Текст книги "Дневники Сигюн"

– Локи, ты просто сумасшедший…

– Да. Абсолютно сумасшедший от любви к тебе.

Он снова потянулся ко мне, на этот раз уже сам приподнявшись мне навстречу.

– Ты вливаешь в меня силы. Мысль о тебе не дала мне погибнуть в междумирье. Три безумных ночи в Мидгарде заставили меня отказаться от союзничества с читаури и позволить им проиграть войну. Ты для меня значишь гораздо больше, чем можешь себе представить. Я ни разу не говорил тебе этого раньше, но говорю именно сейчас. И знаешь почему? Все эти месяцы безмолвия на краю гибели, когда ты читала мне книги и твердила слова любви, а я мог лишь внимать им; как же я раскаивался в том, что ни разу не произнёс тех слов, что произношу сейчас!

– Локи, любимый, я знала об этом! В каждом твоём жесте, взгляде и прикосновении я чувствую твою любовь, даже если ты не произносишь эти слова вслух!

– И всё же, Сигюн. Я познал бессмертие рядом с тобой тогда, в Мидгарде, и я почувствовал дыхание смерти здесь, прямо возле меня, сейчас, когда читаури заманил меня в ловушку. Даже если впереди у нас вечность, я осознал, как важен каждый день, потому что он прожит рядом с тобой, потому что я могу снова и снова говорить тебе о своей любви.

– Что случится, если погибнет Асгард, Локи? Мы вернёмся в Мидгард или Ванахейм. Помнишь картину, которую я нарисовала ещё там, в Мидгарде? Всадник на вороном коне, который везет в неизвестность женщину, прижимая её к себе, укрывая плащом от холода и дождя. Но если не будет всадника, не станет и женщины. Исчезнет целый мир. Я не имею такого дара красноречия, как ты, Локи. Я говорю о своей любви к тебе в рисунках. На каждом из них одно: будь! Без тебя я не хочу жить.

– А малыш, Сигюн? – тихо спрашивает он, кладя руку на мой живот.

– Я очень хорошо понимаю твою мать, Локи. Не дай бог совершать такой выбор.

Он переворачивается набок и с трудом, но всё-таки садится:

– Принеси мне одежду, ладно? Находиться рядом с тобой голым – слишком большое искушение. – По его губам скользит такая знакомая лукавая улыбка, что я внутренне облегчённо вздыхаю.

Одевшись, он, хоть и с моей помощью, перебирается на диван.

– Я отвлёкся, говоря о Хель, – начал он, откидываясь на подушки. – В общем-то, это вполне закономерно, учитывая, сколько времени я не был со своей женой…

– Локи!

– Хорошо, только приляг рядом со мной и положи свою голову мне на колени… Вот так. Ты даже не представляешь, сколько времени я мечтал об этом. Простые вещи, которые начинаешь ценить только после того, как потеряешь возможность ими наслаждаться… Именно Хель была моей последней надеждой. Произошедшее с ней в Вальяскьялве указало мне на то, что настало время пробуждения её дара. Он проявляет себя последним, несмотря на то что она старшая из моих детей. Думаю, это связано с тем, что он самый нелёгкий и не каждому под силу обладать им. Её власть над миром будет велика, но её будущее могущество ещё не проявило себя полностью. Оно только обрело неясные контуры в тот момент, когда я написал и передал ей через тебя те руны, которые она читала в течение последних месяцев. Ты видела, что она входила при этом в особое состояние, почти в транс.

Он рассеянно гладит, перебирает мои волосы одной рукой, а другую держит на моём животе. Дитя чувствует его присутствие, как будто слышит его безмолвный призыв, и начинает двигаться во чреве. Малыш не различает, голова ли лошади касается меня или руки человека. Для него не важен облик, важно одно: его отец находится рядом, разговаривает с ним одним им ведомым способом. Я уже лишена подобного бескорыстия. Мне необходимо больше, чем просто знать, что Локи рядом. Мне нужны его глаза, его руки, его тело.

– Если кто и мог мне помочь, то только Хель. Нужно было не просто читать руны, но обладать особой силой, проявлению которой эти руны способствовали. Я виновен перед ней, Сигюн, да? Как и перед Фенриром, перед Ёрмунгандом… Помнишь, я говорил тебе, что создал свою армию, которая вовек будет верна единственно мне? Они не ведают и тени сомнения, кому должны служить, их естество откликается на мой призыв безрассудно, без колебаний. Но они стали мне родными более, чем я мог представить себе, охваченный безумием, находясь в лесу Ангрбоды. Я упал в пропасть на твоих глазах, но моя душа очутилась в бездне несоизмеримо более глубокой, чем моё тело. Она была наполнена ненавистью, горечью, жаждой мщения. Вокруг были лишь предательство и ложь. Не слишком подходящее настроение для созидания, не так ли?

– Локи, мне так жаль. – Я не могла удержаться от слёз, мир вокруг меня затуманился, потерял чёткость очертаний. Хорошо же я выражаю радость от встречи с мужем, рыдая целый день! Я соскользнула с дивана, обняла его колени. – Они живые, настоящие, они дети, хоть и необычные. Ты отдал им свою душу, свою заботу, они чувствовали твоё тепло в мире, где правит холод и лёд. Они с тобой, потому что любят тебя, не из-за того, что не могут иначе.

Он поднял меня, усадил рядом:

– Спасибо тебе, что ты так говоришь. И особенно за то, что говорила так же в самые первые дни, когда, не раздумывая ни секунды, отправилась в ссылку вслед за мной и моими детьми, за то, что приняла их и защищала, даже от меня самого. Ты одним своим неизменным присутствием хранила их души. Тебе был предназначен трон, уготованы блеск и слава величайшего из миров…

– Ты думаешь, что я могла поступить иначе? – перебила я его. – Моя судьба – следовать за тобой.

– Я боялся и до сих пор боюсь, что ты устанешь от такой жизни, – прошептал он мне в самое ухо.

Ужас всколыхнулся во мне. Я отшатнулась, заглянула в его глаза. В них клубилась чёрная бездна.

– Это мой выбор, Локи. Я так хотела и так хочу. Я вижу новую картину, Локи, в ней будет непроглядная полночь, озаряемая лишь светом души, идущей во мраке. Тьма, почти кромешная, когда не знаешь, куда шагнуть, как не оступиться. Балансируя во тьме, ведомая светлой любовью, летит душа, которая превыше мудрости, превыше добра и зла. Я начну работать над картиной, как только… да нет, прямо сейчас.

– Сигюн. Твоё имя – поцелуй ветра на губах. Дай мне коснуться твоих губ. Твои руки – крылья вдохновения. Дай мне держаться за них. Я люблю тебя. Пока ты рядом, у меня есть надежда. Ты – лучшее, что случилось со мной.

– Я буду рядом, я буду с тобой рядом.

Распахнулась дверь, ведущая из дома. Фенрир вошёл первым, за ним, ступая медленно и плавно, как беззвучная тень, появился Ёрмунганд. Я не видела его в человеческом облике очень давно и была поражена произошедшими с ним переменами. Золотоволосый мальчик превратился в высокого, стройного юношу. Кожа его блестела от морской влаги, немигающий взгляд жёлтых глаз равнодушно скользнул по мне и устремился на Локи.

– Я рад видеть тебя, отец, – произнёс он, и лицо его не дрогнуло, даже губы почти не шевелились. – Ты призвал меня на землю, значит, время пришло?

– Время пришло, Ёрмунганд, Фенрир. Мы сделаем это. Сегодня.

– Я принесу вам чаю и побольше еды. – Я поднялась, направляясь в кухню. – Думаю, мальчики проголодались, да и тебе не помешает подкрепиться, Локи.

В полутьме коридора я столкнулась с Хель.

– Я помогу тебе, – горячо зашептала она, кинувшись мне навстречу. Я почти физически ощутила, как невыносимо ей сейчас оставаться одной.

Они вернулись на заре, когда солнце уже вызолотило мир своими первыми лучами. Я рисовала всю ночь, а к утру сон сморил меня, и я прилегла в своей спальне. Я не заметила, как рассвело, не заметила, как Хель пришла и забралась ко мне под одеяло. Я спала, и мне снились сны, в которых рассвет никак не мог наступить, я отодвигала занавески, но за окнами час за часом царила всё та же непроглядная ночь.

Ёрмунганд скользнул в комнату настолько неслышно, что, если бы не скрипнула рассохшаяся половица, я не проснулась бы, хотя сон мой всегда был очень чутким. Он остановился у входа, придержав дверь, чтобы пропустить идущих следом. Заметив, что я просыпаюсь, медленно поднял голову, взглянул на меня долгим взглядом жёлто-зелёных нечеловеческих глаз.

– Всё кончено, госпожа, – сказал он. – Мы вернулись с победой.

Хель зашевелилась и села в постели.

Громадный волк, прихрамывая, вошёл в спальню.

– Фенрир! – Она бросилась к нему, обвила тонкими руками лохматый загривок зверя. Он едва слышно заскулил, лёг на пол, вытянув перед собой повреждённую лапу.

– Промой ему рану, Хель, – раздался хриплый голос, настолько усталый, что сделался почти неузнаваемым. Он мигом согнал с меня остатки сна. Локи стоял, опираясь локтем о дверной косяк, заслонив лицо ладонью. – Фенрир, тебе придётся некоторое время побыть в облике волка. Так твоя рука заживёт гораздо быстрее.

Я вскочила с колотящимся сердцем, в ужасе глядя на запавшие, обведённые тёмными кругами глаза на белом, как мел, лице, слипшиеся волосы, разодранную, заляпанную грязью одежду. Локи оторвался от косяка, покачиваясь, добрёл до кровати и не сел, а просто упал на неё, дыша тяжело и часто, будто ему пришлось долго, быстро бежать.

Хель бросилась на кухню, принесла тазик с водой и бинты.

Локи лежал, полуприкрыв глаза, раскинув покрытые ссадинами руки. Я стащила с него сапоги, подняла ноги на постель. Он с трудом приподнял веки, поблагодарил меня взглядом.

– Ёрмунганд, что случилось?!!

– Ничего, Сигюн, я просто устал, – не дав сыну ответить, проговорил Локи. – Дай мне попить, у меня во рту совершенно пересохло.

Я налила воды из графина, стоящего на столике возле окна, протянула Локи. Он пил быстро и жадно, несколькими глотками осушил стакан и вновь откинулся на подушки.

– Мы зажали его с трёх сторон, госпожа Сигюн. – Ёрмунганд присел на краешек постели возле отца. – Он изворачивался, метался всю ночь. Его жизненная сила была очень велика, но, конечно, несравнима с моей. – Он усмехнулся тонкими бледными губами, и странно было мне видеть эту снисходительность на его всегда столь бесстрастном лице. – Да, читаури сопротивлялся отчаянно. В какой-то момент мне стало даже жаль убивать столь совершенное, столь приспособленное к выживанию создание… Он пытался затеряться в лесу, но мой младший брат с лёгкостью выгонял его из любого убежища, в котором он стремился затаиться. Он бросался в океан, но это было и вовсе смешно. Постепенно мы сжимали круг, заставляя его выйти один на один с отцом. О, это была поистине королевская охота!

– Этот план был у меня с самого начала, – отозвался Локи. – Если бы мне удалось осуществить его несколько месяцев назад… Ёрмунганд прав, читаури был достойным противником. Ему удалось надолго выбить меня из седла. Впрочем, если бы не моя оплошность, на свет не появился бы Слейпнир.

– И всё же читаури было не сравниться с Повелителем Магии. Знаю, ты не любишь, когда я говорю об этом. Но и я, и мой брат, мы оба испытывали невероятную гордость, глядя на то, как потоки пламени и ледяного холода одновременно срывались с твоих губ и пальцев, как текли в невероятном смешении, подобные могучему стремлению рек… Это было очень красиво, отец. Захватывающе красиво.

– У тебя странные понятия о красоте, Ёрмунганд.

– Нет, это у вас в верхнем мире странные понятия о красоте. Вам по сердцу раздражающий яркий свет солнца и режущие слух громкие звуки. Вы не ведаете извечного покоя и умиротворяющего сумрака глубин, поэтому постоянно охвачены суетой и подвластны страстям, которые несут с собой лишь страдания. Впрочем, не буду с тобой спорить. Позволь мне вернуться в мой океан, если я тебе больше здесь не нужен.

– Иди, Ёрмунганд. Спасибо за твою помощь. Она была неоценима.

– Я буду ждать, когда ты вновь позовёшь меня, отец, и придёт пора опять подниматься навстречу свету. Это бывает забавно. Будто я возвращаюсь во времени назад, в пору своего детства.

Когда за Ёрмунгандом закрылась дверь, Локи перевёл взгляд покрасневших воспалённых глаз на меня:

– Ты приготовишь мне ванну?

Я вернулась через пятнадцать минут, но он уже спал, свернувшись на краю кровати. Я на цыпочках подошла к окну и задёрнула шторы, чтобы свет наступившего дня не будил его. Потом легла рядом и, прижавшись к его боку, со вздохом закрыла слипающиеся глаза. Никогда не умела спать днём. Всё когда-нибудь случается впервые.

Я должна была закончить рисунок. Почему-то было важно сделать это ещё до захода солнца. Почему-то надо было спешить. Стоя перед мольбертом, я смотрела, как тьма расползается по бумаге, охватывая всё новые и новые пространства, и, отбросив кисти, я руками пыталась её остановить. В какой-то момент я поняла, что моя картина не имеет никакого отношения к тому, что, ухватившись за мои пальцы, начинает, клубясь, истекать в мой мир, одновременно затягивая меня в свой чёрный водоворот. Тьма была удушливо-жаркой, она наваливалась мне на грудь, обжигала, стонала и говорила со мной на незнакомом мне языке. Я силилась отогнать её от себя, но в то же время напряжённо вслушивалась в её бессвязную речь.

– Локи! – Я очнулась, хватая ртом воздух.

Он почти придавил меня, стиснув мои плечи холодными как лёд пальцами.

– Локи! – Мне удалось высвободить одну руку, и я затормошила его, пытаясь обернуться, выбраться из судорожно сжимающих мои плечи объятий. Он не отвечал, не открывал глаз, только ещё сильнее цеплялся за меня обеими руками. Наконец мне удалось развернуться к нему лицом. – Локи, милый, очнись! Локи!

Я звала его, гладила пылающий лоб, целовала запёкшиеся от жара полуоткрытые губы. Я ловила горячечное прерывистое дыхание и чувствовала, как озноб сотрясает его охваченное лихорадкой тело.

– Сигюн… – Он приходил в себя, в изнеможении откинувшись на спину, искал меня блуждающим взглядом. – Мне холодно, Сигюн… – Его зубы стучали, пляшущие губы с трудом выговаривали слова.

Я накрыла его ещё одним одеялом, но он всё равно не мог согреться, лежал, глядя на меня широко раскрытыми блестящими глазами.

Краем глаза я уловила какое-то движение в углу; вздрогнув, я обернулась. На полу, обхватив колени, сидела Хель, смотрела на меня – и мимо меня – пустыми глазами куда-то в пространство.

– Хель, – выдохнула я, – ты что, зачем ты здесь сидишь?

Она будто не слышала меня, однако встала и, ступая тихо и осторожно, подошла поближе. Я обняла её, она прильнула ко мне, но тело её оставалось настороженно напряжённым, она заглядывала мне через плечо, не спуская глаз с Локи.

– Я приготовлю тебе горячего чая с липовым мёдом, – сказала я, обернувшись к Локи, – тебе станет лучше, вот увидишь. А Хель пока побудет с тобой, чтобы ты не скучал.

Она согласно кивнула, но не подошла к отцу, оставшись стоять в изголовье.

Мне пришлось самой держать чашку с чаем и подносить к его губам, иначе он расплескал бы её. Я заставила Локи выпить весь большой чайник, и постепенно руки его немного потеплели. Я положила ему на лоб смоченное в холодной воде полотенце и, дождавшись, когда вода вберёт весь жар, снова раз за разом окунала его в воду и, тщательно отжав, клала на лоб больного. Я раздела Локи и обтёрла холодной водой всё его тело. Жар понемногу спадал; успокоившись и расслабившись, Локи вновь начал дремать прямо у меня на руках. Дождавшись, когда его дыхание стало глубоким и ровным, я шёпотом обратилась к Хель:

– Ты знаешь заболоченные места вдоль русла реки, где можно найти ивовые деревья? Там должен ещё расти лабазник. Ты знаешь эту траву? Иногда её называют таволгой.

– Фенрир знает, Сигюн. Ему ведомы дальние предгорья. Он не раз там бывал.

– Ты можешь отправиться туда и принести мне ивовую кору и листья лабазника?

На её лице отразилось подлинное смятение, глубокая душевная мука. Она отрицательно покачала головой:

– Нет, Сигюн, я не могу.

– Это лекарственные травы для твоего отца. Они снимут лихорадку и воспаление.

На глазах Хель выступили слёзы. Она вцепилась в изголовье кровати так, что кончики пальцев побелели.

– Фенрир отвезёт тебя, госпожа. Я не могу.

Я не верила своим ушам. Всегда такая отзывчивая и покладистая, Хель, несмотря на все уговоры, по непонятным для меня причинам упрямо стояла на своём, твердя одно и то же:

– Я не могу покинуть дом, госпожа.

– Зачем ты снова называешь меня госпожой? Что с тобой, Хель?

Она опустила глаза:

– Я позову Фенрира. Он отвезёт тебя, Сигюн, куда ты скажешь.

– Но ведь у него повреждена рука… то есть я хотела сказать, передняя лапа.

– Ему уже лучше. Он в облике волка, как и приказал отец. В любом случае, ради отца Фенрир сделает всё, что требуется.

Некогда было докапываться до причин, побудивших Хель поступать так, а не иначе. Солнце клонилось к закату, и я всерьёз опасалась, что в темноте найти даже столь заметные растения будет нелегко. Явился Фенрир. Я села ему на спину, крепко ухватившись за густую шерсть на его загривке.

– Он понесёт тебя со всей осторожностью, Сигюн, – уверила меня Хель, стоя на пороге.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее. Если Локи проснётся, напои его ещё раз горячим чаем.

Я даже не могла вообразить, что поступь волка окажется такой мягкой. В какой-то момент я с удивлением обнаружила, что плавное и мерное движение убаюкало меня. В мягкую и тёплую шерсть Фенрира можно было зарыться лицом, и от неё пахло не зверем, а душистыми степными травами. Горы, в начале пути смутно синевшие на горизонте, надвигались стремительно, как по волшебству. Сумерки ещё не успели сгуститься, когда мы очутились в долине реки, берущей начало на снежных вершинах.

Фенрир с глухим ворчанием улёгся на брюхо, чтобы я спустилась на землю.

– Спасибо, волчок! – Я потрепала его за ухо, и он улыбнулся в ответ, оскалив устрашающий ряд белоснежных клыков.

На низкий болотистый берег, сплошь заросший ивняком и черноольшаником, уже опустились длинные вечерние тени. Густо пахло таволгой и смородиновым листом. Кочки покачивались под ногами, нет-нет да и выступала под сапогом коричневая болотная жижа. Со свистом пронеслась над головой парочка куликов. Я вытащила нож, срезала с тонких стволиков полоски зеленовато-серой гладкой коры, набила сумку ломкими стеблями лабазника. Его кремовые ажурные метёлки цветков осыпались от одного прикосновения. Листья можно обобрать дома, а сейчас пора спешить. Солнце уже село за край вершины, и теперь горы были обведены красным сияющим контуром. Я подозвала Фенрира, и мы устремились в обратный путь.

Как ни быстр был бег волка, к дому на берегу мы добрались уже в темноте. Со стороны моря задул резкий холодный ветер, надвигался шторм. Фенрир высадил меня возле террасы, я поблагодарила его, но не вошла в дом сразу, а решила завернуть в пристройку, чтобы посмотреть на Слейпнира. Завидев меня, малыш поднялся, заковылял на своих тонких голенастых ножках навстречу мне. Его молочный брат уже спал возле своей матери, которая при моём появлении повернула ко мне голову и, прядая чуткими большими ушами, негромко заржала. Я погладила Слейпнира по голове; он доверчиво тянулся ко мне тёплыми губами, не сводя с меня внимательных тёмных глаз.

Дождь забарабанил по деревянной крыше пристройки. Вначале едва слышный, он усиливался с каждой минутой, к нему присоединились шквалистые порывы ветра. Где-то вдалеке раздался тоскливый волчий вой. Я задвинула засов на двери и поспешила в дом, чтобы закрыть ставни на окнах – похоже, буря разыгралась не на шутку. Вдалеке над морем полыхали зарницы, слышались приглушённые расстоянием раскаты грома. Снова завыл волк, к нему присоединился другой. Я удивилась – никогда в окрестностях не было волчьей стаи, – но не придала этому особого значения.

Одного взгляда, брошенного на Локи, было достаточно, чтобы понять: ему снова стало хуже, температура опять поднялась. Он лежал, бессильно склонив голову на плечо, то ли в полусне, то ли в забытьи. Хель сидела в углу, скрестив ноги, в той же позе, в какой я её оставила. На вопрос, не просыпался ли Локи, она лишь отрицательно покачала головой. Я присела возле неё, обняла за плечи:

– Я понимаю, что ты переживаешь из-за папиной болезни. – Видя, что она не в себе, я говорила с ней как можно ласковей. – Но, может быть, ты всё-таки пойдешь к себе и постараешься отдохнуть? Я привезла лекарственные травы, сейчас приготовлю из них отвар. Вот увидишь, к утру папе станет лучше.

Волк завыл так громко, словно находился прямо под нашими окнами, и одновременно вспыхнула ослепительная молния, озарившая своим мертвенным светом всё вокруг, несмотря на закрытые ставни. Я вздрогнула, и Хель прижалась ко мне.

– Фенрир ведь в доме? – машинально спросила я, оглядываясь.

– Да, Сигюн. Он вновь в человеческом облике.

– Ничего, сейчас зажжём свечи, – я решительно встала, – будет гораздо веселее и уютнее.

В самом деле, тёплый свет свечей разогнал прячущиеся по углам мрачные тени и придал комнате жилой и спокойный вид. Пламя колебалось от особенно сильных порывов ветра, проникавших в щели между оконными рамами, отблески его плясали на потолке и на стенах, сплетались в причудливые узоры на наших лицах. Мне показалось, что Хель немного успокоилась, и я отправилась на кухню вскипятить воду для отвара.

Раскаты грома теперь следовали один за другим. Гроза находилась прямо над нами; ветер превратился в ураган, по ставням снаружи стекали потоки дождя. Его беспрерывный шум звучал как водопад. «Давно не было такого ливня», – мелькнула у меня мысль. И как всегда в такую погоду: хорошо, что все мы дома.

Забулькала, закипела вода. Я накрыла кастрюльку крышкой и дала ей немного покипеть. Затем накрыла её полотенцем и понесла в спальню. В непрекращающихся вспышках молний было что-то ужасающее, почти нереальное. Хель выбралась из своего угла, приникла лицом к оконному стеклу. Бог знает, что она могла различить там, в чернильной темноте штормовой ночи. Я поставила кастрюльку и чашку на прикроватный столик и подошла к ней:

– Не стоит смотреть туда, Хель. Там только дождь, море и дождь. Иди ко мне.

Она повиновалась, не произнеся ни слова, как сомнамбула пошла следом за мной. Я наклонилась к Локи, чтобы разбудить его и дать ему целебный отвар, и почувствовала его горячее дыхание на своем лице. Он открыл глаза не сразу, словно ему потребовалось время, чтобы вернуться из глубокого забытья, в котором он пребывал. Я помогла ему приподняться, подложила под спину подушки:

– Выпей, Локи, тебе станет легче. Только осторожно – очень горячее…

Я подносила ложку к его губам, и он пил горький отвар, морщась, но послушно, как ребёнок.

– Ты уходила, Сигюн?

– Да, Фенрир отвёз меня за травами.

– Не уходи больше, пожалуйста. Мне снились кошмары.

– Я не уйду, Локи, я буду с тобой.

– Почему так темно?

– Ночь, Локи, на улице ливень и море штормит.

– Дети дома?

– Все дома, милый. Не беспокойся. Отдыхай. Вот увидишь – рассветёт, и все наши страхи развеются вместе с ночной тьмой.

Он протянул ко мне руку, чуть касаясь пальцами, погладил по щеке. Склонил голову к моему плечу. Лоб сухой и очень, очень горячий, и всё тело пылает снедающим его изнутри лихорадочным огнём. Я поцеловала его в висок:

– Всё будет хорошо, Локи. Потерпи до утра. Я буду с тобой, буду поить тебя отваром каждый час.

– Мне так жаль, Сигюн. Мой бедный малыш не выспится из-за меня.

– Ну что ты, любимый. Малыш спит, он доволен и сосёт свой маленький пальчик.

Локи улыбается, гладя мой живот привычным ласковым движением.

– Давай я поправлю подушки и помогу тебе лечь.

Оглушительный раскат грома грянул прямо над головой.

Стены содрогнулись от него, будто картонные. Ослепительная вспышка, на несколько секунд озарившая своим мертвенным светом всё вокруг, выхватила громадную фигуру, которая появилась в дальнем от входа углу. Почти вдвое больше человеческого роста, покрытый тускло-блестящей воронёно-чёрной бронёй, исполин шагнул на середину комнаты и остановился, не сводя с Локи пронзительных жёлтых глаз.

– Я предупреждал тебя о том, что произойдёт, если ты, жалкий асгардец, осмелишься нарушить договор, – загремел голос, идущий из-под опущенного на лицо забрала. – Я дал тебе армию читаури, я доверил тебе возглавить битву с мелкими ничтожными людьми в Мидгарде, которая, как ты обещал, должна была стать славной и короткой. Вместо этого ты бежал из Мидгарда и убил предводителя читаури. Впрочем, до этого мне нет никакого дела. Где мой Тесаракт?

Локи выпрямился в постели, одновременно одной рукой отодвигая меня назад, грудью закрывая от пришельца.

– Тесаракт там, где и должен быть – в сокровищнице Асгарда. Он никогда не будет твоим. Впрочем, если ты так силён, каким хочешь казаться, иди и попробуй взять его, Танос.

– Ты смеешь дразнить меня, насмешник?!!! – Рёв великана заглушил все звуки внешнего мира. Казалось, от него вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Я невольно сжалась, обхватив голову руками и зажмурившись, а когда секунду спустя разомкнула веки, увидела, что Локи стоит посреди комнаты прямо перед стальным исполином. Полунагой, шатающийся от слабости, он смотрел на чужака исподлобья, и запёкшиеся от жара губы шептали и выкрикивали заклинания. Он резко выбросил вперёд руку, прямую и тонкую, в три раза тоньше закованной в броню десницы Таноса, и с пальцев его сорвался сияющий сгусток бело-голубого огня, ударивший Таноса прямо в лицо. Забрало отскочило от шлема, откатилось в сторону, звякнув об угол. Голова Таноса дёрнулась, как от пощёчины, и он качнулся назад, потеряв равновесие, но уже в следующий миг, размахнувшись, наотмашь ударил Локи с такой силой, что тот, пролетев несколько метров по комнате, ударился о стену, бессильно сполз по ней на пол и больше не шевелился.

Я бросилась к Локи. Он был без сознания, из носа и изо рта тоненькой струйкой текла кровь, капала на обнажённую грудь. Позади меня раздались тяжёлые шаги – это приближался Танос. Я обернулась, прижимая к себе бесчувственное распростёртое тело Локи. Исполин навис прямо надо мной, голова его почти касалась потолка.

– Я подожду, женщина, – загрохотал чудовищный бас, – приведи его в чувство. Я хочу, чтобы ничтожный выродок видел, как я буду убивать тебя вместе с его потомством, а потом я превращу его последние минуты в медленный ад.

– Отойди от него. Уходи и больше не возвращайся.

Я даже не сразу поняла, кто произнёс эти слова. Хель встала между нами и Таносом, она не просто говорила, она отдавала приказы, это был голос, исполненный властности, голос, привыкший повелевать. Громадная, закованная в броню фигура вздрогнула и развернулась к Хель.

– Кто ты? – спросил Танос, и в этом грохочущем голосе явственно прозвучали изумление и страх.

– Ты знаешь, кто я, – был ответ. – Убирайся прочь. Ты не получишь ни этого мужчину, ни эту женщину. Они принадлежат мне.

Танос медлил, и тогда Хель начала наступать на него, шаг за шагом оттесняя чужака к стене.

– Ты, ты, ты! – возопил он, корчась в ярости и муке. – Почему ты вновь отвергаешь меня?!

– Возникший из мрака, убирайся во мрак!

Голос Хель хлестнул Таноса, как бич. Он зарычал, подобно раненому зверю, воздел руки к небесам и, сопровождаемый громовым раскатом, исчез, слившись с ослепительной вспышкой молнии. Смолкла буря, бушевавшая снаружи, в последний раз раздался удаляющийся волчий вой и воцарилась тишина, лишь затихающий дождь продолжал монотонно барабанить по крыше.

Хель стояла посередине комнаты, закрыв глаза. Меня мутило; я старалась дышать глубоко и медленно, чтобы меня не начало выворачивать наизнанку. Локи шевельнулся у меня на руках, едва слышно застонав. Я достала платок, машинально стала вытирать кровь с его лица.

– Ты ждала его прихода, – сказала я лишённым всяческого выражения голосом, не поднимая глаз, – ты знала, поэтому не покидала дом.

– Я чувствовала, что враг не повержен, – ответила она, разомкнув покрасневшие веки, – самый сильный, самый опасный враг. Против него не устоять никому.

– Но ты устояла.

– Да. Он больше не вернётся.

– Почему ты, Хель?

Она глядела на меня с невыразимой печалью. Так смотрят из своего страшного далёка те, кто слишком много видел на этом свете, те, кто от него смертельно устал.

– Посмотри на меня, Сигюн, – шепнула она, подойдя ко мне почти вплотную и садясь на пол возле меня.

Она поджала под себя одну ногу, а другую вытянула вперёд и медленно подняла подол платья чуть выше колена. Я едва смогла удержаться от крика, но это было бесполезно: я всё равно выдала себя, вздрогнув и закусив губу. Кожа на ноге Хель была изъедена отвратительными гниющими язвами, по краям покрытыми белёсыми подсыхающими струпьями.

– Вторая нога такая же, – равнодушно обронила она, резким движением поднимая колени к подбородку и натягивая на них платье до самого пола.

– О Небо, Хель, что это? Что с твоими ножками?

– На лошадь было наложено смертельное заклятие. – Голос Хель был ровным, будто она рассказывала полузабытую легенду, которую прочла в книге. – Читаури был осведомлён в чёрной магии. Не думаю, чтобы его способность была врождённой, как у отца, но… Находясь в теле лошади, папа не мог ему противостоять. Слейпнир не должен был появиться на свет. Он нёс смерть в себе самом. Руны, которые я читала, не могли этого изменить. Они лишь помогали телу лошади приспособиться к слишком быстрому росту жеребёнка. Я приняла смерть отца на себя. Я знала, что справлюсь, а он – нет. Я сняла заклятие читаури, его больше нет. Но смерть оставила на мне свою отметину, которую и почувствовал Танос.

– А сейчас, Хель? Что происходит с твоим отцом?

– Это не колдовство, это просто болезнь. Я не могу повлиять на её исход, потому что истоки её не лежат в области магии и не связаны с заклятием.

– Значит, нам нечего опасаться?

Она медленно подняла на меня исполненные мукой глаза с огромными, чудовищно расширенными чёрными зрачками.

– Болезни бывают смертельными, Сигюн, хоть и имеют вполне естественную причину.

…К рассвету Локи стало хуже. Целебные сборы почти не помогали, жар, ненадолго отпустив измученное тело, возвращался вновь со всё возрастающей силой. Локи метался в лихорадке и в бреду, с пересохших губ срывались бессвязные слова, в которых я различала лишь обрывки заклинаний и своё имя. Он звал меня, и я не отходила от него, отвечала ему, хотя была уверена, что он меня не слышит, и без конца меняла мокрое полотенце, мгновенно высыхающее на пылающем лбу. В краткие минуты, когда бред прекращался и Локи приходил в себя, он слабеющим шёпотом умолял меня уйти, позаботиться о себе и ребёнке. И я соглашалась, чтобы он не беспокоился, хотя мой сдавленный голос и прерывался от слёз, душивших меня. Я отходила на несколько шагов, пряталась за изголовьем, чтобы он меня не видел, и оттуда зорко следила за ним, не спуская глаз с его осунувшегося лица. Как только он закрывал глаза, я возвращалась.

Наконец, доведённая до отчаяния собственным бессилием, я позвала к себе Фенрира.

– Прими облик, – сказала я ему, – и беги в Асгард. Как можно быстрее. Разыщи Тора и скажи ему, что его брат… умирает.