой ее точки, и в этой же точке заканчиваем. Следовательно, линия окружности конечна и конечна площадь, которую она ограничивает.

– Молодец! – Храмовник довольно заулыбался. – Ты меня, как всегда, радуешь. Садись, Грай. – Валентин обвел взглядом аудиторию. – Считаю, что ответ Грая вполне исчерпывающий, – преподаватель сделал паузу, – но только на наводящий вопрос. Жду дальнейших гипотез.

Студенты тихо переговаривались между собой, но руку никто не тянул. В голове Георга возникла шальная мысль. Он так долго рассматривал в своей тетради точку и окружность, что они стали двоиться, а он в этот момент подумал о математической точке: как, например, она должна выглядеть. И вдруг он отчетливо понял, что никак, она же не имеет протяженности! Он не успел сообразить, какую глупость совершает, как его рука непроизвольно вылетела вверх. Это послужило мгновенным сигналом к полной тишине, одиннадцать пар глаз уставились на него. Храмовник застыл над преподавательским столом.

– Наш новый студент хочет высказаться? – Валентин широким жестом предложил Проквусту подняться. – Что ж, прошу.

– Простите, может быть, мне рано…

– Нет, не рано! – сурово отрезал Храмовник, и глаза его тут же стали сердитыми. – Если встал, то говори.

– Я подумал о точке,– нерешительно начал Проквуст. – О математической точке. Ведь она не имеет протяженности, поэтому не имеет ни начала, ни конца. Ее как бы и нет, но она есть. Мне пришла в голову сумасшедшая мысль, что математическую точку можно считать даже бесконечной. А вывод… – Георг запнулся, – вывод такой: математическую точку нельзя сравнивать с окружностью, потому что это совершенно несравнимые вещи.

Проквуст глубоко вздохнул и сел, вернее, рухнул на скамью. Зал по-прежнему безмолвствовал, только теперь все взоры были устремлены на Храмовника. А тот выпрямился и, скрестив руки за спиной, одобрительно посматривал на Георга.

– Браво, молодой человек! Вы совершенно правы, особенно в последнем своем выводе. С предположением, что математическая точка бесконечна, я согласиться не могу, но заметьте, – Валентин многозначительно ткнул в потолок указательным пальцем, – и опровергнуть не в состоянии. Поэтому копья ломать по этому поводу не будем. – Храмовник ненадолго задумался, потом вновь заговорил: – Каверзность сего упражнения состояла именно в том, что вам предложили сравнить несравнимое. Более того, парадоксы математической точки на этом не заканчиваются. Вот смотрите, – он нарисовал на доске прямую линию, – в одном из определений математической прямой говорится, что она состоит из бесконечного количества математических точек. И теоретически, в интересах обычной геометрии, это определение вполне подходит, но вот беда: математическая точка не имеет протяженности! А это значит, сколько таких точек друг к другу не прикладывай, линии не получится: ноль умножить на ноль – получится ноль! Выходит, что все прямые должны иметь толщину, а это уже не идеальная прямая, а линия, которая может иметь погрешности.

Храмовник закрыл книгу на столе, объявил перерыв и стремительно вышел. Студенты загалдели, повскакали с мест и обступили Проквуста.

«Ну, ты молодец», «я бы на это не решился», «здорово», «как ты додумался», – все эти возгласы, как и увесистые дружеские похлопывания, щедро выливались на пунцового от смущения героя дня. Перерыва пролетел незаметно.

А в это время Валентин сидел в кабинете Ректора и дул на горячий пар из кружки. Напротив него Норех, подперев сплетенными пальцами подбородок, задумчиво смотрел вдаль.

– Валентин, вы уверены, что новичок вас отсканировал?

– Не сомневаюсь в этом.

– Но такой Дар невозможно скрыть!

– Да, если знаешь о нем, а Проквуст ничего о себе не знает. И это удивительно! Он живет в сладком неведении относительно своих способностей, и поэтому совершенно свободен от переживаний по этому поводу. – Храмовник нагнулся и с удовольствием отхлебнул пахучий напиток. – И я уверен, что когда он время от времени пользуется тенью своего Дара, то делает это настолько естественно, как пьет воду. Вот он сегодня меня, Храмовника, просветил, как школяра!

В кабинете повисла тишина. Норех по-прежнему задумчиво смотрел в угол, напряженно о чем-то размышляя. Потом зашевелился и пристально поглядел на гостя.

– Валентин, вы не первый, кого удивил этот мальчик. Но ведь мы до сих пор не знаем сути его Дара! Это вопиющий случай, непонятный, пугающий.

– Монах уже объявил, что время перемен пришло. Георг только часть их. – Валентин встал. – Ну, ладно, спасибо за чай, мне пора к студентам. Увидимся еще. А с Георга глаз не спускайте…

Храмовник буднично зашел в зал и без малейшей паузы начал занятие.

– Итак, продолжим. Мы говорили с вами о времени. Давайте к нему и вернемся. – И он начал лекцию: – Говоря о времени, мы забыли упомянуть, что все без исключения участники системных связей зависят от него, все системы, относящиеся к Вторичному миру. И только Господь, стоящий и над, и вне, и внутри, может охватить все многообразие системно-временных связей Вторичного мира. Для него не существует прошлого, настоящего и будущего, он всю картину видит одновременно, если так можно выразиться. Более того, Господь способен вмешиваться в эти связи на любом этапе. Иначе и быть не может, ведь наш Бог всемогущ и всеведущ, Слава ему и его Року! – говоря это, Храмовник подошел к доске и вытер мокрой тряпкой рисунки. Потом сел за стол и продолжил: – Что же получается? Получается, что наша Церковь с полным на то правом может считать и считает, что история человечества неоднозначна, ее можно трактовать от прошлого до настоящего. Будущее совершенно определенно продолжает шкалу прошлого-настоящего. Впрочем, все это допустимо исключительно для наблюдателя, стоящего вне всей шкалы прошлого – настоящего – будущего, то есть вне времени. Кстати, для такого наблюдателя нет прошлого или будущего, так как шкала времен действует одновременно по всему своему спектру. Для наблюдателя есть только последовательность определенных процессов, вмешиваясь в которые, он вызывает изменения, проецируемые в одну из сторон. Вам все понятно?

Все молчали. Валентин выжидательно постоял, потом пожал плечами и опять заговорил.

– Итак, неоднозначность истории человека и всей планеты в целом заключается в возможности наблюдателя, стоящего вне времени, вносить коррективы в те или иные времена. При этом немедленные последствия коррекции проецируются от точки перемен по всей шкале вверх (если принять течение времени в будущее как плюс) вплоть до их затухания или до последнего мига «конца времен». То есть изменения (коррекции) логически допустимы, их вектор направлен в сторону будущего, и в соответствии с законами Вторичного мира они имеют начало и конец (даже если это «конец всех времен»). Но Вторичный мир, в котором исключены абсолюты, должен диктовать определенные правила игры даже собственным всемогущим создателям и властителям. Например, коррекция не должна превышать некий допустимый порог эффективности, то есть нужного корректору эффекта придется добиваться несколькими или целыми сериями вмешательств. В противном случае Вторичный мир просто развалится и Богу придется создавать его заново. А это неэкономично, Господь такого не терпит.

Напомним, что цели всех коррекций (от Бога, конечно) направлены к единому стратегическому замыслу: максимальному повышению эффективности Закона отражения. В этом случае все они должны быть прямо или косвенно связаны друг с другом, дополняя или подготавливая параллельные или последующие коррекции.

Следуя логической дедукции, изолированных, полностью локальных коррекций быть не может. Кроме того, скорее всего, цели коррекций очень редко достигаются одним касанием исторической ткани Вторичного мира. Коррекции должны иметь начало (начальные точки приложения), сценарий (заданную последовательность включения) и цель конкретной коррекции. Цели коррекций должны иметь двоякую природу: с одной стороны, они конечны при завершении конкретной коррекции, с другой, ее последствия должны прямо или косвенно служить стратегическому замыслу вмешательства извне. Схематично это можно изобразить следующим образом… – Валентин встал и, подойдя к доске, стал вычерчивать на ней какие-то стрелочки, звездочки.

– Ян! – Проквуст толкнул своего соседа локтем.

– Ты меня отвлекаешь!

– Да я быстро, – взмолился Георг. – Скажи только, о чем Валентин рассказывает, я ничего не понимаю. Слова знакомые, а общий смысл ускользает.

– Да я и сам здесь всего не понимаю, – горестно признался Ян. – Надеюсь, что пойму потом. Они-то, – он кивнул в сторону студентов, – кто по два, кто по три года здесь сидят, а я всего третий месяц. Уж не говоря о тебе.

Храмовник поставил жирную точку и обернулся к залу.

– Для нас, – начал он опять лекцию, – живущих внутри шкалы времен, коррекции практически не ощутимы, хотя в любой момент могут затронуть нас или наших близких. Возможно, отчасти именно подобные вмешательства прерывают чьи-то жизненные линии, резко изменяют судьбы, кого-то возносят, кого-то убивают. Человек, изначально обладающий определенной мерой свободы личности, располагает в той же мере автономностью собственного бытия и памяти. Поэтому, находясь вблизи от точки коррекции (и в пространстве, и во времени), он может и способен сохранить память, например, о внезапно погибших людях. Следовательно, коррекция не должна быть слишком явной. Впрочем, чаще всего такое впечатление вызывает у людей недоумение и досаду из-за пугающей необъяснимости, непредсказуемости происходящих событий. Особые нарекания вызывает так называемая несправедливость, хотя это всего лишь дополнительное свидетельство того, что если коррекции имеют место, то они проводятся с максимальной долей достоверности и естественности. Люди Новой Цивилизации называют это случайностью, а мы – Роком.

Хочу подчеркнуть прикладное значение сегодняшней лекции для Андре и Ливана, которым Господь вручил Дар прорицания. Помните, братья мои, что прорицатель считывает, слышит или видит фрагменты будущего, он фиксирует их и честно обнародует. Но бывает, что подходит время, а его прогнозы не сбываются. Будьте готовы к таким случаям и не теряйте веру в себя. Помните, что если в период прогноза коррекции не было, то он сбывается, если же коррекция была, то прогноз станет неверным. Чем короче временное расстояние прогноза, то есть от места нахождения на шкале времени прорицателя до точки или периода считывания, тем прогноз точнее, тем меньше его погрешность. Но дело в том, что предсказание для человека или группы людей, играющих в общей истории малозначимую роль, может оказаться точным даже при проведении коррекций, так как статистов и декорации изменения должны затрагивать в наименьшей степени. Только вот нынешние статисты, сами по себе серые и незаметные личности, могут быть предками важных и значительных потомков (все равно с каким знаком: плюсом или минусом). В этом случае коррекция может их затронуть, и значительно, вплоть до летального исхода.

Чем выше значимость и глобальность прогнозов, чем дальше отстоят во времени точки их считывания, тем большая величина погрешности их ожидает. Особенно это касается событий знаковых, мировых войн, глобальных катастроф, эпидемий, вариантов «конца света».

Предсказания прорицателей нельзя принимать как неизбежные или считать, что если часть прогнозов сбылись, то верны и все другие. Но это не значит, что на предсказания вовсе не надо обращать внимания. Напротив, исходя из вышеизложенного, мы должны отнести такие несбывшиеся прогнозы к числу вероятностных событий, которые имели место в истории, но ход которых был скорректирован, а следовательно, их не было! Извлекать уроки необходимо даже из несбывшегося.

Храмовник замолчал и задумчиво прошелся перед доской. Потом остановился и взглянул на зал.

– Мы уже говорили, что законы Вторичного мира диктуют определенные правила коррекций. Например, должен работать принцип разумной достаточности и оптимального минимума. Логика подсказывает, что чем проще и реже проводятся коррекции, тем выше эффект Закона отражения. Наивысшая его эффективность может быть достигнута в случае полного отсутствия коррекций. Это, так сказать, идеал, к которому человеческая цивилизация должна стремиться: отвечать всем Божиим чаяньям самостоятельно.