Текст книги "Шайкаци"

Мария зашивала рану на предплечье Райлы, когда на стоянку пришел Гаррет. Жестикулируя со странной размашистостью, он восторженно говорил:

– А мы поставили суп! Ох, какой суп! Не хотите отведать супа? В этом путешествии трудно без хорошего супа!

– Что за суп, Гаррет? – заинтересовался Саймо.

– Хороший суп, – пошел к нему Гаррет. – Использовали все, что нашли в округе. И там, и тут.

– Синий огурец, – сказала ему Мария, заставив своим взглядом остановиться.

Гаррет, потупившись, молчал с улыбкой.

– Синий огурец, – обратилась она к Саймо.

– Мария, ты окончательно рехнулась? – уточнил Ли. – Или еще будет стадия полномасштабных буйств?

– Синий огурец! – настойчиво она повторила она Гаррету.

Тот икнул и рассмеялся.

– Убей его, – пошипела Мария Райле, ошарашенно уставившейся на нее.

– Е!.. – выругался Ли, изумленный тем, как быстро исполняется его диагноз. Подскочил Кир, а Саймо и Будер потянулись к оружию.

– Убей его! – крикнула Мария. Райла, привязанная к ней тянущийся через рану ниткой, замешкалась.

Гаррет двинулся к ним, и над его улыбкой плескались безжизненные глаза. Мария бросилась на лежащую рядом пушку, сумев дотянутся до спускового рычага до того, как остальные схватили ее руку. Заряд вырвался из дернувшегося, как разбуженное животное, оружия и сердито осветил захламленный коридор, взорвавшись в отдалении. Гаррет отдернулся от обжигающего сгустка, оставив человеческую шкуру, как повешенную на невидимый крючок шубу. Из нее выскочила сморщенная тестообразная масса, прилипла к стене и, недовольно ворча, с неожиданным проворством убежал прочь.

Мария в облегчении выдохнула. Это был мимик, хорошо известный в Оранжерее, объяснила она. Существо старательно копирует человеческое поведение. Его фразы обоснованы моментом, формально выстроены и бессмыслицу оно сказать не может. Даже услышав сотню раз, как патрули обмениваются подобным паролем и откликом, оно остается не способным их воспроизвести.

– А Гаррет? – Саймо отвернулся от сброшенной плоти, поползшей к полу, как жир.

– Он жив. Мимик не принимает форму мертвых.

Позже настоящий Гаррет мрачно поведал:

– Мимик в свое время доставил нам массу неприятностей. Мы его так и не поймали. Не знаем, один он или выводок. Не знаем, учится ли со временем. Но с тех пор это входит в обязательный протокол безопасности. Кудрявое железо.

– Беззаботный день. О, по крайней мере, трое из нас люди, – без улыбки отозвался Ли.

Еще один скол на выдержке. Все меньше людских следов хранила история впереди отряда. Но, несмотря ни на что, им удавалось подбадривать друг друга. Эти коридоры, не знавшие человека многие дни, теперь изредка слышали его смех. От одного этого тьма отступала.

Саймо вел их твердо. Кир был уверен: без командира их отряд бы сгинул и, в конце концов, он обнаружил бы себя, идущим к Библиотеке в одиночестве. Когда на кого-нибудь накатывал приступ отчаянья, Саймо находил способ занять их: общее воспоминание, короткая разведка, мозговой штурм по поводу следующей черты. И оказывалось, что Шайкаци вовсе не властна над ними; они сами определяют, что брать от Шайкаци.

И все же положение «Первых людей» ухудшалось. Они не могли бы, спроси их, тут же указать причину, но каждый ощущал, словно отряд вступил в трясину, и шаги даются тяжелее и тяжелее. Одной причины и не было; лучше всего было сказать, что «Первые люди» попросту вымотались. Черты забирали все больше времени и все реже поддавались разгадке. «Первые люди» уже не были столь бдительны, как прежде. Они чудом проскочили черту, пытавшуюся, казалось, вырвать саму их душу. Отряд Оранжереи прорывался через другое опасное место и затем зализывал несколько дней раны.

«Доиграемся», – шепнула под нос Райла, выбравшись из навязчивых зарослей и снимая с себя последнюю колючку. Кир придержал для нее ветки и пошел рядом. Они пытались найти обходной путь, в очередной раз попав в окружение аномалий. Изученная ими черта вызывала ужасное головокружение, тошноту и человек бессильно падал задолго до ее окончания, рискуя захлебнуться в извержениях желудка.

Впереди несколько этажей свалились один на другой, вымостив долгий спуск к грузовой инфраструктуре почти у самого дна станции, где к ее корпусу крепились фермы гравитационных установок. Остальные ждали их внизу.

– Как думаешь, сколько мы еще будем идти? – спросила Райла.

– Если дойти до ближайшего лифта, подняться на этаж со входом в Библиотеку и дойти до него по прямой, то не больше часа, – ответил Кир, недавно смотревший карту. – Это если мы решим заскочить куда-нибудь выпить кофе.

– Так быстро? – поразилась она. – Я уже и забыла, какая станция маленькая.

– А знаешь, это верно не только для Шайкаци, – какое-то вдохновение охватило Кира. – Там, за ее пределами, огромный мир. И сколько путей нами исхожено к концу жизни? Несколько заученных маршрутов. Редко кто готов ступить на дорогу, которой никто не пользовался. Но благодаря им мы и научились всему, что знаем. А ведь если каждому человеку в конце его жизни показать, как мало отделяло его от мечты, это заставило бы его разрыдаться. Открылось бы, что он мог на своих двоих дойти до своего счастья.

– Ты такой офигенный, Кир, – насмешливо посмотрела на него Райла. – Что ты еще делаешь на нашей убогой станции? – она посмотрела на далекий огонек впереди и пробормотала: – Опять костер развели. Где они постоянно что-нибудь такое находят?

В разваленном тоннеле, тускло освященном с отдаленных этажей, этот огонек оказывал гипнотическое воздействие. Райла даже подалась вперед, словно хотела укусить его. Кир сам испытал похожую тягу. Этот свет значил редкое здесь знание: им есть, к кому идти.

Стены по мере их спуска поднимались все выше. Шайкаци словно ладонями направляла путников. Это была забота тюремщицы. Вздрогнув, Райла судорожно нашарила на шее цепочку и вытянула брелок. С облегчением она взглянула на эмблему группы, которая была ей не нужна.

– Когда выберусь, – дыхание ее сбилось, – пойду на концерт. Не этих, конечно.

– Да, ты говорила, – без интереса напомнил Кир, не отрываясь от маяка впереди. Взгляд его падал на этот свет. Он подумал, что прежде был очень неразборчив в выборе своего пути. Прав ли он был, оставив дом? Прав ли он был, придя в Порт, а не в Оранжерею? Прав ли он был всегда до сих пор? А ведь хотел он, по сути, совсем немного: чуть света, который мог взять с собой, чтобы разгонять неохватную тьму.

– А перед этим, – голос ее как будто передавил рыдание, – я долго буду стоять снаружи. Я буду смотреть на горизонт. Где все будет можно.

– Ты говорила, – бесцветным голосом сказал Кир. Постепенно вокруг них сгущалась тьма. Только огонек света остался для них ориентиром. Стены начали наливаться чернотой; ночь наступала сзади, пожирая то, что существовало, и преследуя их.

Кир почувствовал, как его память начала ломаться. Зачем он ушел из армии? Прав ли был, полетев домой, а не на Шайкаци? Всегда ли он был не прав до сих пор?

– А ты знаешь! – закричала Райла. – А ты знаешь, это ужасно, что они делают такие пробки в бутылках для кетчупа! Их приходится отрывать зубами, меня это так бесит! А вот эти, эти… шелестящие штуки, которые, которые висят на входе в то заведение. Это то, что выводит меня из себя! Ей не стоило выеживатсья с этими кроссовками, нет.

Кир молчал. Вправо? Не вправо? Как он пришел к этому? Вправо. Как он пришел к этому? Шаг сбился, он все еще шел вперед.

– Я… – запиналась Райла. – Я, наверное, хочу… Я, наверное, хотела… – каждая ее реплика теперь не имела конца, словно падая в пустоту.

Кир захохотал. Огромное счастье стремительно разрасталось в нем. Это огонек раздувался у него душе, разнося его по всей вселенной, не имеющего границ, могущественного, танцующего и смеющегося.

Ужасный вопль вырвался из горла Райлы. Пытаясь выдрать его, она схватила себя за шею и рванула руку. С треском цепочка оторвалась; она свешивалась из трясущегося кулака девушки, удерживая ее подростковый брелок, едва освещенный. Но она увидела его. И замерла.

– Коробейник подарил мне этот брелок, – удивленно сказала она. – Зачем? Разве мне нужно было это прошлое?

Кир стоял рядом. Вокруг имени Коробейник собралось все, что было наиболее важным сейчас, разбитые остатки того, что делало его прежний путь понятным, различимым.

– Саймо, – сказал он, повернувшись к ней.

– Ли, – продолжила Райла.

– Будер, – закончил Кир. – Мы оставили их в ярко освещенной комнате для технического персонала. Мы не увидели бы их костер отсюда.

– Кир… – прошептала Райла, глядя куда-то ему за спину. Она крепко стиснула брелок и в глазах ее выступили слезы.

Кир не стал выяснять, что предстало перед ее взором. Он кинулся к ней, увлек за собой на пол и потащил к стене, которой никак не мог различить. В действительности, он не знал, где искать спасения. Они ползли по смятому полу, перемешанным трубам и кабелям, наткнулись на возвышение, которое, боясь поднять головы, посчитали стеной и поползли вдоль нее прочь от хищнического маяка. Но едва они избрали это направление, две трубы, сплюснутые друг о друга, разнялись и распахнули под ними бездну.

Они ударились о поверхность, не сразу поняв, что та пропустила их. Это оказалась какая-то жидкость. Кир мгновенно сообразил, что Райла, проведя всю жизнь на космических станциях, наверняка не умеет плавать, и схватил ее крепче. Когда она забилась в панике, он был к этому готов, кое-как сумел поднять ее над поверхностью и крикнул успокоиться. Девушка притихла.

Они огляделись. Света почти не было, но кое-что разглядеть удавалось. Видимо, вода натекла из разрушенного трубопровода. Сдавленные перекрытия и стены создали здесь просторный бассейн, в котором плавали куски каких-нибудь изоляционных материалов, утеплителей и обломки мебели.

Кир подтянул ее к полузатопленной скамье и указал держаться. Она замотала головой, боясь отпустить его; пришлось отдирать ее руки. Райла, едва не затопив себя, пока хваталась поудобнее, все же замерла над водой.

Положение их однако оставалось трудным. Собранный из развалин потолок, хотя и имел множество щелей, находился слишком высоко. Дальше нескольких метров ничего не было видно. Они различали ближайшую к ним стену, кроме нее же повсюду, сонно колеблясь от их движений, лежало темное море. Оно могло без края разливаться на Шайкаци.

– Я это видела, – дрожа, зашептала Райла. – Я знала, что обречена.

– Тише, тише, – успокаивал ее Кир, пытаясь вытащить застрявший фонарь из мокрого кармана.

– Вокруг меня чернильное море, а я стою на острове, – срывающимся голосом продолжала она, не слыша его. – И хотя это море, я почему-то не вижу его горизонта. А вода все поднимается, поднимается, и я знаю, что мой остров скоро затонет. Он уже совсем маленький. И я умру, – она всхлипнула. – Я ведь не могу плыть. Я ведь не знаю ничего.

– Тише, – сказал Кир. Ему показалось, что какой-то звук эхом донесся до них.

– Вокруг есть острова, – сосредоточенно, выстраивая картину, говорила Райла. – Думаю, я видела их, – казалось, она только что открывала для себя этот пейзаж. – Вокруг есть острова, но почему же я пыталась добраться до них? Почему я не пыталась?

Крутая волна дотянулась до них. Кир резко развернулся, взял Райлу за плечи и утянул ее под воду. Она отбивалась от него, но он не выпускал ее. Возможно, она не успела вдохнуть, однако они не должны были подняться.

Водяная стена накатила на них, сильно оттолкнув. Тусклые воды осветились чем-то, и Кир увидел нечто темное, шершавое и крутобокое, повернувшее недалеко от них. Свет отдалился, оставив их в тихой, пробужденно ходившей массе. Кир хотел выждать дольше, но вялые движения Райлы показали, что она сейчас задохнется.

Они всплыли. Как-то в руке Кира возник фонарик. Он быстро ощупал лучом пространство вокруг. Еще одна стена была неподалеку. Перекрытия свалились там неровным склоном, до первого уступа которого, похоже, можно было дотянуться. Райла была обессилена, и Кир в страхе подумал, что она уже не сможет забраться. Возможно, она нахлебалась воды и теперь едва оставалась в сознании. И все же, слушая его настойчивый голос, непослушными руками девушка уцепилась за край; второй взялась за какую-то изогнутую железку. «Ты сегодня не умрешь, – стиснув зубы, говорил он, глядя как к ним подбирается новая, тугая и более быстрая волна. – Пытайся, Райла, борись!»

Все, что оставалось в ней, она сосредоточила в своих руках. Подтянулась, с трудом, не имея сил, но, слыша свое имя, вспомнив себя, упрямо не желая признавать слабость. И этот надрыв, означавший борьбу, прорвал слой запутанной тины и какой-то грязи, почти задушивший ее, и та энергия, что не уходила из нее, вошла в сердце. Она рявкнула, забросила тело наверх; тут же вскочила и помогла Киру. Бросила взгляд во тьму, где что-то очерчивалось, огромное, прущее на них. Это не напугало Райлу, а вызвало презрение к себе. Всего лишь монстр. Она зарычала с досады, потому что ее оружие осталось где-то в воде.

Они не заметили, как оказались наверху. В то время как Кир не мог представить, что способен подняться, Райла вскочила и в ярости топнула ногой.

– Пушка!

В интонациях девушки Кир заподозрил намерение прыгать вниз в поисках утонувшей «Леди» и заворочался, чтобы остановить ее. В этот момент из провала раздался гулкий удар, напомнивший, что монстр все еще близко. Это отрезвило Райлу и подняло Кира на ноги. Один из них должен был избежать гипноза и заметить, когда другой поведет обоих в ловушку.

– Не поднимай голову, – сказал он ей и взял за руку. Она кивнула.

Огня впереди не было, но тоннель шатался, выдавая близость чудища. Оно бушевало внизу, упустив добычу. Кир запнулся, и Райла помогла ему подняться. Они бежали, прыгая через трубы и обломки. В технический коридор ввалились, споткнувшись на пороге и вместе свалившись на колени. Изможденный Кир с облегчением принял свое падение, но Райла потащила его дальше.

На стоянке Кир рухнул на пол, задыхаясь и отмахиваясь от обеспокоенных вопросов. Девушка, искаженная яростью, подошла к Саймо.

– Это так мы теперь проверяем черты! – толкнула она его. – А? – То, что она пережила, пульсирующим горящим комком пытало ее. Обида, злость, разочарование – все это должно было извергнуться, а монстр, которому это было предназначено, остался позади, отняв у нее оружие.

Саймо холодно промолчал и Райла попыталась толкнуть его вновь. Командир схватил ее запястья, а когда она попыталась ударить его ногой, отшвырнул ее от себя, отчего она упала. Он надвинулся на нее, и Райла, кипящая Райла, сжалась под его взглядом, лавиной скатывающимся на ее ярость. Саймо должен был сказать одну фразу, наверное, сердито, но спокойно и твердо, как он умел. «Успокойся. А ты, Кир, рассказывай». И Кир приготовился рассказывать, как будто это уже случилось.

Однако сдержанность Саймо треснула, что-то блеснуло во взгляде, как на тающем льду. Полу-оскал испортил его, создав уничижительную гримасу, и даже Будер поднялся, опасаясь дальнейшего. Саймо наорал на нее. Коротко, но несдержанно. Раскрасневшись от стыда и гнева, Райла выслушала его, не сказав ни слова. Потом, когда все-таки был задан вопрос, негромким, ровным голосом она рассказала, с чем они столкнулись. Он был их командиром и они должны были дойти до Библиотеки. Она помнила.

Взяв Ли и Будера, Саймо ушел изучать обнаруженную черту. Кир видел по потерянному, почти испуганному лицу Ли, что тот не заговорит с командиром о произошедшем; и видел по Будеру, который напоминал быка, чьи бока, как мехи, раздуваются перед схваткой, что он не оставит произошедшее без обсуждения. Кир тяжело и сумрачно размышлял о состоянии Саймо. Райла отдыхала, внешне оставаясь безмятежной. Вдруг она подскочила, стала искать что-то по карманам.

– Брелок потеряла, – сказала она без особой грусти. Подняла взгляд на Кира. – Я ведь однажды его уже теряла. Оставила в квартире, где мы… – ей не хотелось вспоминать произошедшее с ее спутником. – Не стала я его искать. Но, видимо, Коробейник тоже любитель этой мудацкой группы.

– Райла…

– Забей, – отказалась Райла, что-то решившая для себя. И от этого ей было горестно. – Нам всем тяжело. Надо просто дойти. Час по прямой, да? – усмехнулась девушка.

– Это если с остановкой на кофе.

Бесконечны ли коридоры Шайкаци? Да, бесконечны. Вечная ли это жизнь? Не это нужный вопрос. Там лгут, где обещают за что-то вечную жизнь. Вопрос в том, что делать, чтобы обрести вот эту самую секунду. Вот это мельчайшее мгновение. Только оно есть на самом деле, только оно ценно, когда конца нет. Как его обрести?

То, что нашел Кир на Шайкаци, помогало все точнее заметить, где он находится сейчас. Ту ошеломляющую пустоту под ногами, в которой был только он. В которую он погружал пройденное и из которой он извлекал предстоящее. Еще небольшое усилие и он мог оставить эту работу. Мог ли он упасть в пустоту? Нет. Ни упасть, ни взлететь, ни даже просто находиться – это было ничего.

Огонек вспыхнул, сминая бумажку и возвращая новую форму. Кир обжег пальцы и уронил клочок, спасшийся белым уголком, покалеченный. Зажглась новая бумажка.

Было время его дежурства; команда спала. В последние дни им пришлось особенно трудно. Какая-то тварь, издававшая визг, который обжигал мозг, преследовала их во всех коридорах, сбивая разговоры, срезая сны, отвлекая от изучения аномалий. Она исчезла сама, внезапно оставив их в покое накануне.

«Первые люди», истощенные ей и раздражительные, готовы были рухнуть в сон немедленно. Саймо организовал их и остался на вахту. В эти дни он едва сохранил в отряде дисциплину, заставляя бойцов бриться, принимать душ, поддерживать в порядке оружие – они были готовы отказаться от всего, возненавидев прерываемую резкими визгами рутину. Даже Будер, впадавший во все большую апатию, словно его отключили от питавшей его батареи, не подавал примера.

Райла больше не была той яростной фурией, к которой они привыкли. Она тлела, шипела, с ее языка могла слететь искра. Это была потухшая, захворавшая Райла; у нее одной осталось мало сил, чтобы гореть так же ярко. Поднять ее пушку не сумели – чудище не позволило. У Оранжереи заказали что-нибудь взамен, но надежд на это не питали. Саймо передал Райле свой шокер, оставшись с ножом.

«Первые люди» еще плохо изучили окрестности и не знали, насколько безопасный коридор занимают для ночлега, но больше не могли откладывать привал. Один проход перекрывали развалины, через которые, как они надеялись, ничто не проникнет к ним. Сужающийся проход с другой стороны они перегородили ящиками, пять из которых были наполнены не нужным теперь хламом и обломками, а шестой остался пустым, чтобы его легко можно было выбить и отступить.

Тихий стук раздался от этого ящика. Три быстрых и три с паузами. Кир поднялся и пошел к баррикаде. Освободив проход, он по силуэту узнал Марию.

– Вы чего тут? – рассержено зашептала она. – Я проснулась, а у вас свет то вспыхивает, то гаснет, то вспыхивает…

Кир поджог листик, прервав ее. В дергающемся свете он увидел ее исхудавшее лицо; губы ее сжались и побледнели. Отряд Оранжереи преследовавший их монстр мучил не меньше. Глаза, все так же беззащитные перед тьмой, насыщались корчащимся огнем, и ее взгляд осторожно коснулся собеседника.

Слившаяся с темнотой бумажка упала на пол. Киру не хотелось отпускать девушку, чьи глаза забрали огонь.

– Посиди, – предложил он.

Кажется, она была не в силах обдумывать его предложение или одолеть обратный путь. Они сели: она – лицом к своим, он – к своим. Кир должен был беречь их покой, наблюдая за стоянкой, а она словно уже собиралась возвращаться.

Кир не ощущал Марию, хотя ее спина была в полуметре от него. Темнота разделила их. Это было то самое ничто, хранившее возможностей без числа, обещавшее ему их. Но сейчас он не мог найти здесь даже ее, самого близкого к нему человеку, так что ему эти возможности? Кладка тюрьмы, если их не с кем разделить.

– Так кто тебя ждет в Оранжерее? – потянулся он к ней голосом.

– Ох, опять?.. – простонала она. Кир отметил раздражение в ее голосе. Значит ли это, что он уже не будет ей приятен? Он, пожалуй, боялся не этого, а того, что она сейчас покинет его.

– Нет, я не к тому! – поспешил пояснить он. – Я просто хочу знать, что ты оставила там? К чему ты вернешься? К чему ты хочешь вернуться? – он обернулся к ней, желая донести важность этого вопроса.

Она задумалась; Киру чудилось, что он слышит, как она задумалась.

– Там остались друзья. Друзья и много света. Мне в темноте не так страшно. Мне страшно, что тут некому зажечь свет.

Кир щелкнул огоньком и запалил новую бумажку. Она взволнованно обернулась к нему; на лице ее была благодарность, словно он действительно сделал что-то существенное. Этот клочок тоже проиграл темноте, но пламя сохранилось теплом в руках Кира и где-то в ее глазах, словно блестевших еще некоторое время. По звуку стало ясно, что она отвернулась.

– А ты? – теперь ее голос потянулся к нему.

Кир не знал, где найти ответ на этот вопрос. Темнота сжала его, не оставив ничего ни позади, ни впереди.

– Не думаю, что я хочу к чему-то вернуться, – решил он упрямым тоном. – Я не люблю начинать сначала. Что такое возвращаться? Это значит, что я проиграл там, куда направлялся?

– Обычно у людей это значит иное, – обеспокоено сказала она. – Что у них есть дом.

– Дом… – хмыкнул Кир, добровольно оставивший свой много лет назад. – Самое нелепое, что можно представить: дом посереди космоса.

– Ты не хочешь, чтобы у тебя был дом? – обернулась. Голос почти испуган.

Кир неожиданно сам поддался ее страху и тоже повернулся.

– Не уверен… Может, мне до сих пор некуда было возвращаться?

Не видя ничего, он чувствовал ее взгляд, от которого все еще исходило тепло сохраненного ею огня. И знал: то, что он говорит, не имело значения; он сам ничего не вкладывал в эти слова, словно лишь повторяя за кем-то. Они просто согревали друг друга дыханием в этой вечной тьме.

Холод отступил, но они вновь не смотрели друг на друга.

– Тебе не кажется, что мы тонем? – спросила Мария.

– Здесь многим так кажется.

– И я машу, машу, машу руками, так сильно, что, наверное, я бы могла и взлететь, но я даже выплыть не могу.

Кир ощутил отдаленный отклик родственного страха в себе.

– Из-за этого ты так нервничаешь?

– Конечно, я нервничаю! – вздрогнула она, может, не связав его вопрос с собственной фразой. – Ведь тут все мертвые, мертвые, мертвые!..

Что-то кошмарное распахнулось перед Киром от произнесенного ею, заморозило ему кровь. Сродни видению, но он не распознал его образ, только слышал, что над ним раздаются эти страшные слова. Кир знал, что пламя в ее глазах остыло, и потому не обратился к ним. Он нащупал ее руку и сжал ладонь. Она будто и не заметила этого.

– Я стараюсь, чтобы они продержались еще немного, – говорила в это время девушка. – Пусть не убегут, но идут, пусть побудут рядом.

– Мы идем, Мария, идем… – заверил, скорее, себя Кир.

Она почувствовала перемену в его состоянии, задумалась о нем.

– Это ведь ты всех уговорил отправиться сюда? Ты умеешь идти только вперед?

– Да, – Киру, гревшемуся от ее неотзывчивой ладони, оставалось только признать ее правоту.

– А если ты ошибешься? – переживала за него Мария.

– И тогда я должен возвращаться? – удивился Кир. – Почему? Всегда можно идти вперед.

– Ну а если вперед идти невозможно? Заперто? Запрещено? – она говорила тихо, но, казалось, выкрикивала эти слова.

– Да что за невозможно? – недоумевал Кир. – Ты же ставишь себе цель? Ты ее представила? Вот она, стала возможна, появилась. Просто она всегда впереди.

– Холодно это как-то, – прошептала Мария.

Кир стиснул зубы: она коснулась незаживших рубцов. Он ведь и сам сдирал эти мысли, и только сердце его, бьющее сильно, несмиренно, однако от несогретой крови, все еще стучало о своем.

– Я не холодный человек, Мария, – твердо сказал он.

Ее рука вздрогнула, словно только почувствовав его касание. Плавно, неуверенно ее ладонь выскользнула и она медленно поднялась.

– У меня мысли путаются от усталости. – Это было правдой: даже речь ее затруднилась. – Я пойду. – Мария сделала несколько шагов и замерла. Обернулась. – Зажги еще одну.

Вспыхнул новый огонек. Кир смотрел, как пламя заставляет этот маленький мир найти свой край. Осветилось его лицо, тонкое после всех этих дней, больное, и глаза были потрескавшимися от всего происходящего, но полными воли, как и прежде. Мария потрясенно столкнулась с его взглядом, но смягчилась, смягчив и Кира; кажется, должна была родиться улыбка, если бы в эту секунду огонь не закончил свой путь. В темноте зазвучали ее торопливые шаги. Все изменилось: ночь больше не была страшной, у него в ней было дело – защитить товарищей. Кир установил ящик и вернулся на свое место.

– Здесь странные ночи, – сказал Кир, обращаясь к Ли. – В них легко потеряться. Я имею в виду не физически, а мыслями.

Сколько дней они шли с тех пор, как кто-то отметил что-либо значимое в их путешествии? Кажется, они праздновали нечто важное. Может быть, день рождения или некую дату. Или просто нашли неразгромленный паб, в котором могли запереться, не страшась катакомб Шайкаци. Или он запомнил, как единственное, что произошло в действительности, ту самую ночь, когда они остались вдвоем с Марией посереди холода, сковавшего всю вселенную?

– Это тебе легко, – покосился на него Ли. – А я просто хочу найти нормальный кусок мяса и сожрать. Даже ты бы не потерялся на этой мысли.

– Ты умеешь докопаться до сути, Ли, – уважительно посмотрел на него Кир. – Мы все рассуждаем: через месяц я спасу мир. Ты говоришь: нужно пойти пожрать. Мы мечтаем: через неделю мы одолеем чудовище. Ты говоришь: а ведь нужно пойти пожрать. И знаешь, что происходит? Ты оказываешься прав. Мы идем жрать. Мира и чудовища, может, и не случится потом. Но обед случится. А главное, что если не случится обед, точно не будет ни мира, ни головы чудовища. А значит, все здание победы над мировым злом стоит на фундаменте того, кто сготовил тебе еды.

– Я ошибся, – в ужасе вытаращился на него Ли. – Ты можешь потеряться даже на этой мысли.

Они через пролом вошли в помещение, мебель в котором была разрушена до мелкой щепы. Целым остался только телевизор и тумбочка под ним. Хотя здесь горело слабое освещение, свидетельствуя о перебоях с энергоснабжением, экран показывал ярко. Если его изолировали от электричества, он отзывался на это неохотно и затухал медленно, в течение нескольких минут. Несколько дней телевизор не проявлял враждебности и лагерь перенесли сюда, к границе другой черты, в которую Саймо все не решался вести отряд. Мысли там оживали, а сознания без слов касались друг друга.

– Ну как? – не оборачиваясь, спросил командир, стоявший у края этой аномалии, внешне никак себя не проявлявшей. Под ногой его чернела печать – один штрих, круг.

– Глухо, – вздохнул Ли. – Режутся стебли хорошо, но там их до самой преисподней и чем глубже, тем агрессивнее себя ведут. Я тебя уверяю, дальше нас ждет какая-нибудь матка или центральный мозг этих зарослей.

– Кир?

– Согласен, – подтвердил тот. – Сок еще к тому же вызывает какую-то аллергию. Вроде не сильную, но мы пока особо и не обляпались.

– Ясно.

Бойцы присели у стены. Райла дремала поблизости. Будер, облокотившись на включенный телевизор, безразлично глядел в него. Корреспондент рассказывал об открытии некоей выставки на Проспекте Арктекс. Сколько «Первые люди» ни пялились в экран, понять так и не удалось: это застрявший за стеклом призрак давних выпусков или какая-то альтернативная реальность? «Арктекс – строим будущее», – завершился рекламный материал показом слогана корпорации, высеченного на стенде в конце магистрали. Голова Кир затуманилась от этого кадра – какие-то старые воспоминания болезненно, точно плавящаяся пленка, проявились в нем.

– Идем. – Ровный голос Саймо прозвучал для него громом.

– Наконец-то, – буркнул Будер, подбирая рюкзак. Райла резко, как робот, села и поднялась на ноги.

– Ну, идем так идем, – пробормотал Ли.

Черте не нужна была зримая граница, чтобы человек узнал ее. Стоило пересечь невидимую линию, как сознание переменялось. Возникало удивительное ощущение его материальности, что оно составляет некий подвижный пузырь, в котором жужжат мысли. Границы этого пузыря ощутимо выходили за пределы черепа. Реальность расплывалась, глаза, оказавшиеся способными обратиться внутрь сознания, теперь плохо различали ее без приложения усилий.

Кир и Ли очутились слишком близко и их разумы задели друг друга. В глазах вспыхнуло; жужжание стало резким, как застрявшая пила; навязчивый шепот чужого голоса раздался в обоих головах. Они отшатнулись.

– А вот здесь, Кир, мысли действительно могут потеряться, – задумчиво сказал Ли, раскрыв рот, но, вероятно, не произнеся ни слова.

Возможно, Кир уже лишился нескольких мыслей: они сцепились с идеями Ли и их вытянуло наружу. Резко мотнув головой, он мог просыпать еще несколько своих дум: самых мелких, конечно, не прижившихся еще; и тех, которые давно не питало размышление, сухих. Могли ли отвалиться лучшие из них, налитые, сочные? Их трудно удержать, каждый норовит их сорвать, да они и сами торопятся упасть из головы.

– Кир, у тебя по всему черепу бегает ток, а рождается от него мелкий, бесполезный образ, – пожурил его Ли, внимательно разглядывая нейросеть друга. – Ты можешь лучше.

Кир огляделся и признал его правоту. Он мог нащупать строительные кирпичики своих мыслей, преображая смутное желание о стейке в прорывную философскую доктрину; оказалось, у него хранился подходящий материал для таких построений, только приходилось раскидать груду повседневного хлама и идей попроще, чтобы добраться до этих валунов.

Действуя неуклюже, Кир так же легко сносил возникающие здания, как возводил. Тогда он обратился к идущим рядом с ним, осознав, что может познакомиться с их разумами напрямую, не продираясь через маски лиц, эмоций, случайных фраз, действий, обид и капризов. Золотым цветом были расцвечены их мысли, точно маяки проглядывавшие в темной буре. Червивая тьма копошилась вокруг них, готовая пожрать их в следующую секунду, но наступала следующая, еще одна, а огни идущих вперед людей по-прежнему пробивались для остальных.

Кир вновь вспомнил ту ночь, когда так же тьма Шайкаци сжалась вокруг них с Марией; вспомнил жуткое причитание девушки: «Мертвые, мертвые, мертвые!..» Быть может, тогда станция действительно убила всех; наконец-то проявила себя черта, которая со дня Калама вела свой роковой отсчет. И темное сознание Шайкаци сжалось вокруг них, вокруг последнего человеческого огонька. А потом стрелка сдвинулась вновь и люди проснулись.