Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

Сухофрукты

Инна Клейн: «Учебный год 1947 – 48 года, т. е. 7-й класс начался, как обычно, все радовались друг другу, огорчались, что кто-то опять исчез из класса, много новеньких – обычные волнения, получение учебников, все ли учителя остались у нас, их тоже почему-то часто меняли…

И вдруг новость! Кажется, с 8-го сентября мы будем работать на сортировке сухофруктов, на каких-то складах. Одежда тёплая и без карманов! Еду брать с собой, воду и ножи, но столовые, будут проверять. Не дай бог, найдут финки – будут неприятности. Сбор у школы утром, как в школу. Всё! Что, куда, зачем, почему – завтра скажут, но разве в нашем Магадане можно что-либо скрыть?

Вечером все кругом уже знали: пришел пароход с сухофруктами, которые навалом, как уголь, загрузили в трюмы, долго везли, потом так же, как уголь, навалом разгрузили, потом уж не знаю как большими кучами засыпали в те крытые склады, где мы их будем перебирать. Вот это дела!

Детский энтузиазм не иссякаем! Мы на завтра все очень бодро и весело, это ведь не на уроки, полезли через борт грузовика, который, кстати, работал не на бензине, а на чурках. Классная Дарья Кирилловна ехала в кабине.

Теперь о чурках: сразу после начала войны на Колыме встал вопрос с бензином и очень остро, да так было, наверно, по всему Союзу.

Вопрос этот решили следующим образом: на все грузовики около кабины водителя приделали такие высокие большие металлические цилиндры, в которые насыпались деревянные чурочки, чаще продолговатые или квадратные, очень небольшие, там с ними что-то делалось, по-моему, их нагревали, и все грузовые машины на них работали.

Приехали мы куда-то, там были длинные склады, в них большие ворота для въезда машин, а в них калиточки для людей и около каждой – вохровец. Нас запускали по одному и тщательно пересчитали, сколько нас. В этих громадных помещениях были навалены просто горы перемешанных и слипшихся сухофруктов: яблоки нарезанные, чернослив, изюм, урюк, груши, вишня тоже сушёная…

Я думаю, что наша бедная Дарья Кирилловна до конца своих дней не возьмёт в рот компот из сухофруктов, потому что тот страх за нас, который она испытала, когда увидела, как мы стали их поедать, страх, что мы все отравимся, позаражаемся дизентерией, холерой или ещё чем-нибудь, не позволит это ей сделать. Что она только ни делала – и кричала, и уговаривала, и отнимала, и комсорга призывала – всё было тщетно. Уж компотика-то мы поели!

Но работать было очень трудно, так как приходилось сидеть на корточках и согнувшись вперёд. Немного погодя ребята сбегали куда-то и принесли ящик для Д. К., усадили её, но ей от этого легче не стало, а у нас руки очень быстро покрылись черной скользкой коркой, и ножики стали выпадать из рук. Главное, воды не было никакой, и руки нечем было вымыть, да и воды для питья не было, только то, что взяли с собой.

Сколько мы работали, не помню, но думаю, что не меньше 6 часов. После окончания работ при выходе из складов была маленькая заварушка из-за обыска, т. е. поиска у нас сухофруктов. Мы очень испугались за мальчиков, так как любое сопротивление могло им дорого обойтись. Вохровцы сначала немного спутали нас с зеками, но наша тишайшая Дарья Кирилловна проявила настоящее мужество, и после выяснения всяких недоразумений она встала в калитке, и мы, девочки, пошли первыми. У нас ведь не было карманов, где ещё искать сухофрукты у вольняшек? А потом карманы мальчиков она выворачивала сама.

Утром следующего дня мы поехали позже, так как Вера Яковлевна Хотяева, наш бессменный и даже любимый директор школы, утрясала с руководством вопросы с водой, ящиками и обыском, да и наши мальчики наладили отношения с ВОХРой, ведь у мальчишек всегда было закурить. Работали мы там достаточно долго, сколько, не помню, потому что дней через восемь я попала с острым аппендицитом в Сангородок на Марчеканской сопке, где мы когда-то жили».

А почему же нас, 8-классников, не мобилизовывали на сухофрукты? А то и мы полегли бы с аппендицитами. Дарья Кирилловна не зря волновалась за вверенный ей класс. Инна всё-таки попала в больницу.

Доктор Серебренников и чужой обед

Инна Клейн: «В больнице у меня было небольшое приключение. Утром меня привели в большую, человек на 12 палату, положили на вторую кровать от угла.

На угловой кровати лицом к стене спал мужчина – хирург после ночного дежурства, больше никого не было. Меня почти сразу увели на операцию.

Все врачи там были высочайшего класса изо всех городов России, в основном, они сидели за то, что «отравили М. Горького». А в Иркутске всех сажали за шпионаж в пользу Японии или попытку взорвать знаменитый иркутский мост, а строителей этого прекрасного сооружения, построенного в 1939 году… посадили за то, что они его неправильно построили, построили так, чтобы он скорее рухнул. Этот мост простоял уже много лет без капитального ремонта и стоит до сих пор, и теперь на нём есть табличка с фамилиями в честь строителей.

Доктор Серебренников перед операцией, успокаивая меня, сказал, чтобы я не боялась, разрез будет маленький в два-три сантиметра под местной анестезией. Папа мне сказал, что бояться не надо, и я не боялась. После операции меня привезли в палату, где ещё продолжал спать после ночи хирург, и я тоже, счастливая, что ничего теперь не болит, уснула. Проснувшись, я увидела на тумбочке между кроватями тарелку с супом и второе. Суп я не запомнила, но на второе была вкуснейшая котлета и пюре из настоящей! картошки, что на третье – я не помню. Я всё с удовольствием съела и уснула…

Потом меня разбудили, и этот дежурный с ночи что-то долго у меня выяснял насчет обеда, который принесла ему из дома его жена. А потом пришел доктор Серебренников, кто-то ещё, все в белых халатах, вокруг меня суетились, ахали, качали головами, щупали мой шов, кстати, он оказался очень большой, потому что аппендицит у меня был какой-то нестандартный …Тревог было очень много, так как мне можно было только пить немного кипяченой воды, а я съела чужой обед, очень большой по объёму, но зато очень вкусный. Удача от меня не отвернулась, швы не разошлись, и вскоре я пошла в школу.

Вот так начался этот не совсем обычный по событиям 7-й класс».

Хирург Серебренников – очень известный магаданский доктор. Я, правда, не попадался ему в руки, но он оперировал моего отчима Ж. О. Рудзита (аппендицит), а маму долго лечил от последствий спортивной травмы. На Первенстве ВЦСПС по зимним видам спорта в феврале 1948 г. в Свердловске, спускаясь с крутых Уктусских гор, Анна Розанова на дистанции 8 километров так ударилась о пень, что у неё образовалась огромная гематома на бедре. Доктору Серебренникову пришлось в течение месяца уже в Магадане откачивать жидкость из гематомы, чтобы поставить чемпионку Колымы на ноги, вернее, на лыжи.

Инна Клейн: «С 7-го класса ты не просто школьник, ты СТАРШЕКЛАССНИК! Ты имеешь право посещать вечера танцев, все мероприятия для старшеклассников, кружки всякие для старшеклассников, имеешь право голоса на диспутах и… ой, как же я забыла про самое главное, про вступление в комсомол! В 47-м году уже было введено обязательное семилетнее школьное образование, а если ты хотел учиться дальше, вводилась плата за обучение в 8-ых, 9-ых и 10-ых классах. Да, да, надо было платить, сколько надо платить, я не помню. В 1949 году в Магадане открылся Горный техникум, и мальчики стали туда уходить учиться, но на танцы они попрежнему приходили в родную школу».

Комсомол

Инна Клейн: «Если сказать честно, то вступление в комсомол было, конечно, для нас очень большим и долгожданным событием, и к этому событию готовились очень тщательно и долго. Надо было быть в курсе всех международных событий, знать всех членов Правительства и Политбюро, надо было знать биографию Великого Вождя, знать генеральных секретарей ведущих компартий мира, ну и, конечно, Устав ВЛКСМ. Ох, уж этот Устав! Вот один только пункт – «Принцип демократического централизма» – надо было сначала сказать словами Устава, что это выборность всех руководящих органов в комсомоле сверху донизу, а потом очень подробно всё разъяснить своими словами.

Сначала тебя принимали в комсомол в комитете комсомола школы, а затем уже в Горкоме комсомола тебя как бы принимали, утверждая. Было очень страшно, все волновались и переживали. Комсомол был очень мощной организацией, и она много давала подросткам хорошего, цель в жизни, умела занять чем-то полезным свободное время, и ты чувствовал, что делаешь нужное людям дело… Нельзя было с маху уничтожать эту организацию, не предложив ничего взамен молодёжи. Одни стройотряды чего стоили! И в результате мы сейчас имеем то, что имеем, т. е. такую молодежь, какую воспитали.

Я вступала в комсомол перед торжественной датой 29 октября 1948 года – годовщины создания комсомола. Комсомольский билет и значок надо было носить с собой всегда. Наличие комсомольского билета часто проверялось комитетом ВЛКСМ. Ну, а не одеть комсомольский значок – это, вообще, было недопустимым.

Ноябрь прошёл тоже торжественно и весело: демонстрация 7 ноября, вечер в школе, нас уже пускают на вечера, начался декабрь, каток, приближался Новый год…»

Анатомия, Иван Павлов и кролики

Учебный 1947–48-й год был довольно примечательным – так много было разных событий, случившихся в конце 1947 и первой половине 1948 года. Мой школьный дневник за 8-й класс не сохранился, но зато остались яркие воспоминания о наших учителях и магаданских событиях.

Анатомию человека в 8-м классе и «Основы дарвинизма» в 9-м классе преподавала один и тот же замечательный педагог – Екатерина Николаевна Руденко.

Уроки по анатомии проходили в том же кабинете, в котором мы в 6-м классе изучали ботанику, а в 7-м – зоологию. В небольшом кабинете, рядом с кафедрой учителя, возвышавшейся над партами, стоял гремевший костями скелет человека, а стены украшали портреты знаменитых естествоиспытателей – Дарвина, Мичурина, Павлова, Мечникова, Пастера и других великих бородатых учёных. Справа от кафедры находилась небольшая подсобная комната, где у Екатерины Николаевны в горшках и кадках росли цветы и огромные фикусы, а в клетках прыгали и плодились серые и белые кролики.

Всем КОЛ!!!

Екатерина Николаевна часто оставляла нас наедине со скелетом, Дарвином и Пастером, а сама возилась с кроликами и цветами, задавала им корм, пересаживала из клетки в клетку. Поливала цветы. Мы пользовались отсутствием учителя и развлекались, как могли. Вот Колька Суворин, основной хулиган нашего класса, предлагает мальчишкам на спор попасть из трубочки в глаз одного из бородатых учёных.

Такая трубочка была почти у всех школьников, так как она являлась средней частью школьной ручки, с одной стороны в которую вставлялась вставка с пером, а с другой – вставка с заточенным карандашом. Если из такой ручки вынуть обе вставки, она превращалась в грозное боевое оружие. Из него можно было выстрелить комком жёваной бумаги или шариком на большое расстояние, а можно было и послать записку на «камчатку».

Дураки-мальчишки по призыву Кольки, и я в том числе, с восторгом принялись за дело, и вскоре физиономии Дарвина, Мечникова и других великих учёных покрылись комочками жёваной бумаги. У академика Ивана Павлова одна сторона портрета была совершенно заплёвана, вторым же глазом он сердито смотрел на расшалившихся учеников.

Екатерина Николаевна выходит от кроликов и начинает вести урок, не замечая заплёванных учёных. Потом в ходе урока она поднимает глаза на стену, видит оскорблённых учёных и свой гнев обращает на нас, вернее, по конкретному адресу. Колька Суворин успевает залезть под стол.

– Суворин! – грозно кричит Екатерина Николаевна.

– Его сегодня нет! – кричат ребята. Все смеются.

– Суворин! – учительница стучит костяшками кулака по столу, под который залез Суворин. – Вылезай! Я знаю, что ты здесь! Вылезай!

– Его нет сегодня! – раздаётся голос Суворина из-под стола.

– Екатерина Николаевна! Нет сегодня Суворина! – кричим мы.

– Староста! Дайте журнал! – говорит Е. Н. – почему не отмечено, что его нет! Я ему ставлю прогул. Ты уже три раза прогуливал анатомию, – обращается она под стол, – я доложу директору!

– Два раза, Екатерина Николаевна! – уточняет из-под стола хулиган.

– Суворин! – уже более тихим голосом говорит Екатерина Николаевна, – иди к доске!!

– А двойку не поставите? – Суворин вылезает из-под стола, чувствуя, что гроза проходит и что больше упрямиться нельзя.

– Николай! – говорит учительница. – Бери тряпку и вытирай портреты!

– А двойку не поставите? – беспокоится осмелевший Суворин, берёт тряпку, становится на лесенку и начинает вытирать портреты.

– Не будет тебе двойки, а всем вам будет «кол»! Уйду от вас в Горный техникум! – грозит Екатерина Николаевна, – узнаете тогда…»

Она берёт классный журнал, находит дату урока и проводит сверху вниз в этой графе жирную вертикальную черту. – Это означает: «В С Е М К О Л!!!»

Скелет и Коля Суворин

На одном из уроков анатомии мы изучали мозг человека. Скелет человека в натуральную величину имел симпатичный череп с откидной крышкой на петлях и крючочках. Перед уроком изобретательный Суворин набил в череп сена (он взял его из клетки с кроликами), закрыл крышку и защелкнул два боковых крючочка. Во время урока Екатерина Николаевна увлечённо рассказывает нам о человеке, о его становлении в процессе труда, о росте его мозга и черепа, как человек развивался из обезьяны, взял в руки палку и стал сбивать плоды с деревьев, ковырять землю, – всё это по Дарвину, Марксу и Энгельсу.

Мы уже забыли о сене. Е. Н., не глядя на череп, откидывает боковые крючки, толкует об объёме черепа, показывая рукой, как в процессе эволюции увеличивался мозг человека. А из черепной коробки, шевелясь и пучась, вылезают клочки сена, на которые, наконец, натыкается ладонь учительницы. Все смеются, а Колька Суворин опять лезет под стол.

– «Суворин! – безошибочно определяет виновника учительница.

– Его нет, Екатерина Николаевна! – дружно мы защищаем Колю.

– Когда же придёт Суворин, – говорит наша учительница, – пусть он вынет сено и из своего черепа…»

Звенит звонок, Е. Н. уходит, а мы все смеёмся уже над Колей, на умственные способности которого так тонко намекнула учительница. Коля несколько обескуражен – «кина» не получилось, а неприятный осадок от справедливых слов Екатерины Николаевны остался.

Никаких «оргвыводов» после выходок Коли наша учительница не делала, время для неё было слишком дорого, чтобы жаловаться директору, и за это мы её любили. Коля же Суворин стал постепенно понимать, что его шутки не так уж смешно выглядят.

«Уйду в Горный техникум!!»

Когда мы в 8-м и 9-м классах на уроках Екатерины Николаевны плохо вели себя, а Коля Суворин выкидывал очередной «номер», она кричала нам из подсобки химкабинета: «Уйду в Горный техникум!». Директор Горного техникума, в котором готовили техников для угольной и горнодобывающей промышленности Колымы, усиленно переманивал нашу учительницу к себе, но она стойко держалась, дожидаясь, когда её дочь Нелли закончит десятый класс. Потом Екатерина Николаевна всё-таки перешла в Горный техникум, а в середине 50-х годов вернулась в свой родной Киев.

Всё возвращается в землю

– эта гениальная мысль осенила восьмиклассника Лёню Титова, когда он на велосипеде возвращался с очередной прогулки по Колымскому шоссе…

Я быстро ехал по спуску к городу, а голова работала под шорох колёс по шлакоземляному полотну шоссе, удивляясь этой мысли… Начинался мелкий дождик, я проезжал мимо так называемой «Карантинки» на северной окраине Магадана. Издалека видны были высокие наблюдательные вышки с маячившими на них часовыми…

Дождик не переставал. Вода стремится к земле… Листья на деревьях опадают и летят на землю. От этого «гениального» прозрения восьмиклассник Лёня Титов даже остановил свой велосипед и стал додумывать, стоя одной ногой на земле… Люди едят, пьют… и всё от них идёт в землю. Люди умирают, и их зарывают опять же в землю. Этот закон природы как-то впервые очевидно представился Лёне почти воочию…

Впереди едущий «Даймонд» выронил из мощного кузова кусок угля, он покатился под откос и исчез в траве. Там он и будет лежать, пока со временем не разложится и уйдёт в почву… если не пойдёт в костерок какого-нибудь доходяги. Уголь сгорит, а зола смешается с землёй!

Но Я тоже уйду в землю! – Эта мысль показалась мне такой нереальной и вряд ли осуществимой, что я не стал её додумывать, вскочил в седло и покатил вниз…

Учителя экстра-класса

Инна Клейн: «Я не запомнила всех учителей, но были такие учителя, такие личности!! После Абрама Евсеевича сразу же можно назвать Бухина Абрама Михайловича, с которым мы познакомились на уроках физической географии в 7-м классе. Если сказать современным языком, то это был учитель экстра-класса. Глубочайшее знание предмета, умение владеть классом. Мы боялись дышать, чтобы не пропустить ни слова. Кстати, у него была указка необыкновенной длины и, если надо, он мог пустить её в ход.

Когда я училась в школе я думала, что только в страшном сне мне может присниться, что я буду учителем, но я 40 лет проработала со студентами и считала себя самым счастливым человеком, потому что у меня была любимая работа, ради которой я оставила очень престижную и денежную в то время работу. И теперь я ещё раз убеждаюсь, как много я смогла использовать из опыта уроков Абрама Михайловича Бухина… В 7-м классе у нас алгебру, геометрию, а в 9-м и тригонометрию, стала преподавать Рахиль Израилевна Иофан. О, это был совсем другой тип отличного учителя! Строгий, выдержанный, требовательный, бескомпромиссный человек. Тёмное платье, белоснежный отложной воротничок, строгий пучок волос, неулыбчивое лицо. Она меня недолюбливала, по-моему, за то, что я считала, что математика не самое главное в жизни, и что без неё можно жить, и что математика мне даётся шутя. Она считала, что в жизни надо всего добиваться трудом, лучше каторжным. Я же обожала алгебру, очень любила геометрию и терпеть не могла тригонометрию, кроме того, я не ходила на математический кружок, так как на него у меня уже не было ни сил, ни времени. Но спасибо ей великое, я ей кланяюсь от всей души: если бы не она, я бы никогда не сдала экзамены в Инженерно-экономический институт без всякой подготовки после того, как меня «прокатили» в институте иностранных языков, но об этом немного попозже».

Общая химия и Е. Н. Руденко

Химию мы начали углублённо изучать, начиная с 8-го класса, когда преподавание этого предмета перешло от А. А. Чернышовой (7-й класс) к Екатерине Николаевне Руденко. Мы с ней уже были знакомы. В 7-м классе она предавала у нас зоологию, а в 8-ом классе – ещё и анатомию человека, но химия, конечно, была её основным «коньком».

Е. Н. Руденко гибко подходила к методике преподавания общей химии. Она считала, что при изучении химических соединений и реакций полезно сначала продемонстрировать яркий химический опыт, участие в котором навсегда врежется в память учащихся, а потом уже подвести теоретическую базу под этот вид реакции. В других случаях она давала сначала некоторые общие теоретические положения, а затем иллюстрировала их опытом.

Ярким примером такого подхода была демонстрация взрывного соединения кислорода и водорода.

Гремучий газ

Надо прежде всего отметить, что кабинет химии в магаданской средней школе № 1 был оборудован великолепно. Кабинет находился на четвёртом этаже левого крыла здания школы. В кабинет вёл длинный коридор, уставленный огромными фикусами и горшками с цветами, за которыми ухаживала сама Екатерина Николаевна.

Кабинет химии был очень большой, стены были заставлены высокими деревянными шкафами с химической посудой и химреактивами. На возвышении, перед доской, стоял огромный демонстрационный стол, на котором учительница проводила химические опыты. Вместо парт в кабинете стояли чёрные столы с закреплёнными штативами, треножниками, было множество колб, стаканов, реторт, воронок и изогнутых стеклянных трубок.

Наиболее впечатляющим опытом, который продемонстрировала нам Екатерина Николаевна на первых уроках химии в 8-м классе, был опыт со взрывом «гремучего газа», который мы с Женей Черенковым помним до сих пор.

На невысоком штативе ставилась вверх дном пустая консервная банка из-под кофе «Золотой ярлык». В донышке этой банки шилом заранее протыкалось отверстие диаметром 2–2,5 мм, которое закупоривалось намоченной заострённой спичкой. Под открытое широкое отверстие консервной банки подводился наконечник шланга, через который поступал водород. Как только водород начинал заполнять банку, Екатерина Николаевна вынимала спичку и поджигала газ у отверстия. Пламя горящего водорода было очень бледным и не было видно. Но через несколько мгновений бесшумное горение водорода сменилось жутким нарастающим гудением. Мы от страха залезли под столы и оттуда одним глазом смотрели на банку и на нашу бесстрашную учительницу, которая спокойно сидела за столом и производила все манипуляции.

При достижении соотношения двух объёмов водорода и одного объёма кислорода и при температуре около 700° гремел оглушительный взрыв «гремучего газа». «Золотой ярлык» к общему восторгу учеников с грохотом взлетал под потолок, девчонки дружно визжали, а мальчишки бежали к демонстрационному столу, чтобы в подробностях рассмотреть разрушительные последствия опыта.