Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

Леонид Сергеевич Титов
Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы № 1

© Титов Л.С., 2017

© Московская городская организация Союза писателей России, 2017

© НП «Литературная Республика», 2017

* * *

К 80-летию (1937–2017) магаданской средней школы № 1

Леонид Сергеевич Титов. Магадан. Апрель 2012 г.

Вместо вступления

В апреле 2012 года Лицей им. Н. К. Крупской пригласил меня на празднование 75-летия магаданской средней школы № 1, учеником которой я был шесть лет – с пятого по десятый класс, с 1944 по 1950 год.

Это было волнительное путешествие – вновь очутиться в Магадане, городе моего детства и юности, через 62 года после окончания школы.

Восемь часов в самолёте… Двигатели аэробуса «ТрансАэро» мерно гудят, навевая сон и спокойствие. Пассажиры спят: для них это обычный перелёт. Человек двадцать кавказцев летят заступать на трёхмесячную вахту, на трассу и на прииски. Рядом тихо дремлет милая девушка с двумя охапками красных роз: она летит на 80-летие бабушки. Это радует: и на Колыме бабушки доживают до 80 лет… Самолёт заполнен на две трети, и все расположились отдыхать на свободных креслах…

Вот и Магадан. У выхода из аэровокзала меня встречают Тамара Владимировна Вихлянцева, заведующая Музеем нашей школы, с мужем Виктором Максимовичем. Они везут меня на машине в город…

Я всматриваюсь в проносящиеся мимо здания и постройки, стараясь узнать знакомые очертания, – но, увы! За 60 лет трасса от Магадана до 47-го километра изменилась до неузнаваемости. Неизменными остались только сама дорога, обметаемая апрельской позёмкой, снега да сопки, сопки, сопки…

Проезжаем 16-й километр трассы. Тут когда-то был наш пионерлагерь. Ничего не осталось от лагеря – ни ворот, ни бараков. Ничего.

Только уже при самом въезде в город, переехав мост через Магаданку, начинаю узнавать здания и, наконец, вижу свой дом, в котором мы жили с мамой… Колымское шоссе, дом 3, и где жили мои друзья – Дима Кондриков, Аркадий Арш…

Я снова хожу по знакомым улицам Магадана, вспоминая далёкие школьные годы…

Вот из этого дома по Колымскому шоссе, 3, вот из этих высоких дверей я выходил каждый день, заворачивал за угол, добегал до высокого забора школы, перелезал через него и бежал скорее на уроки.

Здесь, за этим высоким забором школы мы с ребятами играли в футбол, а на уроках военного дела (два раза в неделю!) пятиклассники по команде военрука с криками «УРА-А-А!!!» бросались в штыковую атаку на «немцев», т. е. на забор, с винтовками без затворов, но с примкнутыми штыками…

– Вот на этой улице, где лежал когда-то дощатый тротуар, я наехал на другого мальчишку – велосипедиста, и мы оба упали…

– Вот здесь, в Парке Культуры и Отдыха (ПКиО) стояла парашютная вышка… она и сейчас стоит напротив телевизионной башни…

– Вот тут, на спуске по Колымскому шоссе, я упал с велосипеда и в кровь разодрал чёрным шлаком, которым была усыпана эта крутая улица, коленки и ладони…

– Вот в этот Дом культуры имени Максима Горького я ходил в библиотеку…

– Вот на этот стадион в ПКиО я ходил болеть за маму-легкоатлетку и за профсоюзную футбольную команду «Кировец»…

– Вот здесь, вниз по крутой обледенелой Парковой улице, мы с Женькой Черенковым и Фелькой Чернецким слетали вниз на самодельных коньковых «буерах».

– Но вот самое тяжёлое – вот место, на котором стояла когда-то наша Магаданская средняя школа № 1… теперь тут пустырь, стоит безликое здание какого-то склада и детская площадка… а школы нет…

В 2014 году исполнилось ровно 70 лет с того времени, когда автор этой книги, 11-летний мальчик Лёня Титов, вступил на колымскую землю – 26 июля 1944 года. А к этому, 2017 году, минуло 66 лет, как я окончил школу. Как летит время. Шесть магаданских и колымских лет оставили в моей жизни и душе неизгладимый след и незабываемые воспоминания…

Магаданская жизнь в суровом крае у Охотского моря в трудные годы войны и послевоенных лет остаются в нашей памяти как лучшие годы детства. А школа наша № 1… а о школе нашей – и будет эта книга. Вспоминать вместе со мной о нашей школе будут Женя Черенков, Инна Клейн, Василий Аксёнов и Аркадий Арш (14-й и 15-й выпуски школы).

Автор благодарит всех помогавших ему в сборе фотоматериалов, ярко осветивших малоизвестные реалии колымской жизни 1930 – 1950-х годов – Аркадия Арша, Инессу Булат, Ирину Гребенникову, Виктора Матвеева, Бориса Пищейко, Анну Пржевалинскую, Михаила Трумпе, Михаила Черенкова.

Особая благодарность – заведующей Музеем магаданской школы № 1 (Лицей им. Н. К. Крупской) Т. В. Вихлянцевой, научным сотрудникам Магаданского Областного Краеведческого музея С. В. Будниковой и К. И. Стельмах, выполнившим большую работу по поиску архивных материалов, и программистам Андрею Сенаторову и Евгению Гусеву за компьютерную графику.

Член Союза писателей РФ Леонид Титов

Часть первая
Это было давно, в далёких сороковых

Строится школа. Человек в гимнастёрке, идущий в сторону стройки – первый начальник «Дальстроя» Э. П. Берзин. 1936 г.

Сергей Титов и Анна Розанова. Последний снимок мамы и папы – на эстафете на приз газеты «Вечерняя Москва». 6 мая 1937 г.

Инна Клейн с папой Вениамином. Иркутск. 1938 г.

Аркадий Арш с мамой Зоей. Магнитогорск. 1935 г..

Лёня Титов с мамой Анной. Москва. 1938 г.

Как я попал в Магадан

В Магадане я оказался, как и многие ребята моего возраста, – не из любви к путешествиям по северным широтам, а по жизненным реалиям тех лет – к отбывшим свои сроки заключения родителям, которым удалось выжить после 5 – 10 лет принудительных работ в сталинских лагерях.

Мои родители – Сергей Николаевич Титов (1905–1938) и Анна Дмитриевна Розанова (1907–1988) – окончили московский Государственный Центральный институт физической культуры (ГЦИФК). В 1929 году их направили работать в Пермь, где в 1933 году и родился сын Леонид. Молодые спортсмены внесли большой вклад в подъём массового физкультурного движения Урала. Сергей Титов и Анна Розанова были универсальными спортсменами и успешно выступали во многих дисциплинах лёгкой атлетики – беге на короткие и средние дистанции, эстафетах и кроссах, в толкании ядра, метании диска, мяча с петлей, копья, гранаты, прыжках в длину и в высоту, плавании, гимнастике, а особенно в лыжном спорте, занимая первые места на городских, областных и кустовых соревнованиях Перми, Свердловска, Урала, Кузбасса и Сибири.

С. Н. Титов и А. Д. Розанова преподавали спортивные дисциплины в техникумах и вузах Перми. С 1931 года мои родители как спортсмены-универсалы – и лыжники, и легкоатлеты – начали выступать за спортивное общество «Динамо».

В середине 30-х годов С. Н. Титов – известный спортсмен-лыжник, чемпион Перми и Урала, динамовец, с 1935 года – преподаватель, а с 1937 года – зав. кафедрой лыж ГЦОЛИФК, своего родного института, но уже награждённого орденом Ленина. Отец далёк от политики, он поглощён любимой работой – воспитанием молодого поколения советских лыжников. Он участвует в организации первенств по лыжам, планирует и руководит лыжными сборами студентов под Яхромой и в Хибинах, готовит команду института физкультуры «СКИФ» к соревнованиям и спартакиадам.

Спортсмены – «враги народа»

Сергей Титов был арестован 8 января 1938 года и расстрелян 9 мая 1938 года по сфабрикованному НКВД делу об «Антисоветской террористической организации среди мастеров спорта Москвы». До него были расстреляны ещё шесть спортсменов-лыжников, которые на лыжных сборах в Яхроме якобы планировали стрелять по вождям партии и правительства, которые будут стоять на Мавзолее Ленина на демонстрации 1 мая 1937 года…

Моя мать Анна Розанова, в 1930-х годах известная лыжница, выступала за московское ДСО «Динамо», участвовала в физкультурных парадах на Красной площади в Москве летом 1935, 1936 и 1937 гг.

А. Д. Розанова вместе с известными мастерами спорта – Зоей Романовой и другими – была одной из организаторов, преподавателей и руководителей московского «Юного динамовца», детской и юношеской спортивной школы, которая в 1930-х годах дала путёвку в большой спорт не одному десятку талантливых молодых атлетов.

В феврале 1938 года за первое место в женской лыжной эстафете 3х3 км на Юбилейной Спартакиаде в честь 20-летия ОГПУ – НКВД – РККА и 15-летия общества «Динамо» Анна Розанова получает Грамоту и хрустальную вазу из рук главного судьи соревнований маршала С. М. Будённого.

Анна Розанова – в пирамиде колонны «Динамо» на параде физкультурников на Красной площади в Москве (стоит на втором ярусе, слева, первая от шеста). 12 июля 1937 г.

1-го июня 1938 года Анна Розанова как «соучастница преступлений её мужа» была арестована и сослана в Исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) в Находку и на Колыму на пять лет. Уголовное дело на А. Д. Розанову было сфабриковано «ОСО» (Особая тройка, Особое совещание, спецколлегии, постоянно действующие в СССР в 1937–1953 гг., – внесудебные органы из трёх человек для негласного и быстрейшего осуждения подозреваемого) без какого-либо следствия, допросов и очных ставок со свидетелями.

После гибели отца и ареста мамы я в пять лет остался на попечении маминых сестёр, дедушки Дмитрия Васильевича и бабушки Александры Федоровны Розановых. Жил в Москве в боковом крыле Дома пионеров на Спартаковской площади, в маленькой комнатке у дедушки и бабушки, но часто гостил у тёти Мани и тёти Веры.

Бабушка А. Ф. Розанова была штатным пропагандистом от Бауманского РК ВКП(б) и разъезжала по партячейкам района с лекциями и беседами по изучению только что вышедшего «Краткого курса истории ВКП(б)», а я её сопровождал как «спутник агитатора».

Дедушка Д. В. Розанов до 1938 года работал старшим инспектором начальных школ в Наркомпросе под руководством Н. К. Крупской. Потом его уволили за его арестованных детей и родственников – за дочь Анну, её мужа Сергея (моего отца), за сына Ивана (расстрелянного в Архангельске) и мужа дочери Марии – Героя Гражданской войны М. В. Назаретяна (расстрелянного в Москве).

Жить стало тяжелее: бабушку партийцы проводили на пенсию, дедушку не арестовали из-за его революционных заслуг, но он получил строгий выговор по партийной линии «с занесением в персональное дело», и работать ему теперь приходилось во второстепенных общественных организациях – в обществах «Безбожник», «Осавиахим», МОПР и районных ОНО.

С лета 1941 года по февраль 1944 года мы были в эвакуации в Мордовской АССР. Самую тяжёлую голодную военную зиму 1941–1942 гг. прожили в избе у сестры мамы Прасковьи (Пани) в деревне Кочелаево в 10 км от узловой станции Ковылкино. В этой деревне я начал учиться в школе. Бабушка и тётя Паня определили меня сразу во 2-ой класс, так как мне было уже больше 8 лет, я бегло читал дедушкину «Правду» и знал таблицу умножения…

С победами Красной Армии в Великой Отечественной войне весной 1944 года появилась возможность нашей семье вернуться в Москву, а мне – поехать к маме.

Едем на Дальний Восток

Нелёгкие и продолжительные путешествия героев этой книги на Колыму – по суше и по Охотскому морю – длятся по несколько месяцев.

Семья Черенковых – мама Лариса с двумя детьми, Еленой 15-ти лет и Евгением 7-ми лет, в 1939 году добираются к отцу семейства из Москвы до Эльгена за три месяца.

Инженер Вениамин Клейн с женой Анной, старшей дочерью Инной 7-ми лет и овчаркой Рикки, опасаясь репрессий, бежит из Иркутска в Комсомольск-на-Амуре, а в 1940 году в Магадан – за три месяца.

Дорога семьи режиссера Михаила Арша – жены Зои Левитской с двумя детьми, Аркадием 12-ти лет и Галей 9 лет, из Рязани на Колыму в 1945–1946 гг. растянулась на два с половиной месяца.

Юноша Вася Аксенов 16-ти лет в 1948 году из Казани через Москву добирается к матери в Магадан за полтора месяца.

Путешествие Лёни Титова 11-ти лет из Москвы в Магадан в 1944 году заняло полтора месяца: две недели на поезде Москва – Владивосток, месяц томительного ожидания парохода в бараках Находки, 5 дней морского перехода через Охотское море.

«Дальстрой». Попутчицы

Путешествие моё в Магадан началось 11 июня 1944 года, т. е. ровно через шесть лет после ареста мамы.

Только в 1944 году, через год после освобождения из лагеря (1-го июня 1943 года), Анна Розанова добилась разрешения на приезд сына в Магадан. Мои бабушка и дедушка Розановы, тётя Маня и тётя Вера были озабочены одной мыслью – как послать 11-летнего мальчика в Магадан. Время не простое, идёт война, и люди думают о том, как прожить, выжить, где достать продукты, как «отовариться», как использовать неотоваренные талоны карточек, как экономить на всём. Ведь всё было по карточкам и по талонам – и хлеб, и сахар, и соль, и мыло, и обувь, и одежда, и керосин, и спички. А от Владивостока до Магадана ещё надо плыть Охотским морем. Это был край света рядом с Аляской…

Бабушка и дедушка идут в «Дальстрой» (Главное Управление Строительства на Крайнем Севере НКВД СССР), просят, пишут заявления, и, наконец, нашлась одна женщина, которая соглашается взять меня с собой. У неё муж освободился из заключения, и она с дочерью 17–18 лет собирается ехать к нему на далёкий колымский прииск. Путь был неблизкий, она долго колебалась, брать меня или нет. Её пригласили к нам в гости, к тёте Мане на Солянку, угощали. Когда её обступили все мои родные – и благообразный дедушка, похожий на Ленина, и седая бабушка, и научные тётки, – Мария Васильевна Дмитриева дрогнула и после общего плача… отказалась меня взять, так как родственников было много, и ответственность на её душу ложилась огромная.

Она ушла. И все остались в расстройстве.

Всё-таки Марию Васильевну бабушка уговорила. Я был мальчик тихий, напуганный войной и худой, и это был основной фактор, почему она меня взяла. Главным препятствием к такому решению была её дочь, которая не хотела лишней обузы для мамы в такой дальней дороге.

Сборы. Матрасик

Мне насобирали в дорогу питания в виде консервов. Дедушка, исходя из эвакуационного житейского опыта, сделал расчёт на 30 дней. Несколько банок консервов принесли старые друзья дедушки из Наркомпроса. В рубашку бабушка зашила мне 350 руб. и на руки дали 150 руб. Марии Васильевне вручили 750 руб. Основные деньги – тысячу рублей – дала на моё путешествие тётя Вера, она их выручила от продажи разрушенной немцами дачи в Новом Иерусалиме.

В дорогу меня собирали обстоятельно. Надежд на то, что моя мама после лагерей сможет вернуться в Москву, не было, и поэтому решили послать ей самое ценное, кроме меня, что сохранилось у бабушки из её вещей. Бабушка сшила прочный продолговатый мешок, в который были уложены отрезы сукна и ещё какой-то материи, которые получала мама как спортивные призы ещё до ареста. Кроме отрезов, в мешке были валенки и модельные туфли. Я вёз маме и её Диплом об окончании ГЦИФК. Я думаю, что на Колыме Анна Розанова была одна с высшим физкультурным образованием.

Мешок, сшитый из полосатой материи по длине моего тела, был похож на обыкновенный матрац. Посредине матраца бабушка пришила плотную широкую суконную поперечину, под которую я должен был залезать, когда надо было ложиться спать. Дорожные воры мешок из-под меня не смогли бы вытащить, а только унести вместе со мной.

Мешок-матрац тщательно укладывали бабушка, дедушка, тёти Вера и Маня. Чтобы отрезы материи не смещались по дороге и не сбивались, они были вложены в старые наволочки и пришиты к ним. Туфли мамины засунули в валенки, валенки вставили один в другой и тоже вшили в наволочку. Это было изголовьем «матраца». Все наволочки были сшиты друг с другом по краям, и всё это было крепко смётано с наружным мешком.

Здесь, конечно, помог богатый бабушкин опыт скитаний многодетной семьи революционеров Розановых от преследований полиции по городам России.

Под испытующими взглядами бабушки, дедушки и тёток я залезал и вылезал из поперечины этого матраца и пробовал его нести, как чемодан.

Больше я ничего с собой брать не мог, и в руках у меня ничего не должно было быть. Сумку с консервами, хлебом и другой едой на Ярославский вокзал принёс дедушка. Он и тётя Вера провожали меня.

«Матрац» оказал мне в дороге большую службу. Я на нём спал и в поезде на третьей полке, и в бараке в Находке, и на нарах в трюме парохода «Джурма»…

Бабушка и дедушка снабдили меня открытками, на которых дедушка каллиграфическим почерком дореволюционного учителя русского языка написал свой московский адрес. По его замыслу я должен был перед каждой большой станцией, помусолив языком химический карандаш, написать на открытке – куда мы подъезжаем, что я здоров, что всё в порядке, и на станции опустить открытку в почтовый ящик. В то же время бабушка категорически запретила мне отходить от вагона «ни на шаг», что я исполнял буквально. Я выходил из вагона, но крепко держался за деревянный поручень. Открытки мои Мария Васильевна и её дочь бросали в ящик почтового вагона. Эти открытки пришли к бабушке и дедушке в Москву одновременно большой кучей из Владивостока, так как по дороге их никуда не отправляли.

Я до сих пор, уже взрослым человеком, на остановках поезда не держусь, конечно, за поручень, но с опаской отхожу от состава и посматриваю на него – не начал ли он двигаться без гудка и без меня.

«500 – весёлый»

Поезд наш, в котором мы ехали из Москвы, в военные годы назывался «500 – весёлый». Составлен был из купейных и общих вагонов и из грузовых открытых платформ и особого расписания не придерживался. Ехал в поезде разный русский люд – кто-то ехал к родным и мужьям в госпитали – в города Урала и Сибири, контрактники и демобилизованные ехали на работу на Дальний Восток. Очень много ехало раненных, которые после лечения получали краткосрочный отпуск и ехали повидать жён, детей и матерей.

Мы ехали в общем вагоне, а в соседнем купе ехал молодой лейтенант, только что окончивший танковое училище и имевший направление на фронт, но получивший 7 дней отпуска навестить мать в Новосибирске. Четвёртым пассажиром нашего купе была молодая девушка, ехавшая к жениху в Омск, а, может быть, и в Читу. Она с читинским женихом долго переписывалась. Они никогда не видели друг друга, но брак был решён, и она ехала к нему. Я в счёт пассажиров купе не входил, так как занимал третью, багажную полку. А третья полка напротив меня была забита узлами, чемоданами и разными другими вещами. Мне нравилось ехать на третьей полке – всё сверху было видно, хотя спать было не очень удобно – голова упиралась в железную трубу отопления.

Недолго мы ехали, а молодые люди, лейтенант и девушка, успели познакомиться и полюбить друг друга, и по мере приближения поезда к Новосибирску разыгралась настоящая драма. Лейтенант горячо умолял свою вагонную подругу сойти в Новосибирске с поезда, поехать к его маме и пожениться. У него на всё оставалось не более четырёх-пяти дней. Девушка плакала, обнимала лейтенанта и разрывалась на части: в Омске или Чите, или где-то ещё дальше по транссибирской магистрали её ждал жених, которого она никогда не видела, но дала ему слово, а здесь, в поезде, она полюбила настоящей любовью и страстно хотела остаться с лейтенантом, хотя бы и на три дня. – «Мама моя тебя примет и полюбит», – уверял он. Они долго целовались в тамбуре. – «Давай сойдём вместе, поедем к нам, поженимся, я тебе оставлю свой литер, ты будешь обеспечена, а я скоро вернусь с войны», – горячо просил лейтенант. Девушка молча плакала, не в силах сделать какой-либо выбор.

Весь вагон принимал в этой драме самое живое участие. Мужчины стояли за лейтенанта и советовали девушке не бояться сойти с поезда, поверить лейтенанту, пойти навстречу судьбе. Женщины пожилые, опытные и немного завидовавшие молодой девушке, советовали ехать дальше, где её ждал солидный читинский жених, верный брак, и сдержать своё слово. Молодые же женщины, натерпевшиеся в войну без мужиков, требовали решиться и пойти навстречу любви. Наконец, Новосибирск! Молодые люди сошли на перрон, а мы прильнули к открытым окнам вагона. Лейтенант и мать его обнимали девушку и целовали. Она рыдала. Раздался гудок, поезд двинулся, и она, оторвавшись от них, побежала к вагону, все закричали… но она протянула проводнице два конверта… и осталась на перроне. В Новосибирске, в новой семье…

Дальнейшая дорога до Владивостока тоже была не без приключений. Часто происходили ссоры в вагонах по разным причинам, доходило дело и до оружия. Многие офицеры-фронтовики были с пистолетами, и фронтовая привычка пускать их в ход не давала им покоя. На частых остановках в пути в чистом поле при заготовке дров и воды для паровоза фронтовики выскакивали из вагонов, ставили мишени – консервные банки, пустые бутылки, и стреляли, стреляли, стреляли…в «фашистов», которых они не добили на войне…

Байкал и его тоннели проезжали ночью. Омск, Томск, Иркутск, Чита, Хабаровск остались позади. Люди сходили с поезда, новые пассажиры входили, а мы ехали всё дальше и дальше на Дальний Восток…