Текст книги "Шайкаци"

Будер бешено осмотрел место побоища, где выпотрошенными мешками валялось больше десятка напавших тварей. Среди них притихли двое людей: Кир и Ли. Только Саймо, пытка которого отвоевывала себе пространство в отходившем от боя теле, отупело шевелился, мыча от своих потуг. Будер, рыкнув в усилии, которым одолевал отравление, бросился сперва к командиру. Он оттащил его и вернулся за остальными. Ли даже пробовал подняться, но эти вялые попытки были безуспешны и он только мешал Будеру, пока тот волочил его, взяв под мышки. Кир был подхвачен за шкирку, что потянуло кислотное пятно и вызвало новый взрыв боли. Он заорал, Будер бросил его, чтобы перехватить за руку, и так дотащил до отдаленного поворота. Ноги его под конец заплетались, а горло издавало неопределенное булькающее бормотание. Пальто он в какой-то момент сбросил, но был уже схвачен жгучими плевками во многих местах и теперь организм его растаскивали раскаленными цепями во множество сторон. Лежащими без сил, едва держащимися в своем отравленном море, их и застал отряд Оранжереи.

Из-за этого столкновения они потеряли три дня. Лагерь развернули в нескольких крохотных квартирах, разгромленных и загаженных. Однако здесь был свет, вода и запирающиеся двери.

Мария, услышав подробности истории от Райлы, фыркнула на их страдания. «Жить будете», – сказала она, не впечатленная их болезненным видом. «Не капризничай», – строго требовала она, когда кто-то вскрикивал от ее манипуляций. «Такой плевок нужен, чтобы убить целую мышку, – поясняла она, аккуратно счищая слизь. – В вас поместится мышек двести пятьдесят. А вы стонете, как будто эти лягушки размером с бегемота были. Больно, конечно! Как думал? А ты терпи, раз больно».

Беззаботными интонациями она успокаивала их, в действительности, конечно, не зная, как действует яд и сколько его нужно, чтобы убить человека. В походной лаборатории она кое-что выяснила и, став серьезнее, начала давать некоторые медикаменты и заставлять непрестанно пить воду.

Хуже всех пришлось Ли. Из-за своей комплекции, получив, как выяснилось, несколько плевков сверх первого, он сильно пострадал от яда и метался в лихорадке две ночи. Мария на второй день скомандовала перевести его в отдельную комнату. «Чтобы мы не увидели, как он умрет», – сказал Саймо голосом оракула. Его самого трясло и мысли рассыпались, поэтому он не соображал, о чем стоило молчать.

Кир покачивался на волнах, подолгу обдумывая даже самые простые идеи; скорее, отдельные образы. Разум буксовал. Изображение плыло. Кровь стала жаркой, и он ощущал каждую вену, где она ходила патокой. Сердце бухало пусто, точно к нему ничего не приливало. Вся пища стала отвратительной, горькой на вкус, и под одобрение Марии он обильно запивал ее водой.

Будер легче всех перенес свои раны, хоть по нему и попали обильнее всего, да так, что одежда не сильно помогла. Но настолько велик был его организм. Уже к вечеру он, пошатнувшись, поднялся. А наутро прошелся по комнате, расхохотавшись над ничтожным ядом. Скоро он покинул палату. Райлу выхаживать вовсе не пришлось: она лишь несколько часов испытывала головокружение, после чего бескомпромиссно объявила себя здоровой.

Мария часто заходила к ним, контролируя прием лекарств, следя за заживлением ран и наличием воды. Ее фигура передвигалось со шлейфом, а лицо светилось. Она сосредоточенно посмотрела на Кира, и ему удалось увидеть ее четко. Она пришла ангелом. Кажется, он по-идиотски улыбался, любуясь ей. Слов он не слышал. Позже его состояние улучшилось, но память сохранила этот светящийся образ.

Когда он встал с постели, воспоминания об всем, кроме этого, стали клочковатыми, как туман. В задумчивости, которую порождали в нем не размышления, а слабость организма, он вышел в коридор. «Привет! Поднялся?» – пробежала мимо него Райла, неся бутылку воды. Наверное, спешила к Ли. Кир хотел спросить о нем, но, оказалась, Райлы уже нет поблизости. Он адресовал вопрос Саймо, который отрешенно сидел в соседней комнате, отдыхая после самого долгого похода в душ в жизни. Ли восстанавливался. Лихорадка перестала трясти его, он начал, пусть и как сонный, общаться. Мария счастливо сообщила, что худшее миновало. Она уже выяснила, как действует яд.

Будер и Макимбо о чем-то болтали в столовой, где некоей силой снесло одну из стен и разбросало половину мебели. Столы и стулья соединились в этом беспорядке в такие конструкции, что, пожалуй, стоило заподозрить действующую черту. Люди сидели на краю накатывавшего моря хаоса, отчего-то замершего во времени; может, только пока, ожидая выбранного часа. Они пригласили Кира, но он отказался. Измученный отравлением, он не очень понимал, чего хотел, и отправился искать дальше.

На лестнице он заметил Гаррета, стерегущего подход к стоянке. Не стал отвлекать его. Заглянул к Ли. Райла заботливо подкармливала его, а он казался парализованным, лишенным разума. Но потом он сказал что-то, бледно улыбнувшись, и она рассмеялась. Кир не захотел мешать им.

Он шел по коридору, чувствуя, как с каждым шагом теряет силы. Сперва он думал найти Марию, как последнюю, кого еще не встретил, но, чем меньше оставалось в нем энергии, чем испуганнее стучало сердце и натужнее становилось дыхание, тем больше он хотел ее увидеть, как спасительницу.

Она была за поворотом, сидела на диване, который хоть и был сдвинут с места, но единственный остался тут не перевернутым, сшибленным, разбитым о стену. Похоже, Клубок промчался где-то поблизости. Мария курила, подозрительно поглядывая на разруху. Пальцы ее подрагивали, затягивалась она судорожно.

Кир, не имея больше сил, без слов бросился на диван. Мария, задохнувшись в ужасе, вскочила и с изумлением поглядела на него. Глаза ее были сумасшедшими, потерявшими сознание, но не потакавшими страху. Кир не способен был перевести все в шутку или извиниться – он пытался перевести дух.

Поняв, кто перед ней, Мария успокоилась. Какое-то неудовольствие мелькнуло в ней, но затем она заулыбалась:

– А, это ты, – она затушила об пол сигарету и отбросила ее к хламу. – А подниматься не рано? – обозначив строгость, спросила Мария, но была явно счастлива видеть своего пациента, забравшегося так далеко.

Киру стало очень хорошо от ее заботы. Он рассмеялся, вернув себя часть потраченных сил.

– Чего? – рассмеялась с ним Мария. – О-о, лечить тебя и лечить.

– Ты такая хорошая, Мария, – сказал ей Кир, отсмеявшись.

Она немного нахмурилась, не понимая, отчего он говорит так. И решила ничего не произносить в ответ. Ее хорошее настроение задержалось в ожидании другой реплики.

– Спасибо тебе, – с туповатой физиономией благостно смотрел на нее Кир. Похоже, ум его плескался в смеси яда и лекарств.

– Ой, да за что? – отмахнулась Мария. Глядя перед собой и раскладывая словами руками, она стала рассуждать: – Вы стреляете монстров, я латаю вам дырки от клыков, плевков… – она говорила об этом с серьезностью, с которой решают несложную математическую задачу. – От чего еще бывают дырки?

– От когтей, – тихо, чтобы никто не узнал о его помощи, подсказал Кир.

– Это как если мы дышим или моргаем, – продолжала мысль Мария, разворачивая ее перед собой. Она пыталась найти продолжение и для этого ряда, но запнулась и поглядела на Кира. – Или…

– Срем, – вдохновенно заключил Кир. Мария открыла рот, готовая подхватить его мысль, но та, пожалуй, не удалась.

– И мы не благодарим за такие вещи, – проследовала она за своей репликой, фокусируясь на нем, что давалось ей с какой-то задержкой. – Тебе надо пить больше воды. И надо уже разгонять твой организм. Мозги разгонять. Я тебе продумаю диету. Ай, какая тут диета? – расстроилась она. – Добавки буду выдавать, чего уж.

– Мария, давай сходим куда-нибудь, – предложил Кир. Немного передохнув, он учился прочнее строить свою мысль.

Девушка испуганно обернулась на развалины в коридоре.

– Эм… Куда? – спросила она, поглядев сквозь Кира.

– В какой-нибудь ресторан, – с задумчивым видом, словно выбирая подходящее заведение, сказал он.

Мария смущенно откашлялась, приняла скромную позу и прикрыла глаза, словно настраиваясь на что-то. Открыв их, она любезно, но твердо сказала:

– Я, пожалуй, откажусь.

– Почему это? – отчего-то это страшно поразило Кира.

– Бывает, в тех экспедициях, где я участвую, других женщин нет, развлечений нет, ничего нет, – руки ее вновь заплясали, раскладывая фразу на однородные члены; взгляд ее так и проходил через Кира, не касаясь его. – А есть я, я их лечу, я всем нравлюсь, так что мужики ко мне пристают часто. Я сначала пугаюсь, потом раздражаюсь, потом мне становится скучно. Не надо.

– Разве тебе не приятно? – обиженно недоумевал Кир. Он заподозрил, что голова его кружится не от коктейля чуждых веществ, а из-за ее манеры беседы.

– Изредка перед «пугаюсь», иногда после «пугаюсь», никогда после «раздражаюсь», —перечислила она, вспоминая.

– Я так понимаю, этап испуга сегодня уже был, – перемотал их разговор Кир.

– Ага, – подтвердила она.

– Но этапа раздражения точно не было, – обрадовался Кир.

– А-га, – взгляд ее, не дающийся ему, стал настороженным.

– Я не буду до него доводить, – строго обозначил себе рамки Кир, даже разметив эти рамки пальцами. Кажется, Марии они не показались слишком надежными. – Я буду аккуратен, как… – щелкая, он нащупывал слово, но мозг еще не откашлялся от зловредных жидкостей. – Тут какое-нибудь поэтическое сравнение по твоему вкусу.

– Как поезд на скачках, – сказала Мария, не раздумывая. Кир вновь был введен ею в ступор. – Так всегда бывает. Неуклюже, разочаровывающе… – фраза повисла для третьего слова, но ни один не смог придумать удачного.

Оставив попытки, они уставились друг на друга. Возможно, странное сумасшествие оставило их и они, с внезапной ясностью поняв, что из сказанного не было безумием, с трудом могли в это поверить. Мария впервые за этот разговор смотрела не мимо него и не на какое-то неважное пятно на его лице, а в точности принимала его взгляд. В ее глаза можно было провалиться, но это было пугающе не меньше, чем захватывающе.

– Как тебя зовут? – тем неожиданное прозвучала ее фраза.

Кир, ошеломленный ее взором и хотевший сказать что-то существенное, смутился и даже несколько разозлился.

– Ты помнишь, как меня зовут, – буркнул он.

– Нет, серьезно, – она наморщила лоб, – я всегда путаюсь в именах.

– Кир. Как раз три буквы.

– Постараюсь запомнить. Как раз три буквы. Не жалуйся, если я назову тебя Риком, – глаза ее игриво блеснули.

Кир ухмыльнулся; он почувствовал, что еще несколько фраз, и язык его пересохнет окончательно и лопнет.

– Я пойду, попью побольше воды. – Она энергично покивала ему. Кир поднялся, сделал несколько шагов, но, храня перед собой ее затягивающий взгляд, не удержался и обернулся. – Я действительно приглашу тебя куда-нибудь.

Глаза ее уже блуждали стороной, где коридор был разрушен, а тьма скапливалась на краях обломков. Ей не понравилось увиденное там и она с поспешностью, опасаясь упустить эту возможность, протараторила:

– Я, может, соглашусь, если найдешь, куда.

Голос ее ничего не обещал, а взгляд больше не находил Кира. Уходя в неопределенном настроении, он успел заметить, как она непослушными пальцами достает новую сигарету.

Прежде, чем покинуть лагерь, они вновь спустились в тот коридор. Нужно было оставить печать. Саймо вручил фломастер Киру. Держа наготове оружие, «Первые люди» ждали, пока их товарищ справится с возложенной обязанностью. Тот чертил знак. Кир искал в себе торжественность, приличествующую случаю, но не находил ее. Может, потому, что он еще задолго до этого обрел право называться «первым человеком». Может, потому, что эта ответственность могла быть на него не возложена, будь клинок не бесполезен здесь. А может, потому, что в этой глуши знак, служащий предупреждению других путников, ощущался формальностью.

Он вывел покосившийся круг, разрезал его пополам, указав изломом к сырому проходу. В левой части быстрым движением создал треугольник. Правую поделил натрое. Утром они почти не спорили о том, сколько делений нужно будет закрасить. Кир заштриховал две полосы.

– Наш мальчик вырос, – умилился Ли. – Скоро можно будет выгнать его из отчего дома.

Они подобрали с собой две туши убитых накануне лягушек. Одну собирались передать кочующей группе для анализа в Оранжерее. Возможно, этот коридор послужит для поселения охотничьем угодьем. Вторую собирались попробовать скормить крысам для экономии припасов. Сначала, конечно, одной-двум, чтобы проверить, не отравятся ли.

Кир вернул фломастер командиру и признательный кивок Саймо напомнил о значении произошедшей формальности. Очень многое заключал в себе тот путь, который он прошел на Шайкаци до этого простого действия. Когда-то ему указывали на печать, как на знак, который обещал ему смерть. Теперь он сам рисовал его, отгоняя чью-то смерть.

Допустим, коридоры Шайкаци бесконечны. Если так, все становилось незначительным. Вихри их жизней улягутся, и пусть эти песчинки перемешались иначе, чем могли бы, но, глядя с безграничной высоты, все это лишь пустыня.

Какую ценность имеет их сегодняшнее дело, если завтра они сгинут? Их вклад поможет последователям. Они не погибнут там, где погибли предшественники. Но потом уйдут и последователи. Тогда все сделанное пойдет на пользу грядущим поколениям; из ростка человека процветает целый вид. Но вот сгинуло и поколение. Вселенная растерзала весь вид. Кто оценит сделанное первыми?

Значит, все сводится к тому, чтобы было, кому оценить, чтобы был тот, кто оказался продолжением, движущимся не к развязке. Схватка со вселенной за право быть вечным.

Допустим, коридоры Шайкаци бесконечны. Победа уже одержана. Если так, все становилось незначительным.

Обычно они старались держаться одного этажа, а если меняли его, то переходили выше не реже, чем ниже, но Кира все равно не покидало ощущение, что они спускаются все глубже и глубже. Изредка им мерещилось, что стены Шайкаци начинают дышать. Саймо пояснял им, что это следствие стрессовой обстановки, из-за чего коридор начинал теснить их, как при клаустрофобии. В какой-то момент стал задыхаться гигант Будер, и им пришлось встать на несколько часов, пока он приходил в себя. Мария прибегла к запасу своих медикаментов, но, кажется, лучше сработали ее шутливые укоры и настойчивая забота. Наблюдая за ней, Кир догадался, что она не столько смотрит сквозь людей – ее взгляд старается миновать кошмары Шайкаци. Просто на человеке они были сосредоточены отчетливее всего.

В одном из проходов они обнаружили шесть человеческих тел. Они располагались кругом, опершись на стены, упав лицом вниз, завалившись на спину. Ничто не разъясняло, как они погибли, поэтому подходить к ним не стали. Зрелище было неуютным для «Первых людей». Они могли точно так же пропасть, расположившись на стоянке в незамеченной черте. И все же они не спешили уйти, словно увидели конец своей истории и теперь могли найти здесь какую-то спасительную подсказку. Это чувство было гипнотическим.

– Было шесть мудрецов и вместе они решали, в чем правда, – начал вдруг Будер повествование. Никому не показалось излишне странным, что он заговорил таким образом. – В одном не сомневались: что в мудрости равны друг другу. Но так как все были одинаково мудры, то ни одному не удавалось переубедить другого. Тогда в ужасе они поняли, что, раз равные по мудрости не способны установить правду, то вечно они будут пребывать в неведении. Это подводило итог их единственному стремлению, и они решили прекратить свою жизнь. Пятеро закололи себя в сердца, а шестой встал и пошел, потому что только его правда осталась жить.

– Будер, если в этой… кхм… притче была полезная для нас мораль, то, боюсь, никто ее не понял, – признал Саймо.

– Так мы должны наслаждаться различиями или прикончить всех несогласных? – размышляла Райла с неожиданной практичностью.

– Если мудрость означает способность объять все, то каждый из них в конечном счете спорил сам с собой, – задумчиво проговорил Будер, вместе со всеми сознавая рассказанную историю. Может быть, он уже не знал, что именно он поведал ее.

– Если мудрость означает то, если мудрость означает се, – проворчал Ли. – А если мудрость означает слоненка, а у меня в кармане случайно оказался неразбодяженный кокс, то мы только что сели по двум статьям. Шестой мудрец, кстати, никуда не ушел. Так что ему придется начать сначала.

Саймо жестом призвал их продолжить путь. Стоило отвести глаза, и павшие сразу затерялись среди десятков кошмаров, которые уже видели «Первые люди».

Иногда Шайкаци становилась тихой и мирной. Они могли позволить себе шумно перешучиваться, провести время в брошенном кафе, устроить с отрядом Оранжереи товарищеское состязание. Они бы не смогли выдержать напряжения станции, если бы постоянно оставались начеку в столь долгом походе. Они рисковали, но эти разрядки не давали их психике сломаться.

Однако минуты покоя выпадали редко. Большую часть времени вокруг них бродили какие-то звери, шумели странные аномалии, что-то в отдалении ломалось и стучало. Днями напролет они могли наблюдать за вновь открытыми коридорами, ища признаки черты. Как-то раз Саймо тормозил их два дня, то швыряя крыс, то пристально наблюдая, то звоня в гонг, пока частота звука драматическим образом не совпала с диапазоном температурам, наступившим в качестве отдаленного последствия расшатанной в этом секторе системе жизнеобеспечения. Коридор вздрогнул, а крыса, брошенная в туда, превратилась в две, при этом оригинал сдох. Издав победный возглас, Саймо начертил печать с двумя штрихами, и отряд на всякий случай отправился по альтернативному маршруту, разведанному коллегами из Оранжереи.

Будер получил сотрясение, здорово ударившись о затвердевший воздух, Райла пожгла себе руки едкой водой, побежавший из крана, Саймо однажды проснулся в отдаленном коридоре и едва вышел к команде, Ли банально подвернул ногу на лестнице. Киру оставила на груди глубокую рану тварь, похожая на смесь кузнечика с кустарником. Надолго отметиной о том событии стал и широкий ожог от энергетического заряда, пронесшийся возле его уха после выстрела спасавшей товарища Райлы.

На стоянку «Первых людей» влетела Мария. Она запнулась о чью-то сумку, опрокинула кастрюлю, поползла по разбросанным вещам, причитая: «Не надо, не надо!» За ней, выломав захлопнутую дверь, ворвался Макимбо. Тело его раздулось, дым исходил из ноздрей и ушей, а ревел он как буйвол. «Первые людей» еще не успели сориентироваться в происходящем, а он уже подскочил к девушке и врезал ей кулаком по лицу, отбросив на несколько метров. Разведчики кинулись на него вместе с прибежавшим Гарретом и насилу скрутили вшестером. Сходный случай обнаружился в воспоминаниях одной ранней экспедиции. Следуя ее рецептам, Макимбо держали сутки связанным, ставя лиричные песни прошлого; одержимость оставила его. Куда дольше держалось его огорчение от сделанного, но и оно сошло с последним синяком Марии.

– Каждый день, – пробормотал Ли, держась за виски. – Такое дерьмо творится каждый день…

Гаррет подхватил простуду, возбудителя которой не удалось идентифицировать. Пришлось до выздоровления держать его в карантине. В беду попадала и кочующая группа, шедшая по разведанным маршрутам. Однажды этот отряд пропал надолго и пришедшие позже бойцы рассказали, что их предшественники пропали без вести. Это обеспокоило «Первых людей»: не свернет ли Шильнер-Вольнова экспедицию? Но лидер Оранжереи оставалось верна плану, и со своей стороны снабжала их без сбоев. Она тоже жаждала раскрыть главную тайну Шайкаци, а «Первые люди» неумолимо приближались к ней.

Посереди темного коридора они собрались у лампы, свет которой плясал в виде костра. Двери в помещения, где они бы иначе разместились, были блокированы, и лучше места не нашлось: позади остались непростые черты, а впереди ждала неизвестность. Лестницу они закрыли, створки одного из проходов перегородили, второй же был когда-то свернут, как конфетный фантик.

Вокруг костра Шайкаци перестала существовать, растворившись. Они глядели на язычки искусственного пламени, представляя, что и сами расплываются вместе со станцией. Это ощущение стало очень веселым. Они посмеивались и переглядываясь, кажется, разговаривая, но не запоминая. Райла с волнением, мотая головой, смотрела на товарищей, все порываясь что-то сказать, но потом и она присоединилась к общему смеху; нечто похожее происходило с Ли, но и он сдался. Состояние Кира немного отличалось: он впал в ступор.

– Давно не было так хорошо, – потянулся Ли.

– Да, – согласился Саймо. – Наверное, это сродни истерике, невозможно постоянно идти, ожидая засады.

– Тут нет бара? – потеряно спросила Райла и хихикнула. – Выпили бы в кое-то веки.

– Пять… – начал считать Ли. – Шесть дней назад. «Красная кнопка/зеленая кнопка». А я предлагал, даже салфетку подсовывал, чтобы ты писала увольнительную.

– Увольнительная должна означать, что я, наконец, избавлюсь от вас, – ответила Райла. – Но вы же, сволочи, тоже бы оттуда не ушли.

– О деле когда думать будете? – пожурил их Саймо.

– Да мы не всерьез, – сказал ему Ли. – Это сродни истерике. Невозможно постоянно идти, думая о деле.

– А вот Сарджо у нас всегда серьезен, – похвалил его Будер.

Сарджо моргнул шестью глазами и подтвердил:

– У человека два глаза.

«Первые люди» посмеялись над его словами.

– В этом весь Сарджо, – уважительно сказал Ли.

Кир наблюдал за этой сценой, как через толстый экран, и даже не думал, что как-то должен реагировать.

– Как ты держишься, Сарджо? – поразилась Райла. – Ты ведь… ты ведь… – она нахмурилась.

– У тебя ведь шесть глаз? – спросил Сарджо.

– Нет, он умеет развлекаться, – уверенно заявил Ли и задумался. – Ну да: помнишь, он отплясывал на Центре. А ты… – привлек он к этой сцене Саймо.

– А я был с любимой девушкой, – присоединился командир. – Мы даже пели, подбадривали его.

– Если ты пел громче, то, я полагаю, танец на этом закончился, – дорисовывал подробности того случая Ли.

– Я был с семьей! – подавшись вперед, порывисто присоединился к ним Будер. – Я был с семьей, – взволнованно сказал он.

«Первые люди» молчали, нахмурившись, словно ощутив фальшь в происходящем. Кир, сонно оглядывая товарищей, заметил, как какая-то тонкая конечность крадется от Сарджо к Райле, едва видная в тени за их спинами. Он вяло погрозил рукой, и конечность резко спряталась.

– А Сарджо, – гоготнул Ли. – Еще… Хе…

– Стоять! – выкрикнул Сарджо.

– Да… – подтвердил, улыбаясь некоей истории, Ли. – А вы говорите. Сарджо еще не то умеет.

– Может быть, поужинаем и ляжем спасть пораньше? – предложил Саймо, бодрясь от этой цельной, уместной идеи.

Пока остальные готовились к ночлегу, Саймо неустроенно бродил по коридору, вздыхая, словно ему не хватало воздуха. Намучавшись, он решил постоять на лестнице, куда доносилось немного света с одного из этажей. Кир, сам задушенный чем-то, поспешил за ним.

– Всё эти стены, – пробормотал Саймо. Ему стало заметно легче. – Эдак мы с ума сойдем, пока доберемся. Я, если честно, других сложностей ожидал.

– Их мы тоже получаем, – напомнил Кир, коснувшись недавней раны на груди.

– Конечно, – усмехнулся Саймо. Помолчав, он угрюмо добавил: – Просто хотелось бы знать точно, что мы делаем.

– Кто-то из вас мне сказал при первой встрече: «Здесь тебе предстоит драться оружием, которым тебя драться не учили, с противником, которого ты не ожидаешь встретить», – припомнил Кир. – Похоже, знать, что мы делаем, недостижимая роскошь на Шайкаци.

Саймо поглядел вверх, через лестничные пролеты, где висел ближайший свет и вдруг ожесточенно сказал:

– Все, чему ты говоришь «не знаю» и «не могу», должно быть покорено.

Эти слова навеяли Киру воспоминание о Шильнер-Вольновой.

– Многие люди решают вопрос своего незнания радикально: сжигая то, что им было непонятно, – сказал он, мысля вслед за ней. – И заодно тех, понимание кого требует усилий. Так они сокращают область незнания до тех скромных границ, который их разум все-таки способен охватить.

– Говорим о понимании, сидя на загаженной крысами лестнице в недрах разрушенной станции. За сутки насилу прорвались через четыре черты. Первая била током, во второй нас пытались задушить бабочки, в третьей с нами говорили стены, в четвертой… хм… – Саймо наткнулся на преграду в памяти. Он мотнул головой, отметая неудобное размышление. – Короче, понимание для нас роскошь, – вздохнул он, продолжая. – Нет у нас времени. Не будем стрелять – сами станет сокращенным незнанием.

– Подожди, что за четвертая черта? – насторожился Кир.

– Да это не важно, Кир! – вскричал вдруг Саймо. – Незнание, понимание… Это все трудно, все трудно!

– Что случилось в четвертой черте? – настойчиво спросил Кир.

– Неважно! – раздраженно бросил Саймо, но было видно, что разум его зацепился за этот вопрос. – Мы… мы вошли в нее, – на лице его возникла гримаса – почти физическим усилием он ломал препятствие в мозгу. – Нам как-то помог Сарджо. Ах, Сарджо, – с облегчением сказал Саймо. – Без него бы…

– Без него, – еще не осознавая, почему говорит так, отрубил эту мысль Кир. Он резко понялся, словно преодолев какое-то недомогание. – Первая, вторая, третья черта. Чем нам помог Сарджо, Саймо?

– Сарджо, Сарджо, – недовольно бормотал Саймо. – Вот были те говорящие стены…

Кир заметил, что командир пытается игнорировать его. Он встал перед ним и схватил голову.

– Саймо, посмотри на меня. – Потерянный взгляд отвечал ему. Кира осенило. – Посмотри на меня. Посмотри! Сколько у меня глаз? Сколько у человека глаз, Саймо?

– У человека два глаза, – удивленно произнес тот.

Кир заметил движение наверху. На лестничной клетке стоял Сарджо. Он уже не казался ему частью их команды. Это создание имело желтоватое овальное тело на членистых ногах. Туловище его расщеплялось на какие-то секции, делавшие его, видимо, весьма гибким. Тонкие лапы нависали откуда-то из-за спины, оканчиваясь жесткими щеточками. Еще пара мелких лап росла из груди, снабженная подобием клешней. Треугольная голова имела шесть глаз. Рот был оформлен несколькими небольшими клыками. Вслед за Киром на это существо посмотрел Саймо. Сарджо понял свою судьбу.

– Стоять! – крикнул командир, когда паразит рванулся вверх по лестнице. Он высоко задирал ноги, точно намеревался каждый шаг подпрыгнуть. При этом раздавался хорошо слышный хруст, как если бы это существо бежало на сломанных конечностях.

Молния шокера врезалась за спиной монстра. Саймо бросился на стоянку, чтобы проверить остальных. Наваждение прошло вовремя: их товарищи в недоумении спешили к ним, услышав выстрел. Не успевая ответить на их вопросы, Саймо вытащил фломастер и широко написал на своей руке: «Нас двое».

– Кир, расскажи им. Ли, со мной!

Они рванули по лестнице, пока оставшиеся входили в курс дела. По примеру командира у каждого на руках появилась надпись: «Нас трое». Они заняли оборону: Будер залег у выхода на лестничный пролет, Райла, скрытая тенью, затаилась с пушкой. Кир перематывал записи, сделанные за день. Он быстро нашел Сарджо: эта тварь попросту вышла к ним в четвертой черте, наполненной какими-то испарениями. И дальше они пошли вшестером, все меньше опираясь на действительность.

Саймо и Ли вернулись скоро: они не могли долго преследовать чудовище на малоизученной территории и оно улизнуло. Разведчики посмотрели найденную Киром запись, поразившись, с какой легкостью существо очаровало их. Надписи на руках были изменены: «Нас пять либо восемь».

Под угрозой был следующий за ними отряд. Стоянку пришлось перенести ниже, в неспокойный коридор, куда «Первые люди» спустились, чтобы встретить группу Оранжереи сразу после дурманящей черты. Столкновение с Сарджо стоило им еще одной долгой задержки: нужно было перехватить у злосчастной аномалии и кочующий отряд.

Разведчики постоянно поглядывать на руки, где жутким напоминанием темнела надпись. Иногда в отдалении им мерещился противный хруст, который заставлял опасливо предполагать, что это Сарджо бежит к ним. Однако он больше не появлялся.

Произошедшее пагубно сказалось на моральном состоянии группы. Случилась одна из худших вещей, возможных в такой экспедиции: они с недоверием взглянули друг на друга. Надпись на руке не была абсолютной защитой: быть может, они уже встретили еще более коварного монстра, который убил их друга и подменил копией. Не прятался ли он в этом огромном теле, закутанном в пальто? Или этом ушлом человечке, который становился в этих глубинах все более раздраженным? А может, в этом типе с холодными глазами, таком внешне безразличном к своим товарищам? Или во вспыльчивой девчонке, опасно поводящей своей пушкой? Не был ли злодеем этот странно погруженный в себя парень со странной шкурой?

Кто-то в шутку заговорил об этих подозрениях, чтобы разрядить обстановку, но им не удалось найти это забавным. Со временем паранойя осталась позади. Однако удар по духу «Первых людей» был нанесен. Он был один из многих, бивших все ближе к пределу, за которым они могли не выдержать.

Перекресток – тот самый, который они миновали давным-давно, тот самый, который ждал их спустя века, заставил Саймо остановиться, словно в признании тщетности попыток вырваться из лабиринта. «Первые люди» долго смотрели на стену, и на глазах Кира проступило пятно, въевшееся в поверхность подобно плесени. Забытая временем кровь.

– Прости меня, Ли, – точно разнесшийся по металлу гул, прозвучал голос Саймо.

Ли послушал, как затихает на всех дорогах этот лязг, и неприязненно отозвался:

– Ты так легко не отделаешься. Ты сам-то себя простил?

Саймо воспринял его слова несколько непонимающе, как чуждую речь, и безразлично решил:

– Нужно идти.

Они двигались по краю ущелья, бывшего глубже, чем космос. Совершенная тишина охватила здесь Шайкаци. Яма пожирала каждый звук, смевший родиться поблизости, кроме их шагов. Только редкие голубоватые огоньки, как искры оборванных проводов, иногда возникали далеко внизу, сохраняя память о том, что когда-то существовало. И для них должна была быть какая-то причина, но эта мысль вела лишь к ощущению тягостной загадки. На людей будто накатывало неразрешимо многое, и к этому чувству Кир испытывал гневное несогласие.

Они вошли в новый коридор, брели по нему долго, сдавленные, все время упиравшиеся в стену, отмахивающиеся от тех, кто о чем-то спрашивал их, похожих на небрежные рисунки на тенях. Потом они вспоминали о великом провале, как вдох вселенной, отпечатавшимся в станции, и снова входили в коридор, только что оставив это ущелье позади.

Они встретили группу Оранжереи, почему-то идя им навстречу, и, не сговариваясь, вместе свернули в коридор, который, как они были уверены сейчас, еще не выбирали. И тогда поняли, что пустота осталась позади. Мысли, отклеиваясь от чего-то, возвращались.