Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

Каток, мальчики и драки

Инна Клейн: «В 4-м классе зимой стали ходить на каток на стадионе, где летом играли в футбол. Коньки были с ботинками, наточенные – всё как полагается. На катке было освещение, играла музыка, и наши мальчики уже нас приглашали вечером на каток. Коньки были настоящие, у кого беговые, чаще хоккейные.

В это же время мальчики стали писать нам записки. Текст был такой: «Я тебя люблю, давай с тобой дружить». Мальчики были настоящими рыцарями, носили и точили коньки, покупали билеты на каток, как могли защищали от мальчишек с других улиц.

Эти нападения я хорошо помню, хотя меня можно было не защищать. После того, как меня пару раз как следует побили, папа меня научил не то, чтобы хорошо драться, опыт у меня был, он мне сказал: «Если силы не равные, и ты уже знаешь, что тебя всё равно побьют, ты должна биться до последней минуты. В следующий раз подумают, прежде чем на тебя напасть». Я, точно, дралась, как сумасшедшая, и очень скоро меня стали оставлять в покое. К стыду моему, я сама лупила всех подряд, и последняя драка с моим участием была в 10-м классе в школе на перемене. У меня были подруги, и их тоже надо было защищать. Вот такая я девочка из хорошей семьи. Папа за драки меня никогда не ругал, а когда его по этому поводу вызывали в школу, он не ходил. А училась я хорошо, и ладно».

Жизнь в «Красном доме»

Инна Клейн: «Такая жизнь на Колыме была, что трудно писать о чём-то одном, да и о чём бы ты ни начал писать – всё связано с лагерями и зеками.

Выражаясь современным языком, вся работа магаданского «ЖКХ» была основана на работе заключённых. Конечно, у каждого человека об одном и том же событии свои воспоминания. Мои воспоминания о работе ЖКХ связаны с жизнью в «Красном доме» – по улице Сталина, дом 1. По-моему, наша квартира была 46? Второй этаж, направо, последний подъезд, а над нами жил Витя Попов и Утробины. Если у нас чтото ломалось, и мама не могла починить и покрасить – вызывался или слесарь, или сантехник, или маляр…»

Дарданеллы

Но более уроков русского языка мне нравились уроки истории. Мы проходили историю Древнего мира – Египта, Персии, Древней Греции и Рима. Учительницей была Мария Степановна. Мне очень нравились её рассказы о битвах и походах великих полководцев древности – Кира Великого, Дария, Фемистокла, Перикла. Мой тёзка Леонид, царь Спарты, с 300 воинами личной охраны несколько дней удерживал многотысячную армию персов у Фермопил.

А Александр Македонский! Это был герой! Он никогда не руководил боем с какой-нибудь горы или холма. Он всегда бился впереди, получил восемь ранений, как простой македонский солдат. Его блестящие победы при Гранике, Иссе, Гавгамелах пленяли моё воображение. Я представлял, как молодой Александр на верном Буцефале поражает мечом персидского царя Дария, мстит за нашествие персов в Грецию и завоёвывает всю Ойкумену. Страницы учебника истории Древнего мира я «проглатывал» за полчаса, но мама не верила, что я выучил урок и, приходя домой, заставляла меня пересказывать заданное. В ходе таких повторений древней истории и родилась фанерка «Дарданеллы». – «А ты знаешь, что учительница нам рассказывала о Дарданеллах?» – кричал я маме.

У древнегреческого драматурга Эсхила в трагедии «Персы» тень Дария спрашивает, как же Ксерксу удалось переправить в Европу своё войско: «Он обуздал переправами Геллеспонт, – отвечают ему. – Он отважился запереть великий Боспор?.. Сын мой в юной дерзости вознамерился сдержать оковами, как раба, священное течение Геллеспонта – божественный поток Боспор, пытался изменить течение и, набросив на него кованные кандалы, построил огромную переправу для огромного войска. Будучи смертным, он в неразумии рассчитывал одолеть всех богов и среди них – Посейдона». Поэтому греки и победили персов. Пролив Геллеспонт получил название «Дарданеллы» по имени Дардана, сына Зевса и Электры, родоначальника троянцев.

Этот отрывок из Эсхила, пересказанный нам Марией Степановной, дал пищу моему воображению. Я представлял, как воины Ксеркса наводят эту переправу через широкий пролив…

– «Вот! Вот тут будут наши «Дарданеллы»! – говорил я маме, прыгая с топчанчика на кровать. Мой топчанчик был азиатским берегом, мамина постель – фракийским, а фанерка «Дарданеллы» стала мостом из понтонов и кораблей для неисчислимых персидских полчищ Ксеркса.

Рисование и Николай Романович

По рисованию у нашего учителя Николая Романовича Ухатина, кроме эскиза спичечной коробки, я ничего не освоил. Рисование был не мой предмет, но я за него получал пятёрки (см. дневник за 1 декабря 1944 г.).

Авиаперелёты, Пушок и Рикки

Инна Клейн: «Папа часто летал в командировки в Москву. Это было очень непросто: сначала самолётом до Хабаровска, потом – до Благовещенска, там – ночёвка, затем – до Иркутска, опять ночёвка, затем – Омск, Новосибирск, Свердловск и, наконец – Москва. Самолёты летали только в световой день, и каждую ночь надо было ночевать в каком-нибудь аэропорту, а если не лётная погода…

Дневник за 27 ноября – 2 декабря 1944 г.

Дневник за 31 декабря 1944 г. – 13 января 1945 г.

И вот из одной командировки папа привёз подаренного ему в Иркутске совсем маленького сибирского котёночка, который и кушать почти не умел. Мы его поднесли к Рикки, у которой только что родились щенята, она его обнюхала, и мы его на ночь устроили в коробочке в столовой. Утром мы все побежали смотреть, как он там поживает, но нашего Пушка там и нет! Нашли мы Пусю среди щенят, преспокойно сосущего новую маму. Рикки его так же облизывала, как и щенят, и они дружили всю жизнь. Когда он вырос, то спал на ней, более того, когда у неё были снова щенки, этот громадный взрослый кот снова кормился вместе со щенками.

Он очень не любил, когда его трогали руками, думал, наверно, что будут расчёсывать, чего он очень не любил. Когда к нам приходили гости, мы его закрывали в другой комнате, но он всегда приходил в столовую, где все сидели, садился на валик дивана и обозревал всех так свысока и презрительно. Мужчины спокойней относились к этому красавцу, но женщины всегда стремились схватить его, прижать к себе или погладить. Мы принимали все меры, чтобы этого не допустить, показывали, какие у него громадные когти и острые зубы.

Но однажды, когда было много гостей, а меня и сестры в столовой не было, одна из дам в бледно-желтом крепдешиновом с длинным рукавом платье хотела его погладить. И как только она протянула руку к нему, а, может, успела даже дотронуться, он зубами вцепился ей в ладонь, а задними ногами стал драть даме запястье, разодрал платье и кожу, в общем, был просто ужас!

В другой раз было ещё хуже. К нам ходила в гости женщина, не очень жданный гость, всегда вечером, чаще в субботу или в воскресенье. Ходила она часто, но кота не видела, в очередной её приход я ей открыла дверь, она вошла, сняла пальто и вдруг увидела нашего Пушка: «Боже мой, какой котище!» – Мигом нагнулась, схватила его двумя руками и поднесла к лицу. ОХ! А кот так же мигом вцепился ей в нос зубами. Я кричала громче, чем она, потом ей пришлось на ноздрю накладывать швы, потом снимать и пр. Больше никто из гостей его никогда не трогал, а с моими гостями как-то всё обходилось благополучно, хотя попытки с его стороны зверствовать были.

У Пуси была одна очень хорошая черта благородного кота – он никогда ничего не таскал со стола, нальёшь молока в блюдце, поставишь на стол, забудешь ему отнести, он будет сидеть и ждать, когда ему поставят блюдце на должное место. А вот у Рикки, идеальной собаки, был один грех, и мы с ней ничего не могли сделать – она любила спать в спальне родителей на их кровати. Когда все уходили, она шла к ним в спальню и запрыгивала на кровать, а как только кто-то подходил к дверям, она сразу спрыгивала и шла на своё место в коридор и смотрела на всех честными глазами, но на постели всегда была вмятина от её лежания».

КОГИЗ и «Тройной»

Женя Черенков: «Не могу забыть бескорыстие магаданцев. Когда мне было 12 или 13 лет, я зашёл в КОГИЗ и стал рассматривать стоящие на полках книги. Особенно мне понравились книжки о Луне и о Заповеднике «Аскания-Нова». Я долго их листал, и кое-что успел прочитать, но денег у меня не было. Я поставил книжки на полку и собрался уже уходить, как вдруг стоявшая рядом со мной женщина дала мне четыре рубля и попросила меня выбить в кассе чек. Я это сделал и принёс ей чек. Она взяла у продавщицы эти книжки и отдала их мне!! Это было так неожиданно, так благородно и бескорыстно, что я запомнил это на всю жизнь. Такие люди жили в Магадане!

Теперь и я стараюсь поступать также с другими людьми…»

А КОГИЗ этот (магазин Книжного Отделения ГосИЗдательства?) находился в полуподвале углового дома, в котором жил ученик нашего класса Толя Долгов. Главный фасад дома выходил на улицу Сталина, а боковое крыло, где и был КОГИЗ (потом «КУЛЬТТОВАРЫ»?) было по улице Дзержинского. В этом доме жили многие лётчики и инженеры Магаданского авиаотряда, в том числе и мамин знакомый лыжник, авиатехник и радист Александр Романов.

Об этом КОГИЗе остались и другие незабываемые воспоминания…

Инна Клейн: «Вина и водки не было совсем. Спирт, который привозили в танкерах, почти всегда был с примесью керосина. Ни духов, ни одеколона в магазинах «Культтовары» и «ТЭЖЭ» купить было невозможно. Все разбиралось в первые же дни и … выпивалось.

По улице Сталина, рядом со школой, в сером доме № 6, с торца в подвале был магазин во время войны, назывался «Культтовары». Мы там жили несколько лет. Когда был завоз одеколона и духов, то из магазина выбегали мужики, об угол дома отбивали горлышки у бутылочек одеколона «Кармен», «Пиковая дама», «Камелия» и быстро выпивали. Особенно ценился «Тройной», и у нас во дворе пустые бутылочки бросали. Таких бутылочек, разбитых и пустых, иногда набиралось у последнего подъезда повыше 1-го этажа. К магазину было невозможно подойти. Хорошо, что всё быстро кончалось, так как завоз был только во время навигации».

«Это было дело наших врагов»

Моя мама с рвением взялась за моё воспитание и учёбу, но почувствовала, что делает что-то не так и что нажимать на вновь приобретённого сына нельзя.

Ведь он не спортсмен, которого тренер должен заставлять преодолевать трудности, добиваясь уменьшения секунд и увеличения метров. И ещё маму мучил вопрос – как рассказать сыну о своём лагерном заключении?

На все вопросы убедительно и авторитетно отвечала моя бабушка.

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 28 декабря 1944 г. Москва.

«Милая Аничка! Я перед тобою походатайствую за Лёничку. Ты не очень строго спрашивай с Лёнички. Может быть и наше упущение. Лёничка у нас был очень самостоятельным. У нас не было возможности его дома проверять. Он у нас не заикался. А если был иногда намёк на заикание, я моментально и незаметно это слово протяжно вместе с ним произносила. Это такое лечение в данном случае, но ему никогда не давала почувствовать, что он заикается.

А потом ты спрашиваешь: когда о себе Лёничке правду рассказать. На это я тебе очень веско и с большим знанием скажу: «Разве это была правда? Это было недоразумение, ошибка. Это было дело наших врагов. Когда-нибудь это может быть и разберется. Я об этом ещё буду писать и в Центральный Комитет и в Н.К.В.Д. Я уже обращалась в Н.К.В.Д., но мне сказали…что «разбор возможен только после войны».

А Лёничкину головку этой путаницей не надо совсем и никогда омрачать. Хорошо, если ты и сама навсегда забудешь это время. Живи светлым будущим. А Лёня пока ничего не поймёт. Почерк у Лёни всё равно исправится. Сам Лёня исправит. Но, конечно, и то очень хорошо, что ты с ним занимаешься. Если ты хочешь ему помочь, то по-моему надо с ним вместе написать каждый элемент буквы, т. е. из чего каждая буква состоит… Ведь он не учился в первом классе, а потому не проходил элементы букв».

6/1 1945 г… И еще прочитай, если не читала, «Историю западноевропейской литературы Средних веков и Возрождения» – учебник для высших педагогических учебных заведений.

А на твой вопрос о воспитании хорошо бы прочесть (книги) Водовозовой о воспитании человека и Ушинского «Человек как продукт воспитания».

Тебя целую обнимаю Мама».

Снега, снега

Таких снегов, как в зимнем Магадане, я ещё никогда не видел. В Мордовии, в эвакуации, тоже много было снега, в котором я однажды чуть не утонул, но в Магадан снега неслись и с севера, и с Охотского моря в большом изобилии. Парадные двери нашего дома смотрели на север, и, если поднимался буран, я с большим трудом, упираясь спиной, утром открывал высокую дверь парадного, чтобы пойти в школу. Шальной ветер подхватывал меня на углу дома и нёс прямо на школьный забор…

Снегов в городе хватало, и снег можно было экспортировать в Африку или в другие малоснежные местности…

Колымское шоссе, где мы жили, заметало такими горами снега, что автомобилям нельзя было проехать. Для расчистки шоссе городской Исполком использовал мощные роторные снегоочистители, поставляемые, наверно, тоже по ленд-лизу Америкой. Такой снегоочиститель буквально прорезал дорогу через снежные заносы. Машина имела впереди два стальных винта (ротора), которые, вращаясь, гнали снег навстречу друг другу, а затем он подхватывался центральным лопастным колесом и вылетал метров на шесть-восемь из раструба очистителя. Эта картина и сейчас у меня перед глазами: по шоссе среди снегов плывёт раструб (больше ничего не видно), из которого летят комья разрыхлённого снега.

Ещё всплывает в памяти другая картина: мужчина в ватнике идёт по расчищенному коридору, а ветер срывает с него меховую шапку, несёт её вверх по Колымскому шоссе. Мужчина бежит за шапкой, бросается на неё, как вратарь на мяч, но куда там… Шапка ускользает, ему помогают прохожие, но увы, шапку, как пушинку, порывом ветра уносит в сторону бухты Нагаева… Я уже боюсь за свою шапку и проверяю тесёмки-завязки на своей ушанке… Зимой шапки на рынке не больно-то купишь…

Инна Клейн: «Зимой мы, школьники, мало бывали на улице, было очень холодно и очень сильные ветра. Бывала такая пурга, что с ног сбивала, идешь вперед, а тебя относит назад, иногда сам дойти не можешь, кто-нибудь из взрослых тащит за руку, а кто далеко живёт, не мог добраться до школы. Снега было очень много, сугробы высоченные, идешь, как в туннеле. Но к началу занятий снег на улице Сталина и на тротуарах для прохода к школе был расчищен. Снег не вывозили, машин-то ведь не было, потому и сугробы были такие высоченные. Снег расчищать пригоняли заключенных, а попробуй не расчистить: почти напротив школы, ближе к Колымскому шоссе в особняке жил начальник «Дальстроя» Иван Фёдорович Никишов».

А Женя Черенков помнит, что внизу Колымского шоссе, перед мостом через Магаданку, вдоль дороги плохо одетые зеки ставили высокие деревянные щиты через несколько метров друг от друга. Щиты ставились под некоторым углом к шоссе. Ветер колымский завихрялся в щелях между щитами, и снег отбрасывался не на дорогу, а в сторону придорожной канавы (наверняка, полезная научная идея какого-нибудь зека-профессора-снеговеда).

На лыжах в Магадане ходили все, не только спортсмены-лыжники. Такого массового желания народа пройтись в выходной день по лыжне в ПКиО я наблюдал впервые. И стар, и млад были на лыжах. Можно было увидеть и чукчу на коротких широких меховых лыжах. Эти аборигены Чукотки приезжали в Магадан на оленьих упряжках и катали детей по дорожкам ПКиО.

Самодеятельность

Инна Клейн: «Мне можно было написать программу, т. к. я хорошо читала. Кроме того, я ещё читала стихи. Не помню, в каком классе я читала стихи известного поэта Александра Безыменского, посвященные подвигу Зои Космодемьянской. Это было зимой на концерте в Доме Культуры.

Название стихотворения я забыла, а начиналось оно так:

 
«Её допрашивал четвёртый день подряд
Фашистский офицер, увешанный крестами.
Ей руки за спину выкручивал солдат,
Её хлестала плеть, её гноили в яме…»
 

К концу стихотворения я расплакалась, многие в зале – тоже.

Потом я читала стихи и Константина Симонова. С на чала 4-го класса я была членом радиокружка: вела «Пионерскую зорьку», участвовала в постановке «Том Сойер» по Марку Твену и пр.».

На Каменушке

Зимой 1944–1945 гг. я впервые встал на лыжи в Магадане. По воскресеньям я сопровождал мою маму, чемпионку Колымы, на лыжные соревнования и всегда дожидался, когда она закончит дистанцию в 3, 5 или 10 км, и всегда – быстрее всех!

В феврале – марте 1945 года на Всеколымских соревнованиях в Магадане мама второй раз стала чемпионкой Колымы по лыжам, усиленные тренировки команды кончились, и лыжники-«булыжники», как они сами себя в шутку называли, получили некоторый отдых. Но не до следующей зимы, а только до мая, когда начинались весенние кроссы и легкоатлетический сезон. Почти все лыжники Колымы были универсальными спортсменами, и с мая уже переходили на летние тренировки, бег по пересечённой местности, кроссы и другие соревнования.

В апреле 1945 года мы вместе с мамой и её друзьями-спортсменами Зинаидой и Виктором Пупышевыми пошли на лыжах отдохнуть в воскресный безветренный день в сопки, на Каменушку. Зина решила, пока не стаяла лыжня, «прошвырнуться на десятку», т. е. с силой пройти 10 километров, а мы забрались на каменистую сопку и там загорали.

Вот на снимке (который сделал Виктор) я озабоченно осматриваю свои лыжи, которые ещё целы. Это были мои первые лыжи, которые с трудом подобрала для меня мама на спортбазе ДСО «Кировец». Лыжи были с ременным, полужёстким креплением, но ботинки были настоящие.

Пока вся компания загорала на весеннем солнышке, я решил всех удивить и съехать вниз, с этой крутой сопки, прямо на лёд Каменушки. Снег с реки смело ветрами, река блестела, как отполированное зеркало, и меня прямо тянуло туда.

Сопка была довольно крутой, но я съехал удачно, не упал, что было очень важно перед взорами маминых знакомых и других мальчишек. Но при съезде на лёд сзади вдруг раздался жуткий треск (лёд треснул?). Я еле устоял на ногах. Меня боком пронесло по льду Каменушки до другого берега.

Когда я становился и посмотрел на свои маленькие лыжи, я очень огорчился: задние части обеих лыж надломились и торчали вверх под углом 45°. Так я измерил крутизну склона сопки на Каменушке и сломал первые свои лыжи.

Мама была немного испугана моим неожиданным слаломом со сломом, мужчины молча одобрили, а второй мальчик, который был с нами, сделал вид, что ничего не произошло особенного…

«Как поедем партизанить…»

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. Москва. 15 апреля 1945 года.

«Мои милые Аничка и Лёничка! Сегодня день моего рождения и я как раз получила от Вас 200 рублей. И вот не смотря на то, что Вы так далеко от меня и вместе так близко… Аничка, ведь тебе самой нужны деньги, а ты вдруг прислала мне. Я думаю, что надо тебе послать, а ты сама мне прислала… А вдруг ты очень урезаешь свои расходы. Ведь Вас теперь двое, это не одна ты. Ты тоже будь покойна – у нас всё есть, даже для Лёни есть галоши, а вот у тебя, наверно, нет галош. Напиши… вообще что надо для тебя… Поздравляю Вас с 1 мая! Желаю Вам скорейшей победы нашей Красной Армии и скорейшего уничтожения Гитлера».

Д. В. Розанов – дочери и внуку. Москва. 15 апреля 1945 года.

«9 ч. веч. Дорогие наши Аничка и Лёничка!

Мы – и Маничка, и Верочка – больше вспоминали нашу эвакуацию, где мы пребывали с Лёничкой. Помнишь, Лёничка, сугробы снега на улицах Кочелаева?.. вспоминали, как в пургу и вьюгу ходили по лесам Мордовии… А помнишь, Лёничка, как я в мороз 49° ездил из Ковылкина за торфом, а Бабушка, т. Вера и Маня ходили, поздно вечером, меня встречать?.. Мы тогда с Паней и Витей (муж тети Пани. – Л. Т.) не раз обсуждали вопрос как поедем мы все партизанить при приближении немцев. Теперь это всё миновало, и наша родная Красная Армия стоит у Берлина. Нас отделяет от союзников… только 150 км! Давно желаемый день разгрома разбойничьего гнезда гнусных убийц приближается!..

Я теперь особенно часто вспоминаю, Лёничка, тебя. Я каждый день работаю над тем, чтобы в моих школах подготовить знающих учеников к экзамену, наверно, и ты каждый день вспоминаешь об экзамене. Теперь у нас вышло добавление: теперь 5-й класс, кроме объявленных ранее предметов, будет держать экз. и по истории. Готовься, Лёничка, получше, и я уверен, что ты отлично перейдёшь в 6-й класс! Желаю тебе успеха!»

ПРОСМОТРЕНО военной цензурой. 17830

ПОБЕДА!!!

Шёл май 1945 года, и приближалась победа. Она носилась в воздухе, о ней говорило всё: Красная Армия штурмовала Берлин!

Вся магаданская школа № 1 ожидала важного правительственного сообщения. Уже пал Берлин. 9 мая мы, как всегда, по расписанию были на уроке русского языка. Сара Соломоновна в своих разбитых и склеенных очках диктовала, мы прилежно писали, но ребята, сидевшие у окон, постоянно в них посматривали. Через окна был виден Дом культуры им. Горького на другой стороне улицы Сталина…

Вдруг видим: к Дому культуры бежит народ с красными флагами и водружает эти флаги на колонны здания, а из дверей школы выбегают ребята, прыгают и кричат во всю глотку. Мы вскочили со своих парт, бросили ручки и бросились к окнам, но наша строгая учительница Сара Соломоновна нервно закричала на нас, зашумела: «Что такое!! Соблюдайте дисциплину!! По местам!!» – и мы снова уселись за парты. Но шум и крики за окнами были такими радостными и звонкими, что мы опять вскочили со своих мест, распахнули окна и услышали: