Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

«Могут посадить за недоносительство»

Инна Клейн: Перед самым Новым годом или сразу после него, может быть, даже 1 января умер папа Инны Кулеш. Очень быстро стали известны подробности смерти: представляете, человек утром 1-го января пошел бриться в ванную, поскользнулся и неудачно упал, ударившись виском об угол раковины. Вот так!

В день похорон погода была очень плохая, меня не пустили, папа с мамой говорили, что народу было мало. Многие из нас звонили Инне, но трубку не брали, и мы решили, что им тяжело с кем-либо разговаривать. Инну мы все каникулы не видели. Класс у нас был очень дружный и тактичный, понимающий многое, и никто к ней с расспросами не приставал.

Вскоре Инна мне рассказала, что папа застрелился сам, а телефон у них сразу отключили, и номер забрали. Я полезла к папе с разговорами, дипломатично пытаясь поговорить о взрыве и связи с ним смерти папы Инны Кулеш. Папа мне ещё раз сказал, чтобы на эти темы не разговаривать ни с кем, стараться при этих разговорах не присутствовать, объяснил, что могут посадить за то, что слышала что-то и не сообщила в МВД, и что караются люди за недоносительство уже с 12 лет».

«Свобода» о взрывах

Инна Клейн: «После взрыва не сразу, не помню, сколько прошло времени, была передача о причинах взрыва. Я не слышала, слушали ли мои родители – не знаю, но версия была такая: в бухте Нагаева был захвачен заключёнными один из двух пароходов со взрывчаткой, среди этих заключённых были советские офицеры, которые смогли всё это организовать. Заключённые требовали, чтобы ледокол вывел их пароход в открытое море, и тогда они отпустят капитана и команду на свободу.

Переговоры ни к чему не привели. Заключенные знали, что их как минимум просто расстреляют, я думаю, они понимали, что их ждёт… и они взорвали пароход… О судьбе команды и капитана я сейчас ничего не могу сказать. Этому сообщению запрещённой радиостанции все поверили, потому что все передачи «Свободы» до этого были правдивыми, и очень много было наказано и снято сотрудников МВД в Магадане».

Денежная реформа

Инна Клейн: «А тут ещё новость! И мне обидно, что не могу вспомнить, какого числа по радио объявили «Постановление Партии и Правительства об отмене карточной системы и проведении денежной реформы». В моей бедной голове взрыв и отмена карточек слились в один день, и я всегда считала, что это всё было одновременно 19 декабря 1947 года.

В Постановлении нам всё разъяснялось, почему и зачем:

«Всё на благо народа и во имя народа!» (И. В. Сталин). Особенно хорошо это звучало в Магадане после такого несчастья, да и вообще, денежная реформа, я думаю, был подарок всему Советскому народу к Новому году. Гулять – так гулять!

Условия проведения реформы следующие: срок проведения – неделя. Деньги обменивались так: за 1 рубль выдавался 1 рубль – это до 3000 руб., с 3000 руб. до 10000 руб. – за 3 рубля выдавалось 2 рубля, а если у вас больше 10000 руб. – то за 2 рубля давали 1 рубль, безразлично, принесли вы деньги в сберкассу из дома или они находились в сберкассе. Кроме того, купюры в 30 руб. и в 3 руб. отменялись, а вводились купюры 25 руб. и 5 руб. Не хочу описывать, что творилось в сберкассах, все эти дикие толпы и нескончаемые очереди…

Очень хорошо помню, как вышла из библиотеки Дома Культуры, а ветер по снегу метёт красные 30-рублевки. Я сразу же за ними побежала, схватила, сколько поймала, и так не хотелось их из рук выпускать…»

Новый 1948 год

Инна Клейн: «Не могу сказать, что жизнь сразу наладилась, но потихоньку двигалась в сторону встречи Нового года, которого наш класс с нетерпением ждал: мы как старшеклассники имели право быть на новогоднем вечере в школе 30 декабря. Сколько радости и восторга! Очень много было хлопот в школе при подготовке вечера, конечно, главную роль играли десятиклассники и 9-е классы. Всё было, как полагается: наряженная елка, отличный концерт и – главное! Главное – танцы!

К тому же в один из редких вечеров пришёл папа в хорошем настроении и рассказал, что приняли его предложение назвать новый кинотеатр «ГОРНЯК», и скоро уже туда пойдём смотреть кино.

«Иванов! Не прижимайся!»

О, всё было не так просто, совсем не просто! На танцах обязательно были дежурные учителя, Вера Яковлевна (директор), правда, во время танцев она уходила к себе в кабинет. По праздникам танцевали под духовой военный оркестр, позже в школе был свой музыкальный ансамбль и свой духовой оркестр, а когда просто вечер танцев, они были, по-моему, каждый месяц, то танцевали под радиолу.

В обязанность дежурных учителей входило очень зорко смотреть сбоку на танцующих танго или фокстрот и следить, чтобы они не прижимались. Если такое сближение замечалось, то можно было услышать окрик на весь зал: «Иванов! Не прижимайся!» – Учителя более интеллигентные подходили поближе к подозреваемой паре и тихонечко говорили то же самое. Девочки, конечно, замирали от ужаса, но джентльмены из 10-х классов насмерть стояли на защите чести и достоинства своей пары и приводили убийственные доказательства своей невиновности, вплоть до хватания руки дежурной учительницы и просовывания её между собой и партнершей. Обычно на подмогу подходили ещё учителя на радость другим танцующим, отвлекаясь от выполнения своих прямых обязанностей, и всё продолжалось до бесконечности.

Самыми несчастными были дежурные на обычных вечерах, когда танцевали под радиолу: вдруг гас свет, и в спортзале была полная темнота, но спасибо нашим учителям, которые нас учили: никогда при этом не останавливалась радиола, хотя она работала тоже от электроэнергии. Света нет, тьма полная, а мы танцуем!»

Апельсины от Никишова

«И вот в разгар Новогоднего вечера к нам в школу приехал Иван Федорович Никишов, с ним ещё несколько человек из руководства «Дальстроя» и один из знаменитых лётчиков на Колыме – Фастрицкий А., человек 10, все в военном. «Дальстрой» тогда уже относился к системе МВД. У Никишова было очень много наград, но на кителе в тот вечер была только звезда Героя. Я о нём в то время мало что знала, нет, кто он и что Герой Советского союза – это, конечно, мы все знали…

Эта встреча с Никишовым на новогоднем вечере была не первой, я и раньше с ним встречалась. Гости вошли тихонечко в спортзал и встали около дверей, мы оглядывались на них, но танцевать продолжали. Директрисе сообщили, и Вера Яковлевна сразу же пришла, с гостями у неё завязался разговор, и танцы прекратились. По реакции учителей и десятиклассников можно было понять, что они не очень удивлены, и все окружили гостей. Разговор с нами начал Никишов, что-то спрашивал, ребята ему отвечали, чтото рассказывали, потом поднялась суматоха, ребята спорили друг с другом, гости смеялись. Оказывается, Никишов спросил, что нам в школе не хватает, и выяснилось, что нет барабанной установки и литавров. Никишов посмеялся и пообещал помочь, разговор продолжался, и вдруг Никишов спрашивает:

– «А что у нас есть в буфете?» – Услышав, что на вечере нет буфета, он что-то сказал одному из сопровождающих, тот вышел, и в зал стали вносить ящики с апельсинами. Я сейчас прикинула, что в зале было, наверно, не менее человек 80, всем достались апельсины, и все были довольны. Хочу заметить, что ни одна корочка от апельсина на пол не упала. Гости ушли, а мы продолжали веселиться…»

Мама в Свердловске и в Москве

В конце февраля 1948 года мама, как она и предполагала и добивалась этого, в составе лыжной команды Колымы поехала на Первую зимнюю Спартакиаду Центрального Совета ДСО «Цветные металлы» в Свердловск. Женская команда Колымы заняла первое место в эстафете 3х5 км. В гонке на 5 км Анна Розанова заняла четвёртое место, а в соревновании на 8 км – второе место. А ведь ей в это время было 40 лет, и она не уступала молодым! И в 40 лет она получила первый разряд по лыжному спорту. Её результат на 5 километров – 23 минуты 21 секунда – долгое время был рекордом Колымы. Но главным было другое – ведь она впервые с 1938 года попала в Свердловск, где они с моим отцом в 1930-х годах не раз выступали и побеждали на лыжных и легкоатлетических соревнованиях за Пермь и Урал.

До следующих соревнований на первенство ВЦСПС в марте у мамы было несколько свободных дней, и она с неофициального разрешения начальника команды съездила в Москву, к матери и отцу, к моим бабушке и дедушке, с которыми не виделась 10 лет…

Мама вернулась в Магадан через два месяца, в апреле, с кучей подарков и большим мешком конфет. В газете «Советская Колыма» было помещено интервью с А. Д. Розановой, которая поделилась своими впечатлениями о соревнованиях:

– «На Спартакиаду съехалось 17 команд – из Ленинграда, Москвы, Челябинска, Семипалатинска, Новосибирска, Акмолинска и других городов Советского Союза. С первых дней дальстроевцы были в числе передовых… Наша команда лыжниц вышла на первое место в эстафете 3×5 км. Команда Колымы вышла на 1 место в соревнованиях по конькам и на 2-ое по лыжам… Магадан стоит среди гор. Но у нас ещё мало физкультурников, занимающихся горнолыжным спортом. Поездка в Свердловск дала многое нашим физкультурникам.

Мы поняли, что при достаточной тренировке колымские спортсмены … имеют все возможности добиться ещё более высоких показателей. Для этого нужно непрерывно совершенствовать своё спортивное мастерство».

Опасные командировки

Инна Клейн: «В начале 1948 года после отъезда московской комиссии слухов было много и разговоров тоже. Обстановка и у мамы и у папы на работе не только не улучшилась, стала ещё хуже. Комиссия нашла много недостатков и в охране порта и в кадровой работе: на многих ответственных должностях сидели люди, не заслуживающие доверия и по анкетным данным не имеющие права занимать эти должности. Мой папа к ним тоже относился. Он сказал, что скоро приедет из Москвы на его место человек, а так как начальника планового отдела уже уволили, то папа стал руководить этим отделом и продолжал быть начальником финансового отдела.

Как раз в этом феврале папа поехал куда-то далеко в командировку на Индигирку, поехало их несколько человек. В Магадане очень модно было носить бурки. Это теплая мужская вяленая обувь. На подошве и ещё сверху голенища бурки загнуты вниз и обшиты по рантам и по верху узкими полосками кожи. В отличие от валенок бурки более изящны, хорошо прилегают к ноге и не так разнашиваются, как валенки.

Но папа поехал в валенках, намотав портянки, чтобы валенки не хлябали. Подробности, как и где это было, я плохо помню, но они ехали по льду на машине. Почему в феврале машина провалилась и стала медленно уходить под лёд? Из машины они сумели выбраться все, но у берега было глубоко, и кто смог снять тулуп, одетый на пальто, и намокшие валенки и бурки, выбраться на лёд и бежать не один километр, – тот остался жив.

У папы больше пострадали руки и уши, а ноги меньше. Папа рассказывал, что один валенок сам сразу свалился с ноги и утонул, а второй ему уже было легче снять, а из тулупа он как бы вынырнул. Добраться до берега и до тепла смогли, к сожалению, не все. Это купание для папы не прошло бесследно и в дальнейшем сказалось на его здоровье».

Запрещенная «Свобода»

Инна Клейн: «Папа после этой командировки болел, лежал дома и часто включал приемник, который у нас появился после окончания войны – тогда их возвращали или продавали уже как бесхозные. В Магадане прекрасно «ловились» Америка, Гавайские острова и многие ещё радиостанции. Мы слушали прекрасную музыку с Гавайских островов, какие-то концерты на английском языке, но была радиостанция, которая вела передачи на русском языке, по-моему, называлась она «Свобода», но не уверена. Эти передачи слушать запрещалось, и на шкале радиоприёмника была такая штучка, ограничивающая ход стрелки, чтобы станцию «Свобода» поймать было нельзя. Это проверялось, да и папа меня предупредил: «Нельзя!» – Значит, не буду. Да и честно говоря, днём без родителей мне было некогда, да и ни к чему там что-то искать запрещённое.

А вечером мы все вместе слушали Гавайские острова или американские радиостанции, передающие концерты. Там были ведущие концерт конферансье, которые говорили с пулеметной скоростью взахлёб, они несли такую чушь, что смеяться над такими шутками мог только идиот, а из приёмника неслись просто раскаты хохота.

Сначала моему переводу не верили ни мама, ни папа, но потом они прямо убедились, что то, что я им переводила, называется «американский юмор».

Один раз папа пошел на перевязку, и я совершенно случайно увидела, что шкала приёмника стоит на запрещенном месте, ну и… Было так интересно то, что я услышала в передаче на русском языке и, что вы думаете, они передавали!? Они передавали про историю с американскими подарками в ГОРОДЕ МАГАДАНЕ!!! Я едва могла дождаться прихода папы, чтобы ему всё рассказать…

Пуговицы из Штатов

С 47-го года, когда стали поступать поставки по ленд-лизу, помимо всякой техники и продовольствия, американцы, простые люди, стали собирать и посылать нам в Россию одежду и обувь – «секонд-хенд» – теперь это понятно, много было новых вещей просто с ценниками.

Как жили люди тогда, страшно сказать, и к нам в Магадан тоже поступали эти подарки. Сначала на рынке появились необыкновенной красоты пуговицы по 10, иногда по 5 штук или по 7, связанные ниточкой. Они были разной формы: то всякие цветочки, то даже фигурки животных. Мы даже не знали, из чего они сделаны. В то время иголки, кремни для зажигалок, пуговицы были на вес золота, и вдруг – такая красота! Знаете, сначала некоторые думали, что перед стиркой их надо отпарывать, а потом снова пришивать, боялись испортить. Вот так! Позже выяснилось, что они из пластмассы, и их хоть бей молотком, ну, вот такие, как сейчас, а это был 47-й – 48-й год!

Через какое-то время стали выдавать американские подарки на работе у папы с мамой и в школе. Мне папа принёс ботинки, вроде солдатских, коричневые, на шнуровке, из толстой свиной (?) кожи и на очень толстой подошве непромокаемой, к счастью, моего размера. Маме досталось платье, такое цветное, красивое, шелковое, кстати, без пуговиц.

Вот тут-то нам радиостанция «Свобода» и рассказала, что, когда в Магадан на склад поступили одежда и обувь, и жены начальников получали свои подарки, то на складах с подарков стали обрезать пуговицы и продавать на рынке, и назывались фамилии людей, кто это разрешил и делал. Вот это я и услышала по приёмнику и рассказала родителям. Должна сказать, что эта радиостанция не раз в своих передачах рассказывала о том, что происходило у нас в Магадане и, главное, очень оперативно и конкретно, с подробностями и фамилиями».

Литература и Васька Болдырев

Вернёмся в магаданскую среднюю школу № 1, где в седьмых классах продолжают учиться Аркадий Арш, Инна Клейн, Дима Кондриков, а в восьмом «Б» – Лёня Титов, Женя Черенков и Феликс Чернецкий.

Литературу и русский язык в 8-м классе преподавали безобразно, вернее, никак не преподавали, так как постоянного учителя по этим предметам просто не было. Учительница, с которой мы начинали заниматься в сентябре, была беременна. Она то болела, не приходила по неделе, а потом совсем исчезла и родила здорового мальчика. Мы были рады за неё, но русский язык и литература страдали.

На пустых уроках литературы мы хулиганили как могли, возня на переменках не прекращалась и в классе. Переходный возраст давал о себе знать. Мы носились по партам, дрались портфелями, кидались чернильницами-непроливашками и прыскали друг в друга чернилами из модных тогда поршневых японских авторучек.

Я с Васькой Болдыревым и Женькой Черенковым сидел на последней парте, на «камчатке». Вася был великовозрастный плечистый юноша, ему было уже 16 лет, и он зиму «отсиживал» в школе, чтобы получить свидетельство об окончании 8-летки. Летом Вася нанимался юнгой на каботажные суда и зарабатывал на жизнь трудом моряка.

Вася уже курил и мог, к моему ужасу, закурить на уроке русского языка. Дым он пускал в стол, мы его разгоняли руками, и он выходил тонкими струйками через щели. На всех уроках Вася поглощал морские романы Джека Лондона, в науки не вникал. На вызовы к доске он иногда выходил, но большей частью только вставал и выразительно смотрел на учителя, ничего не отвечая. Учителя махнули на него рукой.

Мы с Женькой Черенковым придумали новое хулиганство. В правой ножке школьного стола (за партами мы уже не сидели) мы выдолбили глубокую четырёхугольную выемку, а в крышке стола проделали отверстие. Это была «печка». В эту печку Васька клал свои окурки, а я их и другие бумажки поджигал. Там сгорела и моя расчёска из пластмассы. Дым выходил тонкой струйкой из отверстия крышки стола, всё было, конечно, очень видно, но очередная замещающая учительница предпочитала не замечать наших выходок и читала нам русские народные сказки. Никто её не слушал, все занимались, чем хотели, и в классе стоял ровный гул…

Теперь мне пришло в голову такое объяснение снисходительного отношения учителей к Васе Болдыреву. Возможно, что Вася был сыном известного на Колыме геолога Анатолия Капитоновича Болдырева, занимавшего большой пост в Управлении геологоразведки Колымы. И по просьбе отца оболтуса Ваську держали в школе до конца восьмого класса. В девятом классе Вася с нами уже не учился.

Пушкин и… Интернационал

При разучивании звонких пушкинских строф из «Евгения Онегина» восьмиклассники Женька Черенков и Фелька Чернецкий пели их на мотив гимна СССР «Интернационал». Жалко, что я только сейчас узнал об этом. Сравните, а лучше пойте:

Пушкин:

 
Мой дядя самых честных
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
 

«Интернационал»:

 
Вставай, проклятьем правил, заклеймённый
Весь мир голодных и рабов.
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой идти готов.
 

Читая звонкие стихи поэта на уроке литературы, мои друзья иногда сбивались с Пушкина на «Интернационал».

Коньки, сопки и лыжи

Зимой я часто ходил на каток, залитый на стадионе «Кировец». Коньки надевал у мамы в помещении спортобщества или в общей раздевалке. Проходил я на каток по членскому билету мамы или просто так – меня все знали, как сына Анны Дмитриевны.

В беготне и догонялках с ребятами на катке как-то не замечаешь, что ноги замерзают. Идёшь в раздевалку, разуваешься и массируешь пальцы. Чуть-чуть отогрев пальцы, снова бежишь на лёд или, надев валенки, идёшь домой. И тут замёрзшие ноги, попав в более просторную обувь, давали о себе знать. Они так жарко горели, что казалось, будто кожа лопнула и горячая кровь льётся из ноги. Я даже иногда на улице снимал один валенок и проверял, целы мои пальцы и не истекаю ли я кровью.

Гораздо интереснее было ходить на лыжах, а особенно кататься на лыжах с сопок. Они не очень крутые, но разогнаться можно было здорово. Сопки имели и отлогие спуски, ямы, карьеры и скалистые обрывы, и это было раздолье для любителей катания с гор и прыжков с самодельных трамплинов.

Склоны магаданских сопок покрыты зарослями низкорослых кустарников и стлаников. Большие деревья на сопках не росли, и снег заносил мелкий кустарник и стланик так, что его не было видно. Это и являлось коварной западнёй для лыжника, спускающегося с сопки. Иногда прижатые к земле лапы стланика так вмораживались в снег, что образовывалась петля, обе половины которой были утоплены в плотном снегу. В эту петлю попадала лыжа, и лыжник, как подкошенный, падал носом в снег и получал серьёзные травмы – растяжение связок или даже перелом ноги. Так было не раз с ребятами, но мне везло. Падений было очень много, до полного сотрясения организма. Даже иногда и встать не можешь сразу – так резко тебя бросает на землю.

География СССР и Абрам Михайлович Бухин

Самыми интересными уроками в восьмом классе были занятия по физической и экономической географии СССР, которые вёл всеми любимый учитель Абрам Михайлович Бухин. Он понимал, что одними скучными сведениями по географии он не разовьёт воображение шальных восьмиклассников и применял весьма оригинальный метод стимулирования изучения своего предмета. За 15 минут Абрам Михайлович кратко знакомил нас с географическими и экономическими особенностями какой-либо советской республики или экономического региона СССР, а затем переходил к своим рассказам. В студенческие годы он объездил почти весь Союз, был на Алтае, работал грузчиком на Волге и рассказывал интересные подробности своих путешествий по Средней Азии и Кавказу. Он использовал, конечно, и географическую литературу о путешествиях по России, но так искусно вплетал эти сведения в свои рассказы, что мы думали, что он видел всё своими глазами.

Под его влиянием я стал много читать о путешествиях и приключениях: Андрэ «Христофор Колумб», Амундсен «Южный полюс», Адамов «Шелехов на Кадьяке», Богданов «Из жизни русской природы», Бублейников «Рассказы о земле», Бекасов «На корабле «Георгий Седов», Белогородский «Полюс наш», романы Жюля Верна, Водопьянов «Мой путь к полюсу», Ворисгофер «Корабль натуралистов», Дорошевич «Сахалин», Зенкович «Вокруг света за китами», «Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина», Константинов «Карта рассказывает», Лухманов «20000 миль под парусами», Муратов «Два путешествия капитана Беринга», Обручев «Плутония», Папанин «На полюсе», романы и рассказы Джека Лондона и Станюковича, Цвейг «Магеллан» и «Америго», Экли «В сердце Африки», «Путешествия Пржевальского»…

Абрам Михайлович Бухин был одним из тех учителей, на уроках которых мы не ждали звонка, а жалели, что звонок вот-вот прозвонит и рассказ учителя прервётся на самом интересном месте. В конце урока Абрам Михайлович кратко говорил: «На дом: выучить от этого параграфа до такого-то». Мы с нетерпением ждали урока географии. Когда учитель входил в класс, двое или трое уже тянули руки, готовые отвечать. Быстро заглянув в журнал, Абрам Михайлович вызывал ученика к карте нашей Родины. Мы старались побыстрее ответить, чтобы осталось как можно больше времени на его рассказы. Если какой-то ученик начинал мямлить и запинаться, и видно было, что он не знает урок, мы кричали:

«Садись!! Не теряй время!» – Абрам Михайлович ставил около его фамилии в журнале точку и вызывал другого ученика. Была полная гарантия, что к следующему уроку географии ученик «с точкой» будет знать материал назубок.

Титульный лист книги учителя географии нашей средней школы А. М. Бухина «По нашему краю. Экскурсия магаданских школьников». Магадан. 1955 г.

Абрам Михайлович Бухин и сам был автором популярных книг по географии и краеведению. Нам особенно дорога его книга «По нашему краю. Экскурсия магаданских школьников». Наш учитель географии А. М. Бухин был инициатором встреч учителей и выпускников магаданской средней школы № 1 каждый год 31 августа у Большого театра в Москве. Эта патриотическая традиция нашей школы жива и сейчас, и к ней присоединились все работавшие и работающие на Колыме.