Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

«Я целиком был Диком»

Мы, магаданские дети, все были разными. Женя Черенков пропадал в походах по магаданским окрестностям и что-то всё время взрывал. Феликс Чернецкий здорово играл в футбол, я увлекался историей Древней Греции и много читал, а вот Аркадий Арш хотел пойти по стопам родителей и стать артистом. Аркадий ходил и на радиокружок, и на лепку, и учился играть на барабане, фортепиано, горне и мандолине, и боксировал и пр. и пр. Аркадий и Инна Клейн были активными участниками всяческой школьной самодеятельности, но мечтой Аркадия всё-таки было стать настоящим драматическим артистом.

Инна Клейн: «В 7-м классе я стала заниматься в кружке народных танцев, а танцевать танго, фокстрот мы учились сами и все умели. Кружком руководил известный артист – танцовщик из Мариинского театра оперы и балета им. Кирова – Евгений Ишин. В школе было много кружков, был ещё танцевальный, где мальчики учились бить чечетку, были музыкальные кружки, где учили играть на аккордеоне, на баяне, на скрипке, шахматный кружок…

Мы выступали на вечерах в школе и в Доме Культуры и всегда с большим успехом. Володя Поспелов, племянник того самого Поспелова из Политбюро, в школе прекрасно играл на аккордеоне и бил степ – чечетку, большим успехом пользовались выступления акробатического кружка, а как пел хор! Про успехи наших футболистов и волейболистов знали все, и на концерты наши в ДК ходил весь город».

Аркадий Арш: «В 1948 году, когда мы уже учились в 8-м классе, мама решила поставить большой спектакль и выбрала пьесу Любимовой «Снежок», в которой рассказывалось о школьниках США, о конфликте мальчика-негра Дика по прозвищу «Снежок» с одноклассницей Анжелой Билл, дочерью местного миллионера, и о том, что за этим стояло и случилось.

Спектакль большой, маме разрешили поставить его на сцене Драмтеатра. Начался, как сейчас говорят, кастинг исполнителей. За основу были взяты участники детской драматической группы Радиокомитета. Я по внешним данным подошёл на роль Снежка, мистера Билла играл 10-классник Игорь Сухарьков, может быть, самый талантливый из нас. Он привёл с собой своего товарища (к сожалению, не могу вспомнить ни имени его, ни фамилии), который играл учителя мистера Таккера, и ещё ребят на маленькие роли полицейских, бизнесменов и т. п. Ну, а я на все остальные роли уговорил своих одноклассников, которые никогда до этого о сцене и не думали. Так появились Вова Бланков, Ира Гольдберг, Володя Павловский и другие.

Но самым примечательным было исполнение роли учителя, директора школы, коммуниста нашим одноклассником Стасом Белобрагиным. Он по жизни, особенно при волнении, заметно заикался, поэтому категорически отказывался. Но по всем данным – высокий, статный, с мужественным видом – не было никого лучше него! Мама его всё-таки уговорила, занималась с ним много отдельно.

Стас сыграл просто бесподобно и ни разу не заикнулся! Учителя потом к маме приходили и с удивлением спрашивали: «Зоя Константиновна! Как Вам это удалось?»

Спектакль этот был событием, и не только для нас – участников. Через 10 лет… мне наш сосед по квартире Даниил Борисович Цвик прислал свою книгу «Магадан» с надписью: «А «Снежок» помнишь? А?»

Я пишу эти строки медленно. Смотрю на старую фотографию, и вспоминания просто захлёстывают меня, и я невольно переживаю то, что было уже более 60 лет назад.

Все мы тогда должны были перевоплотиться. Мы играли своих сверстников, но «американцев»…

Вот третий акт. На сцене полутемно. Школьная комната. На переднем плане за столом с настольной лампой учительница мисс Джейн (Инна Клейн) читает детям «Молодую гвардию». А мистер Таккер сообщает полиции, что Дик Демпси здесь. Потом учительница уводит детей, а Дик остаётся, берёт книгу и задумчиво читает про этих далёких, но близких сердцу русских героев. И в это время в дверях появляются полицейские… Они должны подкрасться, набросить на Дика одеяло и унести…

Вдруг из зала раздаётся детский крик: «Дик! Спасайся!»… – Что со мной было! Я невольно среагировал, встрепенулся, кинулся направо – налево, потом бросился к полицейским, пытаясь пролезть в дверь между ними, но они меня схватили, набросили одеяло. Я боролся, и они мне здорово намяли бока, смазав и весь грим. А я в это время совсем забыл, что я Аркадий Арш, я целиком был Диком».

«Снежок» идёт!

Инна Клейн: «В восьмом классе появилось новое увлечение – театр. В школе стал работать театральный кружок, и мы стали с увлечением там заниматься. Сначала мы репетировали на сцене спортзала. Всё было по-настоящему: читали роли, учили тексты, учились держаться на сцене и двигаться. Руководила этим кружком настоящий режиссёр с высшим театральным образованием, окончившая ГИТИС, мама Аркадия Арша, чудесный человек Зоя Константиновна Левитская. Она с сыном и дочкой после войны с громадными трудностями каким-то чудом добралась к условно освобождённому мужу в Магадан. Конечно, мы в ней души не чаяли.

Пьеса называлась «Снежок», естественно, об угнетении негров в Америке. В пьесе было занято человек 17. Главные роли играли Юля Семёнова, она очень хорошо играла, а самого главного героя – мальчика-негра по прозвищу «Снежок» – играл Аркаша Арш, сын Зои Константиновны.

Директора школы играл Стасик Белобрагин, он в обычной жизни заикается, но играл так хорошо, так выразительно, не заикаясь, что просто удивил всех своим талантом.

О Стасике давно надо было написать, и хотя он у нас в классе появился не так давно, он пользовался очень большим авторитетом у всех – и у мальчиков, и у девочек, и у учителей. Он был старше нас (1930 г. рождения), несколько лет в оккупации не учился, никогда ничего не рассказывал об этом, но было видно, что много пережил. Раньше было выражение «благородный человек» – вот это о нём. Стасик дружил с Марией Утробиной, уже окончившей школу и не поступившей в институт в Ленинграде. Все знали, что у них любовь, и уважали их отношения. Маша прекрасно пела и всегда с большим успехом выступала на всех школьных концертах, а когда Стасик окончил школу, они поступили в институты в Ленинграде и поженились.

Но настоящей «звездой» нашего спектакля стал Аркаша Арш. Нет, он не играл, он просто жил на сцене, он так вошёл в образ Снежка, что все чуть не плакали, переживая за него. Мы все решили, что Аркаша рождён для сцены, что он просто обязан поступать в театральную студию в Москве или Ленинграде, что с его талантом он станет не только выдающимся артистом, но и знаменитым режиссёром. Его на улице узнавали и говорили:

– «Смотри, смотри! «Снежок» идёт!»

Очень жаль, что у него не сложилась театральная карьера. После репетиций в школе мы стали репетировать на сцене Драмтеатра. Зоя Константиновна обо всём договорилась в театре: у нас были декорации, костюмы, специально подобранные для нас, гримировали нас профессиональные гримёры».

«Воробьёвы горы»

Инна Клейн: «Спектакль прошёл с большим успехом, и сколько бы раз мы ни выступали, народу был полный зал.

Выступали мы не только в Драмтеатре, но ещё и в клубах и тоже с большим успехом. Всем участникам драмкружка уже и расставаться не хотелось, мы так сдружились.

И Зоя Константиновна поставила ещё одну пьесу, называлась она «Воробьёвы горы». Эта пьеса была о дружбе, о дружбе Герцена и Огарева и о дружбе таких же молодых людей в наши дни. Это был просто праздник для нас играть в такой пьесе, праздник для души и сердца. Все ходят на репетиции, никто не опаздывает, все стараются, играют от души. Спектакль прошел тоже с большим успехом.

Мы так привыкли друг к другу, так сдружились, нам было грустно даже подумать, что придётся расставаться, и мы решили создать коллектив «Дружба» и дать клятву никогда не забывать друг друга и всегда дружить, сочинили текст клятвы, написали её, и все поставили подписи. Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя! Как молоды и наивны были мы и наши мечты!

Так хотелось выполнить всё, что обещали, и очень не хотелось расставаться».

«Хороший ученик и хороший мальчик»

Анна Розанова – родителям. 21–24 января 1949 г.

«Мои дорогие Мамочка и Папочка! Я довольно долго Вам не писала… времени не найду, чтоб написать Вам… Недавно приехали Максаковы. Они около месяца сидели в Находке, в ожидании парохода. Клавдия Филипповна, её муж и сынок Ляля – в один голос так восторженно отзывались о Вас… Я повела их к себе обедать, и они только о Вас рассказывали более подробно. Было так приятно слушать о Вас, как будто я побыла в Вашей комнатке… сидела с Вами за столом и ездила с Вами на метро… Они рассказывали, что застали Вас обоих за стопками книг и подготовкой докладов. И как они были отложены. И рассказали, как Вы хорошо выглядите, и подвижные и бодрые очень, что очень меня утешило.

«КЛЯТВА» театральной труппы магаданской средней школы. 1948 год

Милый Папочка и Милая Мамочка! Как я чувствую всегда Ваши мысли со мной и со всеми своими детьми. И вот Ваши слова, что «Лёня наш неотъемлемый», и мы к нему привыкли, он нам мешать не будет, и о том, что ты уже думаешь, где его устроить, и что гардероб ты вынесешь для того, чтобы поставить ему кровать… И мне так стало спокойно, что на первое время у Лёни будет место, где начать его новую взрослую жизнь…

Лёня со своими товарищами уже поговаривают об этом времени и знают, какие трудные конкурсы для вступления. И обсуждают очень серьёзно.

…Лёня получил от Вас длинные письма, но ответить никак не может. Занимается он очень много. Сидит за уроками после школы с 3-х до 10 и 11 часов – почти не вставая иногда с места… У него и общ. работа отнимает много времени, он – пионервожатый в младшем классе, затем бывают заседания и собрания комс(омола). Он стал серьёзнее, особенно этот год заметно. Учительница – классный руководитель неизменно хорошо отзывается о нём, что он старается, систематически и без срывов готовит дом. задания и говорит как о «хорошем ученике и хорошем мальчике». Он теперь на уроках не балуется.

По окончании 2-ой четверти его послали в числе 30-ти лучших учеников в Дом отдыха на время каникул. Он с лыжами и коньками укатил от меня и был доволен этими днями, проведёнными среди товарищей и снежных сопок. Их хорошо там кормили. Вам он напишет, наверное, завтра или послезавтра. Сейчас он ушёл на траурное заседание, посвящённое В. И. Ленину, а завтра у нас в Магадане открывается на главной площади памятник Ленину…

Пока досвиданье. Крепко всех целуем. Ваши Аня и Лёня».

Немецкий шпион

В 1948 году мама вышла замуж за Жана Оттовича Рудзита, молодого 34-летнего красивого латыша, бывшего танкиста, пострадавшего в годы сталинских репрессий и оказавшегося на Колыме не по своей воле.

Семья Жана Оттовича, причастная к революционному движению, в 1918 году, когда немцы после заключения Брестского мира оккупировали Прибалтику, выехала в Россию и осела в Тверской губернии. В 1930-х годах Жан Оттович служил в танковых войсках Московского военного округа, но в 1938 году был арестован. Особая Тройка вменила ему в вину, во-первых, что он немецкий шпион, проникший из Латвии в Россию (в 1918 году ему было 4 года), во-вторых, его фамилия была подозрительно схожа с фамилией видного советского партийного и государственного деятеля, бывшего наркома путей сообщения Я. Э. Рудзутака, который в 1938 году был «изобличён» как «враг народа».

Жан Оттович назвал своих судей «фашистами», и за свою фамилию и за «фашистов» получил 5 лет лагерей на Колыме. После освобождения из заключения Жан Оттович работал шофёром в Окружкоме профсоюзов Колымы и возил на «эмке» председателя Окружкома В. Троицкого. Жан Оттович немного прихрамывал на левую ногу, потому что в автомобильной катастрофе повредил себе сухожилие.

Охотник и его трофеи

Жан Оттович был заядлый охотник, и частенько со своим шефом В. Троицким они уезжали в тайгу на охоту – то на гусей, то на уток, а то и на оленя или медведя, и там, в дружественной компании магаданских охотников отдыхали от тяжёлых неурядиц колымской жизни. Конечно, в такой компании, после охотничьего дня, лазания по таёжным буеракам и болотам, когда тебя заедает вездесущий гнус, мужчины не могли обходиться без хорошей выпивки. Закуской служила добыча охотников, зажаренная на костре…

Жан Оттович внезапно уезжал на охоту, также и внезапно приезжал, бросал на кухне убитых уток и гусей и снова уезжал на работу. Бывало, его не было дома по 6–7 дней, когда они с Троицким ездили по профсоюзным делам в Якутск или Сеймчан, или другие отдалённые посёлки и прииски по Колымской трассе.

Ощипывать диких уток и гусей, а особенно морскую гагу (или гагару, как её называли на Колыме) было весьма кропотливым и трудным делом, и оно ложилось на маму и на меня. Часть добычи, по неписанному на Колыме закону гостеприимства, мама отдавала соседям, а потом, чертыхаясь, ощипывала и жарила этих птиц. Жареные утки и гуси были жирные, вкусные, но гагары особенно отдавали рыбным привкусом.

Эта охотничья добыча была большим подспорьем для нашей семьи. Иногда Окружком профсоюзов устраивал большую организованную охоту на лося или медведя, и у нас в качестве трофея и вкусной еды появлялась огромная медвежья нога, которая хранилась в «холодильнике» – между оконными рамами. Медвежатина очень вкусна в жареном виде, да ещё с брусничным соусом.

«Водопроводчик!»

У Жана Оттовича было прекрасное охотничье ружьё – бельгийская двустволка «Зауэр», – которое он очень любил и берёг. Все магаданские охотники завидовали ему и всячески пытались выменять «Зауэр» на другое оружие, предлагая немыслимые «привески». Но он стоял твёрдо, несмотря на то, что все эти переговоры и уговоры сопровождались попутными обильными возлияниями друзей-охотников.

Из этого ружья стрелял и я.

Однажды днём, когда я дома был один и сидел за уроками, раздался громкий стук во входную дверь. Я выхожу в коридор и спрашиваю: «Кто там?» – Ответа нет. Через некоторое время ещё более громкий стук повторяется, но в ответ на мои вопросы раздаётся только громкое сопение. Как раз перед этим у нас сломался ручной звонок, который был вделан в створку двери, и Жан Оттович унёс его в гараж починить. В двери зияло большое круглое отверстие, и через него я увидел, что к нам стучится некто в грязной телогрейке и замызганных сапогах.

– «Это же «водопроводчик»! – мелькнуло у меня в голове. Дело в том, что в это время в Магадане было несколько случаев убийств уголовником, который выдавал себя за водопроводчика, ходил по домам, убивал неосторожных граждан, открывавших ему двери, и грабил квартиры.

Мой «водопроводчик» продолжал стоять под дверью, сопел и дёргал дверь. Я ему крикнул, чтобы он уходил, но он ещё сильнее стал ломиться и чуть не оторвал ручку. Тогда я взял «Зауэр», зарядил один ствол пустой гильзой (с капсюлем) и сказал «водопроводчику», что буду стрелять, но он только мычал и бил кулаком в дверь.

Тогда я выстрелил в дырку от звонка… Звук выстрела был оглушительным, но «водопроводчик» даже ухом не повёл. Я понял, что бандит сильно пьян и пошёл к себе, накинув на кольцо двери большой крюк. Потом я услышал, как сапоги убийцы застучали вниз по лестнице…

Кто же это был, спросите вы? Это был наш сосед по квартире, комсомольский начальник, вдребезги пьяный, приехавший с какой-то стройки на трассе. Лица его я не мог видеть, так как в дырку двери я видел только грязную телогрейку. Маме он пожаловался, что я не пускал его в квартиру и назвал «волосатиком»(?). То, что я стрелял, в его сознании не отпечаталось.

А вот в «Красном доме» такого не могло бы случиться.

Жизнь в «Красном доме»

Инна Клейн: «Когда мы переехали в последний подъезд «Красного дома» (улица Сталина, дом 1), то там было так: все подъезды имели вход и с улицы и со двора. Во дворе была помойка, сарайчики с углём и дровами. Под пролётом лестницы, ведущей на 2-ой этаж, отгораживалось небольшое пространство, правда, «потолок» – лестничный марш – под углом сходил на нет. Там стоял топчан деревянный, табуретка, и висела электролампочка. Тут жил дневальный, заключённый, это, конечно, был счастливейший из смертных, у него был шанс выжить. Всегда кто-нибудь из жильцов его подкормит, что-то дадут из одежды, дадут ему и посуду. В Магадане папа уже проработал 9 лет, да ещё на такой ответственной работе, но жили мы очень скромно. Мебель – магаданского Промкомбината, кастрюли – тоже, у нас даже ковров не было, стаканы – с местного стеклозавода, такие зелёные, но лиса у мамы чернобурка была, в ателье пошить маме пальто записывались в очередь, и мне один раз сшили платье в ателье – на выпускной вечер, а так мама шила нам с сестрой и себе. После моего отъезда жизнь стала лучше, хотя по сравнению с материком дороже…

Дневальный под лестницей был «ЖКХ» подъезда. Он должен был уметь всё. Если он сам не мог исправить, то вызывал мастера.

Так вот, когда в квартире что-то надо было починить, то любой слесарь или электрик был заключённым по любой статье: вор, растратчик… кто угодно, только не по 58-ой статье. Но всё равно всегда, и даже во время войны, мне родители напоминали про хлеб, который надо им отдать. Никогда ни одной корочки мы не выбрасывали.

Все дневальные очень боялись нашей Рикки, надо сказать, что и она их не жаловала. Если в подъезде она с ними встречалась, то они застывали на том месте, где попадались, некоторые сразу же закладывали руки за голову, и все без исключения испытывали ужас, видно, они по лагерям знали, что может сделать овчарка с человеком. Я всегда их убеждала, что Рикки их только понюхает, и мы уйдём, а у неё при виде их вставала шерсть на загривке дыбом, и если ей не дать дневального обнюхать, то она начинала силой меня тянуть, громко лаять на весь подъезд.

Могу сказать твердо: все они хорошо знали, что ни в коем случае нельзя махать руками, ну, а бежать – смерти подобно. Очень тяжело всё это было видеть, но которые долго у нас в подъезде дневалили, привыкали к ней и знали, что она просто так не тронет. Папа с ней гулял без поводка и по команде у дверей на выходе из квартиры – «Рядом!» – Рикки шла у папы около ноги, только глухо рычала, и всё».

«Инглиш шпилишь?»

У меня с отчимом Жаном Оттовичем были ровные, добрые отношения. Он уважительно относился к моим занятиям, часто в шутку спрашивал: «Инглиш шпилишь?» – Он намекал на огромное количество шипящих суффиксов и окончаний в английской речи. Наша учительница Валентина Карповна Павлова заставляла нас дома читать тексты на английском языке вслух и отрабатывать произношение.

Как-то Жан Оттович принёс домой щенка овчарки, который родился в гараже Окружкома профсоюзов. Мама была против этой живности из-за Анички, но щенок прижился и начал уже тявкать. Я выводил его гулять на веревочке, но он всё время норовил вывернуться из веревочной петли и сбежать, и я за ним гонялся по двору и улице.

Дневник за 2–7 мая 1949 г.

Щенок оказался политически ненадёжным. Когда у него начали резаться зубы, он сорвал со стены и сгрыз два миниатюрных портрета Ленина и Сталина, которые в круглых деревянных рамочках висели невысоко от пола. Щенок разгрыз не только деревянные рамочки и стёкла, но и съел портреты вождей. Также он сильно погрыз красивую книгу с добротным переплётом И. Д. Папанина «Жизнь на льдине», которая мне очень нравилась.

И всё-таки этот пёс от нас удрал. Кто-то открыл входную дверь, он из комнаты, как молния, выскочил, сбежал со второго этажа на улицу и был таков. Я побежал за ним, бегал, бегал по улице и двору, искал его и звал, но он не вернулся. Мама облегчённо вздохнула, а мне было немного грустно…

Рикки, Рекс и Пушок

Зато насколько тепло согревали Рикки и Пушок семью Клейн своими проделками.

Инна КЛЕЙН: «Однажды у нас дома произошло событие: к нам пришёл в гости сынок нашей овчарки Рикки со своим проводником. Сына звали Рекс, это был громадный пёс, он был в мощнейшем наморднике, и очень хорошо воспитан: сразу же лёг у входа и очень добродушно на всех смотрел. Проводник очень им гордился, много о нём рассказывал. Рекс работал розыскной собакой, а не в охране зеков. Рикки была закрыта в кухне. Мы все стоим около дверей, разговариваем, даем привыкнуть собаке к чужой обстановке, и вот из комнаты появляется наше косматое сибирское чудо – разбойник, кот Пушок, можно Пуся. Он, присев на лапы, крадется к Рексу, тот буквально вытаращил глаза и смотрит в удивлении – что же это такое? Кот подбегает к Рексу и изо всех сил бьет его лапами по морде, шипит и готовится на него прыгнуть. Рекс вскакивает и прижимается к входной двери. В кухне начинает подвывать Рикки, она понимает, что что-то происходит, но без неё. Поймать нашего кота дело не простое, он жутко царапучий и своевольный. Сестра быстро схватила большое полотенце, накинула на кота и завернула его, так он ещё орал диким голосом, что ему не дали расправиться с Рексом. Тут нашла коса на камень: Рекс в жизни не видел кошек, а Пушок – чужих собак. Наш Пушок был ещё тот «подарочек»…