Текст книги "Странный гость"

Голос их предводителя на секунду показался поляку знакомым. Но человек в маске перешел на безликий хриплый полушепот, и все неприятные ассоциации вмиг рассеялись.

– Добрый пан, – обратился человек в маске, – как видите, мы в большинстве, так что лучше смиритесь с судьбой, уготованной вам. Не воспринимайте нас как бандитов – скорее как неожиданное спасение свыше! Да будет вам известно, следопыты герцога, бессовестно вами обманутого, уже рыщут по округе, ища вас. Но мы – не они. Мы готовы взять на себя тяжкое бремя обладания сокровищем, коим вы помахали у герцога перед носом, и обещаем даже защитить вас от поганых ищеек, если те вдруг пересекут вашу дорогу.

Тем временем Сендзивой из последних сил пытался вырваться из хватки. Ему удалось освободить правую руку и потянуться ею к поясу, за кинжалом. Возможно, разя насмерть, он и сумел бы расчистить себе путь к свободе, бежать назад в лес или спрятаться в башне, но Фьяметта, все это время чутко следившая за его движениями, раньше срока дозволила себе торжествующий вскрик – и поляк стушевался. На секунду он подумал, что спасение придет с ее стороны, и этого промедления хватило, чтобы преследователи перехватили всю инициативу. Они накинулись на поляка, отняли кинжал, стали избивать кулаками; глухие к мольбам, они прижали его к земле и стянули руки и ноги плотными ремнями. Фьяметта, увидев последнюю бесплодную попытку Сендзивоя вырваться, кинулась к лестнице. Изо всех сил рванув запястье из цепкой хватки главаря, она затараторила:

– Так, значит, ты не бандит? Такое у тебя «обещаем защитить»? Ты, зеленый дракон! Никакой веры тебе нет, и каждым словом ты лжешь! Пусти, немедленно меня пусти, или я за себя не ручаюсь! Не смей убивать его!

Захохотав, он в один рывок вернул ее на место.

– Молчи, ведьма! Что тебе до этого чужака? Иди своей дорогой и благодари Бога, что тебе не помяли юбку! И кто сказал, что я хочу его убить? Мне только и нужно, что с ним потолковать, и, если мы договоримся, уже через четверть часа и он сможет идти куда хочет. Пусть ищейки, от которых я хотел защитить этого враля и проходимца, возьмут то, что при нем еще осталось. Его кошелек или его жизнь – тут лично для меня разницы нет!

– Кто хочет его оскорбить и назвать вралем, тот пусть признает сперва: се – алхимик! – проронила цыганка. – А ты все никак не сочтешь, не поймешь… голова у тебя пуста. – Тут она плюнула в обидчика. – Ты-то – не алхимик всяко!

Но человек в маске лишь вновь хохотнул в ответ, чем навлек дикую ярость Фьяметты. Ее тело вытянулось в струну, как тогда, на лесной поляне. Она угрожающе воздела руку, указывая в его сторону.

– Ты предал, предал его. За предательством неизбежно следует наказание, как за старой луной – новолуние. За старой луной – новолуние, слышишь? Освободи. Освободи, иначе висеть тебе на рогах черного оленя – красных от твоей крови!

Тут что-то будто дошло до негодяя. Подскочив к Фьяметте, он прошипел:

– Цыганская выскочка! Хочешь меня запугать? Думаешь, что-то обо мне знаешь?.. Я не боюсь твоих проклятий, маленькая ведьма. Изображай пророчицу перед крестьянами и дураками! Думаешь, я откажусь от бесценной награды, испугавшись твоей болтовни? Тогда как то, что мне нужно, – прямо здесь, у него на шее? Пусть поблагодарит: забрав это, я, может статься, спасаю его от эшафота на Золотой Горе!

– Золотая Гора, – ответила на это Фьяметта, – плачет только по тебе, прохвост.

Теперь пришел ее черед смеяться. Бандит в плаще и маске вынул кинжал и грозно на нее замахнулся. Девушка проворно отскочила, и острие едва не застряло у нападавшего в собственной руке, все еще не желавшей отпускать цыганку.

– Мутишь воздух, – презрительно бросила она, – и висеть тебе вскоре в воздухе – как перезрелой груше, – болтая ногами туда-сюда!

– Молчи! – гневно воскликнул бандит. – Не мели языком, а то я заколю этим кинжалом его– у тебя на глазах! Внемли чутко, – продолжил он после короткого раздумья. – Я знаю, что вы, отверженные, держите слово, если даете клятву. Поклянись тогда твердью и небом, поклянись прахом родителей, духами огня и воды и верховным духом, обитающим среди звезд, что никому никогда не расскажешь о том, что здесь видела. Поклянись, что ни одна живая душа не разделит то, что ты знаешь обо мне и о нем. Клянись, что не будешь мстить, не будешь меня проклинать или предпринимать что-то против меня, будь мы на земле, в воде или стань мы духами. Если не поклянешься, этот мужчина умрет в эту же минуту! Для меня его жизнь ничего не значит!

Повисла тревожная пауза. Сендзивой, неподвижно лежащий на сыром мхе, едва мог поднять голову. Он видел и слышал все, что творилось вокруг, и раздумывал, как же спасти себя и Фьяметту. Любой план, приходивший в голову, оказывался на поверку неосуществим, и поляк корил себя за напрасную надежду. Тут ему вспомнились пророческие слова девы, произнесенные в Швабском Альбе. «Красный лев» у него на шее. Он пока еще принадлежит ему, но его потеря кажется неминуемой. «Зеленый дракон», теперь он это точно знал, стоял перед ним, празднуя победу за непроницаемой маской. А что же «белый голубь»? Неужели двух губительных зверей недостаточно? Да и есть ли разница, если жизнь все равно – что так, что этак – кончена? Сендзивой понурил голову и решил более ни о чем не думать.

– Ну что ж, – произнесла Фьяметта после долгих раздумий, – я клянусь. Но будешь ты проклят, если руки твои прольют здесь кровь. Я искра, я пламень, а вы все – прах, вы все – пепел, если что-то случится с этим человеком!

– Пустая цыганская болтовня, – пробормотал бандит в зеленой маске. – Вздор, что ни одной живой душе не в силах навредить! – Но голос его дрогнул непроизвольно, выдавая с головой неуверенность и страх. Он сдернул свою шапку и утер пот со лба, выпустив руку пленницы всего на мгновение, – но стоило ему убрать платок от лица, как Фьяметты и след простыл. Он растерянно оглянулся на своих спутников – те лишь развели руками: каким-то образом никто не увидел, куда делась девушка! Неуверенным движением вернув кинжал в ножны, человек в маске направился к Сендзивою.

– Ну, милостивый государь, – сказал он, подойдя к ногам лежащего мужчины, – прошу вас отказаться в мою пользу от сосуда, из-за которого вам навязывают столь грубый конвой. Я буду вам полезен и велю этим молодцам вас отпустить. Возможно, в недалеком будущем мы подробнее поговорим о случившемся в более подобающих условиях. Ибо я надеюсь, что царское искусство откроет врата мне, своему добровольному ученику, и дарует знание.

Он замолчал. Его зеленая маска с ухмылкой и дьявольским блеском в глазах смотрела на повергнутого наземь невольного адепта. Поляк пытался узнать эти глаза в прорезях, но тщетно: разгадка крутилась на периферии сознания, но никак не ухватывалась. Но точно это не мог быть сам герцог Фридрих – паук, чье коварство преследовало Сендзивоя с того ночного видения в Штутгартском замке. Встреча с ним была еще впереди, а этот взгляд был злее и презрительнее, чем идущий из бездны бессовестной тирании герцогский взор…

Сдаваться поляк в любом случае не собирался! Нахмуренный лоб, поджатые губы, выражение его глаз – все говорило о том, что он не отдаст сокровище, составляющее смысл его жизненных исканий, добровольно. И человек в маске это уловил.

– Очень жаль, что вразумить вас способно лишь насилие, – произнес он. – Ну что ж, вы сделали свой выбор! – Он подал знак прихвостням в плащах, и те вновь набросились на жертву. Ремни затянули крепче, рубаху на груди разорвали; противиться превосходящим числом врагам не имело смысла. Сендзивой закрыл глаза, тень бессильной ярости омрачила его лик. Рывком один из бандитов сорвал с груди поляка заветный сосуд, бережно обернутый серебряной тканью. Главарь в маске подскочил к сообщнику и вырвал добычу из его рук; издевательства над бедным пленником более не имели смысла, и тогда он бросил сурово:

– Ну, хватит с него. Мы нашли то, что искали. Оставьте ему и деньги, и прочее добро. Отволоките туда, – он указал на башню, – и заприте.

Сендзивой почувствовал, как его подняли с земли, отнесли в башню и оставили там. Лязгнула, закрываясь, ржавая дверь – ключ провернулся в замочной скважине несколько раз, а потом все стихло. Он точно не мог сказать, сколько пролежал на сыром полу узилища, но помнил, что, когда на него с Фьяметтой вероломно напали, солнце вот-вот готовилось зайти за горизонт. Когда сознание понемногу вернулось к нему, лучи света еще слабо проникали в комнату сквозь узкий проем бойницы – через которую он, будь даже свободен от пут, не смог бы пролезть, не застряв накрепко.

Сендзивой попытался пошевелиться, но ремни плотно стягивали ему руки и ноги.

Так он и лежал, беспомощный, на этом сыром полу перед лицом неумолимой судьбы. Что ему было делать? Звать на помощь? Еще недавно плотные стены башни могли спасти его, но теперь каменная кладка стала препятствием на пути любого звука, доносящегося изнутри. А если случайный путник и услышал бы его крики, он мог рассказать о них не друзьям, а ищейкам герцога. Гримасы бессильной ярости и глубокого отчаяния искажали его лицо, когда Сендзивой осознавал бедственное положение, но более всего его удручали мысли о навсегда утраченном сокровище, открывавшем ворота в большой мир, к желанным богатству и славе… Это осознание разило в самое сердце, и впервые за всю взрослую жизнь он безудержно разрыдался. Эти слезы оказали благотворное влияние: наплакавшись, поляк смог собраться с мыслями и яснее взглянуть на ситуацию.

Как избавиться от стяжающих ремней и выбраться из башни? Он стал внимательно осматривать комнату. Солнце еще освещало ее, и на потолке он смог разглядеть темное пятно – с трудом узнаваемые контуры люка, ведущего на следующий этаж. Там, наверху, могло быть спасение. Возможно, из комнаты второго этажа открывался выход на стену или большое, нормальных размеров окно – но никак не узнать наверняка, есть ли возможность спуститься. Он тотчас стал строить подробный план того, как выберется наверх, забыв, что лежит на полу, связанный по рукам и ногам. Нерушимые оковы перечеркивали все его планы. Сендзивой стал кататься по полу: то было единственное подвластное его телу движение. Внезапно он натолкнулся на что-то твердое, подтянул руки к предмету и ощупал его. Оказалось, на полу лежал завернутый в тряпье нож. В таком положении, что выпало на его долю, – поистине, подарок, ниспосланный свыше! Кто, кроме Бога, мог прийти ему на подмогу? Фьяметта? Но она совсем одна – и разве она не поклялась бандиту в маске никому не говорить о месте, где тот оставил пленника?

Он снова стал кататься по полу. На этот раз его целью был каменный выступ стены, чьи острые края как нельзя лучше подходили для того, чтобы распилить о них плотную кожу стяжек на руках. Ему удалось повернуться к стене таким образом, что руки как раз оказывались на остром выступе, и он с таким ожесточением начал пилить ремни, что стер кожу с кистей. Когда боль стала совершенно невыносимой, он, собрав все оставшиеся силы, развел руки в стороны – и разлохмаченные стяжки лопнули. Отползя на руках назад, к ножу, Сендзивой, с трудом вытянув оружие из заржавленных ножен, смог избавиться и от ремней на ногах. Он был обессилен и подняться смог, лишь опираясь на холодную стену комнаты. Проковыляв к окну, изливавшему тусклый свет, он развернул найденный в ножнах клочок бумаги и попытался прочесть надпись на латыни, оставленную убористым почерком: Audi, vide et tace, si vis vivere in pace[98]98
  Известная рифмованная поговорка, приписываемая жившему в XII веке парижскому монаху Леонину, в буквальном переводе: «Слушай, смотри, молчи, если хочешь жить в мире» (в одном из толкований – «если не ищешь неприятностей»).


[Закрыть].

Сендзивой, доверившись этому безымянному пророчеству, стал молча и напряженно вслушиваться в звуки извне. Но все, что до него доносилось, – шелест деревьев да крики ночных птиц. Сознание узника начало угасать. Возможно, зов спасения давно прозвучал – возможно, обморок или вспышка отчаяния заставили его проигнорировать! Сендзивой стал подбирать с пола мелкие камешки и выбрасывать их через узкую бойницу: в конце концов, это признак жизни, и случайное ухо, расслышавшее стук, могло привести к нему помощь. Но тут он осекся: а благоразумно ли это? Разве же посланцы Фридриха не ищут его сейчас? Если он выдаст свое расположение, они докончат дело, начатое бандитом в маске, и убьют его…

В этот момент под чьими-то осторожными шагами в лесу затрещал валежник. Кто-то шел вдоль стены башни – и вдруг под самой бойницей раздался негромкий голос:

– Ты здесь, странник?

– Здесь! Здесь! Но кто ты? Почему ты тут?

– Чтобы тебя вызволить, – ответил знакомый голос, и поляк с радостью узнал в нем Фьяметту. – Зеленый дракон бесчестно подловил меня на слове – клятва есть клятва! Но он не знает, что это его же и сгубит. Красный лев погиб, зеленый дракон вот-вот сгинет – но до встречи с белым голубем тебе еще надо спастись! Вот, держи! – По краю узкой бойницы что-то заскребло, и Сендзивой невольно отшатнулся от продолговатой тени – но потом с радостью осознал, что это деревянная лестница. – Дверь в башню люди дракона заперли – ее не открыть, а здесь слишком узко – не пролезть. Поставь лестницу к люку, вскарабкайся вверх, закрой за собой и обернись налево. Там старые камни – куча старых камней, – там и спустись. Только поспеши! Карета солнца уже спускается за деревья, карета солнца летит над равниной. Ночь близко – значит, и ищейки скоро тут будут. Луна показывает им дорогу, так что поспеши – и беги прочь! Я буду ждать у скалы. Действуй!

Сделав, как велено, Сендзивой поднялся к потолочной ляде, но она оказалась до того тяжела, что у него не нашлось сил открыть ее. Усталость не позволяла подолгу стоять на лестнице, так что он то спускался и отдыхал, то поднимался вновь – и снова, раз за разом, эта гнусная ляда не поддавалась.

Подползя к узкой бойнице, поляк, весь взмокший и дико измотанный, жалобно позвал Фьяметту. Но ответа не последовало, и тогда он вновь стал кидать камешки наружу. Однако его ожидания были напрасны, до ушей его теперь доносился один лишь равнодушный шелест листвы. Испуг придал Сендзивою сил. Он предпринял еще один подход к ляде – тщетный, как и все до него.

Сендзивой вздохнул, и слабый луч надежды укрепил его чувства. Теперь он знал одно: высота лестницы была достаточной – и, если бы он мог собраться с силами и ляда в конце концов поддалась его усилиям, он бы на время вырвался из тюрьмы, и между ним и упрямством его преследователей было бы поставлено новое препятствие. Когда он, взяв на вооружение это новое здравое рассуждение, присел на перекладину немного передохнуть и посмотрел вниз на комнату с половины ее высоты, то увидел, что с внутренней стороны двери в башню тоже имеются громоздкие, но прочные устройства, позволяющие запереться изнутри и хоть так оказать эффективное сопротивление натиску извне. Пару громоздких железных болтов, прикрепленных к верхней и нижней частям двери, можно было выдвинуть вперед, в пазы – и сделать проникновение практически невозможным. Кроме того, имелась и тяжелая дубовая балка – ее можно было поднять и вставить в специальный держатель поперек железной несущей рамы. Как только эта идея возникла у него в голове, Сендзивой соскользнул с лестницы, поставил балку-засов и попытался сдвинуть железные болты на себя. Ржавчина позволила это сделать не сразу, и ему пришлось использовать камень, чтобы загнать грубую резьбу в пазы.

Радоваться ему выпало недолго: снаружи послышались голоса и звон оружия, и все в нем задрожало от ужаса. Так вот почему Фьяметта больше не откликалась на звуки камней – зато наверняка, действуя так опрометчиво, он привлек сюда ищеек. Еще и камнем по болтам молотил – считай, последний гвоздь себе в гроб загнал. Да, все верно: голоса уже у самой двери… О Небо! Отсрочка казалась спасением – но в который раз удача от него отвернулась!

Вскоре он услышал, как снаружи в замок вставили ключ, и тот с визгом провернулся. Грубая ручка скользнула вниз – только дверь не поддавалась: железные болты-защелки и поперечная балка держались крепко. Снаружи явно приготовились к штурму; мощный удар – и все дверные стыки разом треснули, из-под погнувшейся рамы вырвались струйки пыли и каменной крошки. Пленник больше не ждал. Чрезвычайная опасность придала ему силу, каковой он не владел еще несколько минут назад. Проворно заскочив на лестницу, поляк в отчаянном порыве стал толкать ляду, на этот раз поддавшуюся его остервенелому натиску. С диким грохотом она откинулась, и на него сверху посыпались листва, камни и земля.

В дверь внизу заколотили чем-то увесистым – она трещала по швам. Сендзивой ловко протиснулся в люк и благоразумно поднял за собой лестницу, а после, как и посоветовала цыганка, закрыл за собой крышку и оглядел новую комнату.

Окна в ней были шире, чем безнадежная бойница на первом этаже, и проникающий в комнату лунный свет позволял разглядеть обстановку. Он обнаружил, что наверх ведет винтовая лестница, но обломок стены преграждает проход к ее разрушенным ступеням. Он начал раскидывать камни в стороны и вдруг наткнулся на аккуратно смотанный длинный трос. Глубоко выдохнув, поляк облегченно рассмеялся – все-таки удача еще с ним! – потом, схватив трос, полез вверх по лестнице. Несколько раз чуть не сорвавшись с ее разбитых временем ступеней, он достиг смотровой площадки на вершине сооружения, откуда мог безопасно обозревать все, что внизу. Бесшумно разматывая трос, он пытливо рассматривал преследователей – и тут, обомлев, пригляделся получше. Каковы же были его изумление и гнев, когда перед обитой железом дверью он увидел на бледном коне того самого человека, который так позорно ограбил его. Теперь этот прохиндей восседал на коне и вел солдат на штурм двери, рассыпаясь в гневных приказах. Без маски его не составляло труда узнать, да и голос, поначалу лишь казавшийся ему знакомым, теперь опознавался на раз. На единый миг темнота отступила, ветер воздел лунному светилу навстречу темно-зеленый плащ с серебряным подбоем, подарок на память от самого герцога Брауншвейгского. Оказалось, это придворный алхимик собственной персоной – господин фон Мюлленфельс! Сбросив черную накидку и маску разбойника, этот отступник, похоже, присоединился к герцогским всадникам – и повернул с ними назад!

– Вот курва! – не удержавшись, ругнулся поляк. – Будь моя воля – я бы закидал тебя этими обломками стены и раздавил бы, как букашку! Ну ничего, ничего; час, когда я с тобой рассчитаюсь, еще настанет, подлец!

Сендзивой отошел к противоположной стороне смотровой площадки, где его не могли заметить солдаты герцога. Место, где башня соединялась с полуразрушенной стеной, представилось ему прекрасной возможностью для побега. От стены до самого леса тянулась гряда высокого папоротника, вполне способная надежно скрыть от посторонних глаз. Поляк мешкал; хотел было вернуться и еще раз посмотреть на своих преследователей, как вдруг из кустов внизу выглянула фигура в белом платье и красном платке – Фьяметта! Как только Сендзивой нагнулся, чтобы разглядеть, что она пытается сделать, видение исчезло, и только кусты качались, словно растревоженные ветром. Тогда он закрепил трос и тихо соскользнул вниз. Пока посланцы герцога поднимали жуткий шум в ущелье, штурмуя вход в башню, звук трущегося о стену троса вряд ли был слышен. Тем временем Сендзивой уже бежал, рассекая высокую траву, к месту, где видел красный платок Фьяметты.

Он бежал, не оглядываясь и не боясь преследования: гомон, до сих пор несшийся от ворот, свидетельствовал о том, что его побег прошел незамеченным. Свисающий со стены трос он привязал к корням ближайшего дерева, чтобы ветер не подхватил его и не раскрыл раньше времени все карты. Достигнув первых деревьев, он впервые осмелился распрямить спину и через несколько шагов уже оказался на тропинке, ведущей вдоль ущелья.

В ее конце, у скального обрыва, его и ждала цыганка. Она изящно спрыгнула с камня, ее глаза засияли, и она радостно начала что-то тараторить на своем языке: в минуты невыразимого ликования она сама не замечала, как переходила на цыганский. Невероятное волнение воспламенилось в пылком сердце польского дворянина. Смертельная опасность все еще грозила ему, но более она его не беспокоила. Он притянул деву к себе и запечатлел на ее челе жаркий поцелуй. Фьяметта отшатнулась от него – и почти на чистом немецком напомнила:

– Глупый, нам надо спешить! Небезопасно, беспокойно! Дракон с подельниками – на хвосте! Внизу долина, по ту ее сторону – река. За рекой – безопасность, за рекой – свобода!

Они шли, держась за руки. Путь вился сквозь густой лес, свет луны не просачивался сюда через кроны деревьев. Смутное беспокойство вновь охватило Сендзивоя и заставило тревожно прислушиваться к окружающим звукам. Преследователи, несомненно, пойдут по их следам, как только обнаружат, что башня пуста, – стоило поскорее забрать к западу. Ко всему примешивалось вернувшееся осознание того, что реагента для сотворения золота – вещи в своем роде уникальной – у него больше нет. Гложущие чувства не давали ему покоя, и он все пытался понять, как могло случиться, что он позволил дракону заполучить добычу.

Вдруг Фьяметта резко остановилась на опушке леса и стала внимательно осматривать деревья. Поляк немедля схватился за найденный в башне нож и приготовился защищать ее. Но она, смеясь, затрясла головой и прошептала:

– Звезды высоко – хмурые тучи гуляют вдали. Опасность прошла. Ты устал, тебе еще потребуются силы завтра и потом. Вернемся к моим людям – там поешь и поспи. А я буду тебя оберегать.

Очаровательным жестом она пресекла все возражения усталого спутника и обратила взор к полному звезд небу – так, будто видела какие-то указания в перемигивании далеких светил. Затем она решительно повернула вправо и, схватив за руку путающегося в ногах поляка, потянула за собой сквозь густой кустарник. На пути им попался небольшой холм из сваленных вповалку камней, и, запросто вскарабкавшись по нему – тут даже без оглядки на усталость Сендзивою потребовалась бы тренировка, – она стала что-то отсчитывать на самом верху. Надавив на один конкретный непримечательный камень – один в целом море, где не сориентируешься без подготовки, – она, к вящему изумлению поляка, открыла этим способом проход внутрь холма. Когда он робко подступил к жерлу, его глазам предстала довольно-таки просторная пещера, освещенная развешанными по стенам факелами.

– Входи, – пригласила цыганка, – тут – хорошие друзья, мои люди.

Когда Сендзивой спустился под свод пещеры, проход за ним закрыли при помощи вделанного в скалу рычага. Поляк, переживший за последние сутки многое, сошел вглубь укрытия и впервые за последнее время почувствовал столь желанные мир и покой. Ему дали постель и, по приказу Фьяметты, принесли вино и хлеб.

– Вино – хорошее, хлеб – хороший, – приговаривала она. – Завтра будет ночлег лучше, стол – богаче… Сегодня ночью довольствуемся этим. Спи. Друзья будут тебя стеречь.

– Разве ты не поклялась вору никому не рассказывать обо мне и том, что случилось, – даже своим? – спросил цыганку поляк. Она рассмеялась.

– Я помню! Но я не клялась не защищать тебя. Мы не интересуемся, откуда и кто: если я говорю в защиту – меня слушают. Я ведь из рода барона. Я отправлю их, они понимают меня без слов. Там, где угрожает опасность, мои – поблизости. Сейчас люди снаружи ходят по лесу. Если преследователи близко – они их отвлекут.

Во время своей речи Фьяметта вскочила на ноги, и ее поведение разом величественно изменилось. Жесты ее были поистине царственны, и Сендзивой с громаднейшим изумлением угадал положение и роль своей спасительницы в ходе событий. Он хотел спросить еще кое-что, но Фьяметта мягко наклонилась к нему, приложила два пальца ко рту и сказала:

– Утро вечера мудренее.

После того как ей принесли еду и вино, она убедилась, что гость поел, и оставила его одного. Поляк повернулся на бок и забылся в долгом глубоком сне.

* * *

Герцог Фридрих нервно мерил шагами свою опочивальню. Периодически он сдвигал гардину и выглядывал во двор, а затем – возвращался к пыльному фолианту, оставленному на дубовом столе в центре комнаты. Полночь давно миновала, и он уже второй раз собрался сменить свечи в канделябре, как вдруг тишину снаружи нарушил отдаленный цокот копыт. Вскоре внизу послышались шаги, и камердинер широко распахнул дверь в покои герцога перед закутанным в пыльный плащ человеком.

– Наконец-то вы здесь! – недовольно бросил ему герцог. Затяжная бессонница сделала его еще неприятнее с виду: мучнистая бледность заволокла лик, а глаза покраснели от паров тигля, что странно контрастировало с полным и загорелым лицом подчиненного. – Ну же, скорее докладывайте: с чем воротились? – требовательно вопросил он.

Фон Мюлленфельс почтительно держался на пороге комнаты, тогда как герцог устало упал в кресло. Алхимик нахмурил брови, раздумывая, как аккуратнее подать свои новости. Затем, глядя господину прямо в глаза, он начал:

– Ваша милость! Все было тщетно. Я предпринял все, что было в моих силах, но ваши рыцари прибыли слишком поздно. Беглец успел скрыться в лесах Шварцвальда.

Герцог поднял на алхимика свой утомленный взгляд и уныло ответил:

– Пожалуй, оставим все как есть. Я-то старался по вашей просьбе – это вы, мой друг, сочли преследование желательным. А что до меня… одним мошенником при дворе больше, одним меньше – да какая, в сущности, разница? – В голосе Фридриха, полном явственного нежелания возвращаться к теме, бурлила желчь. Глубокий вздох, увенчавший речь, будто противоречил насмешливому отречению, каковое выражали его слова.

Мюлленфельс медленно подошел к столу господина и, внимательно следя за чертами лица герцога, стал выдавать слово за словом с чуткой обдуманностью – так, чтобы в любой момент можно было умолкнуть или перевести беседу в иное русло.

– Благородный государь, – сказал он, – то правда, что было бы напрасной тратой сил причинять себе неудобства из-за наглого и глупого человека. К тому же, видите ли, мсье, я предпочел бы пожертвовать своими временем и энергией для завершения тех исследований, о которых я давно вам говорил, а не ради бесполезной охоты за деревенским ярмарочником. Я служил вам, как неизменно великодушно признавала ваша герцогская милость, многими полезными советами в ходе исследований и экспертиз и обогатил вашу княжескую казну скромными доходами от моей химической науки. Я всей душой стремился к столь важной для вас цели, и я всегда верил в постижение высшей цели науки – храма всех природных сил и котла для выплавки совершенной материи. Я усердно пользовался днями и неделями, в течение которых хвастливый поляк развлекал вас нелепыми выдумками, и мне кажется, что я открыл последние врата тайны. Королевская настойка, quinta essentia, нескольких капель которой достаточно, чтобы превратить любой обыкновенный металл в серебро и золото, но также – чтобы избавить смертного от долгой немощи, излечить слабость старости, даровать практически вечную жизнь…

– Полноте, – вспыхнул герцог, – избавьте меня от слащавых словес, довольно с меня тирад! Говорите так, словно вновь стали шарлатаном с большой дороги, лезущим из кожи вон, лишь бы кого-то надуть! Вас не было две ночи – уж это-то время вы могли посвятить испытанию созданных образцов. Я также дал вам три дня, чтобы направить моих рыскарей по следу беглого поляка. Так позвольте спросить, в чем же вы в итоге преуспели? Ради бога, скажите прямо: что вы изготовили и удалось ли это творение?

– Мой государь, – молвил Мюлленфельс, высоко подняв голову, – оно удалось.

Алхимик торжественно продемонстрировал широкий флакон необычной формы – все еще завернутый в серебристую ткань – и высыпал оттуда на ладонь серый порошок. – Лишь скажите, где и когда я смогу продемонстрировать действие моего открытия.

Герцог вскочил из кресла с таким рывком, что оно с глухим стуком брякнулось наземь.

– Мюлленфельс, советую вам не обманывать меня. Не пробуйте то, в чем не уверены. Мое терпение иссякло, и гнев, прибереженный для поляка, исторгнется на вас! Заклинаю: будьте же осмотрительны!..

Вместо ответа Мюлленфельс прошел к дверям опочивальни и громко велел ждущему снаружи камердинеру:

– Эварист! Его светлость велит разжечь огонь и приготовить тигель – мы спускаемся в лабораторию. – С этими словами он повернулся к герцогу и добавил с глубоким поклоном: – Могу ли я попросить вас о милости выбрать для эксперимента металл, на ваших глазах подлежащий обращению в золото?

Герцог с недоверчивым видом проследовал в лабораторию, где Эварист уже хлопотал над поручением Мюлленфельса. В большой тигель отправили кусочки свинца, отобранные герцогом из всего разнообразия лабораторных образцов, и, пока металл не расплавился и не покрылся пленкой, среди собравшихся царила тишина. Тогда Мюлленфельс раскрыл сосуд, украденный у Сендзивоя, – и, высыпав небольшое количество порошка на воск, замесил его и бросил на набухающую массу, протянув руку за палочкой, которую сам герцог подал ему, чтобы размешать смесь. Однако ему это было не нужно. Сама собой, вся кипящая свинцовая масса взбурлила темно-красным цветом, засиявшим средь переменчивой игры красок.

– Бросьте тигель в воду! – закричал герцог. – Дайте ему быстро остыть. Я больше не могу ждать!

Герцог Фридрих едва сдерживал себя от волнения, пока остывшая смесь не засияла желтым и золотым цветами. Дрожащими руками он потянулся к ней и поспешил самому сделать пробу: это было золото, чистое, лучшее золото – не оставалось никаких сомнений в том, кто мог приготовить этот порошок.

Герцог Фридрих все еще стоял, склонившись над образцом, затаив дыхание, с рьяно бьющимся пульсом и широко открытыми, лихорадочно сияющими глазами – как будто он смотрел в таинственное царство в самых сокровенных недрах земли, где ступени из золота и серебра поднимаются из огненного сердца подземного мира, а многоцветные самородки и драгоценные камни сияют безумным огнем.

– Это правда, – сказал он наконец, запинаясь, еле слышно, – это несомненно и верно. Дверь к сокрытым сокровищам земли открывается передо мной, и моя – магия, моя – сила, и моя… – Он резко поднял голову, словно очнувшись ото сна, взглянул на Мюлленфельса и прошептал, как пьяный: – Формула! Какова формула?

Мюлленфельс нерешительно отступил на шаг, и по его лицу пробежала предательская дрожь. Герцог Фридрих заметил это и лишь рассмеялся. Он сердечно протянул алхимику руку, которую тот благоговейно прижал к губам, и искренне произнес, то темнея, то светлея августейшим лицом:

– Формула – ваша, я знаю это. Золото ваших знаний и умений, как никакое другое, выдержало испытание временем, и с моей стороны было очень правильно довериться вам. Поскольку у вас не было секрета, вы не утверждали, что он у вас есть. Вы смиренно ждали, обещали скромную выгоду – и давали скромную выгоду. Но теперь секрет открыт, работа привела к конечной цели – можно смело покрыть позором хвастливого поляка. Таким, как он, подобные открытия не являлись и во снах!