Текст книги "Шайкаци"

Кир продолжил карабкаться с невольной поспешностью. Вскоре скрежещущие звуки стихли, и он остался наедине с Шайкаци.

Несмотря на то, что дорогой ему служило нагромождение искореженного металла, подъем давался легко. Ступени были удачно расположены, крепки и удобны, а площадки для отдыха появлялись чаще, чем Кир нуждался, так как были рассчитаны на людей, которые могли нести за спиной большой груз.

На очередной платформе он решил остановиться. Место было узким, защищенным лишь небольшим бортиком – скорее, чтобы почувствовать край, чем действительно спастись. Кира это не беспокоило; он достал лепешку с вяленым мясом и уселся, свесив в пропасть ноги. Время как раз приличествовало обеду.

Здесь было достаточно ясно: несмотря на то, что эта площадка была установлена против темного коридора, с большинства этажей на склоны проливался свет. Глядя в дыру напротив, Кир размышлял, способна ли тварь вроде тех волков преодолеть пропасть. Раз Долгой горой не пользовались так часто, как планировалось, наверняка жители Шайкаци еще не узнали обо всех опасностях, что ждут на этом подъеме.

Но никто не появлялся оттуда. Доносился какой-то мерный, мощный шум – многие системы Шайкаци продолжали исправно работать, привыкшие питать обитателей станции. Кир посмотрел на слом перекрытия, в котором обнажились скрытые коммуникации станции. Бессильно повисли жгуты проводов, скривило края вентиляционных каналов и узких технических проходов, торчали сколотые трубы. Все это казалось разворошенными металлическими внутренностями, следами смертельной травмы, нанесенной станции. А этот мерный шум был последним вдохом, последней искрой существования, от которой могли бы напитаться ее жители.

Кир посмотрел на склон, представлявший собой пейзаж окончательного разрушения: сломанные полы и потолки, примятые друг к другу, обвалившиеся, но в последний момент все-таки удержавшиеся над пропастью. Казалось невероятным, что страшный удар не оторвал металл от тела станции окончательно. Впрочем, возможно Кир просто недооценивал запас прочности Шайкаци и этому последнему вдоху суждено длиться вечно.

Кир запил последний кусок лепешки и поднялся, чтобы продолжать путь. Но, закупоривая бурдюк, замер, забыв о следующем шаге, – по руке его промелькнула тень. Несколько мгновений он таращился на кожу, после чего, сжимаясь от предчувствия опасности, вскинул голову. Никого не было. На него взирала все та же пустота, заключенная в рваную металлическую оболочку.

Краем глаза он вновь различил движение – совсем близко! В ту же секунду, заставляя его пригнуться, о поверхность горы грохнула железка, прилетевшая сверху. Кир проводил ее испуганным взглядом в глубины провала и вновь задрал голову. Ни души. Но теперь можно было не сомневаться, что тень ему не померещилась. На одном из этажей, выступая над краем пропасти, горела лампа – вероятно, ее свет и был закрыт кем-то на секунду. Каким-то существом, которое пришло из недр станции, перепрыгнуло на Долгую гору, сбив ту железку, и теперь ждало впереди.

Таращась на уходящие дальше космоса склоны Долгой горы, Кир всерьез начал размышлять о том, чтобы повернуть в Оранжерею. Единственное обстоятельство препятствовало его намерению: «волки» внизу, отделенные от него неубедительным забором.

– Может, это все-таки обезьяны? – спросил у себя Кир.

Томмо рассказывал, что на горе обитают некие приматы. Но, глядя на ширину пропасти, Кир представлял своим противником какую-то жуткую крылатую тварь, а не местного шимпанзе. Вечно стоять на этом грубо слепленном балконе было нельзя и среди двух плохих решений пора было вообразить хорошее. Успокоенный продолжающейся безмятежностью, Кир с безосновательным оптимизмом вновь взошел на лестницу.

Он продвигался осторожно, внимательно наблюдая за происходящим наверху. Несколько раз он проверил, удобно ли выхватывать клинок.

Что-то опять грохнуло наверху, и мимо пролетела еще одна железка. Он вновь заметил ее, когда та была уже совсем близко – лети кусок стены точнее, и Кир бы на личном опыте выяснил, есть ли у Долгой горы подножие. Он отвязал бурдюк и, держа его над головой, полез дальше.

Вскоре наверху стали слышаться необычные звуки: то глухой топот, как будто кто-то пробежал по уступу, то шорох, точно пытались раскопать металлическую поверхность. Но если эти шумы еще можно было соотнести с крысами, то раздавшийся несколько раз быстрый стук явно требовал участия какого-то другого существа, которое то ли обтачивало камень, чтобы бросить его в пришельца, то ли аплодировало его храброму подъему.

Каждый звук заставлял Кира вновь останавливаться, ожидая развития событий, но никто так и не показался из-за края нависавшего над ним широкого уступа. Этот карниз, похоже, был образован не руками человека, а естественным путем, если здесь уместно это слово. За несколько ступеней до края Кир убрал бурдюк и взял в руку кинжал. Пару раз на пробу ударив им вверх, он преодолел последние метры.

Столкнувшись взглядом с существом, которое ждало его здесь, Кир едва не выпустил лестницу. Услышав про обезьян, он ожидал чего-то более привычного по передачам о дикой природе.

Существо имело четыре конечности; передними оно, похоже, пользовалось как руками, а вот задние напоминали лягушачьи – странно разведенные вбок, мощные, резко изогнутые в коленях. Cтало очевидно, что ширина пропасти не является проблемой для этого существа. Тело его было обтянуто серой кожей, которую растительность покрывала только на голове – облезлая пачка волос, разметавшаяся по затылку. Кир зачем-то вспомнил лекцию Ивко о филинах. Наверняка он бы пояснил, что гривой самцы меряются в брачный период. И что голая кожа – неудачное решение, когда ты обитаешь на металлической поверхности, если только твои органы не отделяют от нее достаточно плотные слои кожи и жира. А значит, отметил себе Кир, если эта встреча будет иметь худшее продолжение, нужно бить со всей возможной силой, чтобы пробить тело достаточно глубоко и завершить схватку, пока взбешенная тварь не ссадила его с лестницы.

Но пока пришелец и горная обезьяна лишь настороженно разглядывали друг друга. Впрочем, эмоции ее оставалось лишь угадывать: два больших черных глаза были неподвижно уставлены на Кира и только отражали огонек ближайшей лампы. Вдруг раздвинулась странная и пугающая пасть обезьяны – широкая, как будто делившая морду напополам и открывавшая провал в пещеру ее глотки. Челюсть ее не имела подбородка, и вместо этого изгибалась внутрь, длинной костью уходя в шею. Эта конструкция зашевелилась, демонстрируя две неровных шершавых пластины, трение которых заменяло существу зубы. Пасть резко захлопнулась, а потом быстро раздалась еще несколько раз, выбивая тот стук, что слышался ранее. Видно было, что кость в горле ходит вправо и влево: хотя человек разбирал только торопливый стук, в действительности обезьяна строила какое-то примитивное звериное сообщение, отбивая разные тона.

Все еще вдохновленный Ивко, Кир догадался по челюстям существа, что откусить кусок мяса оно не способно и питается, перемалывая какие-нибудь листья. Томмо поведал, что обычно эти обезьяны проблем не доставляют. «Обычно?» – «Ну то есть не всегда, да. Они ж обезьяны. Может, у вожака будет час демонстрации своей обезьяньей важности. Тогда они начинают задевать прохожих и чем-нибудь кидаться». Томмо рекомендовал угостить их лепешкой, но это могло побудить целую стаю сопровождать путешественника весь подъем и клянчить еще, а, не получая желаемого, вновь бросаться пометом и даже железками.

Кир решил, что угостит обезьяну, только когда в него все-таки зарядят туалетным патроном. Лучше так, чем железом в голову, ежели он бросит подачку сейчас и эти твари решат, что прохожий им чем-то обязан.

Кир полез мимо уступа, оставляя наблюдавшую за ним обезьяну позади. Вслед ему ничего не полетело, и он намерился пропустить как можно больше привалов, пока дела идут таким образом. Однако, никого не обнаружив на следующем, решил остановиться – он не устал, но каждая такая возможность могла оказаться последней.

Спустя минуту он пожалел об этом. Сперва напротив, в обломанном коридоре, появилось две обезьяны и уставились на посетителя. Кир, начавший было откупоривать бурдюк, не рискнул сделать и этого, посчитав, что его сторожей это могло настроить на мысли о еде. Между тем, к нему на уступ забралась откуда-то снизу третья обезьяна, вроде бы старый знакомый.

Теперь на Кира таращились шесть черных глаз; пока он глядел через пропасть, надеясь своим суровым видом прогнать пару, возле него послышалось шевеление – его сосед устал ждать помощи и сам полез в сумку с лепешками.

Кир выхватил ее из жадных лап и едва не рухнул в провал, отшатнувшись от вскинувшейся на него обезьяны. В три глотки заклокотал угрожающий стук. Кир запрыгнул на лестницу; обернувшись, он мог твердо сказать, что непроглядные глазища обезьян смотрят на него враждебно. Распутав сумку, он отломил кусок и кинул на другую сторону; толкая друг друга, две обезьяны бросились за ним, но ближайшая лишь проводила лакомство взглядом и повернула морду в ожидании своей порции. Кир бросил куда-то вниз еще один кусок и полез дальше. Однако животное не собиралось кончать свою жизнь в пропасти из-за хлеба и оскорбительным стуком осудило жлоба.

До кидания различными веществами и предметами дело пока не дошло, и до следующего балкона Кир добрался спокойно. Он не стал повторять свою ошибку и пропустил платформу. Имевшихся сил ему, несомненно, хватит, чтобы доползти до нужного этажа. Но хватит ли для сражения?

Выше его ждали. Все тем же числом и на тех же позициях, хотя Кир не заметил, когда его обогнали. То ли это были новые попрошайки, то ли у обезьян имелся обходной путь.

Кир попытался с равнодушным видом пролезть мимо, но сдался после первых же предупредительных щелчков. Один кусок отправился на другую сторону, где вызвал меньший энтузиазм, один лег на уступ – пропасть Кир накормить теперь не пытался.

Сидевший здесь голодранец расправился со своей долей быстрее, чем его благодетель успел отойти на сколь-либо значимое расстояние. Донесшимся в спину перестукиванием он сообщил человеку об этом, но должной реакции не добился и возмущенно треснул. У лестницы шлепнулся первый кусок помета. Стена успела принять еще один, пока Кир не забрался достаточно высоко.

Однако опередить их на пути к следующему уступу он не смог. Из-за края на него поглядела серая морда, а потом показалась рука, сжимающая в кулаке вонючий комок.

– Да откуда ты их берешь? – закричал Кир и увернулся от снаряда.

Обезьяна скрылась, чтобы вернуться с новым выстрелом, и начала целиться. Кир нечленораздельно заорал на нее и скорее полез в мешок с едой. Видя это, противник повременил с броском. Человек торопливо распутал узлы и, не тратя время, чтобы отнять ломоть, достал всю лепешку. Обезьяна отсутствием агрессии подбадривала жертву. Держа на вытянутой руке хлеб, Кир добрался до террасы, где обезьяна выхватила всю булку и убежала на дальний край уступа. Ее товарки на другой стороне заметались по краю, разделяя свое возмущение между жадной счастливицей и раззявой Киром. Помочь он им не мог: запас пищи был истощен. К счастью, это был последний уступ. Постоянно оглядываясь, Кир преодолел последние метры и забрался на прочную землю.

Он преодолел испытание говном и обезьянами. Впереди лежал главная улица станции – названный в честь компании, построившей Шайкаци, проспект Арктекс. На другом его конце Кира ждал вход в крупнейший и теперь единственный здешний порт.

Жизнь по правилу «Ничего»

Он выбрался в кинотеатре, в котором страшный удар выкорчевал несколько рядов. Было тихо, и казалось, ни единый звук не проникал сюда с последнего сеанса. Повсюду виднелись едва заметные белые точки – попкорн, брошенный, когда фильм внезапно сменился сообщением о ЧС. В зале было темно, хотя из-за отдернутых занавесей на входе пробивался свет.

Едва Кир решил, что находится здесь один, раздались многочисленные хлопки – будто призраки зрителей восхитились давно прошедшему шедевру. Кир присел и оглянулся на звук – на фоне экрана, отражавшего свет снаружи, промелькнули мелкие тени. Какие-то птицы создали здесь гнездо, наслаждаясь нескончаемым кукурузным пиршеством.

Кир, хрустя зернами под ногами, направился к выходу. На пороге он достал кинжал и сделал шаг туда, где раньше текла бурная река жизни Шайкаци.

Несколько крыс пересекли проспект и скрылись в дверях какого-то заведения. Среди реклам, будоражащих станцию запоздавшими новинками, виднелись десятки экранов с сообщениями о ЧС, напоминавшие битые пиксели на роскошной панораме магистрали. Проспект по-прежнему был готов принять тысячи гостей. Двери многочисленных ресторанов, клубов, бутиков и развлекательных комплексов были распахнуты, как в тот час, когда стены станции впервые сотрясла катастрофа. Было легко вообразить здесь толпы людей: только что прибывших на Шайкаци и с разинутым ртом взиравших на богатства, которых, быть может, не видели в своем захудалом мире; давних обитателей, которые после смен на комбинатах шли шумной компанией в здешний бар; ученых или инспекторов, оказавшихся здесь в новой командировке и искавших подходящее место, чтобы промочить горло с дороги.

Кир не испытывал горечи, представляя насыщенную жизнь проспекта Арктекс. Шайкаци была ему чужой, он не знал никого, кто погиб на ней, и только сама атмосфера запустения все-таки создавала в нем гнетущее ощущение, напоминавшее: его спутник – безмолвие и нельзя рассчитывать ни на чью на помощь.

Печать первых людей, оставленная на полу, блокировала вход в один из магазинов. За широкой витриной были расставлены различные аксессуары для дома. Свет в помещении странно колебался, как будто попеременно включались разные лампы. Кир увидел штриховку на правой половине круга. Она закрывала все три деления – аномалия непреодолима. «Печать – меня убьют», – вспомнил он первый урок Шайкаци, готовясь увидеть перевернутый треугольник – монстра. Квадрат.

Кир успокоился, поняв, что ничего на проспект вылезти не должно, но все же перешел на другую сторону улицы. Проходя мимо магазина, он присмотрелся к происходящему внутри. Сперва он не увидел никаких странностей: мигал свет, менялись тени. А потом осознал: пляшут вовсе не тени – пляшут сами предметы. Подсвечник, стоящий в витрине, изгибается и смещается в сторону, чтобы в следующее мгновение вернуться на место. Удлиняется край вазы, оттянутый, как пластичная глина. Вместе с предметами, видимо, прыгали в пространстве и лампы, погасая на мгновение.

Кир поспешил отойти подальше от потерявшегося в измерениях магазина. Что бы произошло с человеком, вошедшим внутрь? Вероятно, часть тела рвануло бы в сторону, оставляя его труп не менее убедительным предупреждением, чем печать с тройной штриховкой.

Оставленная черта заставила его идти бдительнее, и все же Кир, подозрительно разглядывая витрины, едва не наступил на новый знак. Увидев, что частью рисунка является треугольник, он в мгновение страха поверил, что сейчас же столкнется с монстром. Перед ним никого не было, но тревога не отступила, и ее слагаемыми являлись, кроме треугольника, квадрат и круг, помноженные на двойную штриховку.

Печать указывала на вход в парк развлечений Шайкаци. Чтобы поместить его на станцию, было вырезано пространство в десяток этажей. На уровне последнего из них изгибалась вершина американских горок. Вряд ли это было в изначальной планировке; скорее всего, на раннем этапе строительства по каким-то причинам были усечены некоторые сектора, а освободившееся место было отдано арендатору, чье участие довольно необычно в таком проекте.

Лавки со сладостями, сцена для уличных выступлений, шатры, карусели и даже башня свободного падения, с которой посетители когда-то в наигранной панике протягивали руки к зрителям на верхних этажах, – все атрибуты прежнего веселья были на месте, но теперь они стали классической декорацией к произведению ужасов. Печать была установлена на входе и, вероятно, весь парк погрузился в черту.

Поначалу ничто не свидетельствовало об этом, кроме странно звука, доносившегося откуда-то из глубин парка: как будто что-то тащили по шершавей поверхности. С изумлением Кир обнаружил источник: на одном из поворотов американских горок появилась одинокая тележка. Неторопливо она ползла по колее, распространяя этот жуткий металлический шорох. Наконец, она дотащилась до вершины и с грохотом ухнула вниз, исчезнув из поля зрения.

Вполне возможно, это просто продолжался запущенный много дней назад безотказный цикл. Некоторое время Кир не замечал вообще ничего, объясняющее причины нанесения грозной печати. А потом перестал крутить головой, обозревая панораму в целом, и пригляделся к отдельным аттракционам. Тогда он стал замечать детали творившегося за чертой.

В шатре с вывеской «Фокусы с Земли» мерцал свет, горевший, как думал Кир, с последнего выступления. Теперь он видел – выступление не окончилось. Округлые тени, подчиняясь вспышке, завершавшей очередной яркий номер, вздымали тонкие руки и награждали кланявшегося перед софитом фокусника аплодисментами. Шатер был близок ко входу, но ни единого звука в этот момент не доносилось. Кир сперва думал, что это спецэффект, наложенный на стены, но сейчас заметил, что один из зрителей облокачивается на нее не тенью, а материальным телом, и ткань колышется, когда он вновь поднимает руки.

Лавку с сувенирами поначалу легко было принять за вычурную постройку. Из нее вырастало некое сложное нагромождение, многократно повторявшее основание – иногда точно, иногда гротескно, когда его детали теряли четкость, размазывались или обрывались, будто грубо обрезанные. Но это не было задумкой. Что-то действительно заставило эту лавку реплицировать себя раз за разом, и теперь эта уродливая башня покачивалась и дрожала, быть может, готовясь исторгнуть из себя следующую искаженную копию.

Кир мог только гадать, какое безумие окружит его, стоит ему сделать несколько шагов за печать. Присоединится ли он к восторженной публике фокусника? Увидит тени последних посетителей, попавших в ловушку ржавеющей тележки? Будет разорван разрастающимися внутренностями?

Над нерешительным визитером наблюдали странные существа, которые сидели на одной из верхних террас, окружающих парк. Они напоминали грифов, но, вопреки общему сходству, не имели клювов и могли также показаться уродливыми гуманоидами, запахнутыми в плащи. Наверное, двойная штриховка давала ему шанс, но Кир решил не испытывать дальше судьбу. Он обошел печать и, оглядываясь, пока не стих шум тележки, побрел дальше по проспекту.

Он пессимистично думал об увиденном: то, что произошло со станцией, нельзя просто исправить, отменить. Какой бы ни была причина произошедшего, это перелопатило реальность этого места. Кир засомневался, что найдет в своих поисках поддержку в Порту или Оранжерее, и не представлял, что предпринять в таком случае.

Его мысли прервала встреча с людьми. Два человека занимались, похоже, именно тем, к чему располагала эта праздная улица – бездельничали. Один дремал на скамейке, второй, судя по рефлекторным подергиваниям, предавался какому-то наполненному действием интерактивному развлечению.

До сих пор встреченные Киром жители станции убить его не пытались. Чтобы не дать повод нарушить традицию, он убрал кинжал и издалека поздоровался с ними.

– И тебе привет, – отозвался один, чей взор прояснился. Второй приподнялся и, сощурившись, всмотрелся в пришельца. – Издалека?

– От охотников, – не стал вдаваться в подробности Кир. – Далеко ли до Порта?

– Первый раз здесь? Полчаса, – ответил тот же человек, а другой вновь улегся на скамейку. – Как там охотники?

– Живут. Как Порт?

– Да куда он денется? По делу?

– Да так, хочу посмотреть…

– Ну удачи. Дорога тут прямая, не заблудишься, – сказал собеседник и глаза его снова затуманились.

Кир прошел мимо, несколько удивленный диалогом. Ему казалось, что случайная встреча с человеком в коридорах станции должна быть значимым событием. Но сами ее жители считали иначе. Еще пару раз он встречал людей, идущих по своим делам и отдыхающих. Эти встречи ободряли его, и несколько печатей он миновал, не обратив прежнего внимания.

Были ли эти прохожие жителями Порта или бродягами? Кир не спрашивал у них, стремясь избежать разговора, в котором мог выдать в себе пришельца. Если каждый начнет выпытывать его печальную историю, до Порта он не доберется и за день.

Вскоре людей стало больше, и, минуя одну группу, Кир сразу замечал другую. Местные пропускали по стаканчику в барах, сидели на лавках, соревнуясь в виртуальной среде, кто-то, найдя спокойный уголок в заброшенном магазине мебели, что-нибудь мастерил. Местный камерный театр «Парнас» использовали как сцену для какого-то важного обсуждения – оттуда доносился голос оратора, с которым спорили из толпы, а надпись возле входа гласила: «Новый маршрут Зейко: особенности и перспективы». Увидев знакомое название, Кир замедлил шаг.

–…Организованность и перспектива – вот чего нам не хватает! – доносилось до Кира. По-видимому, это говорил докладчик, которому афиша давала имя Адане. – Мы бродим по Зейко как неприкаянные, хотя если бы собрались вместе, обсудили последние открытия и начали формировать актуальную карту…

– И чего? – ворчали в толпе. – Куда ты опять собрался?

– Перспектива! – отчаявшись, повторял оратор.

– Нет перспективы, – отбросила толпа. – Это Зейко.

– Ну знаете! Если мы будем поклоняться ему как недостижимой тайне, если каждую попытку вдумчивого исследования будем перелистывать, пробормотав: «Зейко», то конечно перспектив у нас нет. Тогда мы действительно застряли…

Фраза затихла позади. Кир подходил к раздвигавшей проспект большой площади, из которой прорастало и устремлялось ввысь, пронзая потолок, какое-то белое строение. В основе своей это была круглая башня, с которой соединялись на разных уровнях декоративные балки.

Вокруг нее разрозненные группки людей сливались в настоящее поселение. Площадь стала двором огромной квартиры, под комнаты которой приспособили местные заведения. В какие-то из них лишь затащили подходящую мебель и отгородились покрывалами; в других создали некий уют, расставив горшки с растениями или организовав у входа нечто вроде беседки. Кир проходил мимо скучающих и хохочущих компаний, мимо штопающего одежду рачительного хозяина и почесывающего раздутое пузо лентяя. Кир с улыбкой кивал всем, не вызывая вопросов у сообщества, занятого своей рутиной.

Заставляя вспомнить об утерянных лепешках, до него вскоре донесся запах из местного ресторана, по-прежнему используемого по назначению. «Облака», гласила вывеска в нежных цветах. На веранде виднелось немного посетителей, а само заведение изрядно потеряло в лоске: с уборкой пола роботы справлялись, но на столах были видны разводы, окна запылились, а чистота посуды теперь была делом настроения. Аромат пищи, доносившийся из-за дверей, был жарким, сытным, но непривычным и даже неприятным, поэтому Кир намеревался пройти мимо забегаловки, когда один из посетителей вдруг окликнул его.

– Странник! – раздался высокий голос, настолько полный воодушевления, что, казалось, басил чувствами. – Уверен, я не видел тебя прежде!

Кир повернулся к нему и округлил глаза. Тонкие, падающие на плечи волосы, небольшая борода, лицо с мягкими чертами вкупе со странным облачением – какая-то материя, висевшая вроде хитона, и позой – обратившийся встречал Кира, распластав руки будто для объятий, создавали однозначное впечатление.

– Боже, Иисус? В смысле, Иисус?

Мнимый сын божий смутился этому предположению.

– Владлен, – поправил он странника.

– Это было моим вторым предположением, – сказал Кир.

Новый знакомый доброжелательно предложил:

– Не желаешь ли разделить со мной трапезу?

С учетом запаха, Кир не желал, но, увидев стакан сока, почувствовал, что не прочь промочить горло. Промедление с ответом Владлен принял за согласие и подвинул гостю стул. Кир не увидел причин пренебречь радушным приглашением.

– Как зовут тебя, друг? – спросил Владлен, дождавшись, когда его товарищ устроится.

– Кир, – ответил тот, внимательно следя за реакцией. Таковой послужило жадное нанизывание куска пищи, который явно захватил Владлена куда сильнее, чем услышанное имя.

Первое впечатление о нем поблекло: глаза его были небольшие, смешливые, взгляд – рассеянным. Щеки, несмотря на катастрофу, были налиты, что придавало лицу грушевидную форму. Порывистые движения выдавали в нем человека, увлекаемого эмоциями, и речь была под стать этому быстрой, но при этом не сбивчивой.

Он предложил перекусить; за уговорами выяснилось, что Владлен управляет этим заведением и предлагает лучшее из возможного. От еды Кир все же отказался, но попросил сок. Владлен самолично ушел внутрь и вернулся с полным до краев стаканом, который был достаточно чист, чтобы на фоне густой жидкости не были заметны пятна.

– Могу ли спросить, откуда ты идешь, Кир?

– Можешь, – отозвался тот и, запив большим глотком свою долгую прогулку, начал рассказывать.

То, что привезенная информация оказывает меньшее влияние на местных, чем следовало бы, Кир уже не удивлялся. Хотя Владлен был полон причитаниями, драматическая история оттянула в лучшем случае половину его внимания от рагу.

– Ну а вы как живете? – спросил Кир.

– Никак, – пожал плечами Владлен.

– Все так плохо?

– Все так хорошо! – воскликнул тот. – Здесь не происходит ничего. Ни дурного, ни горького, ни страшного, не опасного.

– Но и ничего хорошего, да?

– Если нет дурного, то ничего не мешает тебе чувствовать себя хорошо. Если нет горечи, то нечему омрачить радость. А без страха и опасности нет причин возводить крепости, которые каждый стремится создать вокруг себя. В конечном счете, в них все твои обязанности сводятся к тому, чтобы сделать стены еще крепче, но если нет крепостей, то нет ни обязанностей, ни принуждения. Ничего! – торжествующе объявил Владлен. – Нет и зла, которое мы творим, чтобы ничто не грозило нам, а если нет зла, то и добра делать не нужно, так как оно уже существует в таком мире как абсолют.

– Вы с человеком по имени Томмо по пятницам не встречаетесь? – спросил Кир.

– Кто такой Томмо? – удивился Владлен.

– У него тоже заготовлена пара речей о том, как ничего не делать и оправдать это.

Владлен снисходительно улыбнулся.

– Там, откуда ты пришел, слишком много суеты. Мы привыкли гасить ее пожар своими действиями, но именно ими он и питается. Самое мудрое – дождаться, когда он пожрет сам себя, оставив пустошь. И больше не ронять семена в эту почву, обретя в отсутствии конфликта мир с собой.

Кир счел за благо промолчать.

– Ты ничего не скажешь? – разочаровался Владлен.

– Припоминаю свои реплики из предыдущего диалога.

– Тех слов уже нет. Есть ли тебе, что возразить на сказанное сейчас, друг мой?

– Думаю, я найду пару слов, если ты угостишь меня еще соком. – Кир почувствовал себя расслаблено и уже подумывал, не отведать ли ему местной кухни.

Обновленный стакан вскоре появился на столе.

– Ну допустим, – начал Кир поскребя щетину. В Порту, наверное, ему одолжат бритву… – Вот ты протянул мне стакан. Сделал что-то?

– И где сейчас это действие? Его нет – оно стало ничем. Было? Спустя время даже этого «было» для нас не останется. Ничего. Оно неизбежно поглотит все дела. Что есть дела твоих предков сегодня?

– Результат дел моих предков – как минимум я, – обиделся за них Кир, считая себя достаточно важным итогом их пути.

– А как минимум бесконечность других вариантов тебя – результат того, что они сделали одно вместо тысячи иного. И сбросили в ничего. Сбросили и тебя, только с отсрочкой.

– Ну а что-нибудь вообще есть?

– Конечно! – рад был сообщить Владлен. – Вот я, а вот стол с пищей. Все есть. Но скоро не будет. Пена вселенной. До случившегося я работал в одном проекте. Передовой край физики! А это та область, которая ближе всего соприкоснулась с ничего. Все что есть сегодня – это накипь первичной пустоты, которая никак не успокоится. Пена, выступившая на гладком пространстве отсутствия. Выступившая, потому что ничего – это бесконечная возможность к чему-то.

Кир сделал глоток сока, внезапно ощутив, что горло у него пересохло – будто он сам произнес эту тираду.

– Я улавливаю какие-то осмысленные слова, но даже не возьмусь их складывать. Лично я вот, знаешь, по-простому: думаю, разобраться, что произошло, и попробовать все исправить. Мое стремление – тоже ничего?

– Ну подумай сам, – улыбнулся Владлен. – Где это стремление? Откуда? Куда ведет? Это даже не пена – это что ни есть ничего.

– Бесконечная возможность, – кивнул Кир, посчитав, что это вполне неплохо.

Улыбка сошла с лица Владлена и он со скукой посмотрел во двор. Но там тоже было ничего.

– Очень удобно будет варварам прийти в крепость без стен, – сказал Кир, покомфортнее устраиваясь в местной философии.

Его собеседник обратил к нему просветлевшее лицо.

– А вот он – не ничего, – торжественно сообщил Владлен. – Он пытается заполнить мир чем-то – злостью.

– Но вы-то ничего с этим не сделаете.

– Тот, кто сможет, согласно своей воле встанет против него.

– А ты?

– А со мной не случится ничего, – Владлен одарил его самой широкой улыбкой из побывавших на его лице в течение разговора.

Он откровенно забавлялся, и Киру этот разговор надоел.

– Ты это на ходу придумываешь, да? – со скукой спросил он.

– Наши идеи только зарождаются и еще не устоялись, – смущенно признался Владлен. – Думаю, будущие поколения дополнят их. Возможно, они скажут, что здесь все-таки есть что-то.

– Ух ты. Я уже предвижу большой раскол.

– Я слаб, и мне тоже любопытно, что случилось в день, который называют «Калам», – понизив голос, сказал Владлен.

– Ничего? – предположил Кир.

– Теперь конечно. Но прежде была скорлупа, – шагнул обратно к амвону местный гуру. – Зейко – это яйцо великой мудрости, согретое вселенной. Мы все – такое яйцо. Но мы слишком мелки, чтобы кто-то заметил наше желание проклюнуться. Эта станция – другое дело. Я не знаю, как она возникла: создана в момент творения или сама – акт творения, обретший форму и сбросивший шелуху, которая стала нами; дар создателей нашего мира или наследие первых, кто обрел разум в этой космической тьме. Но великая древность скрывает ее создание, и она покоилась здесь, быть может, от начала времен. Ее согревало долго, согревало в ладонях вселенской энергии и любви. И нам очень повезло, что мы в миг проявления безграничной милости оказались прицеплены тонкой пуповиной этого лифта к Зейко, – Владлен указал на белую башню посереди площади. Лифт – конечно! Кир вспомнил, что видел его на схемах. Он и не думал заходить так далеко, поэтому когда-то бросил на это примечательное место лишь мимолетный взгляд и запамятовал о нем. – Теперь нас тоже не сдерживает скорлупа. Та, что содержала бушующий пожар страстей, планов, непонимания. Но сейчас перед нами – ничего. Наша оболочка разбита вселенной, и мы укутаны ее пустотой, навечно отрезанные от всех, но способные наконец увидеть так далеко, как иначе никогда не были бы способны.