Текст книги "Шайкаци"

– Почему?

– Я думаю, Колодин найдет управу на Мрачную троицу. Как только… – слова, произнесенные с энтузиазмом, наткнулись на неожиданную заминку.

– Что? – насторожился Кир.

– Пиво кончилось, вот чего, – буркнул Ли.

Когда он вернулся, захмелевший Кир уже забыл о произошедшем диалоге. Ли буравил его с пьяной угрюмостью.

– Чего?

– Ты мог бы убить кого-то? – Ли будто выстрелил этой фразой.

Кир никак не мог понять, откуда родился этот вопрос.

– Ха-ха-ха, – малоосмысленно отреагировал он.

Ли вздрогнул, словно очнувшись.

– Ха-ха-ха, – отозвался и он, хотя в глазах его осталось прежнее выражение. Расслабление не наступило. – Но разве ты никогда не думал, что какую-то проблему можно решить, если бы кого-то просто не стало? Нет, скажу менее абстрактно: что если бы смерть одного предотвратила смерть многих?

Существенность этих слов проникла сквозь туман в голове Кира. Не зная ничего конкретно, он в страхе почувствовал, куда его тащит Ли. Что-то необратимое разверзалось впереди; пропасть, столь глубокая, что вслед за ним могла затянуть всю Шайкаци.

– Меня такой арифметике не учили, – враждебно сказал Кир.

– Разве? – растерялся Ли. – Не ей учат в армии? Лиши жизни врага, чтобы сохранить жизни твоих товарищей.

– Там, в основном, считают израсходованные патроны. – Ли молчал, чего-то не понимая. Тогда Кир спросил: – Зачем мне это?

– Во имя, во имя высшего блага, – заволновался Ли.

– Да мне насрать. Что это такое вообще, высшее благо?

– Это… это…

– Э! – раздраженно отмахнулся Кир. – Все, что нельзя описать тремя словами, можно смело выкидывать на помойку.

Ли подался к нему, пытаясь сказать что-то еще, но Кир, обретя непроницаемое выражение, перебил его.

– Ты же мне друг, Ли? – вкрадчиво спросил он. – Ты бы не стал предлагать своему другу сделать то, что может погубить его душу?

Испугавшись, Ли взялся за кружку и промолчал. Не имел желания продолжать тему и Кир.

Поздним вечером они возвращались, оставив случайные знакомства в дешевых номерах, где находили кратковременное продолжение многие встречи, случавшиеся в Апартаментах Камилло. По дороге домой они учили друг друга песням своего юношества. Оба были довольны общением, забыв о его деталях. Ли, всхлипнув без повода, заявил: «Кир, да ты просто святой!» – «Да, – торжественно согласился тот, – я святой, как куриный бульон с похмелья!».

В алькове неподалеку от входа в Порт они застали Саймо с девушкой. Та улыбнулась им, а они не наставали на приглашении к столу, остановившись лишь для приветствия. Но отчего-то командир посуровел с их появлением и тяжело посмотрел на Ли.

– Командир, ты чего, ты чего, на дюймовую трубу, что ли, сел?

– Следи за тем, что говоришь, – холодно произнес Саймо. – Мы тут не на дружеской посиделке.

– Ну да, на дружеской посиделке ты, кажется, вообще меня прикончить хотел, – обиженно напомнил Ли.

Его слова смягчили Саймо.

– Нет, Ли, не хотел. Я хотел, чтобы ты вел себя нормально. Как человек в мире, где от человека осталось немного.

Ли изучающе глядел ему в глаза, пока некое осмысление не достигло его. Он серьезно кивнул и, как гонимый, пошел прочь.

– Он сам решит, – бросил вдогонку Саймо.

Кир растеряно уставился на командира. Тот отвечал отстраненно-выжидающим взором, каким смотрят на приятного, но припозднившегося гостя.

– О чем вы? – непонимающе спросил Кир. – Кто решит?

– Ну конечно ты, Кир, – приязненно ответил Саймо. – Кто у нас спаситель Шайкаци? Только выбери так, чтобы все было хорошо, ладно?

Кир немного потоптался перед их столом, пока пьяная голова не качнулась к Порту. Следовало расспросить Ли завтра, смутно подумал он.

Однако шедшая своим чередом рутина быстро лишила это намерение вчерашней важности. Разминка, тренировка, боевая подготовка на симуляторе в тире, занятия с инструктором. Кир с трудом вспоминал, как может иначе проходить его жизнь, если не по распорядку «Первых людей». За ужином состоялось последнее обсуждение миссии перед завтрашним выходом. Впрочем, ценной информации не появилось.

Отпустив команду, Саймо задержал Кира и протестировал его на знание местности и отработанной днем тактики. Новобранец, серьезно отнесшийся к своим обязанности, справился почти без ошибок.

Пока длился экзамен, остальные успели разбрестись по своим компаниям, и Кир, заскучав, решил, что пора принять предложение жены Будера.

Жили они в отеле напротив Порта. Кир прошел через сумрачный холл, очерченный фонариками с проспекта, и поднялся по лестнице к единственному освещенному проему. Обитаемый этаж питал притащенный откуда-то аварийный генератор. Мягко горели у дверей бра, рассветая над коридором.

Кир нашел нужную комнату и постучался. Открыл ему один из отпрысков Будера, тут же восторженно уставившийся на кинжал. «Только если разрешит мама», – строго сказал разведчик. Но та все внимание уделила гостю. Всплеснув руками от радости, она, в забывшейся через минуту последовательности, возможно, в единую точку времени, выразила признательность за его прибытие, объявила об имевшихся в кухне блюдах, отцепила от вошедшего сыновей, что-то рассказала о семейных делах, передала какие-то слова Будера и, взяв за руку, проводила к столу.

Главу семейства Кир застал за чаепитием и, пережив атаку радушными предложениями, настоял на том, что лишь присоединится к этой скромной церемонии. Этим он страшно разочаровал жену Будера, указавшую на дурное влияние Саймо. Будер, продолжавший с улыбкой задумчиво кивать всему, что происходило, под ее строгим взглядом решительно согласился с обвинением.

Кир оглядел квартиру. Как-то удалось из этого выхолощенного помещения, предназначенного для тех, кто искал краткий приют после выхода из порта, создать уютное обиталище. Мысли его теплели, когда он отмечал признаки дома, заселенного с душой: от безделиц на полках до доносившегося с кухни запаха хранимого там огня.

– У вас уютно, – с удовольствием сказал Кир.

– Ну, конец света не повод отказаться от уюта, – строго отметила жена Будера.

Чайная беседа протекала по своему неспешному, умиротворяющему руслу. Кир расспрашивал их о прежних временах и до сих пор как открытие принимал ту идею, что Шайкаци когда-либо была местом, имеющим будущее. Он застал осколок, брошенный в космосе и зажатый ужасом, но местные знали, от чего этот осколок и старались вернуть утраченное. Здесь была любимая игровая площадка ребят Будера. Здесь был «Молочный бар Джо», куда многие любили ходить всей семьей. Была достойная работа, крепкая бригада и планы, связанные с этим портом. Официант, который знал, какое вино предпочитает Будер с женой.

Они избегали говорить, кто поселился на той площадке и кем теперь пировали неподалеку от «Молочного бара Джо». Как распались все планы, а работу сменило выживание. Где теперь было большинство тех людей, которых они знали. Казалось невозможным, что за пределами этого дома существует этот страшный мир. Но он ждал их – уже утром. Думая, что они захотят обсудить задание, и не желая слушать об этом, женщина оставила их. Она утихомирила детей и прошла в кухню. Выглянув на секунду, она показала Будеру некую бутылку, но тот коротко качнул головой – не перед выходом.

Кир по-прежнему находился во власти какого-то восторженного настроения.

– Я понимаю, почему ты одним из первых пошел против черты, – сказал он. – Тебе есть за что сражаться.

Будер посмотрел на него недоуменно, с трудом пробиваясь из их вечера к такой теме, но затем понял Кира. Умиротворенное выражение как бы застыло – гость заставил его задуматься.

– С одной стороны, я соглашусь с тобой: мне было ради чего идти. С другой стороны, что это значит? Что если бы тот день окончился хуже, я бы остался в Порту? Не подумал ни о ком другом? Пропивал бы дни в Апартаментах Камилло? Хочется верить, что нашлись бы другие причины идти за Саймо.

– Не хотел тебя обидеть, – смутился Кир, не желавший портить ему настроение.

– Ты не обидел, – поднял массивную руку Будер. Сомнения Кира расплющились об эту убедительную лапу. – Но принудил задать себе вопросы, ответы на которые могут быть неудобны. Поступил ли я благородно, выйдя против чудовищ? Конечно. Но оказался я благороден, потому что рядом семья? И если обратное – быть не благородным, то только они делают меня таким? И иначе я трус и эгоист? Не мы одни на этой войне. К ней приходили разными путями. У одних было кого защищать, но они долго не решались сражаться. У других никого не осталось, но они пошли вскоре после нас. Чтобы отомстить. Чтобы занять себе делом. Из любопытства. От скуки. Ты встречал Бардзо. Он подлый и жестокий человек. И все же: Бардзо благороден? Он опытный и храбрый разведчик и убивает чудовищ.

– Я Бардзо узнал мало. Но, видимо, он засранец, делающий хорошее дело.

– Но делает ли это из него хорошего человека? Взгляни на Саймо. Ты хочешь увидеть какую-то четко проиллюстрированную причину, почему он занимается тем, чем занимается? Ее нет. Целая жизнь подводит к тому, что в нужный момент ты встаешь и, рискуя жизнью, защищаешь других людей. Отец объясняет, что такое хорошо и что такое плохо. Мать учит с добротой относиться к другим людям. С друзьями понимаешь, что значит защищать тех, кто рядом, и полагаться на них. С первой любовью начинаешь больше ценить жизнь. Учителя дают голове ума, а нужные книги завещают уважать героев. Так вырастают благородные люди. Знаю, что Саймо родился на далекой планете, рано осиротел и очень упорно пробирался по жизни, все преодолевая и всего добиваясь сам. Он был нанят на Шайкаци незадолго до Калама. Он не успел обрести друзей и не имел семьи, которой бы лишился. Однако он первым поднялся и вышел против черты. Это сумма прожитого, и самое малое здесь может иметь такое же значение, как твои самые важные решения.

– Наверное, это верно и для тебя, – предположил Кир.

Будер, похоже, задал себе этот вопрос, но вслух не ответил.

– А для тебя? – вместо этого спросил он. – Как ты пришел к этому результату?

– Я выбраться отсюда хочу.

– Это всего лишь мечта, – отмахнулся Будер. – Мечтают все, но кто действует?

Настала очередь Кира покопаться в своих мотивах. Он искал в себе благородство, которое полагал в Будере и Саймо. Но с горечью признал:

– Знаешь, для меня это, наверное, не о других людях. Я вышел с вами против дракона, выйду завтра против… водопроводных труб, а позже отправлюсь на бой с бессмертным Мясным ангелом. Но все это зациклено на мне. Дорога только моя и неважно, кто сопровождает меня.

– Ты вовсе не так эгоистичен, раз размышляешь об этом, – заметил его мудрый товарищ.

– Считаешь? – в действительности, Кир мало прикладывал его слова к своим рассуждениям. Будер сейчас был просто причиной произносить их вслух. – Если так, то это от матери. Отец – честолюбивый человек, привыкший все держать под контролем. А она мягкая, нежная женщина. Похоже, она успела сделать несколько вялых мышц в сердце.

– Такие мышцы нужны, – одобрил Будер. – Для сострадания. Для тоски, без которой ты не поймешь, куда вернуться, чтобы попробовать сначала.

Что-то на этой фразе треснуло в душе Кира и нечто бесконечно горькое засаднило в ней.

– А-а, к черту, – враждебно закрылся он от этой рефлексии. – У нас завтра дело и неплохо было бы выспаться. Спасибо за чай, Будер. С тобой неплохо поболтать. Заставляешь выгрести из души кое-какое дерьмо. Если честно, когда я тебе первый раз увидел, подумал: ни хрена себе гора мяса. Голова казалась какой-то ненужной на этом фоне. А в ней веса больше, чем в теле.

– Спасибо, конечно, но я и есть гора мяса! – засмеялся Будер, схватив себя за живот. – Жизнь на сытных фермерских полях! С куском пирога с утра на реку! Солнце печет – хорошо! Хлещет дождь – весело! Потом к отцу, в гаражи, копаться с мастерами в комбайнах. А моя мать была учительницей, чрезвычайно умной женщиной. Благодаря ей кое-какая начинка в этом мясном пироге появилась, я надеюсь.

– Не сомневайся. – Они поднялись из-за стола. Жена Будера не услышала, как он уходит, и Кир попросил передать его благодарность. На прощание он сказал: – Увидимся на Центре. Идем чинить водопровод.

– Ты и правда полагаешь, что все будет так просто? Это же Шайкаци. Всегда будь готов, что все окажется хуже, чем ты ожидаешь.

Кто еще живет на Шайкаци

– Трубы имеют свойство загрязняться, – отвечал Ли. – Конечно, на Шайкаци автоматические системы очистки, но черт его знает, что с ними стало за это время. Может, половина роботов давно всплыла пузом кверху. Тогда вручную протокол гидродинамический или химической очистки, сгоним оставшихся роботов – очередной подвиг «Первых людей».

До Темной границы было уже не далеко: признаком этого было все более скудное убранство коридоров. Силуэты витрин и вывесок сменил глухой металл; на месте гостиниц, магазинов и ресторанов выстроился строгий ряд одинаковых дверей, ведущих в склады, мастерские, подсобки. Чтобы оживить обстановку, сотни метров стены были разрисованы граффити, прославляющими трудящихся. Посвятив фонарем, Кир разглядел несколько рисунков. Разбираясь в живописи хуже, чем в водопроводе, он не мог оценить усилия художников, но посчитал угловатые ряды рабочих, возводивших сияющую среди звезд Шайкаци, отсылкой к искусству времен какой-нибудь индустриальной революции.

– А я слышал, что оставшееся население может как минимум 3000 лет не беспокоиться о загрязнении, – припомнил Кир давний разговор с Ивко.

– Вот это осведомленность, – с уважением взглянул на него Ли. – Коллега, – они пожали руки. – Может не беспокоиться. Если система будет замкнутой. Но у нас куча протечек и километры труб, тянущихся в черте, где неизвестно, что с ними творится. Так что я не удивлюсь, если вода скоро начнет отдавать тухлятиной.

– А должна? – испугалась Райла.

– Конечно. Фильтры не меняются, роботы не чинятся, за системой никто не следит. Я, кстати, Ивору об этом говорил. Нам надо брать под контроль наш контур водоснабжения. Но это Ивор: завтра он видит, о послезавтра знает, о дальнейшем подозревает смутно. Пошумел одобрительно и забыл. Сколько он там уже грозится электричество на улицу подвести?

– У Ивора полно дел, – отметил Будер. – Уйма времени уходит только на то, чтобы скоординировать текущую работу, и он с этим справляется.

– Ага-ага. А еще на мечты о том, как бы сделать несчастной Шильнер-Вольнову. Серьезно, может, он влюбился в нее? Хотя если ему все-таки удастся подпалить ей задницу, я готов признать верховенство даже человека со столь извращенным вкусом.

– А мы можем совсем лишиться воды? – спросил Кир.

– Не, система состоит из множества замкнутых участков. Водопроводный лабиринт. В случае течи сегмент перекрывается и вода бежит по другому маршруту. Хотя если дыра большая, а автоматика предоставлена сама себе, то, как это бывает с техникой, могут возникнуть проблемы.

– То есть мы можем лишиться воды, – помрачнел Кир.

– Да нет. Когда летел к нам, не замечал кое-чего на карте? Астероиды там какие-нибудь? Возле нас ледяного крошева хватит на целый выводок Шайкаци.

– Значит, кофе по утрам я буду пить еще долго? – уточнила Райла.

– Всю жизнь, – обещал Ли. – В крайнем случае, перейдешь на воду, регенерированную из мочи и душевых сливов.

– Ли, сволочь, если не починишь водопровод, я в тебя все это волью нерегенерированным, – посулила Райла.

Кир заметил, как свет впереди вдруг неровно сгустился, как желтое, гнойное облако. Приближалась Темная граница, догадался он.

– Черта не опасная, – сказал Саймо. – Просто иди вперед и не волнуйся. Скоро это закончится.

Кир было решил, что это будет нечто едва уловимое, когда заметил, что свет стал скуднее, словно его загораживали неким полотнищем. Мерещились некие темные прожилки, шаг за шагом поедавшие все, что горело за пологом. В неуловимый момент свет впереди исчез вовсе.

Постепенно даже лампочки аварийной дорожки стали тускнеть. Темнота вокруг становилась насыщеннее, контрастнее. Свет будто нарисовали на полу мелом, но черточка за черточкой его затирали все больше. Он расцарапался, зарябил, сжался в точку и тоже пропал.

Киру стало не по себе. Шаги их зазвучали глуше, шорох одежд и стук оружия доносился замедленно. Темнота стала материальной, хилыми, но настойчивыми лапками хватала его за лицо, за руки, пыталась сбить с шага. И затормозила, сбила: сзади на него наткнулась Райла, прошипев нечто из какой-то далекой пещеры. Он услышал, как гулко, точно в огромном пространстве, она удаляется от него.

Страх поднялся в Кире, обнаружившего себя посереди неизвестности. Только напутствие командира заставляло его переставлять ноги, пробираясь сквозь мягкую, густую, осязаемую ночь. Морок проникал в мысли и они стали с трудом различимыми. Самые простые из них все с большим трудом преодолевали преграду, застывающую в разуме.

И тем ошеломительнее был взрыв сознания и света, ждавший Кира на следующем шагу. Он вдохнул, как утопающий, ошарашенно оглянулся, скользнув взглядом по печати на стене – квадрат, без штрихов. Сзади была тьма, но вовсе не такая настойчивая, вновь свободная и податливая, и где-то вдалеке привычно горели огоньки на полу. Как вычерченный во мраке грифелем возник Ли, спустя мгновение обретший сперва бледность, а потом и остальные цвета. Когда он вышел, глаза его были шальными, а шаг нервным – даже привычным людям было не по себе на Темной границе. Помотал головой Будер. Всегда задорный взгляд Райлы стал вымученным.

– Нормально? – осведомился у Кира поджидавший его Саймо.

– Мы в черте? – спросил Кир, еще плохо соображая.

– Кто знает? Возможно, на Шайкаци везде черта.

Мысль Кира, искавшая опору, задержалась на этой мысли.

– В каком смысле?

– Ну, есть мнение, что Шайкаци целиком оказалась в черте, – ответил Саймо, возобновляя путь. – И аномалии и чудовища всюду, просто не все мы видим. Может быть, до поры до времени. А что-то ты заметишь только в определенных обстоятельствах. В Комнате Майко тебя взорвет, если ты включишь даже простой фонарик.

– Майко – тот, кто выяснил это, – подсказал Ли. – Но рассказывали об этом открытии уже его друзья.

– В бачке унитаза неподалеку отсюда начинает бушевать водоворот, если подуть в него, – продолжал Саймо. – Я не знаю, зачем людям пришло в голову дуть туда. На Голубой улице кто-то поет по средам в одно и то же время. В театре «Дуб», если, стоя на сцене, говорить более четырех секунд, к тебе начнут приближаться призрачные твари, но исчезнут, стоит замолкнуть. Проверять, что будет, если настаивать на шуме, никто пока не стал. В апартаментах «Глазго» один телевизор продолжает показывать передачи последнего дня, в том числе те, которые стояли в программе после Калама. Новости молчат о произошедшем, хотя и рассказывают о запланированных событиях.

– Кстати, телевизор перестает показывать все это, если его вынести из комнаты, – добавил Будер. – Но есть предметы, которые сами являются чертой. Пару раз приходилось стирать печати, когда выяснялось, что проблема в некоей лампочке или диване, и достаточно выкинуть их подальше.

– Многие черты легко упустить, – говорил Саймо. – Не включив телевизор, не заговорив на сцене, не, кхм, подув в бачок. Во всех этих местах действует какой-то другой, искаженный закон природы. И насколько глубокими могут быть такие изменения? Прямо сейчас мы можем идти по поверхности, которая чуть прочнее или не такая серая, как прежде. Мы не замечаем этого, но это тоже черта. Плохие сны нам могут сниться, потому что наш дом стоит в еще одной проклятой зоне и нужно рисовать печать с кругом. Но мы не знаем, что принесло плохой сон.

– Быть может, все это – плохой сон, и мы все медленно умираем, валяясь в наших квартирах; и ты, Кир, едва ступив на станцию, упал и присоединился к нашему сну, – подхватил Будер. – Или это твоя личная иллюзия, а нас вовсе не существует. И, добравшись до сердца Шайкаци, ты очнешься, а вокруг будут развалины и трупы. – Желудок Кира неприятно сжало от этого предположения. – Кто-то говорит: мы наблюдаем лишь доли процента долей процента от сделанного чертой. Многое различается тонкими приборами. Но абсолютное большинство отклонений, хоть и существует, просто не пересекается с нами.

– Тогда, по крайней мере, мы можем об этом не беспокоиться, – решил Кир.

– Считаешь? – взглянул на него Будер. – Но знаешь ли ты, по каким законам живет то, что мы не видим? Пение на Голубой улице всегда начинается в одиннадцать тридцать три. А какие часы определяют жизнь за пределами наших чувств? И что начнется, когда там стрелка дойдет до одиннадцати тридцати трех? Будет это безобидная мелодия? Или все, что мы делаем сегодня, превратится в прах, когда настанет этот час?

Коридор впереди был развален. Шайкаци сотрясло в разгар работы, и теперь вокруг были брошены тележки, подъемники, инструменты, с которыми люди спешили из цеха в цех. Валялся захваченный из столовой поднос с едой, теперь сморщенной и засохшей. Кучами лежали различные запчасти, сваленные здесь разведчиками, потрошившими коробки в поисках чего-либо полезного. «Первые люди» миновали ворота, которые остались распахнутыми и обнажили тонувшие в темноте линии производства, новые коридоры, оборудованные рельсами и кранами, лестницы и груды мусора, в которые превратилась железные кровь и пот добывающей станции «Шайкаци».

Они прошли мимо небольшой закусочной для рабочих. За прилавком было вывешено меню, рассказывающее о былом ассортименте: в основном, лепешки с различными начинками. На жирных конфорках съежились куски теста. Мука смешалась с пылью. Край бумажного стаканчика с кофе навсегда пропитала пролившаяся капля.

На месте был и продавец. Его труп привалился к двери, ведущей в подсобку. Кто-то заботливо укрыл мертвеца белым покрывалом. Там, где была голова, краснели два пятна размером с ладонь – смерть нечто ужасное сделала с его глазами. Кроме этого цвета белизну нарушали крупицы чего-то желтого, вроде песка, рассыпанного также на полу возле двери. На прилавке была печать – круг, квадрат, одна штриховка.

– Привет, Баль, – поздоровался с трупом Саймо. – Спасибо за все.

Киру померещилось, будто тело под тканью шевельнулось – слишком мелко, чтобы быть уверенным. Также ему теперь казалось, что пятна крови слишком алые, чтобы считаться хотя бы вчерашними.

– Кто это?

– Баль готовил отличные лепешки, – обратился Саймо к добрым воспоминаниям. – Я тут перекусывал на обедах. Мы его и нашли после удара. Как я удивился, когда учуял запах теста и треск готовки! Баль был жив и здоров, представь себе. А ведь за Темную границу мы нескоро перебрались, все боялись. «О, привет!», – говорит. Обтер руки о фартук, здоровается. Я смотрю на развалины вокруг, слышу, как где-то вдали переругиваются томы, и думаю, не наставить ли мне на него пушку – явно аномалия. Мы уже такого насмотрелись… Нет, человек. К нему заходили томы, пока Райла не прикончила их матку, а он отбивался от них ножом. Мясо от них полно, муки еще мешками – питается своими лепешками. Спал на верхней полке на складе.

– Почему он здесь, раз вы его нашли? – удивился Кир.

– Так он отказался идти в Порт. Упрямый тип. Он эту лавку открыл на последние средства – большое было дело. Не хотел оставлять. «Что ты будешь тут делать?» – спрашиваю. Говорит: «Продолжу готовить лепешки». И продолжил. Знаешь, это даже вдохновляло. Посереди хаоса он занимался своим делом. Казавшимся бессмысленным, но уж точно не плохим делом.

– Это, Кир, кстати, тебе пример, – влез Ли. – Человек наслаждался деланием лепешек! – всплеском рук он возвел это в высокий ранг. – Мир навязывает тебе большие цели, но ты цени достигнутое. А ты все со спасением мира.

– Он амбициозный, – тоном, которым она будто бы вступалась за Кира, Райла лишь провоцировала. – Его ждут подвиги, а не лепешки.

– Амбициозность в мире, летящем в тартарары, это уже недалекость или еще недальновидность? – задумался Ли.

– Хочешь назвать меня недалеким, Ли? – уточнил Кир.

– Амбициозным, – лицо его сияло благорасположенностью.

Кир хмыкнул и вновь обратился к Саймо.

– Так что с ним случилось?

– Ты видел дверь в подсобку? Все дело в этом проходе. Баль стал меняться вскоре после нашего визита. Стал молчаливым, раздраженным. Изменился физически: глаза постоянно красные, будто он не высыпался. Я знал: он надеялся, что к нему после нас зачастят покупатели. Но никто из Порта специально не ходил сюда. Мы думали, в этом все дело. Скорее всего, отчасти так оно и было. Но потом мы обратили внимание на мелкие язвочки, появившиеся на его лице. Он отвечал: «Все в порядке». Я заметил, что он часто оглядывается на дверь. Я пошутил: «Кого-то ждешь?» Он очень странно посмотрел на меня – я как будто выдал его тайну. Спустя несколько дней, когда мы вновь проходили здесь, то увидели, что из глаза у него течет кровь. Он вновь сказал, что все в порядке. Но уже даже не глядел на нас – пялился только на дверь. Я спросил: «Баль, кто-то живет за этой дверью?» Он не отреагировал. Кожа вокруг глаз у него была сплошной раной. Мы, конечно, не собиралось просто оставить его. Дверь была заперта на ключ, к сожалению. Ключ он не отдал, говорить с ним было бесполезно. У нас было задание, и мы решили забрать его на обратном пути. Но, возвращаясь, мы увидели его возле открытой двери. Он стоял на пороге, а вокруг него бушевал песчаный ветер. Песок, как мошкара, облепил только его голову, выедая глаза. Баль вроде бы стоял твердо, но, как только мы подошли, он рухнул. Глаз не было, там уже мозги скоблило…

– Так что было за дверью? – спросил Кир.

– Пустыня, – ответил Саймо. – Бескрайняя пустыня, в которой дуют жестокие ветры.

– Он смотрел на нее, пока глаза ему выедало песчинками, но так и не решился ни на один шаг, – продекламировал Будер. – Если бы он брал в благодарность от людей хоть по крупице, то мог бы собрать вокруг себя пустыню, не сходя с места.

– А это откуда взялось? – изумленно уставился на него Ли. – Мы должны извлечь какой-то урок?

– Хорошо делаешь лепешки – делай свои чертовы лепешки и не заморачивайся, – подвела итог Райла.

– Спасибо, родная, – улыбнулся ей Ли. – Ты у нас одна прочно стоишь на земле.

– Между прочим, эти чертовы лепешки спасли мне жизнь, – сказал Саймо. – Я пошел проверить тот якобы не опасный закуток за логовом матки. Мы вроде там все почистили. Как же. – Он тронул плечо, где одежда скрывала побелевшую рытвину. – Помяло меня крепко. И когда я по стенке брел сюда, разлив прорву крови, единственное, о чем думал: скоро будет лавка Баля. Еще один-другой поворот. Пусть это будет последним, что я сделаю, но, если я еще раз успею попробовать его лепешку, это будет лучший из возможных концов. Не знаю, не сдался ли бы я за сотню метров до спасения, если бы не Баль. А в лавку как раз завернули наши ребята – они меня и дотащили до Порта.

– А давайте, когда вернемся из Библиотеки, откроем пекарню! – предложила Райла.

– Райла, давай не будем, – попросил Ли. – Я знаю, как ты готовишь. Разведчики предпочтут истечь кровью на пороге Порта возвращению к нашей пекарне.

– Я же говорила, эти булочки принесла подруга!

– Рассказывай теперь. О! – воскликнул Ли. – Обратите внимание налево: мы проходим склад, содержимое которого тоже радовало немало людей. Здесь хранился табак и наркота, – пояснил он Киру и, помрачнев, добавил: – А обитал тут Бородавка.

– Что за Бородавка? – спросил Кир, разглядывая печать на полу: треугольник, три штриховки.

– Да засел тут на складе, – сказал Саймо. – Никого не пускал. Сам здоровый, выходил встречать всегда с разводным ключом. Наши иногда наведывались сюда меняться: еду, алкоголь. Как-то с похмелья он Ли отдал целую упаковку дури за бутылку пива.

– За два следующих вечера я прожил прекрасную жизнь, – вздохнул Ли.

– К нему и девчонки из Апартаментов Камилло заглядывали. Склад – прямо королевский дворец.

– Бородовку не особо любили, – сообщил Ли. – Товар он бодяжил так, что пушеры из подворотни назвали бы его мразью. Легкие кровоточили. Один подох, захаркав половину «Трутня». Но Бородавка никого не заставлял брать это дерьмо. Как по мне, ставил точку в уже написанном предложении. Абсолютно механическая вещь.

– О, ты не прав, Ли! – зашумел голос Будера, как поднятая буря. – Так рассуждают те, кто считает: «Если не я, то кто-то другой». Это правда: всегда найдется кто-то другой, чтобы помочь сделать еще шаг в пропасть. Но я не могу оправдать ни одного из них. Никак человека не оправдывает то, что знамя его подлости может подхватить кто-то иной.

– Спасибо, Будер, твои цитаты из социальной рекламы, как всегда, заставляют задуматься, – вновь ошарашенно посмотрел на него Ли. – Но, честное слово, я не собирался забирать его бизнес.

– А почему Бородавка? – полюбопытствовал Кир.

– Она у него стала расти на подбородке, – ответил Саймо. – То есть мы подумали, что она у него всегда была, просто не обращали внимания. Бородавка и бородавка. Странная: как будто толстый волос вырос. И он рос дальше. Потом стало понятно: неладно что-то. Ветка с полмизинца проросла. А он рукой махал: «Да хрень какая-то». В Порту мы об этом поговорили и ходить к нему все перестали. Разведчики еще неделю ощупывали себя с ног до головы, бледнея от какого-нибудь прыща. Когда кто-то шел мимо, Бородавка выходил, тряс своими товарами. Но ему говорили: «Слушай, ты вылечись сперва». Потом ребята рассказали: палочка эта изменилась. Расщепилась, вроде бы даже меньше стала. Позже другие подтвердили: палочки нет, только блямба какая-то кожистая на подбородке разрослась. А дальше и мы его увидели. Он стоял в полутьме и не торопился выходить. Обычно пару слов проворчит. Не шевелился вообще. Ли зашел к нему – они немного общались.

– И сразу вышел, – угрюмо сказал Ли.

– Видимо, это был какой-то паразит, – продолжил Саймо. – Кожистой маской он растянулся по всему лицу. Можно было увидеть, что поверхность медленно пульсирует, как неторопливые глотки. Мы хотели отодрать его, но Бородавка заорал – глухо, сквозь эту мембрану. Не знаю, чем он дышал: глаза, рот, глаза – все было залеплено. Разделить их было уже невозможно: тварь с кожей попросту перемешалась.

– Руки у него мелко-мелко дрожали, – прошептала Райла.

– Да… – глухо отозвался Саймо. – Оно вдавилось в глазницы так, что явно уже проникло под череп.

– Что вы сделали? – негромко спросил Кир.

Саймо с кривой, горькой усмешкой посмотрел на него, чтобы ответить, но его перебил Будер, с каким-то равнодушным любопытством.

– А что бы ты сделал?

– Не знаю, – выдохнул Кир.

Райла вдруг резко обернулась к нему. Во взгляде ее читалось отвращение.

– А что ты тогда спрашиваешь, что мы сделали? Всего два варианта, и их ты и имел в виду. Всего два – нетрудно удержать в голове. Так что бы ты сделал? Убил или бросил? А, герой?