Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

Просмотрены военной цензурой
«Лёня у тебя!»

Д. В. Розанов – Анне Розановой. Москва, 1 августа 1944 г. (Получено в Магадане 12 октября 1944 г.).

«Милая Аничка!

Вот мы получили и 2-ю телеграмму о том, что Лёничка благополучно доехал. Ведь ехал он 45 дней! И вот велика наша радость за то счастье, которое испытываешь ты (и Лёничка) при Вашем свидании. Мы глубоко радуемся Вашему счастью. Леночка Верина (моя двоюродная сестра, дочь тёти Веры – Л. Т.) даже прослезилась, когда прочитала твою телеграмму. Целый ряд наших знакомых с тревогой спрашивали о судьбе Лёнички, беспокоились вместе с нами о нём и радовались о прибытии в Магадан.

У нас с мамой есть и 2-е основание радоваться с выполнением большого дела: мы сохранили тебе сына. Величина этой задачи особенно остро стала перед нами, когда мы переехали от Пани в Ковылкино, где нужно было мне вступать на работу – здесь вопрос о тепле и главное и пище встал со всей остротой (месяцев 6), пока не поспела наша картошка. Нужда была настолько велика, что мы для варки в кухне имели только 1 горшок (кубан), а приобрести новый за 150 р. не могли, конечно, не было мыла, керосину, тёплых вещей, спал я в холодной сырой кухне. Конечно, за все эти 6 лет главный труд и работа и любовь к Лёничке было от Мамы, но и она металась за хлопотами до изнеможения даже до самого выезда из Ковылкина: ежедневно топила печь 3 раза, потом в последний год появились огороды, куры, свинья, а силы у мамочки совсем не те, что ты знала раньше, дух её бодр, желание работать велико, но физ. силы оч. ослабели. Ты спроси у Лёни – какая она стала худенькая и слабая. Она стала отдыхать немного только когда мы перебрались в свою комнату на Гавриков (переулок в Москве – Л. Т.).

И вот я говорю, что нельзя нам не радоваться, что мы и при таких условиях сохранили Лёничку, сдержали своё слово, данное тебе 6 лет тому назад. О хлопотах Манички и Верочки я уже упоминал в прежних письмах. Не забывала Лёничку и Паня: о многом заботилась она. Я больше всего вспоминаю, как Лёня на переменах в школе, где я был директором, а Паня завучем (в Кочелаево – Л. Т.) – как Лёня подбегал к ней, и она угощала его хлебцем, перед уходом на улицу часто его укутает и т. п. Не забывала его и Вера: вот она последние месяцы взяла его к себе и заботилась о нём.

Теперь, дорогая Аничка и Лёничка, напишите Вы нам, как же Вы встретились? Как Лёничка ехал. Хватило ли ему питания? Мы дали ему питания из расчёта на 30 дней, зашили ему в рубашку около 350 р., на руки дали около 150 р. и т. Дмитриевой вручили 750 руб. Здесь нас выручила Верочка, которая дала 1000 р. полученные ею за дачу. Она отдавала нам долг за те средства, которыми мы помогали ей в постройке дачи.

Напишите нам – где жил Лёничка в Находке? Как он проехал по морю? Всё ли время был здоров? Не было ли каких опасностей в дороге? Как относились к нему М. В. Дмитриева и др. спутники? И много другого, о чём сами думаете написать…

Нам, конечно, интересно: как Вы устроились? Есть ли у Вас комната? Как питаетесь? Хватает ли Вам? Напиши, таким ли ты ожидала встретить маленького, но великого путешественника, проехавшего почти половину земного шара?

Мне очень прискорбно, что я не мог выполнить твою просьбу о фотографии Лёнички, о чём ты просила, когда мы жили в Ковылкине. Я и много раз помнил, и несколько раз пытались мы с Лёней попасть на съёмку, но не удалось: за это прошу прощения, главной же причиной было всё же неотступные и ежедневные заботы о пище.

Ну, вот моя милая дочка описал тебе многое, пиши подробно и ты.

Целуем мы тебя с мамой крепко, целуем и нашего спутника жизни Лёничку. Не забывай нас! Любящие Вас Мама и папа.»

Адрес на военном, сложенном втрое из двух листов бумаги письме:

Г. Магадан. Дальне-Восточный край. Клуб Профсоюзов.

Анне Дмитриевне Розановой.

Штамп: ПРОСМОТРЕНО военной цензурой 15424

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 23 августа 1944 г. Москва.

«Дорогая Аничка! Сегодня получила от тебя заказное письмо. Но как давно ты его послала… Главное сделано – Лёня у тебя. Но меня каждый день и час беспокоит то, что мы тебе не могли ничего переслать. Твои вещи маячат передо мной здесь и напоминают, что они тебе нужны…

Милый Лёничка! Я улыбаюсь, когда вспоминаю о тебе, я вижу твоё личико, а когда что получу из питания, то думаю:

«Вот бы Лёничка съел яичко, вот бы попил чайку с сахарком». А у Вас наверно этого нет. И скучаю по Лёничке. Только мне стало спокойнее, знаю, что ты с мамой, никто тебя не будет обижать. А то моё внимание было напряжено целых 6 лет: как бы с Лёничкой чего не случилось, как бы не заболел. Моя одна была цель – привезти тебя за ручку к маме. И вот я достигла. Я довела тебя к маме. Теперь буду ожидать, когда я Вас увижу вместе с мамой. Сейчас я пишу письмо, а сама вспоминаю, как ты, бывало, сам готовишь себе яичницу или лепёшки на сковородке. Бельеца старенького Лёниного у меня много осталось, я сложила отдельно в чемоданчик, может быть, приедешь ещё используешь. Я очень жду от тебя письмо.

Бабушка. Целую, приезжай и ты. Мама».

Дедушка Д. В. Розанов – дочери и внуку. 10 сентября 1944 года.

«Дорогие Аничка и Лёничка!!

Мы очень ожидали Вашего письма… Радуемся Вашему счастью, долго ожидаемого. Мне как-то и не верится, что смогли сделать такое большое дело как отправку Лёнички. Милый 11-летний мальчик, который один без мамы и близких людей проехал буквально полсвета, полмира. И вот он с мамой, с которой раньше он прожил только и даже меньше своей полжизни. Ну за то теперь Вы вместе навсегда, надолго… …Будьте здоровы и счастливы! Хочется только много подробностей узнать: Лёничка, напиши главное – какие трудности были в дороге, что ты делал в Находке? Хватило ли питания? Выдавали ли Вам хлеб в Находке? Хватило ли денег?

Очень жалко, что Лёничка приехал худеньким, а то ведь за последнее время жизни в Ковылкине он очень поправился: мускулы на ручках наросли…

Ты телеграфируешь, что он уже учится. Как идет ученье – напишите. Ведь я теперь всецело занимаюсь этими вопросами: у меня 10 школ Молотовского района и там учится около 1000 малышей 7-леток. (Д. В. Розанов – инспектор начальных школ района. – Л. Т.) Я думаю, что Лёничка будет легко учиться, так как наши Московские школы предъявляют к ученикам более высокие требования, чем в провинции…

Ну будь здорова! Целуй от нас нашего внучка Лёничку. Прими от нас наш родительский тёплый поцелуй и пожелание видеть радость вместе с сыном.

Твой любящий Папа».

Примечание от автора:

Дедушка тут, в оценке магаданской школы, конечно, ошибался.

Он же не знал, что в первой магаданской школе преподаёт цвет русской интеллигенции и культуры, сосланной «заботами» НКВД на Колыму. Уровень подготовки в Магадане, как показали мои, Жени Черенкова и Инны Клейн вступительные экзамены в московские вузы, намного превышал уровень знаний выпускников столицы.

Алгебра и Самуил Михайлович

Учителем математики в 5-м классе был пожилой, больной и раздражительный Самуил Михайлович Гордель. У него два сына пропали на фронте, и он очень переживал за них.

Мы начали изучать начала алгебры, квадраты суммы и квадраты разности двух членов, алгебраические выражения в виде (а + b)² и (a – b)². Формулу «а-квадрат плюс 2аb плюс b-квадрат» я твердо вызубрил по тетрадке дома, но когда Самуил Михайлович вызвал меня неожиданно с места, то я растерялся и только бормотал: «а-квадрат, а-квадрат плюс» Но тут меня дёрнул за рукав Фелька Чернецкий, мой сосед по первой парте, и ткнул пальцем в открытую КНИГУ. Там жирным шрифтом была напечатана эта формула и это правило. Я потерял дар речи и стоял в растерянности. Самуил Михайлович с досадой махнул рукой и вызвал другого ученика.

Моему изумлению и удивлению была причина: всю войну, пока я учился в эвакуации, я никогда не видел УЧЕБНИКОВ. Нам всегда задавала упражнения и задачки учительница, которая писала арифметические примеры на доске или диктовала условия задач, а мы дома их решали, не зная ответов. На уроках русского языка мы читали тексты в классе по одной книге или газете, передавая её с парты на парту. А тут учебник, да ещё у нас с Фелькой на парте! Оказывается, Феликс получил на нас с ним общий учебник, мне, конечно, ничего не сказал, и я месяц учился по старинке, внимательно слушая учителей и переписывая задания с доски.

Самуил Михайлович требовал очень чётко писать на доске и в тетради все формулы и задачи, и мой плохой почерк его раздражал, особенно, когда я вкривь писал знак «плюс». – «Это не плюс! – кричал Самуил Михайлович, – это фашистский знак!» – и ставил мне двойку или тройку, не более, несмотря на правильный ответ. Потом дело наладилось, но в моей тетрадке он все «плюсы» обводил жирно красными чернилами.

«Е-д-и-н-и-ч-к-а»

Женя Черенков: – «Самым грустным предметом для меня в пятом классе была алгебра, да и в 6-м и в 7-м классах. Помню, что у Самуила Михайловича я всегда получал «колы» да «тройки». Однажды я две недели болел и не ходил в школу и занялся дома вычислениями, умножая 2 на 2 двадцать шесть раз. Когда я показал эти упражнения учителю, он довольно безразлично отнёсся к моему труду и поставил очередной «кол». При выставлении «кола» он презрительно и ехидно тянул: – «Е-д-и-н-и-ч-к-а!». А Лёне Титову Самуил Михайлович упорно ставил «тройки», когда тот на доске криво выводил знак «плюс».

Наверно, всё дело было в моём увлечении химией и физикой, а на математику я меньше обращал внимания. Такое положение исправилось только в 8-м классе, когда математику стала преподавать Александра Николаевна (Игишева), и она мои мозги поставила на место. Она задавала нам не по 5 задач на дом, а по 20–25, чем и вызвала у меня спортивный интерес и к математике».

География и Клавдия Филипповна

Учительницей по географии в 5-м классе и нашим классным руководителем оказалась Клавдия Филипповна Максакова, с которой мама познакомилась летом 1944 года, в год моего приезда в Магадан, когда оба педагога работали в пионерлагере и волею судьбы оказались в одной палатке. К. Ф. Максакова стала единственной подругой мамы, которой она могла излить свою душу. Кроме изучения частей света, материков, рек Азии и гор Европы, мы учились ориентироваться на местности, изучали глазомерную съёмку и определяли на глазок величину Земли. Я любил географию, и у меня по этому предмету всегда были хорошие и отличные отметки. Клавдия Филипповна была нашей классной руководительницей ещё и в 6-м классе. Её подпись в виде красной буквы «М» украшает мой дневник.

«Анфиса идёт!»

Учительницами по естествознанию и ботанике были Анфиса Андриановна, потом Галина Ивановна. Фамилий не помню. На уроках мы рисовали цветы, растения – лютики, подорожники и даже кактусы, которые росли в горшках в кабинете ботаники, изучали пестики, тычинки и рыльца, вникали в строение семян фасоли и пшеницы. Мы «проходили» физические и химические свойства почвы и даже способы её обработки. Ведь была война, и надо было быть готовым ко всякому труду.

Дневник за 16–21 октября 1944 г.

Дневник за 6–11 ноября 1944 г.

Анфиса Андриановна была строгая, крупная, дородная женщина. Мы, мелкие пятиклашки, боялись её, и когда дежурный по классу из коридора тревожно кричал: «Анфиса идёт!!!», все моментально бросались в кабинет, за свои парты…

Готовы к труду и обороне

Шла война, и воспитанию военных навыков даже у пятиклассников придавалось и в стране, и в нашей школе большое значение. Наш учитель, или военрук, Алексей Григорьевич, фронтовик без одной руки, три раза в неделю заставлял нас маршировать по двору школы с учебными винтовками, иногда в противогазах, бросал нас с криками «У-р-а-а!» в атаку на забор школы. В кабинете военного дела мы учились разбирать и собирать настоящую винтовку. Ствол с шестью винтовыми нарезками и с мушкой, ложе, патронник, затвор (стебель – гребень – рукоятка), приклад, штык – так надо было отвечать пятикласснику о конструкции винтовки Мосина.

Кабинет военного и ХИМДЕЛа был хорошо оснащён – имелось учебное оружие, малокалиберные винтовки (настоящие, но под особым замком), учебные винтовки с затворами (но со спиленным бойком), гранаты (деревянные, в стальной оболочке), лыжи и противогазы. Во втором полугодии мы уже умели, как записано в моём дневнике, делать «наводку (винтовки?) со станка»! Больше четвёрки по военным наукам я у военрука не получал.

Конечно, в классе из военного дела мы мало что усваивали, но зато всех школьников принудительно вовлекали в различные военно-физкультурные мероприятия по сдаче норм БГТО и ГТО, пешеходные и лыжные походы, пионерские и комсомольские кроссы. Для 8–10-х классов устраивались военизированные игры и военно-спортивные соревнования по бегу на один, три и пять километров в полном солдатском обмундировании, со скаткой и винтовкой. В комплексы БГТО и ГТО входили: бег на 50 и 100 метров, переходы в противогазах (для ребят 5 – 7-х классов – на 5 километров, а для 8 – 10-х классов – на 10 километров), метание гранаты на дальность, преодоление полосы препятствий (проползание под натянутой колючей проволокой, прыжки через канавы с водой и пр.).

Не успел я приехать в Магадан летом 1944 года, как уже в декабре 1944 – январе 1945 г. участвовал в зимней Спартакиаде школьников как член ДСО «Смена» – шёл на лыжах один км и бежал на коньках 50 метров. А в мае 1945 г. ДСО «Смена» соревновалась с ДСО «Кировец» в эстафетном беге. Наша школа заняла второе место.

Также большое значение придавалось соревнованиям школьников по подготовке к сдаче норм по противовоздушной и противохимической обороне (ПВО и ПВХО). Соревновались в быстроте одевания противогаза и оказании первой помощи пострадавшим, одного из которых очень натурально изображал Женька Черенков.

ДСО «Смена», «Кировец» и «Динамо» проводили в городе военно-физкультурные вечера с выступлениями и наших школьных акробатов и гимнастов. Вообще, по военно-физкультурной подготовке магаданская средняя школа № 1 была одной из первых на Колыме. По данным магаданского краеведа и историка народного образования на Колыме, заслуженного учителя школы РФ Давида Райзмана, при общей численности учащихся в 1145 человек (1945 год) по военно-физкультурной подготовке в нашей школе были аттестованы все, из них успевающих было 1143 человека, а с оценкой «5» и «4» – 988 человек.

Я во всех этих соревнованиях и мероприятиях участвовал, так как в ДСО «Кировец» их планировала и ими руководила моя мама, инструктор по физкультуре и спортивный судья Анна Дмитриевна Розанова.

И вся магаданская средняя школа № 1 была готова к труду и обороне!

Русский язык, литература и Сара Соломоновна

В пятом классе было хорошо поставлено обучение русскому языку и литературе. Учительницей была Сара Соломоновна Хазанович, довольно пожилая и несчастная женщина. Муж её погиб в лагерях, его задавило упавшим деревом на лесоповале. Сын был убит или без вести пропал на фронте. Где он, она не знала, и очень боялась, что он в немецком плену.

Хотя Сара Соломоновна частенько болела, и директриса её за это не любила, но ценила как хорошего учителя. Каждую неделю было по 7 уроков русского языка и три урока литературы. Мы не только учились правильно читать и писать, но и получали некоторые знания по теории литературы – изучали сравнения и повторы, метафоры и гиперболы, эпитеты и другие изобразительные средства русской литературы, выписывали пословицы и поговорки, рисовали картинки к литературным произведениям и даже сами пытались сочинять маленькие сказки и пьески. В какой московской школе сегодня так преподают?

За учебный год мы читали и учили наизусть: «Ребятам», «Утро», «Мальчики», «Рубка леса», «Осень», «Морозко», «Волк и ягнёнок», «Кот и Щука», «Волк на псарне», «Песнямолния», «Ленок», «Дуня тонкопряха», Былины, «Горный орёл», «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», «Зимнее утро», «Буран в степи», «Парус», «Сами», «Узник», «Туча», «Муму», «Бородино», «Русь», «Косарь», «Воспитание и учение Илюши», «У Лукоморья», «Мороз, Красный нос», «Метелица», «Зеленый шум»…

Мы своими 11 – 12-летними умишками не понимали, как много вкладывала в наши головы Сара Соломоновна. Почему-то на её уроках было всегда шумно, она не могла кричать на нас, и мы этим пользовались. Озорные ребята над Сарой Соломоновной в классе буквально издевались. Не скрываясь, стреляли друг в друга из резинок, которые надевались на указательный и средний палец левой руки, скрученными и согнутыми в виде стрелок бумажками. Из такой резинки можно было довольно метко стрелять и стрелкой, согнутой из медной или алюминиевой проволоки. Удар в щёку такой «пули» был довольно болезненным. И вот, какой-то ученик случайно угодил такой пулькой прямо в очки Сары Соломоновны, очки упали на пол и разбились. Был большой скандал, учительница разрыдалась, пришла директор, ученика выгнали из класса и послали за родителями.

Золотое сердечко и три камушка

Инна Клейн: «Хочу написать о событии, которое не исчезает из моей памяти… В воспоминаниях должно быть обязательно о любви.

В декабре 44-го года я вышла из школы довольно поздно. Накануне всю ночь шел снег, и идти можно было только по дорожкам среди сугробов. Снег не вывозили, машин не хватало. Только-только я пошла по дорожке домой, как с этих сугробов съехали прямо на меня несколько мальчишек. И, о ужас! – С ними Нолька (Арнольд) Попов – самый сильный и хулиганистый мальчишка из 5-го класса. Я прижалась спиной к сугробу и спрашиваю: «Бить будете? Глаза выцарапаю!» – И быстренько прячу варежки в карман, а портфель выставляю вперёд (по портфелю не бьют, там же чернильница-непроливайка стеклянная!) – сама съёжилась и стою. Я была невысокая, но плотненькая такая, а они хохочут, что-то говорят, и кто-то меня уже за косички дёргает.

И вдруг Нолька говорит, что они маленьких не бьют. Я очень обиделась, стала возмущаться и спорить, и как-то неожиданно оказалось, что мальчишек нет, а остался один Нолька, и мы пошли в сторону моего дома, о чем-то разговаривая. Мне надо сворачивать с тропинки к подъезду, а Нолик стоит и носком валенка роет притоптанный снег, голову опустил, смущается, интересуется, наточены ли у меня коньки. И вдруг наклоняется и говорит: «Смотри, что я откопал!» – и протягивает мне длинную золотую цепочку, а на ней такое фигурное золотое сердечко и три камушка. Мы стали глубже рыть и нашли обрывок цепочки с замочком, и он мне всё это подарил. Я растерялась, но потом всё-таки спросила: «А что, больше ваш двор меня бить не будет?»

Я не сразу, но цепочку взяла и с ней пришла домой и по секрету рассказала папе. Папа посоветовал вернуть подарок обратно. Нолик обратно её не взял, а позвал меня на каток. Это было что-то! Это было нарушение многих правил, так как у нас в классе была своя компания, и коньки мне точил другой мальчик, девочки отнеслись тоже очень отрицательно и с удивлением.

Честно сказать, я сама удивлялась больше всех. Нолик был очень хороший друг, и с ним я впервые в кино сидела не в первом ряду. Даже на маму, видимо, моя дружба с ним повлияла, и мама переделала свой зелёный лыжный костюм, привезённый с «материка», на меня, и я тут же получила прозвище «зелёная евглена». Нолик всё умел делать, даже рубить эту жуткую солонину, чинить плитку и даже подружился с нашей овчаркой, а это было очень-очень не просто. К сожалению, в начале 5-го класса его отца куда-то перевели, а цепочка всю жизнь мне напоминает о нём, моём бескорыстном и хорошем друге».

Урановые рудники и папин наган

Инна Клейн: «Как интересно устроена человеческая память!

Вот сейчас перед глазами встает картина: рано прихожу из школы, дверь в квартиру мне открывает соседка, захожу в комнату – нет ни бабушки, ни младшей сестрёнки, открываю дверь в смежную комнату. Папа прямо в телогрейке сидит на диване, мама стоит перед ним на коленях и стаскивает с него сапоги, папа не похож на себя, он даже не улыбается мне, не знаю, видит он меня или нет. Мама с сапогами выходит из комнаты и возвращается с гранёным стаканом, доверху наполненным спиртом, и подает папе. Папа выпивает весь стакан и молча сидит дальше. Мама машет мне рукой, чтобы я вышла. Я вышла и сижу одна в пустой комнате.

Потом мама меня позвала, и я стала ей помогать снимать с уснувшего папы телогрейку и укладывать папу поудобней. Папа спал долго, а потом всё время держался двумя руками за голову и приговаривал: «Боже мой! Боже мой!» – всё время ходил по комнате туда-сюда, туда-сюда… Утром я стала собираться в школу, а мама мне в мою сумку, сшитую из мешка, положила завёрнутый в газету папин наган, но без патронов. Мама мне сказала, чтобы я никому ничего не говорила, ну, в общем, дала мне всякие наставления, и я два дня так ходила в школу. Потом вернулись в дом бабушка с сестрёнкой и, видимо, страх, что папа застрелится, стал ослабевать.

Я запомнила, что папа был в командировке то ли на острове «Пёстрая дресьва», то ли на прииске, о котором никто ничего не знал. И никто оттуда никогда не возвращался, люди там были прикованы к тачкам, и на поверхность их никогда не выводили. Всё я это услышала обрывками из тихих разговоров папы с мамой.

Ну, а про другие урановые рудники, на которых срок жизни зека во время войны был полгода, и «командировки», о которых писала Евгения Гинзбург, об этом многие знали.

Я никогда об этом никому не рассказывала. Думаю, что этот случай в нашей семье был то ли в 1943, то ли в 1944 году, потому что в 5-м классе, даже к концу 4-го класса у нас уже у всех были портфели».