Текст книги "Шихабутдин Марджани. Сборник статей, посвящённый 100-летию Ш. Марджани, изданный в Казани в 1915 г."

Дамелла Шихабутдин видел во мне близкого человека и очень уважал. Выдавая свою дочь замуж, он послал мне пригласительное письмо. Однажды наедине я пожаловался ему: «Я живу в очень тёмном месте (Макарьево), даже моя душа почернела». Он спросил, как я определяю, что душа почернела. Я сказал, что не получаю удовольствия от поклонения. Он сказал: «Правда, отсутствие наслаждения и счастья при поклонении – признак того, что душа почернела. Но нельзя отчаиваться, нужно проявлять старание. Аллах обещал: «…Тех, кто потратит силы ради Нас, Мы будем вести по прямому пути»[202]202
  Биография ахуна Самарканда упоминается в «Асаре».


[Закрыть].

12. Услышал от Садик ибн Галикая.

При каждом удобном случае я посещал Марджани. Поздоровавшись, я расспрашивал его о делах, а потом спрашивал разрешения уйти, чтобы не тратить его время впустую. Когда у него не бывало срочных дел, он всегда сажал меня рядом, рассказывал поучительные истории из жизни известных людей, касался литературных, социальных и научных тем, и иногда такие беседы затягивались надолго. После завершения беседы он говорил: «Иди же, Садик, ты провёл здесь много времени, но и я выговорился».

Когда на одном из собраний Марджани сидел, опечалившись тем, что муфтий причинял вред, один из его самых образованных и выдающихся учеников – слепой Билал – с целью поднять ему настроение сказал: «Муфтий значения не имеет. Он подобен русской женщине. А вот его Вали (имел в виду другого человека по имени Вали) – вот он действительно русский!» Тогда хазрат безудержно рассмеялся, и все сразу повеселели.

На никахе одной девушки и парня по имени Гайфулла присутствовал и имам, дававший этому парню имя. Хазрат узнал, что парень носит имя, данное этим имамом, и обратился к нему: «Что было бы, если бы вместо такого бессмысленного имени ты назвал его Габдуллой?» У арабов слово «гайф» имеет смысл «гнушаться, внушать омерзение».

Однажды я наблюдал, как много русских девушек вышли из одного грязного места и, подойдя к луже, сняли ботинки и помыли их. И когда мыли, и когда надевали обувь – все движения начинали с левой стороны. Я смотрел на это и дивился. Придя к дамелле, я с удивлением рассказал ему эту историю. Позже я слышал, что в одном из произведений он упомянул её[203]203
  ал-Барк ал-вамид. – С. 73.


[Закрыть].

Шихабутдин всегда жаловался на невежество, особенно сетовал на отсутствие способности к написанию стихов[204]204
  Не знаю, услышал ли этот последний абзац от Садика или кого-то другого. Не знаю точно. Здесь привёл в связи с Садиком, лишь исходя из своих предположений. В основе в черновом варианте это звучит так: увидев одного из тех, кто без всяких церемоний беседовал с Марджани, я сказал: «Так как мы погрязли в невежестве, вся наша жизнь состоит из жалоб на невежество. Были ли жалобы у Марджани?» Тогда мой собеседник ответил: «Друг мой, все жалобы Марджани были на невежество. Известно, что на отсутствие таланта к написанию стихов сетовал учитель арабских наук имам Касаи. Поэтому это обстоятельство не должно быть большим недостатком Марджани.


[Закрыть].

13. Услышал от Салих ибн Габдулхалика.

Наш учитель в Бухаре ‘Абд ар-Раззак ал-Маргинани был сторонником Марджани. Он всегда говорил: «В исследовательской деятельности Марджани превыше ахунов, шейхов и остальных с такой степенью. Образование его весьма основательно. Те, кто в вопросах сотворения Вселенной, атрибутов Аллаха критикуют Марджани, в действительности просто лишены счастья быть знакомыми с исследованиями Марджани. Для тех, кто читает и вникает в смысл слов Марджани, это ясно».

14. Услышал от Сафа-ахуна.

Даже когда после начала занятий Марджани собралось учеников больше обычного, из-за того, что у него не было дружбы с богатым человеком прихода Ибрахимом Юнусовым, он испытал много проблем и согласился преподавать ученикам без особой радости. Когда из-за одной погрешности Марджани захотел проучить одного своего ученика, тот ученик за помощью обратился к Ибрахим-баю. Ибрахим-бай пришёл в медресе вместе с друзьями и помощниками, начал ругаться с хазратом, а потом и рукоприкладствовать. Испугавшись людей Ибрахима, шакирды сбежали через окна. После этого медресе сгорело, а ученики на время разбрелись кто куда. После этих уроков Марджани приступал к другим урокам с наслаждением, переходил от части к части, от главы к главе и удовлетворял души заинтересованных людей. Тогда мы не знали цену этим действительно полезным занятиям, упустили свою возможность.

15. Услышал от Галимджан-хазрата.

Дамелла Шихаб всегда говорил: «Наш народ позаимствовал у русских много плохого, но не смог заиметь две хорошие привычки. Первая – это носить часы правильно, вторая – не опаздывать на собрание, куда тебя пригласили». За два дня до его смерти я и ещё несколько человек пришли навестить его. Его настроение было хорошим. Он очень радушно принял нас и при удобном случае прочитал по памяти вступительную часть тафсира «Кашшафа», удивился красноречию Замахшари и его высокому стилю: «Если бы я сократил тафсир «Кашшаф», то оставил бы эти высказывания как есть, не внёс бы изменений ни в одну букву. В своём толковании Байдави сохраняет красивый слог даже при отклонении от «Кашшафа», строит красивые фразы так, что никто не замечает этого. Но Насафи в «Мудраке», выходя за пределы пути «Кашшафа», теряется, всем видно, что он не в состоянии красиво высказаться». Так как свёкры Гаяс-махдума и Салахутдин-хазрата были родственниками, они были свояками. Сам Гаяс-махдум учился у Марджани, поэтому он выступал против известных личностей своего времени, критиковал их уроки. Позже, когда он долго болел, то решил, что это наказание за его критику в молодости великих людей. После того как эти мысли укоренились в его душе, он отстранился от своего учителя Марджани[205]205
  Правда в том, что отдаление Гаяс-махдума произошло и под влиянием Салахутдин-хазрата или других противников Марджани. Если бы он верил, что его болезнь является наказанием за критику великих людей, Гаяс-махдум бы очень боялся обидеть своего учителя и мог бы пожертвовать всем, чтобы не навредить ему. Какими бы уважаемыми ни были выдающиеся люди того времени, естественно, что уважение к учителю превышало бы их значимость в разы. Конечно, Гаяс-махдум понимал это. Среди того, что скрывал Марджани, нам бросились в глаза написанные им письма, где некоторым людям про Гаяс-махдума он говорил: «Он уже не придёт к нам, он присоединился к нашим противникам. Он теперь всегда с ними». Возможно, отрывки, взятые из этих писем, в будущем будут опубликованы.


[Закрыть].

По своему уму Абу-н-Наср ал-Курсави превосходил Марджани, но, я думаю, в исследовательской работе Марджани был лучше его[206]206
  Это последнее предложение было сказано мне в Уфе в качестве ответа на мой вопрос: «По вашему мнению, кто из двух превосходит второго – Марджани или Курсави?»


[Закрыть].

16. Услышал от Габдулхаким ибн ал-Чалпави.

Известно, утверждать, что Вселенная вечна – дело дурное. Однако Шихаб-ахун не обращает ни на кого внимания и в своих произведениях пишет так. Мы переживаем, что, последовав за ним, и его ученики собьются с истинного пути[207]207
  Будучи хальфой в медресе, по традиции тех времён, я пошёл в медресе «Тамтак» для дебатов. Моим товарищем был Габдулхади. На обратной дороге мы зашли к Фариду – имаму в деревне Масгутово. Там проходило большое собрание, и Габдулхаким-хазрат, то ли для того, чтобы это было уроком для нас, то ли по другой причине, рассказал нам эту историю. Когда он закончил, я сказал: «Марджани в своих книгах не пишет так, он всего лишь говорит, что вера мутакаллимов в сотворение времени происходит не от религиозной необходимости, потому что по этому поводу в шариате нет конкретных доказательств. Действительно, его эти слова похожи на правду». Хазрат долго размышлял, а потом сказал: «А, разве это так? Наш зять Габдуллатиф (учитель «Тамтака») всегда говорил нам: «Оказывается, дамелла Шихаб верит в вечность Вселенной и пишет об этом в сборнике примечаний «Муллы Джалала». Я же лишь сослался на его слова, потому что сам произведений Марджани не видел».


[Закрыть].

17. Услышал от учителя Габдулфаттах-хазрата.

Во время поездки в хадж мне пришлось на несколько дней остановиться в Казани. Хозяин нашего дома Мухаммад-Шариф Габдуллин (Шариф Чыршы) отвёл нас к Марджани, сказав: «Я познакомил тебя с выдающимися учителями нашего города, сейчас познакомься же с Шихабом». Мы зашли к нему. Дамелла имел вид грустный и озадаченный. При первой возможности я сказал: «Ханафиты всегда говорят, что мирские слова нарушают намаз, однако в достоверных хадисах упоминается, что во время намаза фард Пророк и сахаба по имени Зу-л-йадайн разговаривали. Это происшествие, должно быть, служит доказательством ошибки ханафитов, потому что из хадиса ясно, что при этом присутствовал сам Абу Хурайра. Однако запретность разговора во время намаза была вынесена давно (даже по словам ханафитов)». Тогда мне показалось, что Марджани немного просветлел и сказал: «Абу Хурайра при этом не присутствовал. Доказательство этому то, что Зу-ш-шималайн был убит на войне Бадр. Зу-ш-шималайн и Зу-л-йадайн – это прозвище одного и того же человека. В те времена разговор во время намаза не был запретным»[208]208
  Марджани подробно описывает этот вопрос в «Хашийат ат-таудих». Возможно, причиной этого стало упомянутое выше разногласие. Но приведённые в книге исследования представляют собой данный выше ответ.


[Закрыть]. В тот момент к нам зашёл человек, похожий на чиновника, они вышли и долго беседовали в соседней комнате, дамелла сам не смог посидеть с нами. Другой человек напоил нас чаем, и мы ушли. Позже мы узнали: оказывается, враги написали жалобу на Марджани, и этот чиновник пришёл, чтобы расследовать это дело[209]209
  Биография хазрата Габдулфаттаха приведена в «Асаре».


[Закрыть].

18. Услышал от хазрата Гилман-ахуна.

Во время путешествия в Хиджаз мы встречали милостивый приём у многих учёных и шейхов. Мы посещали текке (обители дервишей), собрания поминания (зикр). Но то, что тем, кто пришёл их увидеть, ишаны протягивали для поцелуя руки и даже ноги, казались очень довольными, когда их называли владыками на земле и любили восхваление, очень испортило нам настроение. Такие дела показались нам неподобающими ни для ишанов, ни для муридов. Если бы на обратном пути я не встретился с Шихабутдином ал-Марджани, я бы решил, что в исламе нет достойного человека, способного поднять нашу религию. Мы вынуждены были задержаться в Казани на несколько дней. Среди наших спутников был довольно известный и уважаемый учитель Казани. Поэтому мы ходили по гостям, посещали разные собрания алимов и вели долгие беседы. Перед отъездом мы решили увидеться и с Марджани и зашли в его мечеть совершить полуденный намаз. Один из наших друзей, любивший вкусно поесть и похвастаться, решил представить себя и сказал: «Мы путники из Бугульминского уезда, возвращаемся из путешествия в Хиджаз». На это Марджани ответил: «Пусть Аллах примет ваши деяния, пусть будет суждено добиться счастья вашей семье и детям. Знаете ли вы Габдуссамада?»[210]210
  Этот человек был имамом в деревне Карчишма Мензелинского уезда. Был выходцем из деревни Нижние Шылычлы Бугульминского уезда, являлся родным братом нашего учителя Габдулфаттаха. Приехав в одно лето с сыном сестры Бадрутдин ибн Мугинутдином (Бадр ад-дин Му‘ин ад-дин) аш-Шукри (умер в городе Басре) в Казань, около двух месяцев жил в медресе Марджани. Не знаю, обучался он у Шихабутдина или нет. Но Марджани запомнил его имя. Возможно, поэтому он спросил о нём.


[Закрыть] Я вышел вперёд и сказал: «Знаем, он выполняет обязанности имама в недалёком от нас месте». Он ответил: «Очень хорошо. Да дарует ему Аллах здоровье», – и ушёл к себе домой. Настроение моих спутников, считавших, что Марджани встретит их с объятьями, приведёт к себе домой и окажет гостеприимство, сразу упало. Тогда я сказал хазрату, стоящему рядом: «В Хиджазе шейхи нас очень хвалили, даже дали письменное послание, мы уже возвращаемся, став шейхами и ишанами. Но сейчас стало известно: шейхи Хиджаза излишне возвеличивали нас. Человеком же, давшим нам трезвую и справедливую оценку, которую мы заслуживаем, был вот этот Марджани. Если есть на свете истинный шейх, так это Марджани. Истинные алимы не должны стоять и продавать лук вместе с каждым путником, каждым прохожим. Я полюбил этого человека истинной любовью. Он такой же величественный, как и его «Назура». Естественно, мои спутники не были довольны этими словами. Но в действительности я хвалил поступок Марджани, полюбил его[211]211
  Его биографии посвящена книга «Гилман-ахун». В «Асаре» также есть упоминание о его биографии.


[Закрыть].

19. Услышал от хазрата Мухаммад-Гали аз-Захира ал-Витри.

Я не смог увидеться с Марджани, не переписывался с ним. Когда он отправился в Медину, я находился в Тунисе. Но даже если и так, со слов учеников, бывших в Медине, я знаю, что он интересовался мною. После приезда из Медины он оставил несколько подарков, чтобы передать их мне. По возвращении из Туниса я получил их. Я не видел и его произведений, вы показали мне «Назуру»[212]212
  Причина того, что я был вынужден показать ему «Назуру», описана в биографии Мухаммад Гали аз-Захира ал-Витри. Удивившись его словам о том, что он не видел произведений Марджани, я сказал: «Как это вы не видели «Назуру»? Ведь шейх Габдулгани написал критику на неё», – и показал ему переписанный экземпляр. Он покачал головой и сказал: «Не видел».


[Закрыть] без вводной части. Это хороший труд. Здесь есть много исследований, не касающихся основной цели. Но, по-моему, каждое из них направлено против современников, написано в качестве ответа на вопрос. Как бы там ни было, это произведение, которое должно быть использовано[213]213
  Его биография упоминается в «Асаре».


[Закрыть].

20. Услышал от ахуна Мингаза.

Так как дамелла очень почитал своего отца, возвращаясь из Бухары, он просил у Аллаха: «Лишь бы в вопросах религиозных знаний я не вошёл в спор с отцом и не обидел его». Вернувшись сюда, он боялся обсуждать при нём вопросы, связанные с религиозными знаниями. Марджани сам всегда рассказывал об этом. Однажды отец как-то сказал: «Так как в вопросах атрибутов Курсави противоречит иджма‘ мусульман, он непременно является нововведенцем». Дамелла ответил: «Это ведь степень и часть иджма‘, также есть своё деление по степеням по тому, как оно передаётся и приводится. Нельзя каждого человека, противоречащего какому-либо иджма‘, считать нововведенцем, потому что в этом случае должна будет случиться большая беда». Тогда отец больше ни слова не говорил о Курсави и до самой своей смерти не упоминал его имени. Это я также много раз слышал от дамеллы.

После возвращения в деревню и назначения имамом, последовав за дамеллой, слова свидетельства в хутбах я начал произносить как «ашхаду» (я свидетельствую). Однажды муэдзин сказал: «Если бы вы говорили «нашхаду» (мы свидетельствуем), то включили бы туда и нас. Я ему ответил: «Если бы во время азана ты говорил «нашхаду» вместо «ашхаду», мы также имели бы долю». Муэдзин не растерялся и сказал: «Азан передают в преданиях в таком виде, у нас нет полномочий изменять его». Я же ответил ему: «Хутбу также передают в преданиях в таком виде. Мы не можем менять её». Муэдзин остановился на этом месте. При встрече с дамеллой я рассказал эту историю ему. Он был очень доволен. Позже я увидел[214]214
  ал-Барк ал-вамид. – С. 13.


[Закрыть], что он включил её в одно из своих произведений[215]215
  Биография ахуна Мингаза упоминается в «Асаре».


[Закрыть].

21. Услышал от Мусы-хаджи.

Когда дамелла Шихабутдин приехал в Троицк, нас там не было. Один друг (говорит, что это был Бахаутдин), посещавший его собрания, рассказал нам вот что: на одном из собраний с большим количеством народа один имам поднял вопрос, в котором упоминалось имя одной женщины из сахабов. Каждый из алимов, как всегда, вставлял своё слово, они спорили. В это время Марджани сидел тихо. Когда же народ остановился, и шум утих, Марджани взял слово и кратко разъяснил этот вопрос. Причиной сомнений, оказывается, здесь было то, что, перепутав имена, двух женщин принимали за одного человека. Марджани всё разъяснил, назвав имена женщин, их родителей и род. Мы удивились тому, что он так подробно объяснил случайно возникший вопрос. Между собой мы говорили: «Неужели он был на никахах этих двух женщин?»[216]216
  Биография Мусы-хаджи упомянута в «Асаре».


[Закрыть]

22. Забыл, от кого услышал?[217]217
  Кажется, я слышал это от Бурхана-кади.


[Закрыть] Написав комментарий к «Таудих», Тафтазани запутал тех, кто начал получать знания, показал основы ханафитов немощными и слабыми. Написав толкование к «Мухтасар ан-Насафи», он постарался, чтобы имена ханафитов были забыты и утеряны, вся его работа заключалась в распространении мыслей некоторых сторонников Абу-л-Хасана ал-Аш‘ари. По этой причине я обвинял и комментировал Тафтазани. Тафтазани знал истинное положение дел, знал свою науку, поэтому он не обидится, какие бы тяжёлые слова я не говорил (это как бык Ходжи Насретдина – сам знает свою вину). Вместе с этим Тафтазани не получил столько пользы от людей, в которых он верил, сколько от меня. Именно я первым в России стал преподавать «Тахзиб ал-калам» Тафтазани. Я издал это произведение. Должно быть, Тафтазани оценил этот мой поступок[218]218
  Здесь заканчиваются слова, приведённые в «Асаре».


[Закрыть].

* * *

Люди, если нет воздействия внешних факторов, стремятся сохранить всё в первозданном виде, не соглашаются на изменения и исправления. Хотя и не ясно, в чём заключается причина этого, это является естественным. Поэтому поступки своих предков, традиции своих учителей и шейхов они воспринимают как закон для себя, не соглашаются с теми, кто противоречит всему этому. По возможности даже выступают против таких бунтарей.

Когда Пророку стали нисходить откровения, нужно было проверить то, к чему он призывал, постараться узнать, заключается в этом благо или нет. Арабы без раздумий отказались от этого, сославшись на то, что это противоречит пути их предков. Это описывается в одной из сур Корана.

Пользоваться швейной машинкой очень удобно. Вещи, сшитые при помощи неё, получаются более красивыми и интересными. Но в наших деревнях в течение многих лет не могли принять это, заказывали одежду у портных из Кибахуджи. После того как в обиходе появились лампы, многие учителя продолжали пользоваться свечками, не желая расставаться с привычками предков.

Отрицание джадидского способа преподавания, облегчающего обучение и сокращающего его время, споры по этому поводу – это не что иное, как сохранение старины. Известно, что среди европейских народов несчастья, обрушавшиеся на финских просветителей, имели лишь ту причину, что народ не хотел расставаться с привычками прадедов.

Реформаторы сталкивались с преградами, испытывали в своём труде много сложностей лишь из-за того, что люди желали всё сохранять в первоначальном состоянии и не соглашались с изменениями и обновлениями. Причина гонений на Марджани со стороны его современников заключается в том, что его противники занимались лишь критикой реформ.

Наиболее сложно давались реформы в области религии и всего, что имело хоть малое отношение к шариату. Один из алимов сказал: «Возвращать к основам и первозданному виду религию, которая подверглась изменениям со стороны людей, ещё труднее, чем создавать новую религию».

Для каждой реформы необходимы хоть какое-то содействие эпохи и помощь народа. В области же реформы религиозных норм это необходимо вдвойне. Но в программах авторов «Литературной храбрости» нет ни одного из этих двух. То есть в продвижении своих целей они и не рассматривают влияние и помощь эпохи и народа. Лишь говорят: «Человек должен стремиться к полезному, а не должен стремиться получить помощь от эпохи». Таким образом, вне зависимости от наличия или отсутствия помощи народа и эпохи, они придерживаются своих принципов. Хотя их труд так же сложен, как копание колодца иглой, они не устанут, не обращая внимания на то, что могут сгореть в огне или утонуть в воде.

Действительно, если бы Джамал ад-дин ал-Афгани, Мухаммад ‘Абдух и Марджани при оглашении своих мыслей ждали бы поддержки от эпохи и народа, они бы прожили мирную жизнь и заслужили почёт среди людей. А вот исламский мир тогда отставал бы от остального ещё на 200 лет, ещё больше погряз бы в поверьях, суевериях и приметах. Эти люди, опираясь на своё смелое перо, высказывали мысли, которые, по их мнению, были истиной. Они испытали на себе все мучения своей эпохи, услышали много грязных слов, так и попрощались с миром. Но прошло много времени, мир ислама понял их ценность, начал одобрять их взгляды, назвал теми, кто служит народу и религии, назвал их «реформаторами».

Жажда славы, желание служить знанию и религии имеются у многих. Но из-за отсутствия способности вынести жестокие нападения и сильные унижения, эти люди ни на что не способны, они стараются что-либо предпринять, но из-за отсутствия стойкости результата добиться не могут. Для служения знанию и религии требуется сила пера, нужно не скрывать, а открыто высказывать то, что, по твоему мнению, является истиной. Всё это не под силу рядовым людям, это – свойства совершенства, характерные лишь для обладателей смелого пера.

Хотя те, кто уничтожает религии, люди, которые способствуют изменению и замене религий, и обладают какими-то знаниями, но принципом жизни для них является угождать другим. Так как ислам заключается в самостоятельности религиозной мысли и использовании разума, в нём невозможно действовать на основе умозаключений простонародья. Разница между теми, кто рассматривает религию с точки зрения Корана и хадисов от тех, кто смотрит на ислам с точки зрения угождения толпе, подобно разнице между небом и землёй. Поэтому теми, кто выказывает вражду и подвергает всяческим мучениям людей, которые служат делу защите религии от всего, привнесённого позднее, во все века являлись алимы, мыслящие в угоду толпе.

Марджани также обвинялся своими современниками, его труды не признавали, самоотверженности не замечали, о нём ходили самые дурные толки. Его снимали с занимаемых должностей, обвиняли в шиизме, ваххабизме, атеизме и безбожии. В то время многие из членов Оренбургского духовного управления, имеющего владения размером с Кокандское ханство, были врагами Марджани, они не поддерживали ни одно дело, лишь наблюдали со стороны. Но, несмотря на это, Марджани не изменил своим идеям, своему вероубеждению, не занимался такими низкими делами, как угождение невежественным взяточникам.

Должно быть, упорство, стойкость, терпение и смелое перо Марджани являются доказательством всего этого.

* * *

Возможно те, что довольствуются внешней стороной явлений, не примут слова: «Марджани видел много страданий от алимов-современников, рассуждающих на уровне толпы», они посчитают это преувеличением. Но здесь нет преувеличения, алимы, жившие в одну эпоху с Марджани, действительно рассуждали на уровне толпы. Ниже мы приводим несколько примеров из источников, имеющихся у нас на руках. Должно быть, они и сами знают, что в наших словах нет преувеличения, мы даже немного преуменьшаем.

На собрании, где присутствовали самые влиятельные учителя Казани и её окрестностей, состоялся следующий спор.

Один уважаемый учитель, приведя слова дамеллы Бухары Хасана, сказал: «Абсурдно говорить «исламские мыслители», это парадоксально, потому что невозможно объединить ислам и мысль». Потом этот учитель по-своему подкрепляет своё высказывание, добавив: «Действительно, эти слова ограничены, а ограниченные слова являются доказательством с переносным смыслом (метафорой)».

Марджани: «Тогда получается, что и словосочетание «исламские правоведы (факихи)» также имеет переносный смысл».

Учитель: «Нет, это не ограничено».

Второй учитель (в поддержку первого): «Путь знания и образования – это или путь теории, или путь иджтихада. Если мыслитель в обоих случаях выходит за рамки шариата, то он является или материалистом, или сторонником философии озарения (ал-хикма ал-ишракиййа)».

Марджани: «Эти слова исходят не от просвещённого разума, они сказаны, не подумав и лишь для дальнейшего размышления».

Второй учитель: «Нет, один человек (должно быть, Рамадан, написавший комментарии к «Шарх ал-‘акаид») переписал это у Са‘ида Шарифа. Са‘ид Шариф же приводит из «Матали‘». (Похоже, что этот человек, в Бухаре прочитавший весь Коран, в Казани являющийся старшим учителем, сам даже не видел «Матали‘». По его мнению, если Са‘ид Шариф переписал из «Матали‘», не следует сомневаться в этом, нельзя проверять.

Марджани: «Лишь одно только это не может быть доказательством, получается, таким образом, мы заявляем, что известные учёные, занимающиеся глубокими исследованиями (должно быть, речь шла о Фараби или Ибн Сине, в бумаге, имеющейся у нас на руках, не написано подробно) попадут в Ад. Здесь, вне всякого сомнения, нужно быть понимающим, действовать в соответствии с шариатом».

Этот учитель: «Этого достаточно».

Марджани касательно другого вопроса: «Аят «Если посмотреть на каждую гору, можно подумать, что она застыла» содержит доказательство движения Земли. Учёные прошлых столетий и сторонники новых убеждений так верят в движение Земли. Даже если толкователи Корана связывают этот аят с событиями Судного дня, это является следованием внешнему смыслу».

Один учитель: «Мы с такого-то года живём в Казани. Однако гора Услон не движется, стоит на месте».

Другой учитель: «Непременно слова о движении Земли должны быть ложными, потому что в хутбе «Шарх хикмат ал-‘айн» сказано: «Хвала Аллаху, сотворившему разумных существ и заставляющему двигаться неодушевлённые предметы».

Марджани жил среди таких людей, народ же считал этих учителей, являвшихся врагами Марджани, учёными высокой степени и всегда обвинял Марджани в совершении ошибок. Пусть ваша совесть поможет вам ответить, правильно ли таких учителей называть «размышляющими на уровне толпы».

Несмотря на то что Марджани испытал много горя от этих современников и иногда впадал в отчаяние, хотя он в письмах к близким друзьям и жаловался на постигшие его мучения, поистине, он уподоблял свои действия одному арабскому стихо-творению:

 
От друзей мне есть большая благодарность и благо,
О Аллах, не лишай меня врагов.
Враги показывают мне мои недостатки,
От которых я потом избавляюсь.
Враги являются моими соперниками,
И я достигаю высших качеств.
 

Поэтому в плане исправления нравственных качеств, знаний и духовного предчувствия и увеличения старательности, должно быть, Марджани от своих врагов получил большую пользу. Каждый из тех, чьё имя в истории упоминается с уважением, является дитём горя и страданий. Известно, что для некоторых народов и некоторых людей мирские страдания, поистине, являются большим благом, посланным Аллахом. Должно быть, прав был человек, который сказал:

 
Иногда Аллах посылает блага в качестве несчастий,
А иногда Аллах испытывает некоторые народы благом.
 

Так же, как в странах, погружённых в благоденствие и сон, не вырастают великие личности, так и среди тех, кто восхваляется и пользуется одобрением всех вокруг, не появится полезный и одарённый благодатью человек. Человек, не имеющий множества врагов и завистников, несчастлив, а человек, не находящий в себе силы пройти через испытания, не достоин уважения. На земле много умных, талантливых, обладающих возможностями людей. Но для того, чтобы эти люди стали совершенными, основным условием является, чтобы они оказались между молотом и наковальней, прошли через страдания, слёзы и горести.

 
Не думай, что обретение славы – это съесть сладкий финик,
Ты не достигнешь известности, не лизнув горького листа алоэ.
 

* * *

Когда я заканчивал писать это стихотворение, мне принесли журнал «ал-Муктатиф» («Собирающий»). Я взял и начал листать его, чтобы узнать, какие вопросы там подняты. Как странно, что там я увидел имя Марджани. Я остановился и прочёл это предложение, и, так как оно имеет отношение к поднятой нами здесь теме, решил привести его ниже.

Учитель арабского языка в Сирийском английском колледже Бейрута, автор книги «ал-Хаватир ал-арабиййа фи-н-наху ва-л-и‘раб» («Идеи о грамматике и синтаксисе арабского языка»)[219]219
  В экземпляре, подаренном нашей библиотеке, автор написал следующее: «С уважением дарю эту книгу библиотеке Ризы Фахрутдина, от автора книги Джабура Даумата, 912 г. Вы оказали мне великое уважение, приняв мою книгу. Вы можете считать меня вашим другом».


[Закрыть] Джабур Даумат в одной длинной статье, приведённой в «ал-Муктатиф», отходит от основной темы, и говорит: «Несколько лет назад мне в руки попалась книга «Вафиййат ал-аслаф ва тахиййат ал-ахлаф». Её автор – учёный Шихабутдин ибн Бахаут-дин ибн Субхан ибн ‘Абд ал-Карим ал-Казани ал-Марджани. Он из числа учёных-татар Казанской губернии, которая находится в одном из европейских государств – России. Думаю, этот выдающийся человек жив и по сей день, потому что он завершил эту книгу лишь в 1293 х. По красоте и проникновенности построения предложений и их правильности, по тонкости смыслов она ничем не уступает книгам учёных Египта, Шама и Ирака».

В этом малословном, но содержащем глубокий смысл предложении есть два пункта, заслуживающие внимания. Первый – признание того, что «Вафиййат ал-аслаф» написан таким же прекрасным языком, как и произведения арабских учёных Ирака, Шама и Египта. Вторая – предположение того, что Марджани жив и по сей день.

Первый пункт:

В одном стихотворении сказано:

 
Если скажет Хизами, его словам поверят все,
Потому что это слова, сказанные Хизами.
 

Точно так же свидетельство, данное одним учёным, считавшимся самым великим знатоком арабского языка своего времени, это то, чем могут гордиться мусульмане всей России. Ошибка по поводу второго пункта – это не вина Джабура Даумата, а больше наша – учителей, учеников, сторонников и преданных друзей Марджани. Мы не донесли до мира весть о его смерти, не издали его биографии, не распространили её среди известных учёных и библиотек мира, даже не напечатали в арабской прессе. Так откуда жители иностранных государств могут знать о его смерти? Журналисты, которые через телеграф сообщают всему миру о том, с кем встречался, у кого гостил, с кем катался на автомобиле, в каких собраниях и на какие темы беседовал Мустафа Камил, являющийся владельцем известных египетских газет «ал-Хизб ал-ватани» («Национальная партия») и «ал-Лива’» («Знамя»), во время путешествия по Европе, не поскупились бы сообщить Египту, Шаму, Бейруту и Багдаду о смерти Марджани. Но… очень неудобно и грустно писать это «но». Какие журналисты будут заботиться о народе, который живёт словно забившиеся в печные щели тараканы?

* * *

Марджани был одним из великих алимов исламского мира. Он был достоин того, что когда каждое государство и каждый народ перечислял своих великих личностей, мы тоже могли с гордостью сказать про него: «У нас тоже есть такой человек».

Из-за любознательности, заложенной в нашей природе и характере, за свою жизнь мы прочли много исторических книг и биографий. Мы вкратце знакомы с биографиями не только исламских учёных, но и известных людей других народов. Будучи осведомлёнными о противоположных друг другу принципах, с отличающимися друг от друга, как огонь и вода, характерами, с разными взглядами, в нашей душе воцарилась свобода, хладнокровие, мы не удивляемся всему, не сердимся и не дивимся. Мы восприняли это как великое благо Аллаха, как почву для распознавания ошибок в вероубеждении и принципах, и начали этим пользоваться.

Если мы говорим о Марджани, то эта работа не является подражанием тем, у кого мы берём пример, не желанием походить на великих личностей или проявлять фанатизм к взглядам некоторых людей, она написана по причине того, что мы исследовали его произведения и в должной степени познакомились с его принципами. Нам не известно, кто в России первым упомянул имя Марджани в прессе. Но, по нашему мнению, мы были не самыми последними. Эта работа сможет стать доказательством того, что мы действовали самостоятельно и без чьего-либо влияния.

Марджани – это великий алим ислама и имам, достойный уважения. Это вероубеждение, которого мы придерживаемся в этом мире и с которым предстанем перед Аллахом. Мы считаем эту мысль правильной, распространяем и будем распространять её везде и всюду. И нам не важно, что это нравится Зайду и не нравится Бакру.

«Мы признаём лишь те вещи, которые знаем сами, мы не знаем скрытного».

Оренбург

1 раджаба 1332 х.