Текст книги "Мы росли у Охотского моря. Воспоминания и рассказы учеников и выпускников магаданской средней школы №1"

«Будем ждать Лёню»

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 12–14 апреля 1950 г. Москва.

«Наши милые колымчане! Сегодня мы получили … три телеграммы от вас с поздравлением. Я уже почувствовала наступление дня моего рождения. Значит, весь апрель я буду чувствовать свой праздник… вашу заботу обо мне. Вы послали мне ко дню рождения 500 руб. Для меня это большая сумма. Получили ли вы для Лёни справочник для поступления в технические ВУЗы? Мы ждём Лёню… Твои деньги, Аничка, пойдут на осеннее пальто для папы… его пальто стало невозможно старое. Я насилу уговорила, чтобы он купил себе… Папа готовится к докладам, поехал на консультацию, и 22 и 28-го будет делать доклады…»

Д. В. Розанов: «Милая Аничка! У нас день рождения Мамочки продолжается весь месяц: здесь её именины, здесь и день нашей свадьбы – если считать по старому стилю… Спасибо тебе, что ты поддерживаешь фактически возможности для таких праздников. Мы приглашаем и ждём Лёню к себе. Мы здоровы… моё тёплое пальто стоит 437 р. Оно очень приличное. Беда только в том, что мне некуда ходить в нём…»

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 28 апреля 1950 г. Москва.

«6 часов вечера. Сегодня день моего рождения, и я сейчас получила от вас два письма. Не велика беда, если у Лёни и тройки есть. Я уже теперь уверена в том, что он выдержит в ВУЗ. Пусть он не очень заучивается. Его неуспех в черчении и чистописании – это результат того, что он поступил прямо во II класс. Да и я не была строга к его занятиям: я его уговаривала только, а не имела времени посидеть над ним… Сегодня я делаю два доклада к 1 Мая. О Лёничке не беспокойся. Он выдержит экзамены и будет учиться в том ВУЗе, где ты хочешь. Лишь бы были все здоровы. А прописать, наверно, у нас пропишут, потому что он и был прописан у нас. Раз будет принят, то обязательно будет прописан. Я спокойна, и вы будьте спокойны. Мама. Целую обнимаю и поздравляю с 1 Мая. Мама».

Выпускные экзамены

Пусть извинит меня читатель, что я так много рассказываю о выпускном классе. Я – патриот моей магаданской средней школы № 1, которую снесли, опасаясь, что она развалится. Мне хотелось показать, как учителя в 1950 году готовили нас к самостоятельной жизни и поступлению в вузы, предъявляя всё более и более высокие требования к нашим знаниям. Эти знания не только помогли мне успешно сдать экзамены при поступлении в институт, но были полезны и в студенческой жизни и инженерной практике.

Я благодарен нашим учителям за прекрасное образование в магаданской средней школе № 1. Наши учителя были цветом интеллигенции страны, оказавшимися зачастую не по своей воле на Колыме. Они заложили в нас твёрдый фундамент знаний и стремление к дальнейшему познанию.

8, 9 и 10 мая 1950 года состоялась генеральная репетиция письменных экзаменов за 10-й класс. В каждом из этих трёх дней (9 мая ещё не был праздничным днём) мы по 4 часа писали сочинение и контрольные годовые работы по алгебре и геометрии с тригонометрией.

Эти письменные работы проводились по всем правилам сдачи экзаменов на аттестат зрелости и психологически подготавливали нас к будущим испытаниям.

Выпускные экзамены начались в 20-х числах мая и продолжались почти месяц. Сдавали мы 10 экзаменов: русский язык (устный), письменный (сочинение), русская литература, алгебра, геометрия, тригонометрия, история, физика, химия, иностранный язык. По всем предметам я получил «пятёрки», только за сочинение мне «вывели» «4» и по алгебре.

Теорема Безу

На экзамене по алгебре меня подвела теорема Безу, в которой я слегка запутался. Эта теорема гласит, что число решений системы n алгебраических уравнений с n неизвестными, степени которых есть m1, m2 … mn в общем случае равны m1, m2 … mn. Теорема устанавливает общие методы последовательного исключения неизвестных в такой системе уравнений, чего я не мог толком изложить на экзамене.

Этот сбой в ответе, видимо, привёл меня к некоторому стрессу, увеличил волнение и торопливость. А. Н. Игишева часто предостерегала меня от излишней поспешности при ответах. Так было и на этом экзамене по алгебре. Члены комиссии решили дать мне возможность исправить конфуз с Безу и задали простой дополнительный вопрос: в каком квадранте функция Sin положительна. Я, не дав себе немножко подумать, брякнул: «В первом!» – «А ещё?» – спросила меня Игишева. Тут я замялся и, не подумав, поспешно повторил свой ответ. Конечно, я слегка оБЕЗУмел и был в состоянии аффекта. Комиссия переглянулась… и вывела мне «4». Если бы я хоть секунду подумал и представил мысленно окружность и оси координат, я бы, конечно, ответил бы верно. Ведь Sin положителен и в четвёртом квадранте, но… после драки кулаками не машут.

Мыло из пробирки

Экзамен по химии за 10-й класс проходил полностью в стиле Екатерины Николаевны Руденко. Члены экзаменационной комиссии сидели в кабинете химии за демонстрационным столом, а две доски, на которых мы писали формулы, стояли под таким углом, что взоры членов комиссии только скользили по доскам, но ничего не могли увидеть. Екатерина Николаевна подходила к доскам, молча смотрела на наши формулы, и, если кто-то написал неверно (в том числе и Коля Суворин, немало досаждавший Е. Н.), она приближалась к доске, одним пальцем тыкала в формулу, превращая «плюс» в «минус» или наоборот, или стирала показатель валентности и отходила. Для знающих химию была понятна ошибка, и ученик, подумав, исправлял формулу.

Также она помогала и производить химические реакции, выполнение которых являлось третьим вопросом билета (первый вопрос был по неорганической химии, второй – по органической). У меня третьим вопросом значилось: «Получение мыла». Я слил в пробирку нужные реактивы, но чёртово «мыло» не отвердевало, сколько я ни тряс пробирку. Подходит Екатерина Николаевна, достаёт из кармана халата и бросает в мою пробирку волшебную крупинку, и моё «мыло» мгновенно застывает настолько, что я не мог его выковырять из пробирки, когда мы после экзамена мыли химическую посуду.

«Мыло» я продемонстрировал комиссии, торжественно потрясая перевернутой пробиркой. По химии я получил и на экзамене, и в аттестате зрелости «пятёрку».

За сочинение долго не объявляли оценок. Наша классная руководительница М. В. Устюжина, член комиссии по проверке сочинений, потом сказала моей маме, что у меня в сочинении не было ни одной ошибки. Если бы мне поставили «5», я стал бы претендентом на какую-нибудь медаль, но этого не было в планах дирекции. Да к тому же снова подвёл меня мой почерк. Когда я проверял написанное, я иногда зачеркивал неясно написанную букву и сверху её тщательно выводил. Это и смутило придирчивую комиссию: как же посылать такое сочинение в Хабаровск, если ученик (а, может, учитель?) так много переправляет слов в своём тексте?

English

Выпускной экзамен по английскому языку я сдал на «5». Экзаменационная комиссия была удивлена, что «англичане» грамматический разбор предложений делали на английском языке. «Немцы» и «немки» из 10-го «А» разбор предложений делали на русском.

Не удивительно, что на вступительном экзамене в МАМИ перевод басни «Лисица и журавль» для меня не представлял никакой трудности. Удивительным было другое: на экзамене за 9-й класс мне достался вопрос «Английские условные предложения I вида», на выпускном экзамене за 10-й класс – «Условные предложения I и II видов»(!!), а на вступительных экзаменах в МАМИ – «Типы условных предложений в английском языке»!!! Увидя этот вопрос в билете, я невольно засмеялся. Принимавшая вступительные экзамены в МАМИ заведующая кафедрой иностранных языков удивилась моему смеху, и я рассказал ей, что «условные предложения» преследуют меня на экзаменах всю жизнь.

Знания английского языка, полученные в магаданской школе, были весьма основательными. Запаса школьных знаний мне вполне хватило и на институт, и на технические переводы, которыми я занимался уже будучи инженером и аспирантом.

«Лёничка… Не поддавайся плохому!»

Первая часть задачи, поставленной мне дедушкой, – «добросовестно проучиться в первом году до конца» – была мной выполнена. Опасения дедушки и бабушки, что мне придётся корпеть в 10-м классе второй год, не оправдались.

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. Май 1950 г. Москва.

«Дорогая Аничка!

…Живём надеждой видеть Ваню и тебя… Я живу вашим благополучием и нуждами. Знаю всегда, кто в чём нуждается.

Сведения об успехах в занятиях и поведении ученика за 1949–1950 учебный год

А тебя, я знаю, ты сейчас очень озабочена Лёниными экзаменами… Надо так, чтобы вы все дольше нас жили… Чтобы твоя жизнь была бы радостной после стольких горестей и печалей и вообще после тех всех испытаний, какие тебе пришлось вынести и остаться таким героем как ты. Сколько бурь вынесено. Как ты только всё это перенесла. А теперь ты должна жить хорошо…

Ну, Лёничка, посылаю тебе силу и настроение для хороших успехов на экзамене. А потом, после экзамена, напиши нам большое, пребольшое письмо со всеми подробностями об экзаменах и об отметках, и об удачах и неудачах, и вообще обо всём, о всех своих мыслях. Держись, Лёничка, всего хорошего, не поддавайся плохому. Всегда думай над собой, над своими поступками. Одним словом, контролируй себя. Меня так научили мои учителя…»

Выпускной вечер

Торжественный вечер, посвящённый 14-му выпуску магаданской средней школы, состоялся 22 июня 1950 года. В президиуме вечера – директор школы В. Я. Хотяева, наши классные руководители и любимые учителя – Е. Н. Руденко, А. М. Бухин, А. Н. Игишева, Н. Г. Булимова, В. К. Павлова, М. В. Устюжина, комсомольский актив, чиновники из КолымОНО и ГорОНО, а в зале – мы и наши счастливые родители. Моя мама Анна Розанова и мама Васи Аксёнова, бывшие зэчки, тоже были на этом вечере и сидели недалеко друг от друга… Сначала говорила наша директриса Вера Яковлевна, поздравила выпускников и родителей и даже немного прослезилась. Потом было прочувствованное и идеологически выдержанное выступление Н. Г. Булимовой, со здравицами Партии и Правительству и великому СТАЛИНУ. Про эту речь и про нашу учительницу истории вспомнила и мама Васи Аксёнова: «…длинноносенькая шустрая историчка призывает своих учеников не забывать наш светлый золотой Магадан, построенный руками энтузиастов… Гордиться, что учились в таком городе…» (Е. Гинзбург. «Крутой маршрут»).

Да, мы не забываем наш Магадан и этим гордимся!

Потом вручали аттестаты зрелости и подарки нашим медалистам – Нелле Поздеевой и Коле Меликову, но медалей им не выдали – документы, а особенно сочинения медалистов должны были проверяться и утверждаться в Хабаровске. Мне вручили аттестат зрелости и подарок – большой однотомник стихотворений русского поэта Ивана Никитина. Эта книга хранится в моей библиотеке до сих пор.

Генерал «Никишов». Вадим Козин

В самый разгар веселья, когда все уже выпили шампанского, неожиданно явился большой начальник из «Дальстроя» – генерал в золотых погонах, при орденах, с адъютантами и охраной. Генерал был навеселе, говорил резко, командирским голосом, и наша директриса, которая и пригласила его, внимала с напряжённо улыбающимся лицом. Я думал, что этот генерал и есть Никишов, так как не знал, что И. Ф. Никишов еще в конце 1948 года был уволен в отставку и уехал в Москву. Так кто же это был?

– Что вы хотите, ребята? – громко спросил «Никишов». – Требуйте! Сегодня ваш день!!!

– Козина! Козина! – закричали все.

Тогда он повернулся к одному из адъютантов и кивнул ему: «Козина!»

Полковник ушёл и минут через 25–30 доставил бедного Вадима Козина, вытащив его из постели. Был уже, наверно, первый час ночи, но, подчиняясь приказу, певец спел нам несколько своих задушевных песен: «Мой костёр», «Ехали цыгане», «Ночь светла, над рекой…», «А ну-ка, дай жизни, Калуга! Ходи веселей, Кострома!», «Прощай мой табор», «Любушка»…

Нам было немного неудобно, что Козина заставили ехать в школу в такой поздний час. Но мы, конечно, не знали, что Козин был в лагерях и сидел в Маглаге. Многие учителя и родители стали незаметно уходить, не желая попадаться на глаза «Никишову», всесильному начальнику «Дальстроя», от которого зависели все и всё.

Ходили сплетни, что Никишов свою семью отправил на «материк», а сам жил открыто со своей любовницей Александрой Гридасовой. На одном из приисков Колымы Никишов заметил пышногрудую синеглазую брюнетку – горного мастера Александру Гридасову, которая приехала в 1939 году по «комсомольскому призыву» на Колыму для освоения золотоносных богатств края. Никишов через несколько лет сделал Гридасову начальницей Маглага. В этот лагерь из вновь прибывших партий заключённых отбиралась творческая интеллигенция – музыканты, артисты, художники, певцы, мастера эстрадного жанра. Из них составлялись бригады, обслуживающие начальствующую верхушку НКВД Магадана и «Дальстроя». Культбригады Маглага выезжали также и в гастрольные поездки на «трассу». Многие колымские старожилы вспоминают, что Гридасова защищала и опекала артистов.

Все эти разговоры о Никишове и Гридасовой мне были тогда не интересны. Выпускной вечер продолжался до утра…

В Москву!

Наша директриса В. Я. Хотяева и родительский комитет приложили немало усилий, чтобы выпускникам нашей школы, независимо от социального положения и прошлого их родителей, были выданы справки о том, что мы являемся детьми «ответственных работников Дальстроя» и имеем право на внеочередное поступление в вузы центральных городов страны, вне конкурса, но всё-таки после медалистов. Эти льготы распространялись не на все вузы и не на всех выпускников. Ведь из наших анкет и автобиографий было ясно, кто наши родители. Абитуриенты, отцы и матери которых были репрессированы по 58-ой статье, не принимались в престижные столичные вузы – МГУ, МИМО, МИФИ, ИНЯЗ. Кроме того, неучастие таких выпускников в комсомольской или спортивной работе сильно снижало шансы поступить, а не быть членом ВЛКСМ было почти непреодолимым препятствием для поступления в вуз.

Справка о льготах для детей ответственных работников «Дальстроя». Магадан. Июнь 1950 г.

Но всё-таки эти справки помогли многим детям бывших заключённых получить высшее образование. Мы ехали на «материк» учиться, а нашим родителям, бывшим зэкам, Сталин и Берия готовили новую репрессивную акцию – ссылку в глухие места Сибири на вечное спецпоселение… Оказывается, уже с 1949 года проводились аресты «по алфавиту», как рассказывал мне Вася Аксёнов, бывших ЗК, отсидевших по 58-ой статье. Их содержали по несколько месяцев в так называемом «Белом доме» МГБ в Магадане, дожидаясь, когда придут документы из Москвы с Постановлением на выселение… Ничего не знал об этом 17-летний юноша Леонид Титов, но в Магадане слухи распространялись очень быстро.

«Алфавит» подходил уже к буквам «М» и «Н», а там недалеко и до «Р»… Розанова… Рудзит…

Справка выпускника магаданской средней школы на разрешение выехать на «материк» без возврата. Виза отдела кадров «Дальстроя». Магадан. 21 июня 1951 г.

Писать большое письмо с отчётом бабушке и дедушке было некогда. Надо было срочно выезжать в Москву…

Последний футбол

Заключительным событием моей магаданской спортивной жизни стал матч по футболу между командой нашей школы из учащихся, закончивших 9-е и 10-е классы, и командой ДЮСШ.

Раньше с этими ребятами – Витей Панасенко («Панас»), Борисом Давыдовым («Пайчадзе»), Феликсом Чернецким, Юликом Бескорсым – я играл и в пионерлагере, и во дворах, и на стадионах. Дворовые команды формировались так: все пришедшие во двор школы или на стадион сами разделялись на пары по росту и подходили к выбранным «капитанам». Капитаны говорили: «Ты ко мне» или «Я беру этого» – и пара разделялась. Если в командах собиралось по 6–8 игроков, игра начиналась. Если ещё кто-то приходил, он образовывал пару с другим мальчишкой. Тогда, не прерывая игры, один из капитанов кричал: «Вот ты, длинный, ко мне!» – и ребята разбегались по командам. Если игра у кого-либо не клеилась, капитан останавливал игру, выгонял этого игрока и брал на замену более сильного.

Таковы были правила дворового футбола, а для матча нашей школы с футболистами ДЮСШ игроки отбирались нашими признанными футбольными лидерами во главе с физруком школы. Я хорошо играл обычно в полузащите, но меня взяли на единственное вакантное место в команде – нападающим на левый край.

Играя много в полузащите, я научился хорошо бить с правой и левой ноги, и это мне пригодилось. Сначала на меня как на нападающего защитники ДЮСШ мало обращали внимания, зная, что я полузащитник и никогда не играл в нападении, да ещё на левом крае. Этим я и воспользовался. Сначала я хорошо «навесил» пару раз на штрафную площадку, и кто-то из наших головой открыл счёт. Потом я сам забил два гола. Первый гол вышел вообще классным. Преследуемый защитником ДЮСШ, я почти от самой линии ворот, с левой ноги, «навесил» на ворота. Мяч взлетел высоко и стал опускаться на вратарскую площадку. Вратарь пятился, пятился, споткнулся, прыгнул… но было уже поздно: мяч сзади него ударился о землю и влетел в ворота.

Тогда игроки ДЮСШ стали уже кричать: «Держи Титова!»

Но это им не помогло. В очередной схватке у ворот упавший вратарь выпустил мяч из рук, и я ловким ударом направил его в ворота.

Кто со мной играл тогда в школьной команде, не помню, но они не дадут мне соврать. Выиграли мы с общим счётом 5:3 или 4:2. Хвалёная футбольная команда ДЮСШ была посрамлена, и мама была очень довольна. Потом она мне писала, что тренер ДЮСШ хотел меня взять в команду, но я уже уехал в Москву.

Охота в бухте Весёлой

В те же последние магаданские дни мы с Жаном Оттовичем пошли на утренний пролёт уток. Я давно просил его взять меня на охоту, но у него не было свободного времени, да и я целый месяц сдавал экзамены, от которых довольно сильно устал. Экзамены следовали один за другим через 2–3 дня. Я готовился к ним тщательно не потому, что боялся провалиться, а потому, что не хотел выглядеть незнающим перед учителями и ребятами. Я читал материал обычно только дома, иногда расхаживая по комнате и что-то повторяя вслух, но потом у меня начинала болеть голова, и я стал ходить заниматься в Парк культуры, вверх по Колымскому шоссе. Там, в парке, среди деревьев позади Дома пионеров, стояла уютная беседка, где я и располагался с учебниками и конспектами.

После экзаменов, в один из последних дней июня, мы с Жаном Оттовичем, наконец, выбрались на охоту. Мы встали очень рано, часов в пять или шесть, мама с Аньчиком ещё спали, мы что-то перекусили, сели в «эмку», которая ждала нас под окном с вечера, и поехали в бухту Весёлая.

Бухты и посёлки на восточном берегу полуострова Старицкого все носят названия «Весёлых» – Новая Весёлая, Старая Весёлая и просто Весёлая. Самая же большая бухта, которая глубоко вдаётся в восточный берег полуострова, называется бухтой Гертнера. Бухта Нагаева с запада и бухта Гертнера с востока образуют перешеек, соединяющий полуостров Старицкого с материком. На этом перешейке шириной не более 6 километров и стоит наш Магадан.

В бухте Весёлой Жан Оттович взял у знакомых рыбаков лодку, и мы поплыли в море. Утро было туманным, стояла тишина, неподвижная вода была серого, стального цвета. От неё тянуло холодом. Лодка была небольшая и очень глубоко сидела в воде. Жан Оттович был на вёслах, и, когда он делал энергичные гребки, забортная вода омывала мне пальцы. По бухте плавали небольшие торосы, и моей задачей как впередсмотрящего было следить, чтобы лодка не столкнулась с ледяной глыбой, уходящей на несколько метров в глубину. Изредка, хлопая крыльями и испуганно крякая, пролетали по одной-две утки и скрывались в тумане над морем.

Мы отплыли довольно далеко от берега, и Жан Оттович сделал несколько выстрелов по уткам, но так ничего и не подстрелил. Изредка раздавались выстрелы других охотников, но мы их не видели из-за тумана. Я тоже стрелял из его замечательной бельгийской двухстволки «Зауэр», но тоже промазал. Это был мой первый и последний охотничий опыт. Наши промахи Жан Оттович объяснял тем, что мы не с той стороны подошли к месту пролёта уток. Хитрые птицы появлялись из-за наших спин, и мы стреляли им вслед, а не навстречу. В 9 часов утра было ещё очень холодно, и охотники без добычи поплыли к берегу, чтобы отправиться домой…

А мне надо было собираться в дорогу. В Магадане я оставлял и свой родной и изрядно покалеченный на магаданских горках велосипед, и большую коллекцию марок, и американский «боевой» огнетушитель. Ведь я вступал во взрослую жизнь, и детские игрушки мне уже были не нужны. Здесь оставались мама, сестрёнка Аничка, но я сам уже очень хотел уехать из Магадана, вырваться из школьной обязаловки на свободу, окунуться в неведомую студенческую жизнь.