Текст книги "Дневники Сигюн"

Всадник меж тем достиг узкого промежутка между армией инеистых великанов и воротами Асгарда и так резко осадил лошадь прямо перед Скади, что фонтанчики черной влажной земли, перемешанные с травой, взметнулись высоко вверх.

Прибывший торопливо откинул капюшон и порывисто сжал Скади в объятиях.

– Я боялся опоздать, любимая, – сказал он очень громко и отчётливо, и мы с Локи переглянулись: не знаю, как для кого, а для нас не оставалось ни малейших сомнений в том, что говорит он так, чтобы его было слышно наверху.

При первых же звуках этого голоса я вздрогнула всем телом – хоть он и стоял к нам спиной, я узнала отца.

Вмиг пронеслись в памяти ночные визиты Скади в Ноатун, её нежелание видеть меня вместе с сестрой в замке…

Я вцепилась в край рукава Локи. Он машинально обнял меня, прижал к себе, но всё его внимание по-прежнему было приковано к происходящему внизу, у ворот.

Ньёрд между тем прижимал обе руки Скади к своей груди.

– Я прибыл сюда, в Асгард, много лет назад, чтобы послужить гарантом мира между ванами и асами, – сказал он, обращаясь к армии ётунов, замершей позади Скади. – Видно, такова моя доля – оставаться миротворцем для всех. Я стану твоим любящим мужем, Скади. Я буду с тобой всегда, до тех пор, пока ты сама этого хочешь. И если угодно Владыке Одину, свадьба состоится хоть сегодня же. Отпусти войско, Скади, оно больше не нужно тебе. Мы поднимем заздравные кубки, и ты останешься жить в моём замке, где всё будет приготовлено к приезду дорогой гостьи – моей жены.

Казалось, Скади колебалась. Тягостная пауза повисла между готовыми к бою армиями. Воины переминались с ноги на ногу, асы перешёптывались, ётуны демонстративно поигрывали оружием.

– Я согласна, Владыка Ньёрд, чтобы ты стал моим мужем, – произнесла наконец Скади, и голос её звенел в предрассветном воздухе. – Но у меня есть одно условие… Единственное! Но если ты, Один Всеотец, не согласишься выполнить его, все договоры будут расторгнуты. Армия Гримтурсенов отойдёт в Ётунхейм, но будет стоять там наготове.

– И что же это за условие, Скади? – Один сложил руки в латных перчатках на рукояти меча.

– Убийца моего отца, насмехавшийся надо мной в день моей скорби, когда моим единственным желанием было обрести надёжное мужское плечо, будет шутом на моей свадьбе, – отчеканила беловолосая великанша. – Горечь моей двойной потери слишком велика, чтобы веселиться сейчас. Локи должен будет рассмешить меня, он же не зря зовётся Богом озорства и проказ. Да, чуть не забыла: я не стану вспоминать о своей скорби по отцу и жениху, только если мой шут будет выступать перед всеми собравшимися голым. Такая шутка пришлась бы мне по вкусу, притупила бы мое горе и позволила всласть повеселиться на свадьбе. Ибо что за свадьба, если не царит на ней дух неудержимого веселья? Армия ётунов вернётся в свои земли, Владыка Один. И я приму мир между нашими народами как дар Асгарда.

Ветер, поднявшийся с рассветом, теребил сине-белые стяги ётунской армии. Он свистел у меня в ушах, заглушая голоса асов и асинь, наперебой обсуждавших условие Скади. Я видела, как они оживлены, видела жесты их рук и движение губ… Но не было слышно ни звука, лишь оглушительный свист ветра в ушах. Внезапно сделалось зябко и холодно, свинцовые тучи, набежавшие ниоткуда, погасили сияющий рассвет, кипарисы клонились под налетающими порывами, и летели, влекомые ветром, нежные лепестки бело-розовых магнолий. Мне вдруг стало невыносимо трудно дышать… К горлу подступила тошнота, сердце заколотилось как безумное. Я прислонилась к Локи. Так слишком рано оторванный от ветки листок, ещё зелёный и живой, ищет приют, прибившись к надёжному и крепкому стволу векового дуба. А Локи стоял и молча смотрел на них всех, собравшихся на стене спозаранку, шепчущихся и молчаливых, сосредоточенных и просто бездумно глазеющих, хорошо знакомых и едва ли когда-то раньше виденных. Минуты тянулись за минутами, а он молчал, словно ждал от них чего-то.

И тогда заговорили они. Подходили друг за другом, увещевали, просили и что-то доказывали. Но всех их перекрыл, заглушил и вынудил замолчать голос Одина Всеотца…

– Ты должен сделать это, Локи, – сказал седовласый асгардский царь, и выглядел он очень усталым, так что я подумала о том, что время его очередного сна приближается.

А позади него главы самых влиятельных и знатных родов согласно кивали головами:

– Ради всех нас, прошу, не допусти войну, ибо это сейчас только в твоей власти. Никто из нас не хочет кровопролития, но ётуны слушают Скади, а она ослеплена гневом. Нам следует ей уступить.

– Я ожидал других слов, – едва шевеля сухими губами, произнёс Локи. – Я думал, Владыка, ты скажешь: Локи, принёсший немало жертв во имя Асгарда и за Асгард, пришло теперь наше время выступить в защиту тебя, чтобы не допустить твоего поругания и позора!

– В защиту тебя? – Сиф, блестя глазами, оказалась по правую рук от Одина. – И ты смеешь надеяться, что Асгард будет защищать тебя? И это после всех тех опасностей, которым ты подверг мир, приютивший тебя, давший тебе всё – и кров, и царский титул!

– Царский титул принадлежит мне по праву рождения, Сиф, и никто из вас не может дать его мне или отнять!

– Тебя отверг собственный мир, где ты родился, твой отец прятал тебя от всех, опасаясь позора, а Владыка Один воспитал тебя как принца крови, и что взамен? Бесконечное коварство, заговоры и предательство – вот всё, чем ты отплатил Асгарду! Скажи, Локи, зачем ты вообще убил Тьяцци? Если Идунн и без того была доставлена в Асгард целой и невредимой.

Звонкая пощёчина заалела на щеке Сиф. Слёзы брызнули из её глаз; она едва устояла на ногах, обернулась… Тор демонстративно приложился к уже ополовиненной бутылке эля, в несколько глотков прикончил её и, размахнувшись, швырнул через стену, где она разлетелась, брызнув осколками, ударившись о щит одного из ётунов. Не произнеся ни слова, широко расставляя ноги, Тор зашагал вниз со стены. Побледневшая Фригг, взглянув на мужа, хотела уже бежать ему вдогонку, но Один остановил её одним жестом руки. Дрожа всем телом, спрятав лицо в ладонях, Фригг повиновалась, осталась стоять возле него, хотя все видели, насколько это мучительно для нее… Сиф стояла на том же месте, словно окаменев. Вольштагг подошёл к ней, хотел увести, но она не далась; с залитым слезами лицом, прижимая руки к уже заметно округлившемуся животу, она пыталась справиться с собой, тяжело и часто дыша, согнувшись, словно от боли.

– Ты этого хотел, сын? – вскричал Один, потрясая Гунгниром и указывая им на Сиф. – Ты хочешь, чтобы все мы оказались вовлечены во взаимную вражду перед лицом сплочённого врага?

– Я не сын тебе, – медленно и тихо произнёс Локи, – и никогда им не был. Почему ты называешь меня так именно сейчас, если не делал этого долгие годы? Но теперь… Сын Одина, младший принц Асгарда! Когда-то эти слова имели для меня огромное значение. А теперь я вижу, это просто слова, которые стоят не больше, чем сухие осенние листья у моих и твоих ног, это моё прошлое, сгоревшее дотла, которое рассыплется в прах при малейшей попытке воскресить его. Оставайся и дальше во власти своих иллюзий, я больше не желаю иметь со всем этим ничего общего.

Взяв меня за руку, Локи развернулся и пошёл вниз по лестнице, по которой только что спустился Тор.

– Значит, ты обрекаешь Асгард на войну с Ётунхеймом? – загремел ему вслед гневный окрик.

– Передай Скади, чтобы она готовилась к свадьбе, – бросил Локи, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Я сделаю то, что она хочет. – И добавил с язвительной горечью: – Ради Асгарда, разумеется, Всеотец.

В большом парадном зале снова зажжены тысячи светильников, превращающих ночь в яркий день своим золотым мягким сиянием. И оркестр старается вовсю, своим искусством волнуя воображение. Ночь по-летнему тепла, все окна распахнуты, и далеко вокруг разносится музыка, сплетающаяся из звуков гобоев, лютен и флейт, рождающих единую гармонию. Торжественная и плавная мелодия летит над спящим миром и растворяется вдалеке, там, где, невидимое и неслышное, бьётся об утёсы огромное дивное море, моё чудо и моя молитва, от которой так хочется плакать…

Я вошла в зал торжеств и прислонилась к стене неподалёку от выхода, надеясь смешаться с разодетой праздничной толпой, а потом, когда все будут увлечены свадебными поздравлениями, незаметно выскользнуть оттуда и вернуться в свои покои. Я не пришла бы сюда вовсе, но моё присутствие было особо оговорено Ньёрдом, при этом Фрейя даже не была упомянута в его длинной речи, обращённой к Одину, словно то, что она придёт, было делом само собой разумеющимся. Ньёрд, стоя возле меня, не преминул несколько раз настойчиво заметить, что между отцом и дочерью были в прошлом разногласия и что он хотел бы, чтобы всё произошедшее между нами было забыто в этот особенный для него день. Один кивал, Фригг радостно улыбалась мне, я же почти не слышала того, что отец говорил. В голове моей вертелась единственная мысль: неужели никто, кроме меня, не понимает, чьи слова звучат в устах Ньёрда и какую цель преследуют? Моё присутствие не обсуждалось, отказ был невозможен, потому что Локи должен был быть не просто унижен, но унижен на глазах его жены и сыновей.

Итак, я стояла у дверей, машинально здороваясь с входящими: чем больше народу увидит, что я здесь была, тем больше шансов на то, что хоть кто-нибудь подтвердит, что я сюда приходила… Но Скади, видно, следила за мной; завидев моё появление, она поднялась и замахала мне рукой, подзывая. У меня упало сердце. Но делать было нечего: я подошла. Скади с ослепительной улыбкой обняла меня и усадила рядом с собой. Ньёрд, перегнувшись через её плечо, протянул мне руку:

– Я рад, что ты приняла моё приглашение, Сигюн. Сколько же можно враждовать друг с другом? Ведь мы с тобой не чужие. Вспомни, как в детстве ты ждала меня в нашем доме на берегу, как бежала навстречу, раскинув руки! Будь же самой почётной гостьей на моём празднике.

Скади была одета в ослепительно-белое длинное платье с золотым шитьём. Золотой шлейф венчал её наряд; в волосах блестели крупные жемчужины.

Я подчёркнуто облачилась в абсолютно чёрное платье из ткани, мерцающей и переливающейся при каждом движении, словно бархатная южная звёздная ночь, а волосы заплела в простые косы. Ни одного украшения, ни колец, ни серег – ничего из тех чудесных подарков, которые так щедро преподносил мне мой Локи в годовщины нашей встречи, нашей первой ночи любви в Мидгарде или просто так, потому что сотворил, любуясь, в полёте своего неудержимого вдохновения.

Кто-то прижался к моей спине, сжал мой локоть и потёрся щекой о плечо; я обернулась – Фрейя стояла позади меня.

– Ты так бледна, сестра…

Я на секунду позволила себе расслабиться, преклонив пылающий лоб к её руке:

– Не уходи, Фрейя, посиди со мной.

Сестра опустилась на расшитую серебряными асгардскими драконами синюю бархатную скамью:

– Я не уйду, я буду рядом.

Недобрый взгляд Скади, перехваченный краем глаза, и тут же широкая радушная улыбка:

– Немного вина, госпожа Сигюн?

Кубок неприятно липнет к пальцам, словно сладкое вино текло по нему через край. Мне хочется поскорее отставить кубок в сторону и вытереть руки. Улучив момент, когда Скади всё-таки отвернулась, чтобы поговорить о чём-то с Ньёрдом, я отбрасываю кубок прочь от себя под стол и смотрю на свои ладони: так и есть, густо-багровые пятна, словно кровавые следы, остались на руках.

– У тебя есть платок, Фрейя?

– Держи. – Она машинально достаёт из кармана вчетверо сложенный узорчатый кружевной кусочек ткани и подаёт его мне, но лицо её обращено ко входу, и я, комкая платок в руках, мгновенно забыв о нём, слежу за направлением её взгляда.

Музыка изменилась: смолкли флейты и лютни, лишь тяжело бухают барабаны и надсадно стонет тромбон. В открытых настежь дверях появляется фигура Локи, закутанная с ног до головы в зелёный плащ; я вижу, как черты лица Скади мгновенно искажаются яростью, но Локи одним резким движением срывает с себя плащ.

Из-под широких зелёных складок, щуря бессмысленные жёлтые глаза, показываются два козла; Локи держит их на короткой привязи. Он абсолютно обнажён, лишь спереди, к мошонке, привязана длинная козлиная борода.

Едва завидев друг друга, козлы бросаются в бой, наклонив головы и нацеливаясь на противника рогами. Но Локи ловко натягивает то одну верёвку, то другую, не давая им приблизиться, и одновременно перепрыгивает через серые взлохмаченные спины, окончательно сбивая бойцов с толку.

Козлы крутятся на месте, всё больше разъяряясь, изо всех сил пытаясь боднуть дразнящего их человека, однако он, не останавливаясь ни на минуту, извиваясь блестящим от пота гибким телом, продолжает скакать между ними. На его лице застыла улыбка, больше похожая на оскал, страшная, неподвижная улыбка. Скади хохочет, хлопая в ладоши, Ньёрд вторит её смеху.

Асы, сидящие вокруг за столами, переглядываются, косятся на Одина, а тот молчит, восседая на золотом троне, и они тоже молчат. Но вот не выдержал, рассмеялся один, за ним прыснул в ладони другой, и волна смеха прокатилась по залу. Уже не сдерживаясь, смеются асы, глядя, как трясётся привязанная длинная козлиная борода, как вертятся, то и дело блея, козлы, а Локи, вдруг отпустив верёвки, высоко подпрыгивает вверх, и от неожиданности животные крепко сталкиваются лбами, да так, что отлетают друг от друга и едва удерживаются на ногах. Локи уже снова тут как тут, схватив верёвки, туго наматывает их на кулаки и вспрыгивает козлам на спины. Как он умудряется балансировать там, остаётся загадкой. Один козёл, рванувшись особенно сильно, наступает на привязанную бороду; тесёмки лопаются, и Локи, не удержавшись, падает лицом вперёд, растянувшись во весь рост прямо у ног Скади. Она уже не может смеяться, только стонет, вытирая выступившие слёзы.

Однако Локи уже не до шуток; стремительно вскочив, он пытается снова поймать обрывки верёвок, но козлы, ощутив, что их враг уже не владеет ими, объединяются против него. Прежние распри забыты, они нападают на человека, идя в атаку одновременно. Я закрываю лицо руками, но, заметив это, Скади бросается ко мне и силой отводит мои ладони от глаз:

– Смотри! Смотри!

Один из козлов, поднявшись на дыбы, пинает Локи острыми копытами в поясницу, оставляя на коже кровоточащие ссадины. Асы оглушительно хохочут, Скади взвизгивает от смеха позади меня. Я пытаюсь вскочить, броситься к мужу, но Скади силой усаживает меня обратно на скамью. Фрейя что-то кричит, повиснув на её локте, но я не могу разобрать ни слова. Я могу только зажмуриться, чтобы не видеть происходящего, и я пытаюсь сделать это, но тут же, объятая ужасом, вновь открываю глаза. Локи поднимается; ему удаётся несколькими невероятными прыжками увернуться от нападения, прежде чем острия рогов вонзаются ему в бок. Отшатнувшись, зажав рану рукой, он делает последнюю отчаянную попытку овладеть ситуацией, когда, перемахнув через стол, Нари одним ударом ножа перерезает козлу глотку. Ещё катятся по полу слетевшие на пол блюда и кубки, а второй козёл, развернувшись, уже бросается к выходу.

Подняв с пола плащ, Нари накидывает его отцу на плечи.

– Прочь, прочь, мерзкий ублюдок! – окончательно забывшись, визжит Скади, кидаясь к Нари, на ходу замахиваясь кинжалом. – Ты испортил мне всю потеху!

И тогда раздаётся пронзительный, полный недетского страдания крик Вали. Вырвавшись из рук Скади, я бросаюсь к сыну, прижимаю его к груди, пытаясь успокоить, но он не видит и не слышит меня. На губах у него выступает пена, он отчаянно бьётся в моих руках, и тело его выгибается дугой.

Даже Скади отступает, напуганная и смущённая, выкрикнув во всю силу своих лёгких:

– Да провалитесь вы все в Хельхейм, припадочное семейство! – И подаёт знак музыкантам: – Играйте, да погромче!

Снова грянули трубы, гобои и барабаны, заглушая отчаянный вопль ребёнка. Нари подхватил брата на руки и унёс прочь из зала, а следом, опираясь друг на друга, ковыляли мы с Локи. Так закончилась для нас свадьба Скади и Ньёрда, но ещё долго гуляли асы и возносили здравицы за счастье новобрачных, так, что мы слышали их даже из наших покоев, закрыв все двери и окна, кроме одного, выходящего на противоположную сторону замка. Лишь с рассветом начала стихать музыка и смолкли пьяные выкрики, а до той поры я предпочла задвинуть входные двери на засов.

Прислонившись к стене спиной, Локи сполз по ней вниз и затих, прижав руки к животу.

– Дай я перевяжу тебе рану, отец.

Нари опустился перед ним на колени, но Локи отвёл протянутые к нему руки:

– Пустяки, Нари, разве это рана? Дай мне полотенце, кровь скоро перестанет идти. Как Вали?

– Он успокоился, Локи, не знаю, что это было… Я уложила его на постель, он почти сразу заснул.

– Это фиал с водой из источника Урд. – Локи говорил с трудом, выдавливая из себя каждое слово. – Дар Скульд всё-таки проник в его кровь, как я ни противился этому, как ни сдерживал… Вали увидел будущее.

– И что же, Локи, что он увидел? Ты знаешь?

– Знаю.

Муж отвернулся от меня и умолк, и больше он не произнёс ни слова. Нари сидел на корточках возле отца, прижимая к его раненому боку полотенце.

– Позволь перенести тебя на постель, отец. Тебе надо отдохнуть.

Локи повернул к сыну совершенно серое лицо с чёрными провалами глаз.

– Ты иди, Нари, иди к себе, – с трудом произнося слова, проговорил он, пожав его руку.

– Но, отец… – начал было Вали.

– Иди, – с нажимом сказал Локи.

Нари поднялся и, поклонившись отцу, вышел.

Локи повернулся ко мне:

– Приготовь мне ванну, Сигюн. Пожалуйста. Я будто весь вывалялся в грязи.

Локи лежал, погрузившись в воду почти полностью, а я осторожно губкой мыла его; и ещё долго вода окрашивалась в розовый цвет. Он молчал, откинувшись и закрыв глаза, а я меняла остывающую воду и целовала его лицо: неподвижные, как у мёртвого, веки, заострившийся нос, сухие губы… Я подложила подушку ему под затылок, и он, кажется, дремал, а я сидела на низенькой скамейке и смотрела на него. Он периодически вздрагивал всем телом и еле слышно стонал, пальцы его непроизвольно сжимались в кулаки. Тогда я обнимала Локи, прильнув к его груди, гладила мокрые чёрные волосы и шептала что-то на ухо, что – уже не помню, какие-то ласковые слова о том, как сильно я люблю его и буду любить. Не знаю, слышал ли он меня, но судорожные движения затихали, тело расслаблялось и дыхание становилось спокойным и ровным.

К утру я разбудила Локи и уговорила его перейти на постель; он пошёл за мной, не говоря ни слова, будто даже не просыпаясь, и, едва я укрыла его одеялом, снова провалился в тяжёлый горячечный сон. Я покормила Вали завтраком и хотела покормить Локи, но он не хотел есть, притянул меня к себе и, обнимая, опять заснул.

К вечеру кто-то постучался в дверь. Накинув халат, я пошла открыть, это была Фрейя. Я обрадовалась ей, как никому другому, но стоило мне отойти, Локи беспокойно заметался на кровати – он искал меня, – и мне пришлось поспешить к нему обратно. Фрейя последовала за мной, остановилась в алькове, потом испуганно оглянулась на меня.

– Так со вчерашнего вечера? – шёпотом спросила она у меня.

Я кивнула.

– Возьми к себе Вали, сестра, я совершенно не могу отойти от Локи, а мальчик ещё даже не обедал…

Когда Фрейя с Вали ушли, я вновь скользнула к Локи под одеяло. Он обхватил меня, как будто я отсутствовала несколько часов:

– Сигюн, Сигюн…

– Тише, тише, Локи, я здесь, я не покину тебя.

Муж прижался к моей щеке и заснул снова. Так продолжалось три последующих дня.

Фрейя приходила каждое утро, приносила еду, но состояние Локи слишком волновало меня, чтобы я могла как следует есть. Всё же мне приходилось заставлять себя проглотить хоть что-нибудь, чтобы не остаться совсем без сил, хотя от одного вида пищи меня начинало тошнить.

– У него жар?

– Нет, Фрейя. Напротив, он весь холодный как лёд и, когда просыпается, говорит, что очень замёрз, и тогда я пою его травяным напитком с мёдом. Мне кажется, что, когда я лежу рядом с ним, только я и согреваю его своим телом, а уйди я хотя бы на полчаса, он превратится в ледяную статую…

…Синие вены на белых руках, серые губы и глаза, запавшие, обведённые тёмными кругами. Что с тобой, мой любимый? Я отдала бы за тебя свою кровь, свою жизнь, но ты молчишь, ты лежишь неподвижно уже третьи сутки, и я уже не уверена, что это сон, но ты прижимаешь меня к себе, как будто я твой последний якорь, удерживающий в этом мире, а я могу лишь шептать тебе, что буду с тобой до конца, что бы с нами ни случилось…

Он разбудил меня в середине ночи. Месяц заглядывал сквозь полупрозрачные занавеси, лил свой желтоватый свет из-за края незадёрнутых штор, отпечатывая квадраты оконных рам на полу.

– У нас есть что-нибудь съестное, Сигюн?

Полуодетые, мы спустились на кухню и методично опустошили полки, а затем всяческие плошки и горшки в печи, но этого нам показалось мало, и мы прокрались в пустынный погреб, где продолжили нашу трапезу, больше похожую на обжорство.

А потом, когда мы лежали в нашей постели, не шевелясь, переплетя пальцы и слушая, как урчит у нас в животах, Локи тихо попросил меня:

– Расскажи мне обо всём, Сигюн.

Вмиг заныло занозой в сердце, но, ещё на что-то надеясь, я пробормотала:

– О чём, милый?

Локи повернул голову и долго вглядывался мне в лицо, а потом провёл ладонью по разметавшимся волосам:

– Всё, что ты узнала, слушая стены Вальяскьялва. Все тайны, которые, как ОНИ думали, надёжно укрыты в молчании камней.

– Не надо, Локи, – простонала я, чувствуя, что падаю в бездну, увлекая за собой всех, кто мне дорог.

– Надо, Сигюн, – ответил муж тихо и спокойно, как будто говорил о чём-то будничном. – Они перешли черту. Я не могу просто сделать вид, что ничего не произошло.

Горло сдавило спазмом, слёзы заструились по щекам… Но что я могла сделать? Он весь был как стрела, пущенная в цель. Мне оставалось лишь повиноваться…

До утра говорила я, и порой мне казалось, я не выдержу, разум мой помутится от всей той мерзости, которую вынужден был произносить мой язык. Локи слушал молча, лишь изредка задавая какие-то вопросы, и лицо его оставалось бесстрастным. А когда забрезжил в окнах серенький рассвет, он поцеловал меня и велел собираться в дорогу.

– Не хочу, чтобы гнев асов, нацеленный на меня, задел каким-то образом и вас, – сказал он, – отсутствуя, я всегда стремился к тому, чтобы ты с сыновьями оставалась в Вальяскьялве, так было безопаснее, но сейчас, когда я намереваюсь бросить вызов Асгарду, вам троим лучше держаться от столицы подальше. Отправляйтесь в наш дом на берегу, там вы втроём будете дожидаться меня, пока не уляжется буря в столице, которую я предчувствую.

– Но, Локи, как же ты? – пыталась протестовать я. – Я не могу уехать, не зная, что сталось с тобой.

Муж рассмеялся; задорные и злые искры плясали у него в глазах.

– Им не догнать меня, – сказал он. – Никто из них, даже сам Один, не может изменять не только облик, но и саму суть. Передо мной бессильно их оружие. Я же хочу показать им изнанку их собственного мира, которым они так кичатся, то, что они предпочитают не знать или не замечать. Пришла пора бросить правду им в лицо.

Я зарылась лицом в его плечо, обвила руками шею:

– Ты обещаешь мне, что ты вернёшься?

– Обещаю, Сигюн. Асы заслужили небольшой урок, но что бы они ни предприняли дальше – меня это не касается. Я буду у вас через несколько дней. Вы не успеете даже соскучиться.

Мы не доехали до нашего белого домика с синими ставнями совсем немного. Собственно, нам оставалась пара поворотов. Я уже явственно слышала рокот прибоя на берегу…

Воины в золотых, увенчанных навершиями шлемах преградили нам дорогу. Лошади заржали и поднялись на дыбы, когда стоящий впереди шеренги ас схватил их под уздцы, заставив остановиться на всём скаку.

Нари, ехавший рядом, замахнулся на нападавшего мечом. Бедный мой сын! Сердце его было отважно, а рука тверда, но что он мог поделать один против целого отряда! После короткой схватки они разоружили его, а нас с Вали вытащили из колесницы. Меня сковали цепями и посадили верхом на лошадь, Нари заставили бежать рядом. Если он спотыкался и падал, они безжалостно хлестали его бичом, пока он не подымался снова. Вали один из конников посадил перед собой, но мальчик извернулся и укусил его за запястье; тогда воин в ярости ударил его наотмашь по лицу и бросил поперек седла.

Через четыре часа мы достигли водопада у фьорда Франангр. Струи его, низвергаясь с высоты, падали в громадную чашу, образованную за тысячи лет бьющейся о камень водой, бурля, выплёскивались через её край и широко разливались у подножия утёса, превращаясь в гигантское озеро. Радуга вечно сияла в брызгах водопада, стоило выглянуть солнцу; грохот же падающей воды был таков, что мы были вынуждены почти кричать, чтобы услышать друг друга.

На краю обрыва поставили нас втроём, а Один и Фригг, Тор и Сиф, Ньёрд и Скади расположились напротив нас на выступе скалы, глубоко вдающемся во фьорд, так, что мы оказались друг напротив друга, но пропасть, дно которой терялась во тьме, несмотря на ясный полдень, разделяла нас. Я прижимала к себе Вали, одновременно подставляя плечо старшему сыну, который едва держался на ногах, дыша тяжело и прерывисто.

Откуда-то из задних рядов выскользнула Фрейя и побежала к нам. Гневный окрик Ньёрда заставил её остановиться, обернуться, но тут же, махнув рукой, она продолжила свой путь и через минуту уже стояла возле меня, заключив нас всех по очереди в горячие объятия. Одними глазами спросила я её о произошедшем, и она поняла меня без слов.

– Локи пришёл на пир к нашему дяде Эгиру, – ответила она, попытавшись говорить по возможности тихо, но это было бесполезно: слова её тонули в рёве и грохоте воды, и тогда она приблизилась ко мне вплотную и стала говорить прямо в ухо. – Свадебные торжества продолжались неделю… Мы ездили из одного дворца в другой, нас всюду встречали с распростёртыми объятьями. Я никогда не видела такой пышной свадьбы, Сигюн. Сам Один покровительствовал этому браку и сопровождал молодожёнов повсюду вместе с Фригг…

Комья влажной земли посыпались с края обрыва. Подпрыгивая и ударяясь об откос, они отдалялись, а я следила за их падением, не в силах отвести глаз, пока они не истаяли во мраке у подножия фьорда. Густые пучки ярко-зелёной травы почти у наших ног свисали в ужасающую бездну, цепляясь из последних сил обнажёнными корнями за эту, такую каменистую и ненадёжную почву.

– Он пришёл и начал говорить. Вначале все думали, что он явился с поздравлениями, но очень скоро они убедились в обратном. Он говорил обо всех, не обошёл ни одного из сидящих за столом, а там был весь цвет и вся знать Асгарда, и слова его язвили, как бичи. Я не могла поверить услышанному… Но, всматриваясь в то, как отворачивались, густо краснея, асини, как бледнели и хватались за нож асы, я в ужасе осознавала, что он пришёл не с пьяными речами, как выкрикнул кто-то из присутствующих, нет, он пришёл сказать правду. Правду обо всех. Трусость, распутство, кровосмешение, предательство – несть числа всем порокам, поразившим этот мир. Они хотели схватить его, хотели поймать, но он лишь хохотал над всеми их попытками. Тогда они бросились в погоню, но не смогли его догнать, ибо он с лёгкостью ускользал от всех расставляемых ловушек. И кто-то в чёрный час позора вспомнил о тебе и ваших сыновьях.

– Ты слышишь нас, я знаю! – возвысил голос Один, и я вздрогнула, схватив за руку Фрейю. – Ты бросил вызов всему Асгарду, и теперь я бросаю вызов тебе. Если ты, злокозненный, коварный и лживый, не явишься сейчас, чтобы отвечать за свои наветы, мы отправим к тебе в водопад твою жену и твоё отродье.

– Нет, отец, ты не отдашь такого приказа! – Тор одним прыжком очутился между нами и бездной. – Никогда асы не опускались до того, чтобы брать в заложники женщин и детей! Или… что же это! Ответь мне, отец!

– Отойди, Тор! – взревел Один, сделав знак одному из стражников. Я почувствовала, как холодное острие копья упирается мне в спину, подталкивая к пропасти. – Отойди – или разделишь участь проклятого! Ты ослушался меня однажды, ты посмел пойти против моей воли, я легко напомню тебе, чем заканчиваются подобные проступки, даже для моего сына и наследника! До сих пор ты доказывал мне, что научился в Мидгарде смирять свою гордыню, не разочаровывай же меня сейчас, ибо гордыня того, кого ты пытаешься защитить, не имеет предела. Локи долго скрывал свои истинные намерения, но теперь я вижу, что его единственным желанием, ведущим его по жизни, было и остаётся безудержное стремление к власти! Неужели же ты не видишь, как искусно он пытается посеять смуту и раздоры между нами? В сторону, Тор, отойди и не мешай свершиться правосудию!

Краем глаза я заметила, как Фригг, вся съёжившись, закрывает лицо руками. Тор обхватил Фрейю поперёк туловища и поволок прочь от меня. Она пронзительно кричала… Неумолимое острие подталкивало меня к пропасти. Нари, собрав последние силы, бросился на стражника и вырвал копьё у него из рук, но тут же был сбит с ног. Миг – и я закачалась на краю…

Серебристое гибкое тело лосося, все в россыпи алмазных брызг, взметнулось передо мной. А секунду спустя сильные руки уже крепко держали меня, унося прочь от гибельного провала.

– Не думал, что вы опуститесь до этого, асы, – прозвучал знакомый голос, но сколько же в нём было горечи и негодования! – Я перед тобой, Всеотец, отпусти мою жену и сыновей, они ни в чём перед тобой не виноваты.

…Они нашли пещеру неподалёку, и в ней три гладких белоснежных камня, словно припорошенных первым снегом. К ним приковали они моего мужа, но этого было им мало, они по-прежнему боялись его, боялись его магической силы. Поэтому Скади, используя ётунские древние заклинания, зашила ему рот заговорённым шнуром. А он молчал и даже ни разу не вскрикнул, когда игла протыкала ему губы и кровь струйками стекала на его обнажённую грудь.

А потом Один, направив свой посох, с которым всегда странствовал по свету, на Нари, зажёг безумие в глазах моего старшего сына. Он обратил его в берсерка, и брат бросился на брата и мечом вспорол ему живот. Кровью же, хлещущей из разверстых ран, они поливали цепи, которыми прикован был Локи к белым камням, чтобы никакая сила не могла их разорвать. А потом отбросили бесчувственное тело Вали к дальней стене пещеры.

Но и этого было им недостаточно, потому что Скади подвесила над головой Локи ядовитую змею, и яд из её пасти капля за каплей медленно стекал и капал на его лицо, оставляя на нём ужасные язвы, а мой муж не мог даже кричать, хотя непереносимая боль выгибала дугой его тело. И впервые за весь этот день засмеялась Скади, когда услышала его стон, и в смехе её было такое безумное торжество, что, говорят, содрогнулись от него многие асы, ибо леденил он кровь в жилах.