Текст книги "Дневники Сигюн"

– Всё же не стоит так легко сбрасывать Скади со счетов. У неё явно что-то на уме.

– Возможно, но самое главное сейчас – обезвредить Тьяцци. А для этого мне нужно кое-что предпринять. Ты видела, Сигюн, он неподвластен моей магии. Пока. Но я знаю, что должен сделать, чтобы одолеть его. Он замахнулся слишком на многое. Этот кусок ему не по зубам. Однако мы пришли… Приготовься, мы выходим.

Воронка открылась в саду возле самого входа во дворец. На Асгард уже опустилась глухая безлунная ночь, и мы взбежали по ступеням, незамеченные никем.

– Нари! – Локи ворвался в спальню к мальчикам, на ходу зажигая огонь в настенном светильнике. – Нари, проснись. Дорога каждая минута.

Наш старший сын вскочил мгновенно, сна ни в одном глазу. На соседней постели заворочался Вали, приподнимаясь и протирая сонные глаза.

– Нари, ты был вместе с Тором у Одина, когда мой брат просил Всеотца призвать Идунн на помощь Джейн. Кто был там ещё, помимо вас? Кто мог слышать ваш разговор?

– Никто, отец. Я клянусь, в комнатах Одина не было больше никого. Даже Фригг.

Локи с размаху опустился в глубокое кресло, откинулся на его спинку, сжал пальцами подлокотники.

– Папа, что случилось? – раздался дрожащий тоненький голосок Вали.

– Кто-то знал, что мы отправимся за Идунн, и сообщил об этом Тьяцци. Нас подстерегали в засаде. Это не может быть случайностью или совпадением.

Нари побледнел так, что это было заметно даже в полумраке спальни.

– Идунн… – запинаясь, начал он.

– В руках у Тьяцци. Нари, мне нужно уходить сегодня же ночью. Чтобы справиться с Тьяцци, я должен заручиться кое-чьей помощью… Прости, Сигюн, – Локи повернулся ко мне, – я не могу сказать сейчас больше. Кому, как не тебе, известно, что даже стены имеют уши. Кто-то затеял опасную игру против Асгарда, кто-то, имеющий доступ в Вальяскьялв. Лучше будет для всех нас, если о том, куда я отправлюсь, буду знать я один.

Я дрожала всем телом, губы мои прыгали так, что я не могла вымолвить ему в ответ ни слова. Локи вскочил, сгрёб меня в охапку, прижал к себе так крепко, что я чувствовала биение его сердца, словно оно билось в моей собственной груди.

– Не бойся, Сигюн, не бойся за меня и прости. Я должен идти, и чем скорее, тем лучше. Если я задержусь хотя бы до утра, мне уже не оставят свободы действий. Ты же знаешь, во всем, что случилось, обвинят меня.

Я заплакала, слёзы катились по моим щекам, а Локи пытался осушить их торопливыми поцелуями.

– Я не оставлю тебя в неведении, – шепнул он мне в самое ухо. – Ты будешь знать обо мне… хотя бы то, что со мной всё в порядке. Вали, – позвал он тихо.

Мальчик подбежал, уткнулся лицом в его грудь.

Локи положил ладони ему на голову:

– Посмотри на меня, Вали. Посмотри мне в глаза. А теперь слушай, слушай и повторяй.

Те слова, что произносил он, те заклинания, что шептал вслед за ним Вали, казались песней или молитвой. Голос Локи, глухой и тихий, и вторящий ему, срывающийся от волнения мальчишеский голос Вали уже через минуту сплелись в единое созвучье. Они говорили одновременно, и Нари, подойдя ко мне вплотную, тронул меня за плечо.

– Мама? – изумлённо кивнул он на отца и брата, а я могла только покачать головой, потому что происходящее на наших глазах выглядело чудом.

Откуда мог Вали знать заклинания, которые слетали с его губ? Он не повторял вслед за Локи, нет, древние и тайные слова были известны ему уже давно, может быть, с самого рождения…

Они умолкли, и несколько секунд в комнате звенела тишина.

Вали стоял, опустив голову, вперив немигающий взор в пустоту. Локи присел перед ним, заглянул ему в лицо:

– Вали, возвращайся, Вали!

Мальчик вздрогнул и обнял отца за шею. Взглядом Локи подозвал меня и положил мою руку на затылок сына:

– Что ты чувствуешь, Вали?

Мальчик ответил не сразу, молчал, подавленный тем, что открылось ему. Поочерёдно обвёл нас сосредоточенным взглядом.

– Я чувствую тебя, – произнёс он наконец. – Это главное.

– А когда мне придётся покинуть Асгард?

– Связь не прервётся. Я буду знать о тебе.

– Что ты будешь знать?

– Я буду знать всё. Я уже знаю всё. Я чувствую твоё присутствие в своей жизни. Так было ещё до моего рождения, так будет и после моей смерти…

– Всё, Вали, хватит! Довольно. Узнай судьбу и ощути становление. Остальное да будет скрыто от тебя, так же как скрыто оно и от меня.

– Как скажешь, папа.

– Я горжусь тобой, Вали. Ты молодец. А теперь иди спать.

Локи поцеловал сына в лоб и, взяв на руки, отнёс в постель. Отошёл на пару шагов, долго, пристально глядел на засыпающего Вали, потом резким движением повернулся к нам:

– Береги маму, Нари. Ты теперь её защитник.

– Не беспокойся, отец. Положись на меня.

– Не думаю, что дойдёт до этого, Сигюн, но всё же на всякий случай… Фенрир позовёт Ёрмунганда по первому твоему требованию. Вдвоём они противостоят любой силе, что бы ни случилось в моё отсутствие. Кстати, где Фенрир?

– Он в дальней комнате, отец. Кажется, сегодня он вернулся позже обычного.

– Идём. – И Локи устремился в глубь покоев, распахивая двери одну за другой. Его тень, кажущаяся изломанной и огромной, металась по стенам и потолку, как чёрная птица.

Фенрир лежал на постели, скрючившись, прижав колени к животу. При виде Локи он поднялся, почему-то прижимая ладонь к горлу.

– Что случилось, отец? – Голос его звучал хрипло, у меня создалось ощущение, что ему трудно говорить.

Одним движением Локи отвёл его руку, и я ужаснулась при виде багровых кровоподтёков на шее Фенрира.

– Кто это сделал, сын? – сухо спросил Локи. Глаза его сузились, пальцы сжались в кулаки.

Фенрир стоял молча, опустив голову. Грива косматых всклокоченных волос полускрывала его лицо.

– Фенрир?

– Мы играли возле скал за городом, – нехотя заговорил он. – Всё как обычно, отец. Но потом пришли друзья Тора… Сиф начала говорить о том, что я очень вырос с тех пор, как поселился в Вальяскьялве, и что пора мне испытать свою силу. Я не хотел разговаривать с ней, потому что всегда чувствовал, что она меня недолюбливает. Но Фандрал раззадорил меня. Он сказал, что лишь достойнейшим из достойных, тем, кто доказал свою преданность Асгарду, оказывается честь и разрешается жить среди асов.

– Ты же знаешь, что это не так! – Локи поднял подбородок Фенрира, заставив сына смотреть ему в глаза. – Фенрир, они провоцировали тебя!

– Я знаю, знаю, отец, – воскликнул Фенрир, и в его голосе звучала и досада и раскаяние. – Но они пытались выставить меня на посмешище! Сказали, что я вырос огромным волком, но во мне нет и доли той силы, которая присуща воинам-асам, и в доказательство предложили разорвать самую толстую цепь во всем Асгарде.

– Цепь Лединг! И ты согласился?

– Да, отец. – Фенрир отвёл глаза. – Я разорвал её, даже не принимая облик. Но она оставила у меня на шее эти следы. – И он указал на иссиня-чёрные полосы, как ошейник обвившие его горло.

– И что же Фандрал и Сиф?

– Они… мне кажется, они испугались, хотя старались не подавать виду, что они боятся.

– Фенрир, я говорил тебе уже и сейчас повторю: ты не должен показывать свою истинную силу! Конечно, они испугались. Они и раньше опасались тебя, а теперь, после прорицания Вёльвы, стали бояться и ненавидеть. Они постараются избавиться от тебя! Как же не вовремя я должен покинуть Асгард!

– Отец, ты уходишь?

Было странно видеть почти детскую растерянность, появившуюся на лице Фенрира после этих слов Локи. Будто откуда-то из полузабытого прошлого выглянул на мгновение юный Фенрир, которому так трудно было впервые расстаться с отцом в маленьком, крашенном белой краской доме у моря, где все мы очутились сразу после войны читаури.

– Нет времени объяснять, но да, мне придётся покинуть всех вас нынче же ночью. – Локи усадил Фенрира на постель и сам сел рядом. – Откинь голову… Вот так. Послушай меня, сын, они и впредь будут пытаться разузнать твою истинную силу, но ты не должен поддаваться! Будь спокоен и уверен в себе. Тебе не нужно ничего доказывать ни Фандралу, ни себе самому, ни кому бы то ни было другому! Ты должен беречь Сигюн и помогать своим братьям Нари и Вали, вот твоя задача. Ну всё, на твоём горле нет больше и следа от той глупости, которую ты позволил над собой учинить.

– Спасибо, отец, – Фенрир недоверчиво провел рукой по шее, – больше не болит.

День в тёплом и сыром тумане, день, прячущий рассвет в постоянных потоках моросящего дождя, день, незаметно растворяющийся в тусклых сумерках и исчезающий в одинокой ночи… Я бродила как потерянная по комнатам, брала в руки какие-то вещи, пыталась занять себя хоть чем-нибудь, но каждый предмет, будь то кровать, напольная ваза для цветов или золотой, искусно огранённый кубок, напоминали лишь об одном, что билось в висках, стучало в сердце и горечью сжимало горло: его здесь нет. Я не привыкла быть без него… Мне вдруг пришло в голову, что за все эти годы мы не разлучались более чем на несколько часов. В изнеможении я опустилась, почти упала в глубокое любимое кресло Локи и закрыла глаза. Мне грезилось, что я крепко заснула, но, когда пришла в себя, резким внутренним толчком вернулась к действительности, оказалось, что сон длился всего несколько минут. Я попыталась рисовать… Но на картинах царил всё тот же нескончаемый дождь и смутные фигуры бродили, полускрытые им, они лишь на миг выступали призрачным контуром из своего странного небытия и тут же возвращались обратно.

– Мама, я принес тебе обед. Поешь!

– Не хочу, Вали. Не могу.

Мальчик уселся рядом, скрестив ноги, и прижался ко мне плечом:

– Тогда и я не буду есть.

– Вали, сынок, тебе надо покушать. Ты ведь должен расти и стать таким же высоким и красивым, как твой папа.

– Если ты не ешь, то и я не буду.

– Ах, Вали, маленький упрямец!

Пришлось идти в столовую и садиться вместе с сыном за обед. Я ела машинально, не замечая, что лежит на тарелках, не ощущая вкуса, только лишь для того, чтобы Вали не оставался голодным. А мальчик набросился на еду, как волчонок, и вмиг умял всё, что принесли из кухни. Потом мы вернулись в гостиную, и Вали сел рядом, раскрыв одну из множества книг, которые натащил из библиотеки. Были среди них и толстые фолианты древней асгардской мудрости, и гораздо меньшие по формату книги из Мидгарда. Только благодаря Вали я сохраняла какую-то связь с реальностью.

Весть о похищении Идунн распространилась со скоростью лесного пожара. Когда растерянные, стенающие и разгневанные асы во главе с Сиф вломились в мою гостиную, крича все одновременно, я не почувствовала ничего, кроме горечи и какого-то смутного внутреннего облегчения. Мелькнула только мысль: хорошо, что Локи успел уйти. Впрочем, могло ли быть иначе? Он слишком долго прожил среди них, чтобы они стали для него более чем предсказуемыми. Я поднялась из кресла и шагнула толпе навстречу…

Но Нари опередил меня. Сжимая обеими руками свой короткий и лёгкий меч, он встал у них на пути, заслонив меня собой, так, как сделал бы это Локи, но…

«Нари, нет, мой первенец, мой отважный Нари, разве под силу тебе в одиночку остановить взбешённую толпу? Ты им не нужен, но ты – сын Локи, и этого достаточно, чтобы…»

Метнувшийся им наперерез Фенрир встал плечом к плечу с братом. Густая грива волос, как вздыбившаяся шерсть на загривке – ещё не зверь, но уже и не человек, – он оскалил зубы, и глухое ворчание заклокотало в его груди. Глядя на непрошеных гостей исподлобья, всем своим видом Фенрир недвусмысленно показывал, что примет облик гигантского волка в случае необходимости в любую секунду.

Асы остановились, выкрики смолкли, и в наступившей тишине голос Сиф зазвучал пронзительно и гневно:

– Видите ли вы теперь доказательства того, о чём предупреждала нас в своём пророчестве Вёльва? Даже те, кто ещё сомневался, могут воочию убедиться в её правоте. Или вы потеряли память? Бог Лжи, Бог Коварства, Бог Обмана втайне от всех готовит погибель Асгарду! Вот точные слова Провидицы. Пусть же Локи попытается дать объяснение тому, что Идунн оказалась в руках ледяного великана! Неужели он снова станет отрицать свое участие в заговоре против асов? О, не верьте ни единому слову, срывающемуся с его змеиного языка! Сколько раз уже мы позволяли ему обмануть себя! Асы, вы тешили себя убаюкивающей всех ложью, что наш злейший враг Тьяцци вместе со своими братьями Гримтурсенами готовится завоевать Асгард в честном бою. Но он нашёл способ гораздо более изощрённый и коварный. Он сумел нанести удар в самое уязвимое место. Кто, спрашиваю я, помог ему в этом? Что же скажет в своё оправдание Локи?

Чужой, всегда чужой. Однажды Один сказал: «Войди и будь равным среди равных», растворив перед Локи двери Вальяскьялва. И он вошёл, ни на секунду не обольщаясь, что рано или поздно эти двери превратятся в дверцы ловушки и попытаются захлопнуться за ним.

– Локи здесь нет. И когда он вернётся, я не знаю.

Злое торжество мелькнуло в глазах Сиф.

– Какие ещё доказательства нужны вам? – воскликнул Огун, переглянувшись с ней. – Локи обманом заставил Идунн покинуть её хорошо охраняемый дворец, выманил на заранее условленное с Тьяцци место и передал её, беспомощную, не имеющую возможности защищаться, в руки Повелителя зимних бурь!

– Я попросил Локи привезти Идунн в столицу. Я буду разбираться с братом, почему Идунн оказалась в замке Тьяцци на берегу ледяного моря.

Плотно сомкнутые ряды асов расступились, отхлынули, как волны во время отлива. По живому коридору взволнованных, жестикулирующих, замерших, как по команде, или, наоборот, пытающихся незаметно отойти к стене и выскользнуть из комнаты мужчин шёл Тор. Он ступал тяжело и медленно, как бесконечно усталый воин после битвы. Но все битвы кончаются, и воины могут отдохнуть, однако…

Тор, отодвинув рукой Сиф и Вольштагга, оказавшихся у него на пути, вплотную приблизился ко мне. Я ещё никогда не видела у него таких глаз. Он был по прежнему силён, красив и молод, и его жизнь была бесконечна по сравнению с той, другой, жизнью, слишком крохотной и хрупкой, как почти догоревшая свеча, но такой бесконечно важной для него. В его глазах был пепел этой жизни. В тот день, впервые, и потом, уже навсегда.

– Пожалуйста, Сигюн, – сказал он, и я не узнала его голоса, – идём со мной. Джейн хочет, чтобы ты пришла.

Когда я вошла, мне показалось, Джейн спит. Несмотря на яркий солнечный полдень, в комнатах царил полумрак: тяжелые занавеси на окнах были плотно задёрнуты.

Я осторожно присела на край кровати и вгляделась в профиль Джейн. Черты лица ее заострились, вместо привычного милого и знакомого овала лица проступили резкие, размашистые и чужие линии. Она исхудала, осунулась всего за несколько дней. Я была поражена произошедшими с ней переменами, и всё же, всё же… То же юное и прекрасное лицо, как и многие годы назад. Так, как она хотела.

Джейн почувствовала моё присутствие, пошевелилась и открыла глаза. С усилием приподнялась на локтях. Тор был рядом и ловил каждое её движение, но женщина знаком отвергла его помощь, позволила только поправить подушки. Она всегда была слишком гордой и самостоятельной, эта маленькая мидгардка!

– Прости меня, – прошелестел голос, едва слышный, как шёпот полуистлевших листьев. Я помню, как брала их, вытаявших из-под снега, в озябшие руки, подносила к глазам: крохотный сетчатый скелетик, мёртвая форма, мимолётное воспоминание о минувшем лете… – Прости, что не возразила Тору, что не запретила ему его авантюру. Не спаслась сама и погубила того единственного, кто воплотил в жизнь мои самые смелые замыслы.

В жарко натопленной, душной комнате пальцы Джейн были холодными как лёд. Я склонилась к самому её лицу. Огромные карие глаза смотрели на меня… и сквозь меня.

– Не говори так, Джейн. Локи вернётся, он что-нибудь обязательно придумает…

Она улыбнулась грустно и задумчиво. Утешительная ложь была создана для кого угодно, но только не для неё. Её тело могло изменить ей, но только не её разум учёного.

– Я попаду в царство Хель?

– Она хорошая добрая девочка, Джейн. Забудь о том, что говорят про неё в Мидгарде.

– Я могу попросить отца, и ты будешь жить в Вальгалле, – горячо воскликнул Тор, – станешь валькирией, прекрасной и могущественной!

Джейн улыбалась всё той же кроткой и уже нездешней улыбкой.

– Не надо, любимый, – тихо сказала она. – Я устала. Я хочу покоя.

– Но из Хельхейма не возвращается никто! Даже боги остаются там навеки. Мы не увидимся больше…

– Я любила тебя больше, чем жизнь… – Джейн шептала уже едва различимо. – И я буду любить тебя там, за гранью… Но мне пора, Тор. Так назначено мне от начала времён. Я и так уже слишком долго отсрочивала неизбежное. Будущее не страшит меня, но мне тяжело видеть твоё горе. Пожалуйста, отпусти. Дай уйти с миром.

Он склонил перед ней свою большую гордую голову, прижимаясь губами к её губам, целуя цепенеющие руки:

– Я люблю тебя, Джейн! Что значит вечность по сравнению с моей любовью?

Женщина откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Вечность мне не по зубам, – последнее, что я смогла расслышать, – мне жаль, мой милый. Я не могу осмыслить вечность.

Она умерла так, как и предсказывал Локи. Просто уснула. Просто остановилась.

Среди ночи – треск распахиваемых дверей и грохот опрокинутых стульев. Я вскочила, трясущимися руками зажгла светильник. В неверных отблесках пламени силуэт огромного волка метался по стенам чудовищными искажёнными тенями, на мгновение выступая из мрака и тут же вновь растворяясь в темноте.

– Фенрир?

Вали выбежал из спальни, бросился к нему, обеими руками обхватил за шею, зарывшись лицом в густую светло-серую шерсть. Волк заскулил, и Вали отпрянул, уставясь на свои ладони. Подбежав, я увидела, что обе они в крови.

– Фенрир, что случилось? Ты ранен? – Нари, полуодетый и заспанный, тоже выскочил из своей комнаты.

Волк завыл, задрав морду к невидимому небу.

– Нари, зажги огонь, вскипяти воды. – Я опустилась перед Фенриром на колени, руками раздвигая шерсть на его шее и груди.

Волк лёг, точнее, упал на правый бок, вытянув перед собой мощные лапы. Он тяжело дышал, вывалив из пасти влажный розовый язык.

– Ты можешь обратиться в человека? Здесь всё в крови, я не вижу раны…

– Нет, не сейчас, – сказал Вали, склонившийся над ним. – У него кожа содрана здесь, здесь и здесь. – Он указал на плечи Фенрира и его шею с левой стороны. – Одна рана глубокая. Неопасно для зверя, но слишком больно для человека. К тому же человек может потерять очень много крови.

– Откуда ты видишь? Я ничего не могу различить в такой темноте, – возмутилась я, нахмурясь, но Вали лишь смущённо пожал плечами:

– Вижу, мама. Ему будет лучше сейчас оставаться в облике: так раны скорее заживут. Мы промоем их, присыпем корпией и перевяжем. А объяснения придётся оставить до утра.

Утром Фенрир с виноватым видом сидел на стуле, а я меняла ему пропитанные кровью повязки. Он чуть морщился, когда приходилось отделять присохшую к ране ткань, но терпел. Я старалась быть как можно более аккуратной, однако шрамы оказались довольно глубокими, и даже оборотню было не под силу заживить их за одну ночь.

– Они сковали цепь Дромми и принесли её – они вновь хотели, чтобы я испытал свою силу, разорвав её, но я отказался, помня слова отца. Они насмехались надо мной, они сказали, что я просто боюсь, потому что эта цепь в три раза толще, чем Леддинг. И да, я вновь оказался глупцом, госпожа Сигюн, я знаю, что отец этого не одобрил бы. Но кровь ударила мне в голову, я поддался ярости… Ни одному человеку не под силу было бы сделать это, и я принял облик, и тогда… – Фенрир умолк, оборвав сам себя на полуслове. – Цепь разлетелась на отдельные звенья, будто их разметало порывом ветра, – опустив косматую голову, после долгой паузы закончил он. – Дромми не оставила бы на теле волка и царапины.

– Фенрир! Бедный мой мальчик! – Я осторожно, чтобы ненароком не задеть его раны, гладила его по голове.

– Когда отец вернётся, Сигюн? – спросил он, и в голосе его прозвучала такая тоска, что у меня заныло в груди и сдавило горло. Знала ли я когда-нибудь младшего сына Локи? Сколь же тщательно скрывал он под маской вечной молчаливой угрюмости свои подлинные чувства и эмоции!

– Я не знаю, Фенрир.

– Мне страшно, – прошептал он едва слышно, и я поняла, что никому на свете он не сказал бы этих слов. – Они замыслили что-то. И они не остановятся.

– Мне тоже страшно без Локи, Фенрир. Где бы он ни был, поскорей бы уж он возвращался.

Я рисовала Локи. День за днём воскрешала на бумаге любимое лицо. Вот он улыбается или сосредоточенно хмурится, а вот смотрит на меня с нежностью и грустью. Вот картина, на которой он в окружении детей; Хель доверчиво склонилась ему на плечо, гордый Ёрмунганд, наполовину золотой змей, наполовину человек, стоит рядом, скрестив на груди руки и опираясь на плавные извивы чешуйчатых колец вместо ног, а позади, прикрывая их спины, лежит громадный волк Фенрир, оскалив в улыбке белоснежные острые клыки. Странно, но я не могу представить на картинах своих собственных сыновей – их облик исчезает с полотен, постоянно меняясь, и я не могу уловить момент, когда они замерли бы, позируя мне. Лишь одно воспоминание я в силах запечатлеть: мужчина и женщина склонились над новорожденным младенцем, их лица сияют, будто озарённые внутренним светом, исходящим от малыша, а позади этой троицы, едва обозначившись контурами, выступающими из тьмы, застыли в странном танце три женские фигуры, словно три корня могучего древнего ясеня, имя которого всем известно. Между корнями древа струится неиссякаемый поток, на ветвях, как в колыбелях, качаются девять миров – золотые драгоценные игрушки, к которым младенец протягивает свои ручонки…

– Мама, идём со мною скорей! Пожалуйста, мама, поторопись!

Глаза Вали цвета индиго, цвета морской глубины. Таким бывает море перед надвигающимся штормом, когда поверхность его беснуется, вздымает водяные валы к гневным небесам, и летят, кувыркаясь, обезумевшие от ужаса, застигнутые врасплох чайки, осыпаемые хлопьями взбитой ураганом пены, тщетно силясь достичь укрытия и не находя его. Но под тяжёлой толщей воды царит прежний, ничем не нарушаемый покой, там море баюкает свои создания, тихое, тёмное, кобальтово-синее, глядящее на меня из глаз Вали.

– Мама, там Фенрир…

– Что?!!

– Кажется, они убивают его.

Кисти с глухим стуком посыпались с подрамника. Открытая баночка карминно-красной краски покатилась по столу, оставляя на полированной поверхности вязкий кровавый след.

Я бежала через залитый дождём сад, и мокрые ветви олеандров хлестали меня по плечам. Я почувствовала, что в моих домашних туфлях хлюпает вода, и только тогда сообразила, что забыла переобуться.

Я увидела его, прикованного к скале цепью, тоньше, чем детская рука. Цепь ворсилась, словно свитая из мягчайшей шерсти, и сверкала радужным блеском, хотя на затянутом сплошными облаками небе не было ни единого просвета, сквозь который мог бы пробиться луч солнца. Заметив меня, Фенрир рванулся мне навстречу; цепь натянулась и отбросила его назад. Он со всего размаху ударился затылком о камень. Цепь стиснула его плечи, лишая возможности шевелиться, и с каждой попыткой освободиться только сильнее врезалась в его тело и горло. Поперёк его разинутой пасти торчал обоюдоострый меч с двумя клинками, не давая ему сомкнуть челюсти, и из уголков рта безостановочно бежали две тонкие струйки крови, заливая светло-серую шерсть. Воздух с хрипом вырывался из его груди; полузадушенный цепью, он едва мог дышать. Оставляя на волчьей морде мокрые дорожки, из янтарных глаз, наполненных неподдельным страданием, катились одна за другой человеческие слёзы.

Сгоряча я обеими руками схватила безжалостные звенья, пытаясь хоть чуть ослабить их давление на горло Фенрира. Это было равносильно попытке разрушить Биврёст, хлопнув в ладоши, или остановить вращение небесных светил…

Асы недвижно застыли вокруг скалы, наблюдая за беспомощным Фенриром и, все как один, храня молчание. Обернувшись к ним, дрожа от негодования, я выкрикнула только одно слово:

– Зачем?

– Зачем, спрашиваешь ты? – Сиф наступала на меня шаг за шагом, но я не сдвинулась ни на миллиметр, и вот мы наконец очутились вплотную друг к другу. – Он прикован к скале Лингви цепью Глейпнир, и будь я проклята, если он сумеет освободиться от неё, это отродье Локи, угроза всему Асгарду, злобный оборотень, который, как пророчила Вёльва, прольёт кровь отца всех богов, царя Одина!

Нари, ворвавшийся в толпу асов следом за мной, поймал мой взгляд лишь на секунду, но даже это мгновение было излишним для него. Он протянул ладонь к лезвию меча, распявшего челюсти Фенрира, и сжал пальцы, и кровь закапала с них, потому что он стиснул острие изо всех своих сил, и жилы вздулись у него на шее.

– Ты видишь кровь, стекающую с клыков Фенрира, – был голос, как гром, позади меня, и я помимо своей воли обернулась на этот голос, хотя и узнала бы его среди тысячи других, ибо именно он был первым, который услышала я в день моего прибытия в Асгард, – и ты думаешь, Сигюн, она течёт из ран сына Локи? Первая кровь, пролитая в этот день, не принадлежит оборотню. Его клыки нанесли вред, непоправимый вред, и он должен поплатиться за него!

Хеймдаль, под ногами которого тяжело хрустели раздавленные в прах камни, осыпавшиеся с отвесных боков скалы Лингви, вышел из задних рядов толпы. Асы расступились, пропуская его ко мне. Немигающий взгляд золотых глаз вперился в волчьи и всё же такие человеческие глаза Фенрира, но Нари опередил стража Биврёста. Разрезая ладонь, мой сын выдернул меч из пасти волка и отбросил его далеко в сторону. Сверкающая сталь, звеня, покатилась по камням, а я обняла за шею младшего из сыновей Локи, уронившего мне на плечо голову. Прикованный к скале сверкающей цепью, раскинув руки и дрожа от боли, перед Хеймдалем стоял человек, и его тёплая кровь струилась по моей шее, стекала по одежде, от неё быстро набух и потемнел рукав моего светло-голубого платья.

– Я знал, что эта цепь изготовлена при помощи магии, иначе она не была бы так тонка, – заговорил Фенрир. Ему приходилось то и дело сглатывать кровь, наполнявшую рот; он торопливо произносил слова, давясь кровью и кашляя. Я попыталась остановить её, отирая платком, но бесполезно – кровь бежала ручьём. – Я чувствовал: мне её не разорвать, несмотря на всю мою силу… Но сам царь Один убеждал меня. Он сказал, что, если я не справлюсь с Глейпниром, асам нечего бояться меня и они оставят меня в покое и вернут мне свободу. Сказал, что это испытание, третье по счёту, решающее для меня. Ты видишь, госпожа, я не в силах порвать цепь даже в облике волка, но асы во главе с Одином отказываются освободить меня! Пленник их хитрости, я позволил им завлечь себя в ловушку, из которой мне не выбраться!

– Ах, Фенрир, не об этом ли твой отец предупреждал тебя? – плача, проговорила я. – Они сделали тебя своим заложником, милый, и ни я, ни Нари не в силах освободить тебя от Глейпнира!

– Освободить его?! – загремел гневный голос Хеймдаля. – Взгляни, госпожа, на руку Фандрала!

Я обернулась, и ужас сковал моё сердце. Искалеченная правая рука Фандрала, полуоткушенная, едва держалась на тонкой полоске кожи. Испарина покрывала его бледный лоб; мне бросились в глаза закушенные белые губы и искажённое от боли лицо. Вольштагг и Огун, не принимая участия в разговоре, старались побыстрее наложить на ужасную рану повязку.

– Я пытался защитить себя, госпожа! – закричал Фенрир в отчаянии. – Фандрал думал, я скован цепью так, что не могу и пошевелиться! Он измывался надо мной, насмехаясь, тыкал палкой мне в пасть, стараясь засунуть её поглубже, так что меня начинало рвать, но, клянусь небесами, я сумел извернуться и стиснуть зубами его руку, пусть и в последний раз! Никто из асов, заманивших меня в эту западню, не посмеет сказать теперь, что Фенрир был для них игрушкой!

– Фандрал пытался сделать то, что в конце концов сделал я! – возразил Хеймдаль. – Обезопасить всех нас от беспощадной ярости пленённого зверя!

– Довольно с нас и одного доказательства твоей злобы и коварства! – услышала я позади себя голос, привыкший повелевать.

Сам Один Всеотец приближался к нам, опираясь на золотой жезл. Он протянул его к скале Лингви и каменное основание задрожало.

– Если дать тебе волю, оборотень, ты рано или поздно начнёшь стремиться к тому, чтобы уничтожить Асгард. Мы получили доказательства тому, что говорила Вёльва, но какой страшной ценой! То, что произошло сегодня с Фандралом, может случиться с каждым асом. Мы убедились воочию, что никто не может чувствовать себя в безопасности, пока рядом с нами находится чудовищный волк!

– Ты сам знаешь, что это не так, о великий царь! – воскликнула я, становясь между Фенриром и Одином. – Ни разу за всё время, пока он жил в Асгарде, Фенрир не причинил вреда ни мужчине, ни даже ребёнку! Будь же справедливым, Один! Он никогда не напал бы первым, если бы его не вынудили. В отсутствие Локи я ручаюсь за его сына. Позволь ему остаться со мной или разреши Нари отвезти его в дом на берегу, где мы жили всей семьёй по возвращении из Мидгарда. Клянусь, Фенрир не покинет назначенных тобой для него пределов!

Один даже не взглянул на меня. Просто отстранил рукой со своего пути.

– Порождение мрака, возвращайся во мрак! – изрёк он, подходя к Лингви вплотную и ударяя жезлом о землю.

Скала задрожала сильнее, она уже ходила ходуном, вокруг неё возникли и зазмеились среди разбитых осколков камней всё расширяющиеся трещины, и Лингви, подчиняясь неумолимой силе, начала погружаться в разверзшуюся вокруг бездну, увлекая за собой прикованного к ней Фенрира.

– Один Всеотец, будь же милосерден! – вскричала я, рванувшись к нему. – Фенрир – сын Локи, твой собственный внук! Как можешь ты быть таким бессердечным?!

– В сторону, Сигюн, в сторону! – Хеймдаль был уже рядом, грудью оттесняя меня от царя Асгарда. – Или ты отправишься в Хельхейм следом за жутким порождением ведьмы Железного леса!

– И это Асгард, Один? – Я обвела бешеным взглядом собравшихся воинов и их жён, и они, я видела, смотрели в сторону или опускали глаза. – Это небесный город, лучший и справедливейший из всех миров? Покидая Ванахейм, свою родину, разве могла я предвидеть, разве могла даже помыслить, что придётся мне дожить до этого дня, когда мудрейший из царей начнёт избавляться от детей собственного сына лишь потому, что они от рождения обладают могуществом и силой, сравнимыми с его собственными?

– Мама! – воскликнул Нари, хватая меня за плечи и оттаскивая от края бездны, потому что уже струился песок под моими ногами, низвергаясь в чёрный провал, и катились, подпрыгивая по отвесным стенам пропасти, бьющиеся о её неровные острые края камни.

Один выразительно посмотрел на Хеймдаля, и тот нехотя отошёл в сторону.