Текст книги "Шайкаци"

Кир обратился к ближайшему из своих товарищей, к Ли. Но в тот же момент эту карту мыслей заволокло тучей; лицо Ли стало недовольным.

– Взгляни лучше на них, – кивнул он на остальных. – Знаешь, что до сих пор нас поддерживает? Вот это простое движение: шаг, шаг, шаг. Вместо нас поставили кукол и никто не заметил перемены. Шайкаци нас раздавила. Спасти человечество на этой станции? Раскрыть все ее загадки? Шаг, шаг, шаг – это единственное, на что остались силы. И, на самом деле, это многое говорит в нашу пользу. Это меньшее, что у нас осталось. Для многих это наибольшее, что они имели.

Кир объял взором Будера. Пламя, заставлявшее стучать его сердце, отмерявшее шаги, дергалось, почти не горело, словно сырой туман, из тех, что завешивает глаза во время болезни, гасил его. Густой куст сознания пожух и обломался, став колючим.

– Он не умеет питаться ни от чего, кроме своей семьи, – печально сказал Ли.

– Это плохо? – спросил Кир, продолжая изучать Будера.

– Вероятно, это самое сытное блюдо, но, если ты собрался бороться за судьбу вселенной, тебе стоит быть готовым к диете. Он забыл о том, сколько всего может поддерживать силы в человеке.

– Ты голоден? – покосился на него Кир. – У тебя сегодня все аналогии связаны с едой.

– Голоден, – признал Ли.

Кир переместился к Райле. Ее линии мыслей горели ярко, но истончились и дрожали; здесь не осталось больших огней и все было в каком-то напряжении, ожидании.

– Она оскорблена, – отметил Ли. – Но дело не в этом. Она верила во столько хороших вещей, но ни одна не исполнилась. Она перестала верить в детские мечты, и теперь ей кажется, что она вовсе и не хочет, чтобы они исполнились. Она перестала верить, что когда-то посмотрит вдаль и ее взгляд не упрется в стену станции. Она перестала верить и в себя, потому что ничего из этого ей не удалось добиться. И даже командир, за которым она шла, чтобы исполнилась хотя бы месть, дал ей пощечину и теперь она не верит и в него. Не верит в то, что делает, и не верит в свои силы. Хотя куда они делись? Они живут в ней где-то.

Кир крикнул ей, чтобы она не сдавалась. В самой густой тьме – иди! Легким ветром поколебали ее мысли его усилия. Слишком плотной стала вокруг них атмосфера Шайкаци.

Он посмотрел на Саймо, желая, чтобы тот развеял его опасения, провел его мысль по твердому, освещенному пути, но вскрикнул, увидев его помыслы.

– Видишь, его уже нет, – со странной смесью печали и удовлетворения прокомментировал его взгляд Ли. – Он уже давно исчез. Теперь это идет наш командир и никого, кроме нашего командира. Я думаю, он знает, к чему мы движемся. Только он не повернет. Он ведь должен доделать свое чертово дело.

Сознание Саймо было отпечатано окостеневшими полосами. В нем не осталось живого, ищущего света. Лишь высохшая крона, сохранившая прежнюю форму. Кир отшатнулся умом от него. Последнее прибежище он мог найти – Ли. Тот, смирившись с тем, что теперь и его разум справедливо будет открыть, не отвернулся.

На мгновение Кира ослепило, словно луч фонаря ударил в глаза. Он сместил взор и увидел, что это была тонкая, изломанно прораставшая световая ветвь, тянущаяся к нему. Несколько таких свежих отростков выбиралось из расколотого, тускло светившегося ствола разума. Словно гнилой пень, на котором прижились новые побеги. Самые крепкие из них, ровные, налитые силой, указывали на Саймо и Райлу, и ничто не могло поколебать их; они готовы были напитать их сознания, но источенное основание не смогло бы выдержать этого желания. Более тонкий, но столь же крепкий отросток смотрел на Будера.

– Я заблудился в свое время, – сказал Ли. – Я и сейчас не знаю, куда мне идти. Но я могу видеть, куда идут мои друзья.

Кир задумался: а что насчет него? Тьма давила на его плечи; слишком многое она содержала в себе. Она хотела, чтобы он полз. И если бы не тот свет, которым делились идущие рядом, он бы, возможно, даже не знал, что здесь можно дышать – слишком густой она представлялась.

– А что я? – спросил Кир, недоумевая. – Я тоже обречен?

Ли перевел на него взгляд, казалось, охвативший нечто внушительное, большое.

– О, Кир, поэтому мы и прислушиваемся к тебе и идем за тобой, именно за тобой, – благоговейно сказал он. – Пусть я вижу, что ты не самый умный, не самый смелый, не самый хороший человек; и не самый плохой, конечно. Но я также вижу, как что-то всегда горит в тебе, яростное, как сердце звезды. Тебе говорят: «Невозможно» и, как свеча, все гаснет, кроме этой непокорной точки. Она несогласно живет, требуя: сюда невозможное! Ну наконец-то мы можем сесть пожрать! После этой черты голова плывет и желудок пустеет. Как будто головой наелся, а животом думал.

Кир только спустя секунду уловил перелом в монологе Ли. Не сразу он и понял, что меридианы идей, гудевших в его товарищах, погасли, и только перед его глазами остался их отпечаток. Собственные мысли истончились, иссохли, их стало почти невозможно схватить, не повредив. Тьма клочками рассеялась и они вступили в разрушенный коридор. Ураган, отогнувший стены и принесший множество обломков, пощадил забегаловку на углу, чья неоновая вывеска обещала на быстрый перекус. Лишь ее свет рассеивал ночь, привычную, кажущуюся после черты просторной.

– Мы с Будером проверяли ее во время тестового похода, – увлеченно пояснил Ли. – Там осталась кое-какая еда, аномалий мы не обнаружили.

Кир, хватая застрявшие на границе черты мысли, хотел спросить Ли о чем-то ускользающем, но не мог понять, о чем вообще был их диалог. Он нестерпимо ощущал, как рассыпаются построенные там фразы, и только беспомощно ловил отдельные сочетания и слова, из которых не мог построить целостного высказывания. В конце концов, он остался с одной мыслью: неплохо бы действительно перекусить.

Удивительные островки спокойствия этого затерянного царства, как вырванные из другой истории отрывки, попадались им в самых неожиданных местах.

В Висельном лесу, где все росло с потолка, странные пугливые существа нанесли им ложе из мягкой травы. Отряд еще не изучил дальнейший путь и поэтому вынужден был лучше познакомиться с этими, кажется, восторгавшимися человеком созданиями. Со всеми предосторожностями люди согласились позже на отдых; за первопроходцем Ли – все остальные. На травяной постели их силы чудесным образом восстановились и хорошее настроение не покидало затем много часов. Только Саймо, не коснувшись ложа, наблюдал за состоянием остальных поодаль и блекло улыбался их самочувствию.

Они вышли к палатке отшельника, обитавшего в этих землях с Калама. Грязные, трясущиеся, окровавленные после жестокой схватки с некими гибридами ската и краба, случившейся в мутных потоках, что размягчили даже стены станции, они едва не подстрелили вышедшего к ним аборигена. Но он говорил на понятном им языке и был приветлив. Отрешенный, он рассказал мало о своей жизни и опасностях вокруг, но угостил прекрасным тонизирующим чаем, который выращивал сам на чьем-то рыхлом животе, торчащем из пролома в полу.

А потом кошмары продолжались, и они думали: не снится ли все это? Глядя в стаканчик кофе, Кир пытался понять: тогда, много дней назад, под неоновой вывеской, в забегаловке, что спаслась каким-то чудом, несмотря на разруху вокруг, было ли настоящим то кофе, которое он пил точно так же, глядя в него и так же размышляя об иллюзорности происходящего? Или это еще только будет впереди, и думать о прахе времени он начал, вспоминая вот эту минуту? Воздух вокруг дрожал, словно реальность силилась не рассыпаться.

– Ты чего здесь лежишь? – спросила Мария, остановившись напротив. В руках ее была коробка с одеждой – видимо, была ее очередь заниматься стиркой.

Кир посмотрел наверх. Из поврежденной технической трубы вырывался горячий поток, вызывавший марево. Возле лица он становился теплым, и Кир лег сюда, чтобы сдувало его сон, но, похоже, все равно задремал. Он отставил стаканчик с остывшим кофе.

– Давай помогу, – предложил он, пытаясь вернуться к взаимодействию с реальностью.

– Это легко, – Мария подбросила коробку. – Ты на дежурстве? Тебе нельзя спать, – обеспокоилась она.

– Мне надо прогуляться, – пробормотал Кир, осознавая, что может подвести отряд. – Я разбужу кого-нибудь.

Мария молча поставила коробку. Может, ей не спалось и она была не против компании. Может, видела, что Киру действительно следует пройтись.

Он зашел в каморку, ставшую им прибежищем на эту ночь, и растолкал Ли.

– Посторожишь? – спросил он, когда взгляд того сфокусировался. – Мне надо к соседям, помочь кое с чем. Я за тебя следующую ночь.

– Кое с чем? – возмутился Ли, догадавшись, к кому именно собирался помочь Кир. – Ты охренел?

– Ли…

– Да иди, скройся уже!

Убедившись, что тот начал собираться, Кир поблагодарил его и вернулся к Марии. Кивком она пригласила к трудной работе и оценила его способность справиться с коробкой.

– Вы же за чертой остановились? – уточнил Кир. Она подтвердила. – Неудобно же.

Эта черта не была опасной, но имела странные свойства: время от времени, была ли в этом строгая периодичность, так и не стало понятно, она искажала пространство, не позволяя пройти через коридор.

– Зато туда вибрация не доходит. Мне неприятно, – поежилась Мария.

А это была черта, с которой жили на своей стоянке «Первые люди». По стенам протекала ощутимая волна, после чего станция вздрагивала, точно пытаясь сбросить это ощущение. Это нервировало, но, изучая маршруты впереди, «Первые люди» не могли полагаться на милость аномалии, своенравно перекрывающей проход к лагерю.

Коридор между стоянками был просторным, а свет не исчез. Можно было вспомнить, что до любого из поселений не более часа ходьбы. Неподалеку располагались цеха для сложных работ, где высококвалифицированные операторы контролировали деятельность сложных манипуляторов. Там можно было найти механизмы, которые бы легли в основу мощного оружия, но суровые аномалии не пропускали к ним. Омертвевшие на дороге машины ждали, когда тревогу снимут и они довезут сочленения, платы и прочие устройства до нужных лабораторий и производственных помещений. К цехам прилегали квартиры местных работников. Люди, казалось, не успели сюда заселиться. Они сгинули где-то по пути к точкам сбора или встретив гибель на одной из них. Единственное тело разведчики нашли в расправленной постели. Похоже, не найдя прохода к своим, этот человек вернулся домой, предпочтя покой открывшимся ужасам Шайкаци.

Они не говорили, пока шли. Освещенный коридор не ободрял их. Напротив, неубранная пыль и замершие машины создавали ощущение склепа, а покинутые квартиры были могилами, где даже прах истлел. Голос не желал нарушать эту вековую тишину. Такой и была Шайкаци большую часть времени, а жизнь приходила редкой гостьей в ее закоулки. Кир уже и забыл, что это первое, что он мог сказать о ней: мертвая станция.

Здесь легче думалось – ушедшие оставили простор для мыслей. Кир, близко ощущая ее сердце, единственное бьющееся тут, размышлял о ней, и она, выглядя смущенной, кажется, тоже думала о нем. За каждым поворотом дули ветры отчаянья, сдувавшие надежды, без которой становилось тяжело дышать. Но здесь, в освещенном коридоре, быть вместе не казалось бессмысленным, не казалось прахом; что-то затеплилось в Кире. Два сердца, бьющихся на кладбище, стукнули сильнее, объявляя жизнь.

Они попытались заговорить одновременно, смешав слова.

– Нет, ты первый, – настояла она. – Я не знаю, что я хотела сказать.

– Хорошо, я постараюсь быстро сделать этот разговор не таким неловким, – взялся Кир. – Так, по-моему, я хотел сказать, что мы давно с тобой не болтали… Знаешь, не по делу, типа, помочь тебе со стираным бельем, а просто, как-то узнавая друг друга.

– О-о, нет, – не согласилась с таким началом Мария. – Это подразумевает, что мы как будто по каким-то причинам должны были периодически вести беседы просто, как-то узнавая друг друга. Это здесь совершенно не нужно… Лучше расскажи об остальных. Ты вроде бы держишься, но они, по-моему, на грани.

– Они справятся, – верил Кир. – Мы тут все уже в той или иной степени как зомби. Нужно просто дойти. И дойдут. Тут собрались крутые люди. Меньшего, чем дойти, они не знают, – он поглядел на нее, проверяя, относится ли это и к ней. – Ты, кстати, тоже держишься.

– О, это другое, – покачала она головой. – Я просто не очень понимаю, в чем разница. На Шайкаци везде так. Когда случился Калам, мы тут все набрали в легкие черной, холодной… – она коснулась губы пальцем, ища следующее слово, но неуверенно закончила: – воды. Понимаешь, мы теперь не можем вдохнуть. И это совсем не важно, где задыхаться, это везде ужасно. Я зомби, – озорно посмотрела она в сторону Кира.

– Ты самый живой зо… Оп-па.

Повернув к лагерю тыловой группы, они замерли. Менее сотни метров отделяло их от стоянки, но пространство впереди стало непроходимым. Черта, подчиняясь своим внутренним установкам, словно через огромную линзу взглянула на окружающие стены и несколько раз их отразила. Они странно сворачивались к центру, предлагая бесконечное путешествие в другие измерения. Воздух превратился в плохо спеченное стекло, зернистое и искаженное. Потолок прогнулся, пол вздыбился. Все это повторялось несколько раз, как в калейдоскопе, большой картиной и несколькими симметрично расставленными малыми.

– Придется переждать, – резюмировал Кир. – Зайдем в квартиру? Присесть можно. – Мария кивнула.

Эта комната не знала, что на станции случился Калам. Вероятно, здесь на тот момент даже не было жителей: никаких фотографий и безделушек, голые стены; Кир проверил наугад шкаф – пусто, заглянул в душ – ни одной принадлежности.

– Кажется, ждали нашего заселения, – улыбнулся он. Мария, напряженно думая о чем-то, слабо ответила тем же. Кир отметил, что путешествие в глубины Шайкаци все-таки вытянуло из нее немало сил. Щеки впали, кожа стала серой, от губ отступила кровь. Она, посмотрев украдкой, заметила его тревожный взгляд, и мотнула головой, пытаясь сбросить эту мертвенную маску.

– Пора вздохнуть, – сказала она, вкладывая в улыбку больше энергии. – Ты так и будешь стоять с коробкой? – Кир, вспомнив ее прежнюю и почувствовав от этого легкость, поставил свой груз и сел наискосок от нее на угловой диван. – Вон там мы повесим портрет моего первого кота, – указала она на стену. – Я родилась на планете. Там были коты. Когда я улетала на учебу, я больше плакала от расставания с котом, чем с родителями. Вроде как с родителями принято расставаться, когда подрастаешь, а про котов меня никто не предупреждал. И дядя подарил мне его портрет. Я с ним так и таскалась все эти годы. Когда я улетала на Шайкаци, я опаздывала и оставила все: половину документов, кучу одежды, какие-то любимые вещи, которые всегда были со мной, но не забыла этот портрет. Кот был старым уже тогда, но я считаю, что он все еще жив, узнает меня и будет рад меня видеть. Это здорово, когда есть тот, кто искренне рад тебя видеть по возвращении. Это значит, ты была там не зря. Через три месяца должна была возвращаться с практики. Самое смешное, что я не помню, как его зовут. Я говорила, у меня плохая память на имена.

– Рик, – представился Кир.

– Кир, – осуждающе посмотрела на него Мария. – Не обманывай, я запомнила.

– Значит, это все-таки время узнать друг друга? – уточнил Кир.

– Не знаю… – размышляла Мария. – Тут это как будто не бессмысленно, – вторила она его ощущениям. – Как будто пригодится. Ну, словно мы даже не умрем в итоге.

– Помнится, обещал сводить тебя в ресторан, – как бы смущаясь, сказал Кир.

– А, – отмахнулась Мария. – Будем довольствоваться малым.

Кир поднялся, чтобы поискать что-либо малое в этом захолустье.

– Думаю, шампанского нам не приготовили, – прокомментировала его действия Мария.

– Смотри, что нашел, – объявил Кир. – Чашки. В кране наверняка есть вода. Мы уже близки к чему-то.

– К чаю без заварки? Давай же его сюда скорее!

Выяснилось, что администрация Шайкаци обеспечивала въезжающих сюда первой порцией чая и кофе, так что у них оказался неожиданный выбор. Кир поставил на стол наполненные чашки и сел рядом с Марией.

– Будем считать, что я позвал тебя на первое свидание, – поднял он заменитель шампанского.

– И сразу домой? – изумилась Мария. – Почему я согласилась, напомни?

– Мое неодолимое очарование.

– Ох…

Чашки звякнули. Тени Шайкци испуганно отскочили еще дальше.

– Как у вас проходит период ухаживания? – спросил Кир. – Я должен принести тушу чудовища?

– Для начала, – кивнула Мария.

– Жаль, забыл срубить головы дракона и левиафана, – невзначай похвастался подвигами Кир.

Мария гримасой показала, что она, как житель стоящей на Плутоне Оранжереи, не будет слишком восторгаться этими его подвигами.

– На самом деле, я думаю, знакомятся так же, как и везде. Как ты знакомился с девушками на своей планете?

– Знаешь, – со смешанным чувством вспомнил былое Кир, – на своей планете я был наглым типом, модным и на крутой тачке, – ностальгия грела его, но сам он себе казался отсюда, из забытой квартиры на Шайкаци, ничтожеством. – Так что мне достаточно было открыть рот, а девушка отвечала: «Я согласна».

– О, ты знакомился с ужасными девушками, – расстроилась Мария.

– Да я, наверное, и сам был так себе человеком, – признался Кир, с удивлением осознавая, где он теперь.

– Ну, ты проделал определенный путь, должна признать, – смерила его Мария. – Между Шайкаци и твоей мажорной молодостью ты где-то еще был?

– Я был в армии. Пошел сам, добровольно заключил контракт, но, судя по всему, особого смысла этот период не имел.

– Ну почему же? – не согласилась Мария. – Это привело тебя сюда, в конечном счете.

– Мария, – взял ее за руку Кир, – если бы не твое присутствие рядом, то такой смысл просто ужасен.

– Да знаешь, – мягко высвободила она руку, – даже с моим присутствием рядом это имеет ужасный смысл. Но я не к тому. Я имею в виду, что ты здесь стал лучше, чем был, ведь так? – она сверяла свои слова с его реакцией. – Цени это. – Ее глаза встречали его взгляд открыто, не сбиваясь пугливо в сторону. Выражение их оказалось внимательным, ласковым, имевшим в этой ласке силу и смелость. – Я тоже стала здесь сильнее, я знаю это. Это тоже поддерживает меня. Что, если я здесь все-таки не умру, в большом мире я смогу куда больше, чем смогла бы иначе.

Киру нечего было на это сказать. Он хотел вырываться с Шайкаци, теперь – вырвать и остальных, и не ценил дары станции.

– Мажорная молодость, армия. Ты как будто аристократ старых дней. Не собирался остепениться? Родители не подобрали тебе пару?

– К моменту отлета на Шайкаци женщины рядом со мной не было. Я стремился стать лучше. Лучше, чем отец, в первую очередь. Но привязанность может в этом помешать, как я считал.

– А, то есть, раз ты собирался пригласить меня куда-то, здесь ты лучшим стать не пытаешься? – подцепила его Мария.

– Наоборот. Просто, как ты и сказала, раньше я, по-видимому, встречал ужасных женщин. Но рядом с тобой я обязан быть лучшим, – довольный собой, сказал Кир.

– Хорошо, – оценила она.

– Моя очередь, – вступил Кир. – К началу этого путешествия у тебя был кто-то?

– Я так понимаю, это уже практический интерес, – с долей разочарования, быть может, наигранного, проговорила Мария.

– Это интерес, – аккуратно отозвался Кир.

– Сейчас не знаю, – вздохнула Мария. – Я с парнем поссорилась, он с горя ушел в разведку дня на три и с тех пор не возвращался уже две недели. Скорее всего, погиб, – равнодушие, с которым она произнесла это, поразило Кира. Пожалуй, это просто уже было очень далеко от того, где они сейчас находились. – До него у меня были такие, серьезные отношения по меркам Шайкаци, но он тоже погиб.

Как легко Мария сбегала от своих мертвых! Верно, она старалась сразу оставить их как можно дальше, иначе бы они забрали ее душу с собой.

– Этот мне особо не нравился и, наверное, мне просто стало одиноко, – между тем продолжала она. – Он нормальный был. Я не очень откровенно говорю? Я волнуюсь.

– Волнуешься?

– Конечно, волнуюсь, ты, посмотри, где мы! – изумленно воззрилась она на него. – На Шайкаци всегда есть, о чем волноваться. Вот мы ушли, а мою комнату может сожрать Багровое облако. Найду я потом свой любимый скальпель. У него розовая ручка, очень мне нравится.

Странная она была. И все же тепло, которое исходило от нее, было неодолимо. Кир чувствовал ее сердце, слабое, маленькое, запуганное, но которое отгоняло всю тьму Шайкаци от них. Он потянулся к ней, но на мгновение остановился от ее взгляда. Она не сразу согласилась. Она была строгой и тревожной. Она собиралась выскользнуть, видел он. Но потом она тоже услышала это биение, от которого буря утихала и уже кошмары становились на колени. Она вспомнила, насколько такие минуты редки на Шайкаци; взгляд ее вспыхнул, стал нежным, и она сама потянулась к нему. Жизнь должна была торжествовать. Жизнь хотя бы ненадолго должна была восторжествовать, соглашались они друг с другом. Должна была!..

Это была сладостная и горькая мысль. Они знали, особенно остро знали сейчас: смерть не отступила далеко от них.

…Кир не мог сдержать улыбку, завидев поджидающего его Ли.

– Ну? – сурово спросил тот, желая убедиться, что его жертва не была напрасной.

– Спи иди, – ласково предложил ему Кир.

Ли усмехнулся.

– Ладно, колись: Гаррет или Макимбо?

Кир, продолжавший улыбаться, молча похлопал его по плечу. Он не знал, как выразить благодарность, но хотел, чтобы Ли понимал: это рука друга. Тот фыркнул.

– Я уж додежурю. Падай к остальным.

– Спасибо, – отозвался Кир. Он знал, что не уснет, но хотел побыть и с остальными.

Ворчание Райлы, которую он случайно разбудил, было добрым. Храп Будера, полный силы, дарил надежду. Командир в своем тихом, чутком сне, казалось, изобретал тот самый план, который позволит их путешествию окончиться благополучно.

Неужели на Шайкаци можно было стать счастливым? Кир уже знал один из законов этого мира: до счастья можно дойти пешком. Значит, возможно.

Ураган продолжался. Сажу несло по коридору с ужасной скоростью. Выйти туда – значило задыхаться, не мочь раскрыть веки, едва переставлять ноги. Сухие безвкусные хлопья тут же залепляли рот, били по глазам. Запах давнишних пыли и пепла наполнял воющий воздух. Но им пришлось выйти.

Ураган стонал и вопил уже сутки. Они собрались все вместе обсудить планы, когда начался ветер. Ситуация стала серьезной слишком быстро, и они очутились в ловушке. Здесь не было припасов и не было воды. Без пушки Райлы они не могли пробить стены. Вернуться по ветру они тоже не могли – позади осталась гибельная черта, требовавшая предельной сосредоточенности. Саймо поднялся и скомандовал: «Надо идти. Просто надо идти».

Они шли против ветра, то жаловавшегося им, то рычавшего на них. Обмотав лица тряпками, чтобы защититься от хватающей их сажи и пропустив через колонну длинную веревку. Держались по двое: впереди Будер и Саймо, за ними Райла и Ли, Кир и Мария, замыкали Гаррет и Макимбо.

Они шли, с трудом веря в следующий шаг. Ураган должен был опрокинуть их, отшвырнуть, но как-то они вновь опускали ногу на пол. Увидеть других было невозможно, однако по натяжению под рукой можно было определить, что все держатся в цепи. Кир, ловя малейшее колебание веревки, связывал себя со всеми остальными и отчетливо ощущал касание Марии.

Буря не стихала. Может быть, это был конец света для Шайкаци? Какая-то черта все это время набирала в свои мехи прах, скапливавшийся на станции, чтобы теперь выдуть его и снести все, что осталось желающего жизни?

– Как ты? – крикнул Кир. Рот тут же пересох, на языке остался пыльный привкус. Кажется, она ответила, но ветер унес слова.

Жестокий поток не оставлял ничего, лишая их сил, толкая, отпихивая от стены и отбирая веревку. Они упрямо цеплялись. Иной мог найти в этом аллегорию жизни. Буря была нескончаемым страданием, желавшим слизать плоть с их костей, уложить в могилу, а затем унести и кости. Но Кир умел ценить жизнь и не мог признать такое сравнение справедливым.

Не видно было ничего. Тьма окончательно победила на Шайкаци. А ветер, похоже, не издавал звука – он засасывал все звуки, какие еще мог найти на станции, и с гулом они пропадали в отдаленной воронке.

Это буря длилась вечно. Кир не был уверен, что они сделали хоть шаг в последние минуты, часы, дни. Что они когда-либо находились вне этой бури. Проносясь по бесконечным коридорам Шайкаци, она возвращалась к ним вновь с прежней силой. Все невозвратимо были потеряны в ней. Что могло помочь им, что? Лишь эти бессильные мысли постепенно заменяли шаги.

Веревка дернулась; Кир среагировал прежде, чем осознал, что это порыв ветра поставил Марии подножку и она едва не упала. Но он уже держал ее, и, опираясь на него, она вернула равновесие.

Может быть, ничего уже не могло помочь им, но он будет пытаться. Он всегда будет пытаться. «Идем!» – крикнул он, отправляя свой зов гулять по опустевшим коридорам Шайкаци. Вместе они сделали еще шаг.

«Мы дойдем! – утверждал он, а ветер пытался запихнуть ему эти слова обратно в горло. – Мы вместе дойдем!» – Кир повернул лицо к буре, взывая к Саймо, который забыл, ради чего хотел дойти. «Мы вместе дойдем!» – напоминал он к Будеру, который забыл, сколько «вместе» вмещает его большое сердце. «Дойдем!», – звучало для Райлы, которая перестала в это верить. «Вместе!», – обещал он Ли, которому не нужно было иного. «Дойдем!» – благодарно обращался он к Гаррету и Макимбо, двум славным бойцам Оранжереи, помощь которых он не забудет. «Мы!» – выдыхаясь, говорил он Марии, потому что даже ему был нужен кто-то, чтобы направить шаг.

Когда никто не ответил, он понял, что вместе им не закончить это путешествие.

Была ли вообще его жизнь движением? Кажется, вчера он просто раскрыл глаза в бесконечной темноте, а перед его взором стали иногда появлялись огоньки. Иные могли обжечь его, ослепить его и он отмахивался от них руками. Все они проступали откуда-то и приближались к нему, создавая иллюзию того, что это он подходит к ним. Но в вечной пустоте он не имел способности двигаться.

Что же она такое? Он один в ней? Он ее создал? Что именно? Ничего. Кир обрек себя на неразрушимую гармонию, которую только он искажал. Они все пришли к этой великой гармонии, где были всемогущим центром. У него оставалось одно неодолимое могущество над ее законом. Власть спросить: «А что будет дальше?». Пока звучал этот вопрос, пустота жила ответом на него.

К их кострам приближались чудовища. Откуда они появлялись? «Первые люди» не шли по их следам. Чаще всего им оставалось только поскорее миновать опасные территории, приблизительно поставив свою печать. Это не нравилось Саймо, но они не могли себе позволить лишние задержки. Отряд был на грани истощения, психического и физического.

Черная фигура потянулась через перекресток и скрылась за углом. Словно резиновая кукла, невыразительно изображавшая приземистое и гибкое животное. Но в нем была живая плавность, пластичность охотника, не нашедшего в людях привычную добычу.

Длинное тело на могучих лапах, напоминавшее переплетение только что вытащенных из почвы корней, прошуршало, похожее движением на крокодила, по потолку. Его древесная голова была почти человеческой, но не обратила никакого внимания на сжавшихся путников.

В небесах, высоко пробитых в этажах мощью Клубка, летали изящные существа, точно феи с нежными крыльями, как у насекомого. Но рот их щерился мелкими острыми зубами, а каплеобразные темные глаза смотрели алчно, и растерзанные тушки на полу означали, что эти твари на охоте.

Шайкаци тянулась к ним из темноты лапами, каких прежде не видел человек, рычала голосами, что были страшнее слышанных когда-либо чудовищ, горели ее кровожадные глаза. Саймо сохранял выдержку, но все угрюмее размышлял над каждой такой встречей. Он знал, к чему это приведет. Его опасения исполнились – без вести пропал еще один отряд Оранжереи.

Может быть, их унесла куда-то та памятная буря? Монстр набрел на их погасший костер? Подошла бы тысяча причин. Следствие же было следующим: отряд, добравшийся до них спустя несколько дней, сообщил, что больше кочующие группы к ним не придут. Путь до них стал слишком опасным – слишком много черт нужно было пересечь, в которых оставалось рассчитывать только на удачу. Шильнер-Вольнова, как поделились разведчики, до последнего требовала, чтобы обеспечение «Первых людей» оставалось полноценным, но ее власть в Оранжерее все-таки не была безграничной. Под давлением командиров разведки она согласилась на изменения. Теперь припасы будут носить реже и оставлять их в одном месте, к которому «Первым людям» придется возвращаться самим.

Однако черты громоздились все плотнее. Усталые, издерганные, они имели куда меньше шансов добраться до припасов, чем свежие отряды – принести их. Саймо, чей голос иссушился, стал надтреснутым, объявил, что они, по возможности, будут обходиться самообеспечением.

Очередной коридор, казалось, вчера покинутый людьми, сменился отмеченной Каламом секцией. Когда-то Киру представлялись такие места более живыми, чем мертвые проспекты, на которых, видимо, даже крысам было тоскливо обитать. Словно эти обломки и искореженное железо – заготовки, из которых еще соорудят станцию. Но теперь он не видел в этих завалах надежды. Станцию растаскивали, оставляя в прошлом, не зная будущего.

Свалка перекрыла почти весь проход, оставив, чтобы пройти, только место под потолком. Оттуда пробивался дрожащий свет, слишком тусклый и пугливый, чтобы принадлежать лампам. Причудливые тени играли в его складках. Еще загадочнее был сбивчивый звук, который послышался, когда они приблизились: словно кто-то стучал множеством палок об пол, пытаясь бить в один момент всеми, но не справляясь с этим.

Они не знали этого закутка, но происходящее за завалом стоило прояснить. Кто-то бы из них просто свихнулся, останься они в неведении о таинственном представлении неподалеку; правило бдительности, конечно, не было отменено, но размылось, уступив необходимости продвигаться вперед как можно скорее, пока еще были силы. Шмыгнувшие под металлолом крысы подсказали, что здесь относительно безопасно.

Саймо и Ли полезли наверх. Звук, который заставлял вообразить необычайно ритмичный дождь на той стороне, позволил им вскарабкаться, не выдав себя. Наверху они замерли. Что-то открылось им, заставив ненадолго забыть об оставленных товарищах и собственном дыхании.

Бойцы терпеливо ждали. Будер залег чуть впереди с лучеметом, готовый отсечь преследование. Райла и Кир, почти беспомощные со своими ножами, выжидающе сидели у стены.

Рука Саймо поднялась. Не оборачиваясь, он показал два пальца и поманил. Будер должен был остаться. Завал был прочно свален, и двоим пришлось миновать только несколько шатких обломков, чтобы не выдать себя той стороне. Головы их поднялись над гребнем.