Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

По билетам или по учебникам?

Я подсчитал, что за время учёбы в Магаданской средней школе, с 5-го по 10-й класс, я сдал более 50 экзаменов, получив только однажды «тройку» за диктант на письменном экзамене за 8-й класс.

За 5-й класс я сдал шесть экзаменов, за 6-й класс – семь, за 7-й класс я сдал одиннадцать экзаменов, за 8-й – тоже одиннадцать, за 9-й класс мы сдавали девять экзаменов и за 10-й – тоже десять!

Всего 54 экзамена – такое и не снилось современным школьникам, которые еле-еле осиливают три ЕГЭ.

Уже к девятому классу у меня выработалась определённая методика подготовки к экзаменам. Какой учитель меня надоумил, по какому предмету – может Абрам Евсеевич Ходоров или Валентина Павловна Карпова, заставлявшая нас для запоминания английских слов делать специальные двухсторонние карточки? Может, Абрам Михайлович Бухин или Надежда Георгиевна Булимова для запоминания дат? Или Александра Николаевна Игишева для запоминания математических формул? Скорее всего, я сам дошёл до такой системы подготовки, да и дедушка мой Дмитрий Васильевич Розанов мог много посоветовать из своего богатого дореволюционного и советского педагогического опыта.

Все мы, школьники, окончившие среднюю школу в советское время, писали множество письменных работ по русскому языку (диктанты, изложения), по литературе (сочинения), по математике – алгебре, геометрии, тригонометрии, да ещё сдавали массу устных экзаменов по всем предметам. Как правило, общая оценка знаний учащегося выводилась с учётом отметок по письменным и устным экзаменам – по русскому языку, по литературе, по математике.

Для подготовки к устным экзаменам учителя раздавали нам или диктовали утверждённые НАРКОМПРОСом или МИНОБРом экзаменационные билеты, в которых содержалось 30–40 сгруппированных по 2–3 вопроса-задания для экзаменующегося. И все школьники, да и студенты вузов готовятся к экзаменам по билетам, то есть последовательно зубрят ответы на вопросы каждого билета.

Но ведь билеты всегда построены так, что содержащиеся в них вопросы берутся из различных разделов школьной программы, чтобы полнее выявить знания ученика по предмету. Например, мой билет по русской литературе на экзамене за 10-й класс имел такие вопросы:

1. Художественное содержание древнерусской повести «Слово о полку Игореве».

2. Образ Иудушки в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлёвы».

3. Метафора и гипербола как средства усиления изобразительности и выразительности в русской литературе.

Как готовился бы ученик к экзамену по билетам? Он сначала читает в учебнике за 8-й класс «Слово…», потом берёт учебник для 9-го класса и читает материал по великому сатирику Салтыкову-Щедрину. Наконец, ищет ответ на третий вопрос о приёмах художественной литературы в лекциях нашей директрисы В. Я. Хотяевой (да, были и такие лекции). Наконец, ученик ставит «галочку» напротив этого билета – он БИЛЕТ № … «выучил»!

Совершая такие «прыжки» из древнерусской литературы в литературу XIX века, ученик при подготовке к экзамену теряет из вида процесс развития русской литературы, и знания у него в голове оседают в виде «билетной» мозаики, а не систематической последовательности.

Когда приходишь на экзамен, от ребят можно услышать такие разговоры: «Я выучил 15 билетов!», «Я вызубрил 20 билетов!», «Я пробежался по 5 билетам!». При такой подготовке риск попадания в зону невыученных билетов очень большой. Если ученик «вытаскивает» из разложенных на столе 15-й, 21-й или 6-й билет, он теряется, так как и не заглядывал в учебники далее этих билетов и просит разрешения взять другой билет…

У меня уже в магаданской школе выработался совершенно другой метод подготовки к экзаменам. Получив билеты, я учебный материал по всем вопросам билетов помечал в учебниках, конспектах и лекциях, получая стройную картину последовательности освещения всего материала. Потом я методически читаю учебник за учебником, конспект за конспектом, освежая в памяти процесс развития русской литературы или истории. К концу дня подготовки я отмечаю, на какие, например, первые вопросы билетов я выучил ответы. Разделив количество вопросов (80–90) на число дней подготовки, вижу, что такими темпами не успею освоить весь материал и что надо ускорить процесс чтения или больше часов уделять подготовке. На следующий день стараюсь войти в график, чтобы успеть охватить первые, вторые и третьи вопросы билетов.

В итоге в голове складывается не «билетная» мозаика из отдельных билетов, а последовательность изучаемого (повторяемого) материала, курса. Этот метод исключает «сбои» при ответах на дополнительные вопросы. Этот метод хорошо мне помогал особенно при подготовке к выпускным экзаменам, когда надо было закрепить в памяти обширный материал по истории СССР и по русской литературе за 8–10-е классы.

Для закрепления учебного материала, в основном дат, событий и формул я мобилизовывал и свою зрительную память. Например, при подготовке к экзамену по истории СССР я делал маленькие картонные или бумажные карточки: на одной стороне карточки я отмечал какое-то историческое событие, на другой стороне – дату этого события:

БИТВА ПРИ КАЛКЕ 31 мая 1223 года

В последний день подготовки мне уже не хотелось читать учебники, так как память уже была перегружена. Я произвольно перемешивал карточки, не заботясь, какой стороной они лягут. Достаточно было пересмотреть этот «пасьянс», чтобы в памяти всплывали и события и даты. Берёшь, например, карточку и читаешь: «1223 год» – и сразу вспоминаешь битву между русскими и половцами с монголами. А если на карточке видишь «1814 год» – то сразу вспоминаешь, что в этот год родился великий русский поэт М. Ю. Лермонтов, а русские войска вошли в Париж…

Такую систему мобилизации зрительной памяти при подготовке к экзаменам я применял и во время учёбы в МАМИ, и в аспирантуре, что давало отличные результаты.

Остаётся только подвести итог: и здоровый и суровый северный колымский климат у холодного Охотского моря, и любовь к знаниям, и лучшие учителя магаданской средней школы № 1 очень способствовали развитию и воспитанию мальчика и юноши Леонида Титова.

Не без похвальбы добавлю, что даже председатель правления магаданской областной писательской организации Союза писателей Владимир Данилушкин отмечал «фотографическую память автора» (Альманах «Колымские просторы», № 1–2, Магадан, 2005).

Почти отличник

Девятый класс я окончил почти отличником. У нас было девять испытаний: 21 мая – География (5), 24 мая – Сочинение (4), 26 мая – Литература (5), 28 мая – Геометрия (5), 31 мая – Алгебра (5), 4 июня – История (5), 6 июня – Дарвинизм (5), 8 июня – English (5), 10 или 11 июня – Физика (5).

Сведения об успехах в занятиях и поведении ученика за 1948–1949 учебный год

Это было высшим моим достижением в магаданской средней школе. После окончания десятилетки из-за арестованного отца медаль мне не светила, да в нашем классе были уже кандидаты на золотые и серебряные медали – мой друг Коля Меликов, отличник и член комитета ВЛКСМ, и Нелли Поздеева, дочь Е. Н. Руденко, отличница с первого класса…

«Горячие ключи»

После окончания 9-го класса меня, Аркадия Арша, Инну Клейн, Феликса Чернецкого и других комсомольцев наша школа послала на краткосрочные курсы пионервожатых. Занятия проводились во Дворце пионеров на территории ПКиО – в помещениях и в парке. Нас знакомили с начатками педагогических знаний: как вести себя с детьми (а нам предстояла работа с младшими группами), как оказывать детям первую медицинскую помощь, как организовывать игры и развлечения в отряде, на улице, в тайге, в жару и непогоду. Очень много было занятий по танцам и подвижным играм, в которые (мы знали по своему пионерскому опыту) дети играть не будут. Читали нам, конечно, лекции и по идеологическому обеспечению пионерской работы, и все эти занятия мне изрядно надоели.

Два прихлопа, три притопа

После окончания курсов пионервожатых нас пригласили в Горком ВЛКСМ на утверждение.

– «Быть пионервожатым – это важное общественное и политическое дело, – с напором сказал нам комсомольский вожак Магадана (всё-таки это был наш сосед по квартире! Водопроводчик! – Л. Т.) – Вы будете воспитателями нашего следующего поколения, и важно сделать так, чтобы…» Дальнейшую его речь я забыл, но она была идеологически выдержанной. Он заклеймил позором безродных космополитов и восславил Сталина как лучшего друга советских детей.

Нас по одному вызывали в кабинет. Феликса сразу утвердили: отец его – фронтовик, орденоносец, Фелька – крепкий парень, футболист: «Достоин! Утвердить!». На мне же пионерско-комсомольская машина застряла. Я очень хотел быть пионервожатым вместе с Фелькой и Аркадием. После ряда вопросов: когда я вступил в комсомол, кем работает моя мать, вёл ли я общественную работу в школе? – меня спросили, хочу ли я работать в пионерлагере?

– «Очень хочу, – горячо сказал я, – только поскорее бы заняться делом». – А потом брякнул: «А то всё занятия да игры, два прихлопа, три притопа, становитесь в круг…»

Члены комиссии переглянулись и… меня не утвердили. Идеологически я оказался не выдержанным, так как поставил под сомнение идеологическую значимость и важность курсов пионервожатых… А, может быть, и «водопроводчик» меня опознал…

Наверно, это и было к лучшему, так как неизвестно ещё, как бы я справился с оравой детей, которых никак не соберёшь в одну кучу и которые всегда норовят разбежаться после завтрака по углам и по своим важным лагерным делам и играм.

А вот девчонки после 8-го класса – Инна Клейн, Инна Кулеш, Эля Малоросиянова, да и многие мальчишки (и Аркадий Арш!) прошли эту комиссию и работали помощниками пионервожатых в лагере «Северный Артек».

Коля Меликов и «Студебеккер»

Вскоре после некоторой душевной досады и расстройства, что меня не взяли в пионервожатые (а ведь я так хотел!) мама достала мне и моему другу и однокласснику Коле Меликову путёвки в санаторий «Горячие ключи», который находился в посёлке Талая в 280 километрах от Магадана, и туда надо было ехать 6–8 часов по Колымской трассе.

Мама знала, что на Колыме расстояния не меряны, 100 километров не расстояние, а часы дороги могут превратиться в сутки. Поэтому она меня снабдила тёплыми вещами и старым плащом, от которых я отказывался (ведь была середина июля!) и едой. Коля же ехал в телогрейке: его отец был геолог и знал, что эта вещь незаменима в колымских погодных горных условиях, когда солнечную погоду может внезапно сменить снежный заряд.

Подвернулась попутная машина, и мы поехали. На эту машину нас устроил «по блату» мамин муж и мой отчим Жан Оттович: машина выходила на трассу из подведомственного ему гаража Окружкома профсоюзов.

Попутка, на которой мы поехали в 20-х числах июля, была старым грузовиком «Студебеккер», который в годы войны попал на Колыму из Америки. Открытый кузов нашей трёхосной машины был почти до краёв бортов заполнен кирпичом, сверху лежали рулоны толя. Машина везла в санаторий «Горячие ключи» строительные материалы, а также особого курьера, который сопровождал в Талую модельные туфли отдыхавшей там жены начальника «Дальстроя».

Курьер расположился в кабине рядом с шофёром, коробку с туфлями он не выпускал из рук на всём протяжении пути. Мы с Колей, двое мальчишек, полезли в кузов, растолкали рулоны толя и устроились прямо на кирпичах. Два-три ряда кирпичей мы вынули из-под себя, образовалось некоторое углубление, в котором мы и улеглись. В головах и вокруг этого углубления мы положили рулоны толя.

Вы заметили, что американский грузовик «Студебеккер» уже второй раз появляется на моём жизненном пути? Первый раз – когда мы в 1944 году спешили на «Джурму» в порт Находки. И сейчас опять что-то с машиной приключается…

Мы с Колей, конечно, не знали, что наш «Студер», как шоферня эту машину называла на Колыме, довольно старый и изношенный армейский грузовик, который нам прислали Штаты по ленд-лизу. Ко времени нашего путешествия ему уже было лет 7–8, и «Студер» изрядно потрудился во время войны – и на Колымской трассе, и на приисках, и на таёжном бездорожье.

По условиям ленд-лиза «Студер» должен быть возвращён американцам или пущен под пресс, но санаторий «Горячие ключи» по причине отдалённости от Магадана утаил эту машину для того, чтобы мы с Колей испытали все «прелести» автомобильного путешествия на лучшей грузовой американской технике.

Неисправности в моторе «Студебеккера» проявились сразу же, как только мы утром выехали из гаража Окружкома профсоюзов и начали спускаться по Колымскому шоссе. На середине крутой улицы мотор автомобиля стал натужно чихать, глохнуть, и внизу улицы мы остановились. Шофёр с чертыханием и матом открыл капот и полез в мотор. Мы лежали в кузове. «Бобина полетела, туды её!» – с матерком сообщил шофёр о неисправности курьеру. Курьер с туфлями жены начальника «Дальстроя» был как бы сам большой начальник, и шофёр обо всём докладывал ему. Курьер предложил вернуться назад, в гараж, но шофёр резонно возразил, что на такую гору, как Колымское шоссе, с кирпичом и толем не подняться. Он ещё поковырялся в моторе, потом остановил попутку, нас взяли на буксир, потащили, мотор завёлся, и мы поехали дальше.

Трасса

Солнце поднялось, стало жарко, и нам в кузове на кирпичах стало не очень комфортно. Мотор «Студебеккера» ежеминутно глохнул, и машина то останавливалась, то снова набирала скорость.

Начался затяжной подъём в сопки на перевал Хабля, и мы только в середине дня проехали посёлок Стекольный (65 км по Колымской трассе), а часам к трём въехали в посёлок Палатка (82 км по трассе), где были авторемонтные мастерские. Часа два-три наш водитель возился с машиной, и ближе к вечеру мы поехали дальше.

Почему мы не заночевали в Палатке – не знаю. Наверно, туфли жена начальника «Дальстроя» хотела надеть уже утром.

Остановились мы на ночлег прямо на обочине трассы часов в 10–11 вечера. Было довольно светло. На Колыме также есть белые ночи, ведь Магадан вообще лежит на одной параллели с Ленинградом.

Полной темноты не было, а только лёгкие сумерки, и если бы не туман, павший в низины между сопок, было бы далеко видно…

Ночевали мы с Колей Меликовым в кузове, на кирпичах, под открытым небом. Шофёр и курьер с туфлями заперлись в кабине. Так было безопасней для них и для туфлей. Тёплые вещи и плащ весьма пригодились. Сверху мы ещё накрылись куском развёрнутого рулона толя. Было жёстко и холодно.

Спали мы часов пять, и сквозь сон услышали, как шофёр пытался завести мотор, но у него ничего не получалось. Нас опять взяли на буксир, мотор завёлся, и мы поехали. Тащились мы довольно медленно, так как машина была перегружена кирпичом, а дорога неуклонно шла в гору. Главной нашей задачей было доехать до Яблонового перевала (174 км трассы) и там не застрять. На перевале, продуваемом ветрами, и летом можно замёрзнуть.

Трасса шла всё время в гору, прошли не очень высокий Карамканский перевал. Мотор натужно ревел. Вскоре стало сильно холодать, рядом с дорогой, на траве, появились проплешинки снега. Но вот мы уже на Яблоновом перевале, едем по заснеженной трассе при сильной позёмке.

Мы ещё не начали спускаться с перевала, как мотор снова зачихал и заглох. Шофёр съехал к обочине: кончился бензин! После короткой матерной руготни курьера с шофёром (кто виноват, что мало запасли бензина?) курьер вылез из кабины, взял пустую канистру, поставил её на середину трассы и стал «голосовать». Но редкие в это раннее утро машины осторожно объезжали канистру – никто не хотел останавливаться на перевале. На наше счастье, когда уже и мы с Колей вышли на середину проезжей части, один грузовик, не опасаясь нападения, остановился, и курьер купил бензин у водителя.

Наш путь продолжался… Пока ехали оставшиеся 25 километров до Атки, останавливались раза три, один раз нас брали на буксир… Мы еле-еле доплелись до Атки, большого районного центра на 200-м километре трассы, сменили бобину и заправились бензином.

Это было совсем рано утром. Охранитель туфель лениво материл шофёра, а тот, уже отбросив робость перед курьером-«начальником», костерил его по-шофёрски и по-колымски.

До 256-го километра останавливались ещё два раза: в первый раз меняли «баллон» (так шофёры на Колыме называли колёса), а во второй раз нас снова взяли на буксир. Мы проехали два небольших перевала – Болотный и Чёрное озеро – и, не доезжая до перевала Дедушкина лысина, свернули вправо, на боковую дорогу, проехали километра три и встали на ровном месте.

Мотор нашего мощного «Студера» заглох окончательно.

Толкаем «Студер»

После нескольких неудачных попыток завести мотор от стартёра шофёр и курьер вышли из кабины и стали крутить заводную ручку, а мы с Колей, замёрзшие и грязные, вылезли из-под пропылённого толя и соскочили на землю. Зажигание «Студера» разладилось окончательно, мотор не заводился, видимо из-за большой высоты над уровнем моря, на которую мы поднялись (примерно 1800 м), и требовалась какая-то сложная регулировка, которую наш водитель делать не умел. Мы с Колей окончательно проснулись. Вокруг стояли горы, покрытые лесом и стлаником, со снежными шапками на вершинах, сверкавшими на утреннем солнце. Колымская тайга ещё спала, окутанная туманом.

Колымская трасса, с которой мы съехали, уходила дальше – на Север – на Оротукан, Ягодное, Бурхалу, Сусуман, Кадыкчан – и далее – в Якутию. По трассе проносились редкие машины, а мы стояли в тишине и любовались природой…

Впереди нашей экспедиции лежала каменистая и довольно неровная площадка длиной около 20 метров, постепенно сужающаяся и переходящая в горную, покрытую щебнем дорогу. Площадка имела незначительный уклон, который потом резко увеличивался. Шофёр сказал, что если мы общими усилиями сумеем дотолкать «Студер» до начала уклона, то грузовик сам начнёт катиться вниз, а далее дорога километров 15 идёт под уклон. После короткого совета мы распределили наши силы: шофёр включает первую передачу, курьер, оставив туфли в кабине, крутит заводную ручку и выполняет роль двигателя, а мы с Колей толкаем 8-тонную машину сзади.

Курьеру даже вместе с шофёром не удалось провернуть заводной ручкой двигатель и передачу. Шофёр выключил передачу, они открыли обе дверцы кабины и перешли к нам, и мы вчетвером стали толкать эту махину. Задачей шофёра и курьера после того, как машина начнёт катиться под уклон, было успеть вскочить в кабину, а наша задача с Колей – успеть забраться в кузов.

Толкать было тяжело, наконец, мы раскачали автомобиль, мёртвая тяжесть грузовика ослабела, колёса стали поворачиваться, и «Студер» с кирпичом и толем начал катиться под уклон. Шофёр и курьер помчались вперёд и запрыгнули в кабину, а мы с Колей вскочили на железные скобы, приваренные к раме автомобиля, руками схватились за борт, а потом залезли в кузов, на родные кирпичи. Шофёр не тормозил, мы довольно быстро понеслись под уклон и, если кто-нибудь бы упал при этой операции, ему долго пришлось бы бежать за машиной…

Мотор завёлся – и вовремя, так как впереди нас ждал ещё один небольшой перевал, на который мы натужно карабкались минут 15. После перевала ещё была одна «Сцилла и Харибда»: по дороге был участок, где не могли разъехаться две машины, идущие навстречу друг другу, и водитель опасался, что если там вдруг окажется встречная машина, нам придётся остановиться, и двигатель снова заглохнет…

Шофёр беспрерывно сигналил. На наше счастье, стоявшая там «эмка» была в стороне, на вырубленной в скале площадке. Мы с гудками пронеслись мимо, под удивлённым взглядом водителя, стоявшего с ключами в руках рядом со своей машиной. Километров через 10–15 мотор опять стал глохнуть, снова завёлся, дорога всё шла под уклон, и мы благополучно, часам к 7 утра, доехали до Талой, правда, только до маленького мостика через речку. Преодолеть подъём на мостик «Студебеккер» уже не смог, и мы с Колей под предводительством курьера с туфлями пошли к санаторию. Путешествие наше продолжалось 23 часа…

«Жить здесь хорошо»

Обо всех наших приключениях я подробно написал маме. Мама часто бывала в Талой на спортивных сборах – и зимой и летом, и все местные уголки ей были знакомы.

Леонид Титов – Анне Розановой. 25 июля 1949 г. Посёлок Талая.

«25/VII-49 г. Здравствуй, мама!

Сейчас принесли письмо от тебя. Я живу с Колей в одной комнате на троих в корпусе на горе. Вместе с нами живёт какой-то тип, который только ночует у нас.

Обычно до обеда мы загораем на улице, а после обеда спим. После чая солнца мало или идёт дождь. Тапочки я отдал Анастасии Михайловне. Она сказала, что постарается послать всё скоро. Мой вес оказался 52,3 кг. Анализ крови ещё не написали. Сегодня пойду к сестре за этим.

В кино был два раза, на «Жди меня» и на «Семеро смелых».

Обе эти картины я не видел. В дороге мы не замерзали, но ехали долго. Опишу тебе наш путь:

После Палатки спали часов 5. Потом не могли завестись. Нас взяли на буксир. Поехали, завелись. Доехали до 173 км, до Яблонового перевала и стали: кончился бензин. Дядька, ехавший с шофёром в кабине, достал где-то литров 30. До Атки останавливались раза 3, один раз брались на буксир. В моторе сгорела какая-то бабина и мы еле доплелись до Атки. В Атке достали бабину, заправились бензином, заправились маслом, заправились в столовой. Это было в 1–2 дня. Ещё меняли и накачивали баллоны. От Атки до 256 км останавливались два раза: первый раз меняли баллон, во второй – брались на буксир. По боковой трассе отъехали 3 км и стали на ровном месте. Метров 10 пихали немощный «Студебеккер». После поехали под гору, завелись и поехали до перевала, на перевал карабкались минут 15. Дальше было всё благополучно. Дома были в семь часов. Ехали 23 часа.

Жить здесь хорошо. Комаров до обеда на солнце почти нет, после обеда – терпимо. После обеда учу конституцию, играю в биллиард. Встаём в 8 часов, в 8.15 зарядка, потом бежим до большого моста, там обливаемся до пояса и идём обратно. Кормят хорошо, можно взять добавок, молока. Ягоды поспели. Здесь их очень много. Сейчас я читаю «Клима Самгина». Уже прочёл три книги (три части).

Доктор прописал мне витамины. Коля тоже посылает записку. Отнеси, когда сможешь. Как живёт Жан? Напомни ему как-нибудь о камере, может он найдёт время съездить заклеить.

Ну, до свиданья. Целую, Лёня.

P.S. Пришлите, если можно, иглу толстую, пожалуйста, ниток, целую камеру, покрышку, тесьмы, шнуровку и буцы. Если много, буцы не надо.

Крепко целую. Лёня».

Письмо Леонида Титова маме с отчетом об отдыхе в санатории «Горячие ключи». Поселок Талая. 25 июля 1949 г.

Футбол я и тут не оставил. Маме я написал, чтобы она прислала толстую иглу (опять пришлось зашивать покрышку!), дратву, камеру, тесьму, шнуровку и бутсы. Значит, машины в Магадан ходили часто, и я с кем-то передал письмо. Как же это мы с Колей оказались на этом злополучном «Студере»? Конечно же, «по блату».

Обратная дорога в Магадан запомнилась тем, что мы ехали в кузове мощного попутного «Даймонда», тяжёлой грузовой машины для вывоза песков и руды из горных карьеров. Баллон «Даймонда» был больше моего роста. Мы спали, положив головы на огромное запасное колесо. Несмотря на то, что я положил под голову что-то мягкое и ещё плащ, утром я обнаружил на своём лбу огромный синяк, который я набил о каменную резину «баллона».

В этом путешествии мы с Колей Меликовым познали сразу все составляющие колымской жизни – и блат, и мат, и туфту, и резину – в переносном и прямом смысле…