Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

Лёва Вигман

Инна Клейн: «10 и 11 декабря Лёва в школу не пришёл. 12 декабря 1947 года в начале третьего урока меня вызывает завуч Александра Николаевна к себе. Я выхожу в коридор, на окне в своём знаменитом свитере сидит Лёва, а Александра Николаевна быстро уходит.

Лёва молча сидит и смотрит на меня. Я подхожу к нему, он берёт меня за руку: «Инна, я через 20 минут уезжаю, папу переводят в Сеймчан (на прииск)» – и замолчал. У меня подкосились ноги. Я облокотилась на него. Он, также молча, сидит на окне и держит меня за руку, а я, ухватившись другой рукой за его колено, тоже молча, ни жива, ни мертва, стою рядом. Смотрим друг на друга. Всё! Кажется, что жизнь по минуточке покидает нас. Лёва спрыгивает с окна, достает листочек в клеточку, вырванный из тетради, сложенный вдвое: – «Это тебе, там моя фотография, очень плохая, а твоя у меня есть. Ты там очень красивая, такая, как в жизни… – и смотрит на часы, – Инна, я пошёл. Машина с вещами у Дома Культуры». – У меня даже не было сил уцепиться за него. Я просто в столбняке. Сначала он шёл, глядя на меня, а потом повернулся ко мне спиной и побежал, а я осталась. В листочке была маленькая фотография (2 см на 3 см) на обороте написано очень аккуратно – «На память Инне от Лёвы 12 дек. 47 г.», а на листочке было написано: «Инна, я уезжаю, помни меня и не забывай. Я тебя не забуду никогда, и ты жди меня. Я тебя найду везде и всегда найду. Помни, что за тобой долг, помни, что ты моя девочка, девушка и я тебя не забуду. Ты только жди, пожалуйста. Лёва Вигман».

«Больше я с ним не виделась и ничего от него не получала, очень долго. В конце июня 1951 года после сдачи предпоследнего экзамена мы сидели в кабинете физики, вдруг вбегает Инна Кулеш и кричит, чтобы я бежала к Д. К., там меня ждёт Лёвка Вигман, что он искал меня по всей школе и не мог найти. – «Беги скорее, а то они уедут!» – Я кубарем скатываюсь с 4-го этажа, перебегаю дорогу, за мной бегут все девочки и … никого нет!! Всё, опоздала, уехали!! Мы с девочками всё обсудили, всё обговорили, кое-как наговорились, и я поплелась, горем убитая, никакая, домой, и вдруг в почтовом ящике я нашла письмо. Лёва сообщает, что уже получил аттестат, папу переводят с повышением совсем далеко на Север, в Зырянку. Лёва хочет там пойти в армию, отслужить рядом с отцом, а потом рискнёт поступать в Таллине в институт, хотя там служивших и воевавших в Советской Армии не сильно жалуют. Много написал о себе и, как ни странно, обо мне много хороших ласковых слов. Тёплое и сердечное письмо. Из подружек я никому ничего не сказала.

Больше о нём я ничего не слышала и ничего не знаю. Фото и записочка лежат передо мной, а письмо затерялось. Лёва Вигман много значил для меня, а ещё больше он для меня сделал, и я ему очень благодарна и судьбе за то, что он был в моей жизни! Дружба с ним не прошла бесследно, он помог мне научиться отличать искренность от притворства, помог выжить девочке из Магадана в городе, который слезам не верит. Может быть, я его в дальнейшем идеализировала и не смогла ответить на предлагаемую сердечную дружбу очень достойных ребят. Со многими в школе у меня были очень хорошие отношения, было много хороших друзей, но никогда я не смогла преодолеть дружеский рубеж вплоть до окончания школы. Мне всегда хотелось думать, что у него в жизни всё хорошо, всё сложилось и устроилось, всегда я пыталась себя в этом убедить».

Взрывы пароходов в бухте Нагаева

Кабинет химии спас нас – учеников 8-го класса «Б» – от тяжёлых ранений и увечий во время взрыва пароходов в магаданском морском порту Нагаево 19 декабря 1947 года.

Наш класс в это время, а это было примерно 10.30 утра, находился на уроке в кабинете химии, который располагался на четвёртом этаже левого крыла школы. Стены и часть окон кабинета химии были заставлены шкафами с химической посудой и реактивами, а два окна, выходящие на улицу Сталина и Музыкально-драматический театр, были открыты для освещения кабинета.

Когда мы почувствовали первый толчок, и посуда в шкафах зазвенела, а шума никакого не услышали, все решили, что это очередное землетрясение на соседней Камчатке или Курилах, слабые толчки от которых всегда доходили до Магадана. Но почти сразу же раздался громовой, резкий и мощный взрыв и донёсся ужасный гул и грохот, оконные стёкла от ударной волны вылетели, и один шкаф с химической посудой упал на последний ряд столов кабинета. Раздался треск ломающегося дерева, звон бьющегося стекла, посыпались осколки. К счастью, никто не пострадал от падения шкафа, так как на химии все ребята старались сесть поближе к демонстрационному столу. Ранен был только Витя Александров, сидевший рядом со столом, на который упал шкаф – небольшой осколок стекла врезался ему в веко.

Несколько банок с реактивами выпали из шкафов на пол и разбились, но Екатерина Николаевна не испугалась, она видела и не такие взрывы, и велела всем нам отойти подальше от окон – она опасалась повторных взрывов. Мы сразу догадались, что на Камчатке или Чукотке взорвалась атомная бомба и началась война с Америкой.

Одно из окон кабинета химии, выходившее на улицу Сталина, вместе с деревянной рамой с треском и со звоном стекла выпало из проёма стены, и через него был виден огромный серый купол дыма, поднимавшийся со стороны порта…

Взрывов больше не последовало, и мы начали помогать Екатерине Николаевне убирать кабинет химии, из которого нас учительница не выпустила. При взрыве и сильном толчке здания стоящая на демонстрационном столе склянка с бромом опрокинулась, а пробка выпала. Красно-бурая подушка паров брома стала медленно растекаться по столу и стекать на пол, издавая зловонный запах. Чтобы предотвратить испарение брома и отравление учеников, Екатерина Николаевна бросилась к раковине, быстро намочила несколько тряпок, и они вместе с Женей Черенковым стали этими тряпками вытирать пары брома, не давая им стекать дальше на пол. Удалять пары брома водой надо было очень быстро, потому что они могли сильно раздражать и разрушать дыхательные пути человека и вызывать слезотечение. Но этого не случилось благодаря самообладанию нашей учительницы.

В это время на втором этаже школы творилось что-то страшное. Взрыв был такой силы, что толстые (5–6 мм) стёкла вестибюля, обращённого в сторону морского порта, вылетели вместе с массивными рамами внутрь здания, поранив уборщиц и гардеробщиц. Из классов бежали перепуганные плачущие дети начальных классов, многие были ранены осколками стекла и их, окровавленных, растерянных, учителя спешно уводили вниз, в цокольный этаж, где были мощные стены бомбоубежища.

Эвакуацией детей руководил наш учитель географии Абрам Михайлович Бухин, рядом стояла бледная директриса Вера Яковлевна Хотяева и твердым голосом отдавала приказы учителям. Все были уверены, что началась война, и что бомбёжка сейчас продолжится. Но взрывов больше не последовало…

Когда мы вернулись в свой класс, мы увидели жуткую картину. Окна, выходившие в сторону порта, все повылетели, кое-где вместе с рамами. Крышки наших столов, классная доска и стол учителя были покрыты кусками осыпавшейся штукатурки, острыми щепками и врезавшимися в дерево мелкими осколками стекла. Если бы в момент взрыва мы оставались в классе, многие из нас получили бы серьёзные ранения кусками дерева от рам и осколками стекла.

Мы побежали вверх, по Школьной улице к Полярной, которая соединялась с Портовым шоссе. Там мы увидели кровавое зрелище. По дороге из морского порта шло, ковыляло, бежало множество окровавленных, раненых в лицо и руки людей, в штатском и морской форме. Многие, несмотря на холод и снег, были без верхней одежды и шапок – их одежда была изорвана в клочья, и виднелось голое тело. Проехало несколько наполовину заполненных грузовиков с сидящими и лежащими раненными, потом две или три «эмки» с сорванными капотами и изрешечёнными осколками кабинами.

Я побежал домой. Везде были следы разрушений от взрывной волны, ходили военные патрули с автоматами. В здании банка, примыкавшем к нашему дому по Колымскому шоссе, были выбиты все рамы, на лестничных площадках стояли пулемёты и вооружённые люди. Окна нашей квартиры, выходящие в сторону, противоположную от порта, были целы.

Как это было

В Магадане никто не знал о причине взрыва, всё было засекречено, и «Советская Колыма» о взрыве ничего не сообщила.

Зато ходило много слухов…

Пароход «Ватутин» был якобы захвачен на рейде бухты Нагаева взбунтовавшимися заключёнными, которых привезли в Магадан на этом корабле. Зэки разоружили и частично перебили охрану, а капитана и часть команды заперли в трюмах. Они требовали выпустить корабль в море – хотели уйти в США. Иначе они угрожали взорвать корабль вместе с собой и командой. На борту корабля был груз детонаторов и химикалий для колымских приисков. Выход из бухты Нагаева был заперт военными кораблями, и зэкам предлагали сдаться.

Заключённые понимали, что МГБ их не простит, не пожалеет, а сразу поставит к стенке. И эти отчаянные, мужественные люди выбрали добровольную смерть и после двух дней переговоров сами взорвали корабль.

Этот взрыв мы и ощутили, как подземный толчок. Но от этого взрыва сдетонировали пять тысяч тонн взрывчатки, которые были на втором корабле «Выборг», начинавшем подходить к причалу для разгрузки и отправки взрывчатки на прииски Колымы. Взрыв «Выборга» был такой силы, что пароход исчез, просто испарился, а металлические обломки от судна разлетелись на несколько километров от бухты Нагаева.

На дебаркадере и на причалах порта было много народу: военные, пожарные, ВОХР, моряки, портовые рабочие и служащие. В 20–30 метрах от причала стояло двухэтажное здание Управления порта. Это здание было сильно разрушено, а люди были сметены ледяной волной от взрыва, изранены кусками ящиков, осколками металла и льда.

Аркадий Арш: «Очень страшным был взрыв пароходов в порту в декабре 1947 года. У нас был урок военного дела (девочки в другом классе занимались своими делами – учились первичной санитарной обработке красноармейца после ранения), военрук рассказывал нам немного об устройстве пулемёта «Максим», о гранатах, а в основном вспоминал свои военные приключения.

Вдруг зашатался пол. Я сразу подумал: «Землетрясение!» – на днях были небольшие толчки. Ребята около окна вскочили с криками: «Ой-ой-ой! Смотрите – взрыв!» – Я подскочил, но только успел заметить в стороне порта огромный, «до неба» столб, в моей памяти отложилось – белого дыма, – как до школы долетела ударная волна, и мы вместе с вылетевшими стёклами попадали на пол. Не знаю, были ли у кого травмы. Мы вместе с военруком выбежали из класса. Он, наверное, побежал помогать успокаивать панику, а мы «рванули» вверх по Школьной к дороге, ведущей в порт. Дорогу нам преградили военные, а мимо прошла целая колонна грузовых автомобилей, как нам сказали, с раненными. Раненных было много, даже Дом пионеров на несколько дней закрыли, там тоже был лазарет.

Женя Черенков: «…Мой отец, Черенков Иван Григорьевич, работал главным бухгалтером Нагаевского порта, но в этот день отец вовремя не попал на работу, так как испортилась автомашина, на которой служащих возили в порт. Это и спасло моего отца.

По его рассказу, один из пароходов загорелся на рейде. Кроме детонаторов, на борту было много химикалиев, которые и загорелись (или их подожгли?) Команда, видя, что не справляется с пожаром, спешно бросила корабль и по льду бросилась к причалу. Лёд был довольно толстым – до 60 см – и нарос уже после проводки судов ледоколом в порт. Тут людей и застиг взрыв…

На берегу было много моряков и пожарников порта, бегущих на пожар. Когда раздался взрыв, лёд вокруг корабля превратился в мелкое холодное крошево. Эти-то льдинки как осколки изранили всех любопытствующих, стоявших на пирсе. Кроме того, большая ледяная волна от взрыва смыла людей в воду, и многие из них утонули.

Вслед за первым взрывом сдетонировала взрывчатка на втором пароходе «Выборг», который тоже взорвался. От этого взрыва жертв и разрушений было ещё больше. Осколками посекло несколько бензиновых ёмкостей автобазы порта, которые не взорвались только потому, что температура воздуха в этот зимний день была -25°, а пары бензина взрываются только при минус 22 градуса…»

Ничего этого мы, конечно, тогда не знали, но когда мы с Фелькой и Женькой пошли в поход по берегам бухты Нагаева 31 августа 1948 года, то обнаружили в километре от берега огромную четырёхгранную поперечину якоря от «Выборга». Дотошный Женька, умножив в уме объём железяки на удельный вес стали, вычислил, что вес этого бруса был не менее полтонны.

А летом 1948 года на рынке и улицах города появились приземистые харьковские велосипеды с очень толстыми шинами. Их выдавали водолазам как премии за работы по обследованию дна бухты и остатков «Ватутина» и «Выборга». Когда мы хозяину харьковского велосипеда стали помогать накачивать колесо и вывернули ниппель, из шины потекла… солёная вода! Велосипед со дна морского был очень тяжёлым. Мы вытрясли всю воду из колёс, и велик полегчал в два раза.

Школа устояла

Инна Клейн: «Мы сидели на уроке в классе, а не в кабинете, например, физики или химии, а в обычном классе окнами на улицу, на Дом Культуры, и в первой половине дня (часов в 11?) вдруг произошло что-то непонятное. В классе всё затряслось, послышался то ли гул, то ли такой гудящий шум, парты как-то задвигались, стены зашатались, и было такое впечатление, что сейчас батареи оторвутся от стен. Мы сидели в первом ряду от окна в простенке между окнами на третьей парте: к стене почти вплотную сидела Инна Кулеш, а потом я.

На головы сидящих на первых двух партах сверху из окон посыпались осколки стекол, а потом стали валиться рамы, и позади что-то падало глухо, то ли шкаф упал с книгами, то ли планшеты и плакаты падали. Шуму было много, а из разбитых окон подул очень сильный ветер, очень сильный, как ураган. Урок был точно не математика и не английский, но, видно, учительница умела держать себя в руках, она спокойно и громко сказала: «Не толкаться! Не давиться!» – и старалась нас успокоить, велела быстро осмотреть друг друга, помочь, если надо, и идти на улицу, не одеваясь в раздевалке. Сама она стала осматривать пострадавших от осколков на первых двух партах и позади нас. Лицо поранило только одному мальчику на первой парте, глаза у всех были целы, на голове порезы были у многих.

Нам удалось одеться, я побежала побыстрее домой. Дома по радио диктор постоянно повторяла, чтобы все сохраняли спокойствие, погасили керосинки, примусы, затушили плиты и выходили на улицы. Собак приказывали на улицу не выпускать, желательно взять с собой запас продуктов. Наша овчарка вела себя почти спокойно, только когда мы стали уходить, она начала лаять. Мы не могли её взять с собой, её на улице могли пристрелить патрули, которые были на всех улицах. Папа позвонил с работы, а мама прибежала с работы домой. Папа нам сказал, что в порту взорвался пароход с динамитом, и опасаются взрыва ещё одного парохода. Никаких подробностей мы не знали, а что по радио передавали, мы с мамой ничего не поняли. Вышли мы с мамой на улицу… Ну, сколько можно пробыть в середине декабря в Магадане на улице? Вот, наверное, мы столько и пробыли, и ушли домой. Пришли, свет отключён, по радио всё передают и передают о возможности второго взрыва. Сидели, слушали и… уснули.

Утром я побежала в школу, мама пошла на работу, папа не приходил. В школе наводили порядок, было много народу, но и работы было много, занятий не было. Когда в школу пришли ученики и учителя, жившие в посёлке Нагаева, стало понятно, какая это трагедия, что очень много пострадавших. Всё было ужасно: взорвался один из двух пароходов с динамитом, привезённым для взрывных работ на приисках, эти пароходы недавно пришли в караване с ледоколом. Взорвался пароход, который стоял ближе к берегу и ожидали взрыва второго от детонации, но второго взрыва не произошло. При взрыве лёд уже очень толстый, настоящий зимний лёд, как каток полез на берег, подминая и снося всё на своём пути. Сила взрывной волны была настолько сильной, что докатилась до города, а это не меньше 6 км. Школа стояла как раз на пути этой волны, как она устояла – уму не постижимо!

Хорошо, что многие, жившие в посёлке Нагаева, были уже на работе, дети в школе, но всё равно последствия взрыва были ужасные. Прибрежная часть посёлка была уничтожена, много было погибших, как вольнонаёмных специалистов, работающих в порту, так и заключённых и пленных японцев. Я не ходила в порт смотреть, мальчишки, конечно, сходили, говорили, что там очень сильное оцепление, никого не пускают. Ну, да разве их можно удержать! Примером силы взрыва служили многотонные балки, переброшенные через высочайшую сопку. Честно говоря, я воспринимала всё как-то отрешённо, всё проходило вроде мимо меня…»

Все мы – четверо магаданских школьников – Лёня Титов, Аркадий Арш, Женя Черенков, Инна Клейн – находились 19 декабря 1947 года в разных классах, разных кабинетах. Каждый видел и воспринимал по-своему, но страх был общий. Я же передаю то, что мы видели и чувствовали в этот день, ужасный для Магадана и Колымы.

Тогда мы ничего не знали о подлинных причинах и последствиях взрывов в магаданском порту Нагаева. Теперь же рассекреченные материалы об этом событии можно свободно прочитать в Интернете.

Докладная записка и. о. начальника «Дальстроя» генерал-майора И. П. Семенова 26 декабря 1947 г.

ВЗРЫВЫ В ПОРТУ

«Обстановка в порту Нагаево к моменту происшествия характеризуется следующим: У пирса порта в б/х Нагаева на рейде в радиусе до 500 метров от пирса находилось 10 различных судов, в том числе:

1. Пароход Министерства рыбной промышленности “Немирович Данченко” прибыл в порт 27 ноября 1947 года, стоял у причала без груза и брал в бункер уголь.

2. Пароход Министерства морского флота “Старый большевик” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находилось продовольствие, промтовары и техника.

3. Пароход Министерства морского флота “Минск” прибыл в порт 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находились овес, пшеница.

4. Буксирный пароход Дальстроя МВД СССР “Тайга” стоял у причала без груза, брал в бункер уголь.

5. Танкер Министерства морского флота “Советская нефть” прибыл в порт 7 декабря 1947 г., стоял у причала под сливом горючедизельного топлива.

6. Теплоход Дальстроя МВД СССР “Советская Латвия” прибыл в порт 25 ноября 1947 года, был разгружен, стоял у борта танкера “Советская нефть” и брал в бункер дизельное топливо.

7. Теплоход Министерства морского флота “КИМ”, прибыл в порт 6 декабря 1947 года, был разгружен, стоял у борта парохода “Старый большевик”.

8. Пароход Дальстроя МВД СССР “Феликс Дзержинский” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял в груженном состоянии на рейде в 500 метрах от танкера “Советская нефть” к выходу в море.

9. Пароход Министерства морского флота “Выборг” прибыл 14 декабря 1947 года, стоял на дальнем рейде около 5 километров от причала. 18 декабря 1947 года придвинулся ближе и встал на рейде против причала на расстоянии до 500 метров. На пароходе было 4900 т груза, в том числе капсюли, детонаторы, бикфордов шнур и детонирующий шнур.

10. Пароход Министерства морского флота “Генерал Ватутин” прибыл 18 декабря 1947 года, а утром 19 декабря подошел в район порта и находился к моменту происшествия на расстоянии 300–400 метров от пирса. На пароходе находилось 8593 т груза, в том числе взрыввеществ (аммонит, дипавтолит и тол) 3313 т, которые были размещены в первом и втором трюмах, в первом и во втором твиндеках…»

Нахождение и расположение двух последних судов в бухте Нагаева «к моменту происшествия» явилось причиной последующей трагедии.

«Около 10 часов 19 декабря 1947 года пароход “Генерал Ватутин” заканчивал продвижение в глубь бухты и, находясь на расстоянии 300–400 метров, стал делать разворот кормой к порту. В это время в носовой части парохода появился густой черный дым. Вскоре после этого произошел незначительной силы взрыв и выбросило большое пламя огня, который быстро распространился на пароходе.

В 10 часов 25 минут произошел взрыв большой силы и пароход вскоре утонул. Одновременно с этим последовал взрыв в носовой части парохода “Выборг”, который также затонул…

В результате взрыва на пароходе “Генерал Ватутин” все деревянные склады, навесы и другие постройки порта были разрушены. От раскаленных осколков и горящих деревянных частей, упавших в порту, образовалось 12 очагов пожаров и 7 очагов торфяных пожаров возникло на сопке, расположенной рядом с портом. В результате пожара сгорело 7 складов. Остальные склады и нефтебазу принятыми мерами удалось отстоять. Пожар был ликвидирован к 16 часам 19 декабря 1947 года…

Пароходы, находившиеся в порту и стоявшие в бухте на рейде, получили повреждения… В результате катастрофы погибло 90 человек, из них подобрано трупов и умерло в больнице 33 человека, погибло на пароходе “Выборг” 7 человек, погибло пассажиров, находившихся на пароходе “Генерал Ватутин”, 14 человек и погибло личного экипажа команды “Генерал Ватутин” 36 человек…

Во время взрыва было ранено и обращались за медицинской помощью 535 человек, из них было госпитализировано 222 человека. На 25 декабря 1947 года в лечебных учреждениях осталось раненых 99 человек, из них тяжелораненых 32 человека. Кроме того, ранено военнопленных японцев 19 человек. Всем раненым была оказана медицинская помощь. Оставшиеся без жилья размещены в городе, многим из них оказана материальная помощь…

Для определения размеров убытков, причиненных катастрофой, создана специальная комиссия. По предварительным материалам этой комиссии убытки, причиненные катастрофой, определяются в сумме 116 млн. рублей…»