Текст книги "Дневники Сигюн"

Тор не ответил. Он стоял, теребя подбородок и глядя куда-то в сторону. Локи подошёл ко мне сзади, обнял за плечи. Нам не нужны были слова. Прильнув друг к другу, мы глядели в окно на пелену дождя. Где это я прочитала, что любящие смотрят не друг на друга, а в одну сторону? Тихая щемящая грусть разливалась по моему сердцу. Я незаметно сжала пальцы Локи, а он поцеловал меня в затылок.

– Я буду готов через полтора часа. Нужно разбить эту столь хорошо сработавшуюся пару – каменщика и его коня, – сказал он, не отрывая взгляда от окна.

– У тебя есть идеи насчёт того, как это осуществить?

– Это моя забота. Ты же должен делать только одно: следи за строителем в оба, не упускай его из виду ни на минуту и, заклинаю тебя, будь внимателен! Его облик может измениться.

– Ты догадываешься о чём-то, брат?

– Догадываюсь. И – я тебе не брат. Устал уже повторять.

– Для меня ты всегда был и остаёшься братом, Локи.

Локи пожал плечами.

– Ты не поделишься своими догадками?

– Не поделюсь.

– Ладно. – Тор повернулся к двери. – Встретимся у входа через полтора часа?

– Встретимся.

Когда Тор вышел, Локи развернул меня лицом к себе:

– А ещё большего идиота ты видишь прямо перед собой, Сигюн. Надо же было догадаться въехать в Асгард через парадные ворота, да ещё в сопровождении всей этой кавалькады: Тора, Сиф, Фандрала, стражи… Он увидел меня прежде, чем я узнал о нём, он получил преимущество. Мне придётся действовать в спешке, не так, как я задумывал вначале.

Он раскрыл окно, подставил ладонь дождю. Я стояла рядом и впервые не знала, как мне быть, что сказать ему. В его словах было столько горечи, столько непривычной мне печали…

– Локи, любимый, ты справишься!..

Он кивнул, попытался улыбнуться, но улыбка вышла невесёлой.

– Локи, скажи мне, что тебя тревожит? Пожалуйста, поделись со мной!

– Только то, что мне снова придётся тебя оставить… Наверное, хорошо, что ты здесь, в столице. Здесь тебе ничто не угрожает. Это не может продлиться долго. Во всяком случае, я так не думаю.

– Но ты не уверен?

Он вернулся на диван, притянул меня за руку, усадил к себе на колени.

– Ты права, не уверен, – ответил он тихо, целуя меня в губы. – Однако, если Тор будет начеку и мне удастся то, что я задумал, все сомнения уже через пару дней останутся лишь воспоминанием, о котором мы будем говорить, смеясь над собственными страхами.

Я слегка отстранилась, едва прикасаясь пальцами, обрисовала контур его лица. Он ловил пальцы своими губами.

– Ты что-то не договариваешь. Почему ты не можешь довериться даже мне?

– Просто не хочу, чтобы ты волновалась лишний раз.

– Локи, я люблю тебя. – Я зарылась лицом в его волосы, вдохнула их тёплый родной запах. – Возвращайся скорей!

– Сигюн, моя Сигюн.

Миновала одинокая ночь, за ней бесконечно тянущийся день. Хель пришла ко мне на рассвете, и мы почти до полудня пролежали с ней в постели то ли в полудрёме, то ли в полузабытьи. Не хотелось есть, не хотелось двигаться. И всё же я чувствовала, что должна подняться, хотя бы для того, чтобы покормить Хель. Поэтому вскоре я вылезла из-под одеяла и побрела на кухню. Мы выпили чаю и перекусили, а потом отправились погулять. После вчерашнего дождя воздух был чист и прозрачен и напоён благоуханием цветущей сирени и золотого ракитника. К вечеру небо расцвело безумными переливами красок, которые так и просились на холст. И если бы не моё тревожное ожидание, я бы непременно бросилась к мольберту. Но я всё никак не могла успокоиться: неотвязные мысли о Локи бродили в моей голове, заставляя поминутно вскакивать и прислушиваться к шагам в коридоре. Вконец измученная, я задремала, прикорнув в углу дивана. Однако посреди ночи вскочила в холодном поту по причине постепенно нарастающего чувства тревоги. Пошла на кухню, выпила стакан воды, растворила окно, впуская в комнату, наполненную птичьими песнями, уже почти летнюю ночь. Хель, хвала небесам, спала спокойно, подложив под подушку маленький кулачок. Я пристроилась рядом и, глядя на неё, слушая сонное дыхание Хель, тоже заснула.

Так прошли ещё ночь и день.

Было уже совсем темно, наверное, заполночь, когда со стуком открылась входная дверь. Два знакомых силуэта вырисовывались на фоне смутно сереющего окна. Я еще не успела заснуть, вскочила, бросилась к ним. Тор зажёг свечи, комната озарилась их неверным дрожащим светом. Я увидела Локи, прислонившегося к дверному косяку, заметила, как тяжело, с усилием он дышит. Даже в полумраке его лицо выглядело совершенно белым, лоб покрыт испариной, глаза полузакрыты и ввалились.

Я схватила его за руки – они были холодные как лёд.

– Локи, что? Что с тобой? Ты ранен?

Он с трудом сглотнул, покачал головой.

– Сигюн, нам нужно спешить, – хрипло произнёс он, выдавливая из себя каждое слово. – Нужно сейчас же отправляться домой… В дом на берегу моря.

– Я говорил ему: к чему такая спешка? – басовито загудел Тор. – Он устал, завтра отдохнет, придёт в себя… Всё кончилось, Сигюн, мы победили! Я устроил бы пир, Локи чествовали бы как героя! Но он заладил одно: нужно домой, домой… Я не понимаю!

Локи оторвался от двери, сделал несколько шагов вперед по комнате. Я попыталась поддержать его, так как он шёл с негнущимися ногами и, казалось, вот-вот упадёт. Но он лишь мотнул головой и больно стиснул мою ладонь.

– Нет времени на лошадей и повозки, – глухо выговорил он. – Тор, я прошу тебя, перенеси Сигюн, а я перенесу Хель.

– Да что на тебя нашло? – начал было Тор, но осёкся, поймав взгляд Локи. – Впрочем, как хочешь, – закончил он быстрой скороговоркой. – Я только хотел сказать, что неразумно…

– Сигюн, – не дожидаясь, когда Тор договорит, продолжал Локи, – разбуди Хель. Мы уходим прямо сейчас. Ваши вещи доставят позже.

Я бросилась в спальню. Когда мы вышли вместе с заспанной, зевающей Хель, Локи, скорчившись, сидел на диванном валике, но, увидев нас, выпрямился, раскрыл объятия навстречу дочери.

– Мы едем домой, – прошептал он ей на ухо, – я понесу тебя на руках, идёт? А ты можешь продолжать спать.

Она кивнула, обвила его шею тонкими ручками, положила голову на плечо. Я видела, что он прилагает неимоверные усилия, чтобы держаться прямо. Я схватила его за рукав, заговорила тихо, так, чтобы Тор не слышал:

– Локи, я же вижу, что тебе плохо, позволь тебе помочь! Скажи только, что я должна делать?

– Не сейчас, пожалуйста, Сигюн, позже, позже! – И громче, обращаясь к брату: – Тор, возьми её на руки.

Ни за что и ни при каких обстоятельствах он не позволил бы кому бы то ни было нести меня на руках. Он нёс бы меня сам, если б мог.

Я ужаснулась, понимая, насколько он обессилен, раз просит об этом Тора.

– Ты можешь рассказать, как всё прошло? – спросила я, когда мы поднялись над спящим Асгардом. Тор осторожно, но очень крепко держал меня в своих могучих руках. У меня мелькнула шальная мысль: что, если бы он всё-таки стал моим мужем? Сильный и надёжный, открытый и добрый, как сказала о нём Фригг когда-то в незапамятные времена. Интересно, делился бы он со мной чем-то сокровенным? Он прямолинеен и честен. Наверное, да. Меня передёрнуло.

– Каменщик оказался ётуном, ты можешь себе представить, госпожа Сигюн? Кажется, они вечно будут преследовать нас. Я расшиб ему голову одним ударом Мьёлнира! Она разлетелась, как спелая тыква! Догадка Локи была абсолютно верной. Строитель был не тем, за кого себя выдавал.

– Но как же ему удавалось скрывать это ото всех до сих пор?

– Не знаю… – Тор пожал плечами. – Когда мы встретились с Локи в первую ночь у входа во дворец, он велел мне следить за каменщиком, не упускать его из виду. Вот я и следил, и вдруг заметил в какой-то момент, что Локи со мной рядом нет. Я стал было его искать, как вдруг слышу – конь каменщика, Свадильфари, заржал и ржёт без остановки. Смотрю, а из лесу выбежала кобыла, такая красивая, госпожа Сигюн, что не только Свадильфари, но и я готов был голову потерять. – Тор громко рассмеялся собственной шутке. – Вороная, как беззвездная ночь, ноги стройные, изящные, смотрит на Свадильфари, а близко не подходит. Ну конь конечно же, ни секунды не раздумывая, рванул за ней, да с такой силой, что постромки лопнули. И сколько каменщик ни кричал ему, сколько ни звал, жеребец и ухом в его сторону не повёл. Обе лошади бросились в лес, каменщик за ними, а я за всеми троими следом. Ну и гонки мы все устроили! – Тор прищёлкнул языком, довольный участием в приключении. – Я за ними едва поспевал… Эй, Локи, ты что, спишь на ходу?

Я оглянулась и увидела, что голова Локи запрокидывается, глаза уже закатились и только руки продолжают судорожно прижимать к груди Хель. Он начал крениться набок, и лишь стремительный манёвр Тора, успевшего подставить ему плечо, удержал Локи от падения. Столкновение с Тором привело его в чувство. Он выровнялся и через секунду снова твёрдо стоял на ногах.

– Говорил я тебе, – начал Тор, но Локи перебил его.

– Идём, – проговорил он сквозь стиснутые зубы, – идём быстрее.

И сам устремился вперёд с такой скоростью, что нам только и оставалось поспешить за ним.

– Каменщику, конечно, было не угнаться за лошадьми, – продолжал Тор как ни в чём не бывало. Его голос доносился до меня, как сквозь вату. Я не могла отвести глаз от спины Локи, маячившей в нескольких метрах впереди. – Я бы мог следовать за ними, но какой в этом был смысл? Пусть Свадильфари резвится, главное, что он не таскает глыбы, так ведь?

Я рассеянно кивнула, слушая его вполуха.

– Каменщик лазал за ними по таким буеракам, что я только диву давался, как он себе шею не свернёт. И так больше двух суток. Иногда он просто падал на землю и засыпал на несколько минут, а потом снова вскакивал и бежал по следам своего жеребца и постоянно звал его по имени. Временами мне становилось просто жаль его. И вот сегодня под вечер он вдруг как с цепи сорвался. Перестал преследовать Свадильфари – видно, махнул на него рукой – и кинулся назад к своей недостроенной стене. А надо сказать, Сигюн, что достроить-то ему оставалось всего ничего… И вот я вижу: он схватил камень, по размеру больше его самого, и поднял и потащил. А у самого глаза вот-вот вылезут из орбит, а жилы на шее вздулись как канаты!

Тор, забывшись, начал возбуждённо размахивать одной рукой, поэтому я инстинктивно ухватилась за его шею и прижалась к нему.

– Не беспокойся, Сигюн, – спохватился он, обнимая меня покрепче. – Я ни за что тебя не уроню. Просто ты такая… Мне не приходится напрягать даже одну руку, чтобы удержать тебя. Мьёлнир и тот потяжелее будет.

Он, кажется, стал ещё шире в плечах. Или я давно его не видела? Близко-близко к нему, так, что слышно его дыхание. У него пушистые ресницы и морщинки в уголках глаз. Его светлые, совсем белые волосы треплет ветер, и они щекочут мне лицо. Я помню, как эти губы прикасались к моим рукам. Помню восторженную и радостную улыбку, с которой он смотрел на меня, обещанную ему невесту. И как его объятия, сейчас такие бережные, сомкнулись стальным обручем на моей груди. Я закрываю глаза. Я позволяю себе мысль, о которой Локи никогда не узнает. Мне видится свет, озаряющий высокий дверной проём, и в этом свете фигура Тора, который идёт мне навстречу. На нём золотой венец асгардских царей, и он весь освещён солнечными лучами, перед которыми расступается и тает ночная мгла. Он идёт по залитому светом коридору, в конце которого стою я. Мне надо лишь смотреть вперёд, на него, и он подойдёт ко мне и протянет мне руку. Но я чувствую сзади себя чей-то взгляд. Оглядываюсь и вижу, как отступает во тьму тонкий гибкий силуэт, неверное, колеблющееся отражение, которое теряется в череде зеркал, и оттуда, из зазеркалья, смотрят на меня странные изумрудно-зелёные глаза, заглядывая мне в самую душу. Я делаю шаг назад, потом другой, я сливаюсь с тьмой, я становлюсь её частью, и там, во мраке, бьётся сердце ночи в унисон с моим.

– …и тут что-то в нём изменилось, Сигюн, можешь себе представить, он вдруг выпрямился и вырос, и по лицу будто волны прошли. Отвратительное зрелище! Будто лопнула личина, и наружу, как насекомое, выбрался самый настоящий ётун. Думаю, он просто надорвался таскать эти каменные громады. Никому это не под силу, даже ледяному великану. Тут-то и нашлась работа для моего Мьёлнира!

Впереди, скрытое сумраком, зыбилось море. Мы начали опускаться, и всё явственнее звучал гул прибоя, бьющегося о прибрежные скалы невдалеке от нашего дома. Песок захрустел под ногами, хлопнула входная дверь. Тор донёс меня на руках до самых ступеней и поднялся вместе со мною наверх, где возле перил, тяжело опираясь одной рукой на стол, ждал нас Локи.

– Спасибо за помощь, Тор. – Его голос звучал отрывисто и глухо. – Надеюсь, асы больше не имеют ко мне претензий. А теперь я хочу остаться один со своей семьёй. Возвращайся в Асгард.

– Нет, Локи, так нельзя, – запротестовала я, – ты даже не пригласишь его войти…

Он не взглянул на меня, продолжая смотреть только на брата:

– Возвращайся в Асгард, Тор. Прямо сейчас. Уходи. Я очень устал.

– Всё нормально, Сигюн, – поднял руку Тор. – Я всё понимаю, Локи. Я сейчас ухожу.

Он спустился со ступенек, я последовала за ним:

– Мне очень неловко, Тор. Прости нас.

– Я же не идиот, Сигюн, хоть Локи и назвал меня так однажды. Думаешь, я не знаю, КТО был той вороной лошадью? Локи действительно очень устал, ему не до приёма гостей. – И, чуть понизив голос: – Как ты, Сигюн? Как ты живёшь здесь?

В темноте позади меня хлопнула входная дверь. Локи ушёл в дом.

– Я люблю его, Тор.

Он кивнул, улыбнулся своей широкой открытой улыбкой.

– Я знаю, конечно знаю. Я только хочу сказать: если тебе будет нужна моя помощь, сообщи.

– Спасибо.

– Он мой брат, что бы он сам ни говорил насчёт этого.

Я поёжилась от ночной сырости, наползающей со скал.

– Иди, я не хочу, чтобы ты простудилась.

– Пока, Тор.

Я нашла Локи сидящим в комнате с Фенриром.

– …и найди Ёрмунганда как можно скорее.

– Хорошо, отец.

Обменявшись со мной быстрым взглядом, Фенрир торопливо вышел. Я услышала, как открылась и закрылась за ним дверь на улицу.

Когда мы остались одни, Локи со стоном сполз по стене на пол, скорчился в углу. Я опустилась на колени перед ним, прижалась к его боку, обеими руками повернула к себе его голову. По его вискам катились крупные капли пота. Его трясло, как от озноба. Он поднял на меня глаза.

– Сигюн, – прошептал он. Его зубы стучали, когда он пытался говорить. – Принеси бумагу. Мне надо написать кое-что…

Я бросилась к столу, схватила стопку чистых листов, подала ему.

Он начал писать, прямо не вставая с пола, дрожащими пальцами выводя стремительные строки рун. Не успев дописать до конца, согнулся пополам, закусил губы, из последних сил стараясь не стонать.

– Локи, что это? Что с тобой? Только не молчи, Локи, слышишь? Локи!!!

Перо снова летело по бумаге, руны складывались в причудливый изломанный узор.

– Возьми эту бумагу, Сигюн, отдай Хель. Пусть читает каждый день, слышишь? От этого зависит моя жизнь.

Его снова согнуло пополам. Он лежал на полу, обеими руками держась за живот, я придерживала его голову. Он сделал отчаянную попытку подняться, цепляясь за меня скрюченными пальцами.

– Он уничтожил каменщика, но упустил самого главного, того, кто задумал и воплотил в жизнь весь этот план…

– Предводителя читаури!

– Да… Он невредим, и он очень разозлён тем, что я помешал ему. Он попытается отомстить, а я… Я не знаю, сколько ещё смогу продержаться. Но я должен, должен… – он судорожно втянул в себя воздух, – я обведу вокруг нашего дома магический круг, сквозь который ему не пробиться. Фенрир будет охранять его со стороны суши, Ёрмунганд – в море. Ты будешь в безопасности, это самое главное.

– Локи, скажи, что с тобой?

– Читаури вселился в жеребца, как я и предполагал. Он может контролировать любой разум, завладевая чужим телом, но он не учёл того, что разум Свадильфари во многом подчиняется его животным инстинктам. Красивая кобыла заставила Свадильфари бросить всё и мчаться за ней. Читаури потерял контроль над жеребцом. Но так могло продолжаться лишь до тех пор, пока конь видел её перед собой. Как только я принимал человеческий облик, читаури тут же овладевал Свадильфари, и тот устремлялся назад к каменщику…

Новый приступ боли, от которого тело Локи выгибается дугой, а ногти скрежещут, царапая пол. Рот раскрывается в немом крике, а из крепко зажмуренных глаз по щекам текут слёзы.

– Я мог удерживать Свадильфари, только оставаясь в облике вороной кобылы. И теперь во мне живёт то, чему не место в мужском теле.

Он смотрит на меня, и его глаза наполнены страданием.

– Локи, мой Локи, я люблю тебя!

Его ответные слова превращаются в горячечную скороговорку.

– Прости меня, прости за всё, Сигюн, ты, ты одна, ты дороже жизни. Я думал, покину тебя только на два-три дня, но, кажется, будет дольше, я люблю тебя, я люблю, но мне придётся…

– Всё готово, отец, – голос Фенрира от двери.

– Фенрир, прими облик, я не могу идти, надо спешить, неси меня на своей спине, следуй по кругу, как я сказал…

Я отшатнулась, когда громадный волк, едва помещающийся в дверном проёме, возник в комнате вместо Фенрира.

– Прощай, моя Сигюн, и не забудь, что я сказал, помоги мне, дай мне руку…

Обливаясь слезами, я помогла ему взобраться на спину волку. Оборотень рванулся с места, унося от меня моего мужа, моего возлюбленного, моего Локи… Я выбежала за ними на террасу. Из моря, вздыбливая отливающее золотой чешуёй тело, взметнулся навстречу мне гигантский змей Ермунганд. Позади дома, за далёкой горной грядой, небо начало светлеть. Обвивая спящий дом, возгораясь грозным сиянием, вставало перед моими глазами и, возносясь в предрассветное небо, таяло в ледяной вышине неощутимое и нерушимое магическое кольцо, как горячее объятие любимых и любящих рук.

Мне снился сон, в котором я гуляю по берегу моря, а рядом со мной, мягко ступая копытами по песку, идёт вороная лошадь. Мы одни, мы свободны, нам некуда спешить и некого страшиться. Мы лежим в полосе прибоя, и мои волосы сливаются с лошадиной гривой. Солнце блестит в набегающих волнах, чайки взлетают и, набрав высоту, с пронзительными криками пикируют вниз. Забывшись, я произношу Имя, я зову Его по имени, я заговариваю с Ним и протягиваю Ему руку, и вдруг в мою ладонь ложится тёплая человеческая рука.

– Локи, – шепчу я с замирающим сердцем и оглядываюсь.

Вороная лошадь смотрит на меня изумрудными глазами, и в их глубине, как на дне колодца, я вижу неизбывную и неразделимую печаль…

Меня разбудило какое-то прикосновение к моему плечу. Я вскочила, спросонья бестолково крутя по сторонам головой. Лошадь нервничала накануне больше обычного, но потом успокоилась, улеглась. Я тоже забылась прерывистой, поверхностной дремотой и незаметно для себя провалилась в чёрный омут сна.

Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять: началось. Лошадь поднималась и ложилась, дышала шумно и напряжённо. Я спустила ноги с дивана и склонилась над ней, насколько позволял мой собственный уже очень внушительный живот, обняла её голову:

– Тише, тише… Успокойся. Всё будет хорошо. Ты же знаешь, у лошадей это всё происходит быстро и для тебя будет почти незаметно. Потерпи немного…

…Через пять часов, которые я провела стоя на коленях перед мечущейся от боли лошадью, я уже не была в этом так уверена. Я видела только одно: что-то пошло не так. Жеребёнок не появлялся, лошадь уже не ржала, а только надрывно хрипела, вытягивая шею и уже почти не поднимая головы. Поначалу я старалась скрывать накатывающее на меня отчаяние, но теперь леденящий ужас охватил меня. В панике я не понимала, что должна и что могу сделать, и поэтому вздрогнула всем телом, когда кто-то за моей спиной окликнул меня.

Это пришла из дома проснувшаяся Хель. Я подняла голову. Яркий дневной свет пробивался даже сквозь довольно плотные занавеси на маленьких окнах пристройки. Лошадь промучилась всю ночь. Я сама едва смогла распрямиться навстречу Хель – у меня совершенно затекли колени, и поясница абсолютно задеревенела. Мне пришлось опереться на пол обеими ладонями, и только тут я заметила, как сильно трясутся у меня руки. Хель подбежала, подставила мне плечо.

– Тебе надо отдохнуть, Сигюн. – Она заглянула мне в лицо, но я лишь отрицательно замотала головой. – Я побуду с твоей любимой лошадью, иди в дом, выпей согревающий медвяный настой с мятой… – продолжала она уговаривать меня. – Ты всю ночь пробыла здесь с ней?

– Я не уйду, Хель, нет, я не могу, что-то не так, разве ты не видишь?

– Ты здесь ничем не поможешь, ты только измучаешь себя, на тебе лица нет, Сигюн! Подумай о своём ребёнке! Если бы папа был здесь, разве он бы позволил тебе так изводить себя?

Лошадь выгнула шею, всё её тело напряглось, вытянулось в струну, копыта взрыли песок. Показался белый плодный пузырь, лошадь рванулась, её хриплое ржание было неотличимо от человеческого крика. Я оцепенела, я поняла, что случилось – именно этого я подспудно боялась до такой степени, что не признавалась в этом себе самой: жеребёнок располагался неправильно, поперёк, и теперь он выходил наружу, разрывая родовые пути своей матери. Обезумевшая от боли лошадь попыталась подняться на ноги.

– Нет, Локи, – закричала я, наваливаясь на лошадь всем телом, – не вставай, ты убьёшь его и погибнешь сам!

Мне удалось удержать лошадь в лежачем положении, но я и сама упала навзничь. Передо мной мелькнуло перепуганное лицо Хель. Боже, я совсем про неё забыла! Что, если лошадь, бьющаяся в судорогах, ненароком заденет её своим копытом? Я перевернулась на бок, пытаясь вскочить на ноги. Это теперь было не так легко, как прежде. Вдобавок ко всему мне в глаза попал песок. Я ожесточённо тёрла их, пытаясь хоть что-нибудь увидеть. И вдруг я услышала песню. Я была настолько ошеломлена, что вначале мне почудилось, будто я каким-то образом попала в Льюсальфахейм и слышу пение альвов, таким волшебным был тихий голос, поющий почти без слов о чём-то далёком, навеки потерянном, но оттого не менее драгоценном и желанном. Песня была завораживающей, тягучей и печальной. Каждая нота мелодии искрилась и переливалась, рождаясь из самой глубины сердца.

Я повернулась туда, откуда слышалось пение. Слёзы всё ещё ручьями текли из моих глаз, но я уже была способна хоть что-нибудь различить. Изо всех сил моргая, я увидела смутный силуэт девочки, сидящей на корточках возле лошади. Лошадь больше не хрипела и не металась, она замерла, словно тоже заслушалась, внимая чудесной песне. Она лежала, расслабившись, как спящая, а девочка гладила и гладила её большой живот, помогая снять напряжение, разворачивая жеребёнка головой к свету.

– Помоги мне, Сигюн, – услышала я, – мне не хватает сил.

Я подползла к ней, и мы вдвоём начали массировать и гладить живот лошади, направляя жеребёнка, я на ощупь, а Хель словно видя каким-то внутренним зрением, потому что глаза её были закрыты, а сама она раскачивалась в такт песне, которую пела. Я слушала её, и песня казалась мне знакомой, только я никак не могла вспомнить, где же я могла её слышать.

– Ты назвала её Локи, Сигюн, – не оборачиваясь, полуутвердительно произнесла она. – Это… папа?

Я молчала, отведя глаза в сторону.

– Скажи, Сигюн, это мой отец?

– Прости меня, Хель, – едва слышно выдавила я. – Да… это Локи.

Она снова запела, песня длилась очень долго, а потом оборвалась, дрожа, на высокой ноте.

– Я должна была сама догадаться, – сказала она. – Не было бы столько мучений, если бы я догадалась.

И в этот момент я вспомнила, где слышала песню. И тем ошеломительней была правда. Она прозвучала впервые среди вечных снегов Ётунхейма, когда, окружённая их холодом и тьмой, будущая мать Локи пела эту песню, вспоминая о далёкой оставленной родине, избавляясь тем самым от одиночества и тоски. Я хотела спросить: Хель, откуда?.. Но она остановила меня одним взглядом, и слова замерли у меня на языке.

…Жеребёнок родился спустя двадцать минут. Он был долговяз и длинноног, гнедой масти с белой звёздочкой на лбу.

– Он восьминогий, Хель! – воскликнула я в изумлении. – Он… он просто чудо!

Хель не ответила, но я не обратила на это внимания. Я обтёрла малыша влажным полотенцем, и он, полежав немного, поднялся на свои дрожащие ножки, потыкался маленькой мордочкой в бок матери, потянулся к ней губами и, причмокивая, начал сосать. Лошадь, изогнув шею, повернула к нему голову, а он доверчиво прижался к ней.

– Хель, – позвала я и, не дождавшись ответа, оглянулась.

Она стояла, бессильно уронив руки, глядя в одной ей ведомую даль немигающими глазами. Казалось, она меня не слышит. Тень опустилась на её лицо, как если бы посреди сияющего дня на небо набежали тёмные грозовые тучи. Она всегда была тонкой и высокой, а теперь будто вытянулась за несколько прошедших минут. Но больше всего меня поразил её взгляд, в котором больше не оставалось ничего детского. Скорбные морщины залегли в уголках рта, нос заострился, линия, делящая её лицо на белую и синюю половины, обозначилась ещё отчётливее.

То ли вздох, то ли стон раздался позади. На сбитой соломенной подстилке, где только что разрешилась от бремени лошадь, я увидела человека. Он лежал на боку, скорчившись, неловко подломив под себя одну руку, словно в тщетном усилии подняться, подтянув колени к животу, лицом уткнувшись в солому на полу. Ноги у меня стали ватными, как перед обмороком. Я сделала несколько нетвёрдых шагов к нему… Он лежал ко мне спиной и не шевелился. Я двигалась, словно во сне, тихо-тихо, как перед спящим ребёнком, присела перед ним, протянула дрожащие руки и – отдёрнула, боясь прикоснуться. Глаза его были плотно закрыты, губы сухие, сизовато-бледные, как бы подернутые инеем. Я бережно отвела заслонившую его лицо прядь чёрных волос.

Еле уловимый шёпот на грани слышимости. Чуть заметно шевельнулись уголки застывших мертвенных губ.

– Сигюн. Сигюн… Сигюн.

Первое слово за месяцы молчания. Он словно пробует его на вкус, повторяя раз за разом, произнося всё яснее и отчётливее.

Распрямляются согнутые пальцы, которые я, схватив, прижимаю к своей груди. Они ищут моё лицо и, найдя, начинают на ощупь скользить по нему. Глаза движутся под ещё сомкнутыми веками, и я наконец тоже осмеливаюсь прикоснуться к нему, чтобы в полной мере осознать живую реальность его прежнего человеческого облика.

– Сигюн.

– Я здесь, здесь, любимый. С возвращением, Локи.

Он смотрит на меня, не отводя глаз, и молчит. Иногда молчание красноречивее тысячи слов. Он пробует сесть, опираясь на локоть, но рука дрожит, и он в изнеможении падает на пол.

– Зачем ты спешил, Локи, зачем принял человеческий облик так рано?!

– Я соскучился по тебе, Сигюн…

И вот тут из моих глаз потоком хлынули слёзы. Напряжение, копившееся столько ночей и дней, прорвалось и выплеснулось наружу. Я плакала взахлёб, уткнувшись в его плечо, прижимая его к себе обеими руками, а он гладил и гладил меня, пока мои рыдания не стихли.

– У тебя ведь здесь есть простыня, Сигюн? – шепнул он мне на ухо.

Я подняла голову, машинально вытирая глаза, проследила направление его взгляда и увидела, что Хель подошла и села возле нас. Неукротимый гордый дух не мог смириться, стыдился беспомощности и наготы измученного тела.

Вдвоём с ней мы помогли Локи устроиться поудобнее, подложив ему под голову подушку.

– Слейпнир, – он провожал взглядом жеребёнка, который, совершенно очевидно, чувствовал себя бодрее своей матери, потому что уже успел совершить своё первое путешествие по комнате и вернулся к нам. – Какой же он красивый! Лучший конь среди всех коней! Ты позаботишься о нём, Сигюн? Надо найти для него кормилицу… Хель! Иди сюда… – Он обнял её и долго не отпускал. – Ты ведь знаешь, что ты спасла мне жизнь, да, моя девочка? И не только сегодня, но каждый день, когда ты читала руны. Тебе же открылся их смысл?

– Лишь недавно, папа, – ответила она. Голос её задрожал, как если бы в морозном воздухе внезапно лопнула, оборвалась струна. Она, будто сама испугавшись этого, закрыла рот ладонью. – Лошадь ведь не могла выносить этого жеребёнка?

– Он рос слишком быстро и должен был уничтожить носившую его и погибнуть сам. Лишь с помощью магии заклинания, которое ты читала, тело лошади могло приспособиться к его стремительному росту. Могло, Хель, но я не был уверен в этом до последней минуты. Слейпнир родился вдвое быстрее обычного.

– Враг не побежден, папа. Я чувствую его присутствие за пределами круга.

– Поэтому я и хочу, чтобы ты позвала сюда Фенрира. Пусть разыщет Ёрмунганда и приведёт его с собой. Нужно наконец покончить со всем этим.

Хель поднялась, направилась к двери, но на ходу обернулась, посмотрела на Локи странным пристальным взглядом. Так смотрят не на отца, но на ребёнка. Меня весьма смутил этот взгляд, но я не отважилась поделиться своими наблюдениями с Локи.

Когда Хель вышла, он жестом подозвал меня поближе к себе. Я села возле него на пол, скрестив ноги, держа руку на его плече.

– Читаури не нападал на нас, хотя постоянно находился рядом, – сказал он медленно, словно раздумывая вслух.

– Ему помешал созданный тобой круг? – отозвалась я.

– В немалой степени. И всё же он ни разу даже не попытался его прорвать.

– Он знал, что наткнётся на Фенрира или Ёрмунганда.

– И это верно, однако, – Локи покачал головой, – он очень, очень силён, хитёр и изворотлив. Нет, Сигюн, мой враг не нападал, потому что хотел, чтобы моя смерть была медленной и мучительной. А он бы наблюдал и наслаждался зрелищем моей агонии. Так он хотел отомстить не только за мидгардскую войну, но и за то, что я сорвал его затею с проникновением в сокровищницу Асгарда. Вначале он не давал мне освободиться от облика лошади, потому что надеялся, что сумеет вернуть Свадильфари к работе, но, когда убедился, что я готов идти до конца, покинул его тело и устремился к ётуну. Я преследовал его, но тщетно – он ускользнул от меня. Тор разнёс голову исполнителю чужих приказов, а того, кто эти приказы отдавал, даже не заметил. До ночи он не нападёт, будет выжидать, потому что читаури – существа мрака, и это даст нам преимущество. Вместе с Фенриром и Ёрмунгандом мы его уже не упустим.

– Ты намерен схватиться с ним этой ночью? – ужаснулась я. – Но ты же не в состоянии подняться!

– Мои силы возвращаются ко мне, пусть не быстро, постепенно, но к ночи я буду на ногах. Меня беспокоит не это, Сигюн, но изменения, которые происходят с Хель. Скажи, ты не задавалась вопросом, почему я отдал руны ей, девочке, а не тебе?

Я была смущена этим вопросом, он это заметил и улыбнулся.

– Наклонись ко мне, Сигюн, у меня ещё недостаёт силы, чтобы встать… – Он зарылся пальцами в мои волосы, притянул мою голову к себе и с такой страстью впился в мои губы, что я едва не задохнулась от этого поцелуя. – Я, кажется, давно не говорил тебе, как я тебя люблю, – пробормотал он, с трудом отрываясь от меня с совершенно затуманившимися глазами.