Текст книги "Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней"

«Подобные воззрения, – пишут Э. Ф. Смит и Дэвид Кристиан, – встречаются в XIX столетии у большинства русских, интересовавшихся питанием крестьян. Наличие или отсутствие мяса в пище крестьян всегда считалось самым наглядным показателем качества питания, надежным признаком улучшения или снижения уровня жизни в целом, а также чувствительным индикатором классовых различий». В качестве примера авторы указывают на то, что в докладе высочайше учрежденной Комиссии для исследования положения сельского хозяйства и сельской промышленности в России за 1872 г. (СПб., 1873) читатель постоянно наталкивается на формулу—рефрен: «Потребление мяса не повысилось и питание крестьян не улучшилось» (Московская губерния) или: «В иных областях питание улучшилось и потребление мяса повысилось» (Тверская губерния). «Сами же крестьяне, – продолжают авторы, – не были убеждены в том, что мясо представляет жизненную необходимость». В этом контексте Э. Ф. Смит и Д. Кристиан цитируют «Из деревни» А. Н. Эн—гельгардта (1872–1887): «Все мы [т. е. представители образованного класса. – П. Б.] (…) считаем мясо чрезвычайно важною составною частью пищи, считаем пищу плохою, неудовлетворительною, если в ней мало мяса, стараемся побольше есть мяса. Между тем мужик даже на самой трудной работе вовсе не придает мясу такой важности. Я, конечно, не хочу этим сказать, что мужик не любит мяса, разумеется, каждый предпочтет щи с «крошевом» пустым щам, каждый с удовольствием будет есть и баранину, и курицу – я говорю только о том, что мужик не придает мясу важности относительно рабочего эффекта» ³⁷. Воззрения как «образованных классов», так и крестьян были известны и Толстому.

О том, что мнения врачей не допускали возражений, а запугивание публики традиционными заверениями в необходимости употребления мяса было повсеместным явлением, косвенно свидетельствует тот пафос (который сегодняшнему читателю покажется, скорее, смешным), с которым русские вегетарианские журналы до Первой мировой войны публиковали фотографии детей, «вот уже три или четыре года, или даже с рождения» живущих без мяса.

Сами вегетарианцы подчас не были уверены в том, может ли вегетарианство во время беременности представлять опасность для зарождающейся жизни или нет, ведь повсюду утверждалось, что будущая мать непременно должна придерживаться усиленного режима питания, т. е. преимущественно мясной пищи, и должна есть за двоих ³⁸. Другие взгляды пробивали себе дорогу с трудом. «Велика заслуга вегетарианства в деле научной разработки вопроса о питании», – писал Е. О. Дымшиц 29 июня 1914 г. в ВО—ве (Екатеринослав); по его замечанию, именно благодаря вегетарианству плоды, яблоки и проч., всевозможные орехи, овощи уже не считаются многими исследователями лакомствами и приправами, а признаются пищей самой рациональной ³⁹.

Во время открытого диспута о вегетарианстве в Саратовском университете (6 и 13 февраля 1913 г.) ⁴⁰ при участии нескольких профессоров один из докладчиков высказал мнение, что вегетарианцы для медиков – просто люди, которые проводят опыты с безмясным питанием. Некоторые профессора выдвигали старые аргументы: проф. С. И. Вертоградов, например, заметил, что за вегетарианцами, может быть, остается преимущество в смысле выносливости, но в смысле продуктивности работы первенство всегда останется за мясоедами; а проф. В. В. Вормс говорил, что вегетарианцы должны принимать пищу в увеличенном, против нормального, объеме и что прямых указаний на вред мясной пищи при обыкновенных условиях не имеется.

Однако в целом, в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, можно отметить более деловой тон в дискуссиях вегетарианцев с врачами—традиционалистами. Именно поэтому вегетарианец П. И. Гуров, оценивая результаты Первого Всероссийского съезда вегетарианцев в Москве (1913 г.), выразил сожаление по поводу того, что имели место неуместные выпады «одного из участников съезда по адресу русских врачей и русской науки», а также по поводу принятия съездом «проникнутой духом слепого догматизма резолюции о вивисекции» ⁴¹.

В этой главе я сознательно не касаюсь статей таких врачей—вегетарианцев, как А. П. Зеленков и А. А. Ясиновский, или же многочисленных переводов статей из западноевропейской медицинской литературы предвоенного периода. В них можно найти главным образом воззрения и тезисы, имеющие всеобщее значение в рамках «вегетарианского дискурса», но не являющиеся характерными для истории русского вегетарианства.

В советский период медицинскую науку, как и всю политическую систему в целом, очевидно, мало волновали проблемы вегетарианского питания. В 1984 г. М. Самсонов и В. Бу—даговская в статье «Вегетарианство: польза реальная и мнимая» («Медицинская газета») сообщали, что в странах Запада нарастающими темпами распространяется увлечение различными пищевыми культами ⁴². «К сожалению, в последние годы увлечение научно не обоснованными диетами, в том числе и вегетарианскими, наблюдается и у нас». Однако «даже при самом тщательном составлении пищевого рациона лактоово—и лактовегетарианцы могут обеспечивать потребности организма только по некоторым компонентам. Строгие же вегетарианцы (…) получают пищу дефицитную». Если же, – заключают авторы статьи, – в рацион входит рыба (!), молоко, творог и яйца, тогда вегетарианская пища и при долгом таком вегетарианстве не опасна и даже целительна для пожилых и больных людей.

В 1987 г., т. е. уже в годы перестройки, доктор медицинских наук В. А. Конышев, заведующий лабораторией по разработке перспективных и комплексных проблем питания Института питания АМН СССР, в краткой статье «Современное состояние старой концепции (вегетарианство)», напечатанной в журнале «Вопросы питания», высказался по вопросу современного состояния медицинских познаний о растительном питании ⁴³. Статья начинается словами: «Значительный опыт изучения вегетарианства накоплен за рубежом»; и, действительно, в списке научной литературы по предмету, наряду с десятью русскими работами, приводятся 47 работ на английском языке. Широкое распространение вегетарианства за рубежом автор объясняет существованием там групп населения, придерживающихся вегетарианства по религиозным мотивам (упоминаются, в частности, адвентисты) или вследствие приверженности учению макробиотиков японского направления.

В. А. Конышев сообщает, что за рубежом часто встречается термин «веганы», что существует и термин для обозначения вегетарианцев, питающихся только фруктами и орехами (fruitarians), а также что в советской популярной литературе под вегетарианцами подчас понимают людей, довольствующихся при потреблении мяса небольшим количеством.

Далее автор указывает на то, что в русских энциклопедических изданиях все еще бытуют термины «старовегетарианцы» (для обозначения веганцев и сыроедов) и «младовегетариан—цы» (для обозначения лактовегетарианцев), фактически уже вышедшие из употребления. Ссылаясь на использованные источники, он заключает, что школьники—вегетарианцы (особенно из семей макробиотиков) отстают от своих сверстников по физическому развитию, а также, что железодефицитные анемии обычно затрудняют способность детей к обучению, «и именно такого влияния следует ожидать от вегетарианских рационов». Если дети—дошкольники из вегетарианских семей, в том числе веганских, значительно обгоняют своих сверстников по умственному развитию, то это, по утверждению автора, происходит вследствие большей заботы родителей об их воспитании; аналогичным образом обнаруженные в Индии различия в заболеваемости детей вегетарианцев и невегетарианцев, по его мнению, являются следствием различий в уровне санитарных навыков.

В дальнейшем В. А. Конышев, опираясь на различные исследования, подробно останавливается на том, что вегетарианство способствует долгожительству, а также снижает риск заболевания такими болезнями, как, например, рак, что подтверждают как опыты на животных, так и случаи пациентов, придерживающихся вегетарианской диеты. Он упоминает, что в свое время уже И. И. Мечников и его последователи подчеркивали полезное действие молочнокислых продуктов. «Неясно, происходит ли у человека под влиянием возрастных изменений метаболического статуса смена пищевых мотиваций с проявлением предпочтения к растительной и молочной пище»; опыты на животных выявили такие тенденции. «Представленный обзор, – заключает автор статьи, – показывает, что вегетарианство интенсивно изучается во многих странах мира». Но, например, о том, что в Великобритании – 3,5 млн., а в США более 12 млн. людей живут по—вегетариански (Джулия Робертс не является исключением), – о таких фактах в этой статье не говорится ⁴⁴.

Можно констатировать, что с конца 1980–х годов и в России пробивают себе дорогу новые взгляды медицины на вегетарианство, хотя, по—видимому, не без затруднений.

12. Бойня – взгляд изнутри

Корми его не мясом от ловитвы,

Но яство мирное росой полей!

Насыти жизнью тихой, как молитвы,

Как теплый вздох, идущий от полей.

Р. М. Рильке. Часослов (1905; пер. В. Летучий, 1907) ¹

В сельской среде убой домашнего скота – явление само собой разумеющееся. Так было и остается в деревенской жизни России и Украины, что наглядно иллюстрирует М. Коцюбинский в рассказе «Письмо». Рассказ М. Арцыбашева «Кровь» рисует, напротив, совершенно иную картину: в дворянских поместьях деликатное чувство вины и такта отодвигает все процедуры убийства, сопряженные с потреблением мяса, на задний план: господа предоставляют их исполнение подданным, тем самым заставляя других делать то, чего им самим делать не хочется; исключение составляет лишь такое спортивное переживание, как охота – атрибут определенного социального положения.

Как пишет в своих заметках «О вкушении мяса» социолог Норберт Элиас, на Западе начиная со Средних веков и вплоть до XVII, а частично и до XVIII столетия в верхних слоях общества не находили ничего удивительного в том, что на стол обыкновенно подавалось целое животное, которое разрезалось тут же. То, что с XVIII столетия такое открытое обхождение с мертвым животным постепенно исчезает, объясняется различными социально—экономическими факторами, а также всеобщим смещением границы стыда. К середине XIX века западноевропейский застольный этикет частично перенял так называемую «русскую систему», которая состояла в том, что разрезание животного производилось на кухне ². Действительно, сборник советов и наставлений «Хороший тон» (издание 1889 г.) рекомендует: «если общество значительно и представляет некоторым образом более праздничный вид, то удобнее разрезывать в кухне, и потом, сложив их (мертвых животных) на блюде, по возможности, в том виде, в каком они были первоначально, подавать на стол» ³.

На рубеже XX века социально—экономические перемены, а также повышение порога стыдливости привели к тому, что в России, как и везде, разделывание животных для их потребления в городских условиях переместилось на бойню. Отныне происходящее там старались отгораживать от любопытных взглядов ⁴. Лишь относительно недавно телевидение дало зрителям возможность заглянуть на бойню, особенно тогда, когда проблема потребления мяса стала занимать первые полосы газет в связи с эпидемией «коровьего бешенства» или болезнью Кройтцфельда—Якоба. Впрочем, литературной темой бойня стала уже значительно раньше. Некоторые из соприкасающихся с этой темой текстов советского периода обсуждались несколько лет тому назад А. Жолковским в статье «Slaughter—house motifs.» ⁵. Однако первым, кто описал происходящее за стенами бойни в России, был Л. Н. Толстой: описание тульской бойни в «Первой ступени» – самое раннее и самое волнующее из существующих описаний; между прочим, не только все эссе, но также изданное отдельно описание бойни под заголовком «На бойне» можно было купить в «Вегетарианской библиотеке» издательства «Посредник» за % копейки.

Вегетарианская печать, что неудивительно, обращалась к этой теме постоянно. В 1910 г. Валентин Булгаков, последний секретарь Толстого, рассказывает в одном из фельетонов в ВО о Всероссийской мясной выставке в Москве, открытой после торжественного молебствия московским городским головой Н. И. Гучковым. Выставка должна была «сблизить сельских хозяев и скотоводов со скотопромышленниками». Городской голова провозгласил тост «за процветание городских боен», пообещал принять меры «в целях предотвращения дальнейшего сокращения потребления мяса», сообщив при этом о намерении «строить конебойню и птичьебойню…» ⁶

Год спустя ВО напечатал выдержки из живо написанного репортажа о киевской бойне, опубликованного в «Киевской мысли» под заголовком «В кровавом тумане» ⁷. Репортаж, автором которого был П. Кореневский, не так уж далек от описания тульской бойни Толстым:

… Во дворе – кровь: багровый снег. Мокнет и тает в лужах крови. На осях и колесах телег, на дверях и оконных рамах – сгустки запекшейся крови. Воздух насыщен острыми парами. Лижут лицо, ударяют в нос, щекочут в горле…

– Эй, ты, черепаха! Еще упирается!..

И он больно хлещет ее плетью по хребту, толкает в живот, тащит за рога.

– Му—у–у—у!..

Так кричит скотина ночью, во время пожара…

Все делается в мгновение ока. Десяток носилок уносит трепещущее тело в дымящийся павильон. «Смальня». Десятки огненных языков вырываются из преисподней, пожирают шерсть, запекают кровоточащие раны. Едкий дым, насыщенный жирными парами…

– Хотите обогреться? Пожалуйте!..

Курят, обмениваются остротами, хохочут… Точно блины пекут…

(…)

Как теперь вижу бычка… Полный сил и здоровья. Обнюхал освежеванную тушу, попятился назад. Понял, видно. Долго к нему подкрадывались то с той, то с другой стороны. Не поддается.

И «он» тут; в руке – острый клинок. Улучил удобный момент, нащупал в затылке уязвимое место. Чах!.. Упал, как подкошенный. Но еще жив. Повернул голову, поглядел умоляюще…

– Мне больно!..

Без слов, но красноречиво—умоляюще… Но тот уже улегся на голове, повернул клинок, приналег. Что—то хрустнуло… Опять те же глаза ясные, сознательные…

– Пощадите!..

Опять удар – под левую лопатку – глубокий, роковой… Брызнула кровь – пенистая, горячая… Целый ушат крови… Освежевали, отрезали голову, подняли тушу на блок, вынули внутренности. А она все еще жива. Сознание умерло, но в не—остывших мускулах долго еще замечалось судорожное движение. Что же еще оставалось в живых, выполняло свое назначение?..

Тысячи казней в день, никем не опротестованных, никем не оплаканных, казней медленных, мучительных…

Сочтите только жертвы: 1132 овцы, 240 озимков, 45 телят, 625 свиней, 7 лошадей, 235 голов крупного скота убивает бойня ежедневно. Иногда и больше. И этим Киев не насыщается – еще привозят.

Появившийся в ведущей газете, этот текст нашел большой отклик – может быть, не совсем случайно как раз в этом году число вегетарианских столовых в Киеве достигло максимальной величины – 12.

О еще одном описании бойни, напечатанном в 1913 г. в альманахе «Естественная жизнь и вегетарианство» и характеризующем обстановку на петербургской скотобойне, речь шла уже выше (ср. с. 311).

Значительно повлияло на распространение вегетарианства появление в русском переводе романа Эптона Синклера «The Jungle». Этот роман, как известно, описывает

эксплуатацию рабочих и ужасные гигиенические условия на бойнях и мясных фабриках Чикаго. Опубликованный в конце 1905 г. в социалистическом еженедельнике «Appeal to reason», роман вышел отдельной книгой в Нью—Йорке в 1906 г. В том же году в Киеве появился первый русский перевод под названием «Дебри» (в более поздних переводах предпочиталось заглавие «Джунгли», см. изд.: Москва, 1956).

«The Jungle» имел последствия в масштабе государства: парламент США ужесточил законы о контроле за качеством пищевых продуктов, а потребление мяса в стране снизилось. Немецкое правительство, в свою очередь, использовало роман как повод для ограничения мясного импорта из Америки посредством повышения ввозных пошлин.

В России И. Перпер приветствовал появление романа: «Для нас, вегетарианцев, эта книга представляет особенно выдающийся интерес, так как автор главную часть своей книги посвятил описанию чикагских боен, в которых он работал простым работником. Ужасом веет от тех зверств, творимых в бойнях над людьми и над животными. Нам известно, что „Дебри“ сделали многих людей вегетарианцами, и это вполне понятно. Синклер указал на то зло, с которым мы, вегетарианцы, боремся. Синклер развертывает перед глазами читателя все мерзости, творимые для добывания убойного питания, и зовет выбраться из дебрей, на новый путь, на лучшую дорогу» ⁸.

Год спустя Н. Гусев цитировал фразу из романа Синклера: «Это было какое—то машинное производство свинины, убой посредством прикладной математики». «Нам, вегетарианцам по требованию религии, – писал он, – книга Синклера особенно важна тем, что она напоминает не только о грехе убивания животных, но и о еще большем грехе медленного убивания людей сверхсильным и нездоровым трудом, том грехе, который лежит в основе всего строя нашей жизни и к избавлению от которого вегетарианство служит только лишь „первой ступенью“» ⁹. Эта книга, по замечанию Гусева, может иметь значение для распространения вегетарианства тем больше, что автор ее «не принадлежит, по—видимому, к числу людей, признающих вегетарианство как одно из требований религии» ¹⁰: Синклер якобы жил по—вегетариански всего лишь в течение трех лет. Однако, кроме «The Jungle», его перу принадлежит также работа «Good Health and How We Won it»

(1919), в которой он пропагандировал безмясной режим питания. Эта книга опирается, в частности, на «проповедника постничания» Ораса Флетчера. О синклеровском методе «лечения голодом» сообщалось также в киевском «Вегетарианском вестнике» (1915) ¹¹.

На спорные аспекты данной темы обращали внимание и другие русские авторы, и не только в связи с вопросами вегетарианства. Выше уже шла речь о краткой сцене из рассказа А. Чехова «Моя жизнь», разыгрывающейся на бойне. В повести Юрия Олеши «Зависть» (1927) Николай Кавалеров читает корректуру текстов, написанных Андреем Бабичем:

…Так, собираемая при убое кровь может быть перерабатываема или в пищу, для изготовления колбас, или на выработку светлого и черного альбумина, клея, пуговиц, красок, землеудобрительных туков и корма для скота, птицы и рыбы. Сало—сырец всякого рода скота и жиросодержащие органические отбросы – на изготовление съедобных жиров: сала, маргарина, искусственного масла, – и технических жиров: стеарина, глицерина и смазочных масел. Головы и бараньи ножки при помощи электрических спиральных сверл, автоматически действующих очистительных машин, газовых опалочных станков, резальных машин и шпарильных чанов перерабатываются на пищевые продукты, технический костяной жир, очищенный волос и кости для разнообразных изделий… ¹²

«Техноубой» ¹³, господствовавший на протяжении всего XX века, становится предметом критики и в повести Бориса Пильняка «Мать сыра земля» (1924–1925). Герой видит героиню на бойне во время работы – и больше уже не в состоянии ее любить:

Арина заговорила деловито, но очень поспешно, так показалось Некульеву:

– Кожа идет на обделку, жировые вещества идут на мыло, белками мы откармливаем свиней. Сухожилия и кости идут на клееварню. Потом кости размалываются для удобрения почвы. У нас все использывается.

Руки Арины были в крови, земля залита была кровью, – рабочие обдирали лошадь, другие конские трупы валялись уже ободранные, – лошадь подвесили за ноги, на блоке, к виселице.

Некульев понял: здесь пахнет так же, как всегда от Арины, и он почувствовал, что горло его сжала тошнотная судорога ¹⁴.

Город Чикаго и его бойни произвели огромное впечатление и на В. Маяковского. Правда, в своем рассказе—репортаже об этом городе он утверждает, что без мяса не проживешь и нечего кокетничать с вегетарианством ¹⁵. Однако затем он пишет:

Чикагские бойни – одно из гнуснейших зрелищ моей жизни. Прямо фордом вы въезжаете на длиннейший деревянный мост. Этот мост перекинут через тысячи загонов для быков, телят, баранов и для всей бесчисленности мировых свиней. Визг, мычание, блеяние – неповторимое до конца света, пока людей и скотину не прищемят сдвигающимися скалами, – стоит над этим местом. Сквозь сжатые ноздри лезет кислый смрад бычьей мочи и дерьма скотов десятка фасонов и миллионного количества.

Воображаемый или настоящий запах целого разливного моря крови занимается вашим головокружением.

Разных сортов и калибров мухи с луж и жидкой грязи перепархивают то на коровьи, то на ваши глаза.

Длинные деревянные коридоры уводят упирающийся скот.

Если бараны не идут сами, их ведет выдрессированный козел.

Коридоры кончаются там, где начинаются ножи свинобоев и быкобойцев.

Живых визжащих свиней машина подымает крючком, зацепив их за живую ножку, перекидывает их на непрерывную цепь, – они вверх ногами проползают мимо ирландца или негра, втыкающего нож в свинячье горло. По нескольку тысяч свиней в день режет каждый – хвастался боенский провожатый.

Здесь визг и хрип, а в другом конце фабрики уже пломбы кладут на окорока, молниями вспыхивают на солнце градом выбрасываемые консервные жестянки, дальше грузятся холодильники – и курьерскими поездами и пароходами едет ветчина в колбасные и рестораны всего мира.

Минут пятнадцать едем мы по мосту только одной компании (…)

Бойни не проходят бесследно. Поработав на них, или станешь вегетарианцем или будешь спокойно убивать людей, когда надоест развлекаться кинематографом. Недаром Чикаго – место сенсационных убийств, место легендарных бандитов… ¹⁶

Литературной темой бойня осталась и в постсоветское время. Рассказ Виктории Фоминой «Мраморное мясо» повествует об одном шведском гуру, учителе героини, уже два года живущей по—вегетариански, – который «изобретает натуральные пищевые прибавки и читает лекции московским докторам о пользе вегетарианства» ¹⁷. Какой—то друг знакомит ее с американским миллионером – владельцем мясных заводов в США и одного в Москве, а кроме того, ресторана. Рассказчица проводит с этим американцем одну ночь. Он вырос в России, тринадцать лет назад эмигрировал в США. Он рассказывает ей об одном специальном сорте мяса, привозимом из Японии:

Быка не кормят, а только спаивают (.) А потом забивают. Не сразу убивают, а долго бьют колотушками. Знаете, живые отбивные. Мясо с жиром и кровью перемешивается, и получается рисунок в разрезе, как у мрамора – тонкие белые прожилки и волокна разных оттенков. Так и называется – «мраморное мясо». Красиво. И все пропитано вином. Хотите попробовать? Ничего, что вегетарианка. Один раз, потому что никогда не ели (.)

Хотите, проспекты свои покажу, рекламу… Вот, это заводы, где я покупаю мясо. Свиные туши, разделанные по всем законам диалектики, напоминают тела обесчещенных женщин. Некрофилия (.) Мои компаньоны используют новейшие щадящие способы. Убивают током. Смерть наступает мгновенно и неожиданно. Да ладно вам. Людям сам Бог повелел питаться. Да, родятся, чтобы их съели. Карма у них такая (.)

Затем он показывает ей фабрику.

Конечно, вы увидите, какие мясорубки огромные и чаны для варки и копчения. Образцы – у меня в холодильнике, в кабинете – хотите попробовать? Некуда? Да, поужинали мы плотно, не то слово. Где морозильник? Хотите войти? Лучше не надо. Там на крюках мясо висит. Колбаса – на складе. Это разделочный цех, это разделочный стол. Да, чистый.

Далее следует описание нескольких снов, дневных и ночных, в которых то он, то она переживают то, что делается с животными:

Поддается упругое тело, начинает сдаваться, прогибаться под молотом, пропустил – не встретил всего лишь один удар, устал, – и жалобное, стервенеющее «муууууу»! Мууууууууууу! Будьте прокляты, сучьи дети! Мууууууу—ииииии—ааааах! Хрустнул хребет, и заработал молот быстро—быстро, легко пошло, все легче с каждым разом. Бык захрипел, задергался и показал язык, толстый, синий и очень вкусный, захлюпала, поплыла кровь, из морды закапала, с языка, потом полилась малой и тихой речкой, почти черной от густоты. Молот чавкал и бил, завораживал до отупения. Стоять и смотреть – смысл жизни. Мясо, как мясо, чавкает и пружинит, пропитывается кровью, смешивается перед употреблением, туша бесформенная, неживая, скоро застынет, затвердеет, как мрамор. И будет сон. Тихое, бесформенное «мууууу»…

До свиданья, Маня, до свиданья.

В начале рассказа есть поистине гротескная сцена: «Я видела голову коровы. Тушу разделали и продавали на вес: мясо – из него выходил пар, теплые внутренности, вымя и требуху. Продавали у всех на глазах, на глазах у головы – корова смотрела на себя глазами с ресницами и поволокой. Застывшими, мертвыми. Люди хвалили и выбирали мясо. Даже спорили и ругались, бабы хватались за лучший кусок. А бык, который ее любил? Или у коров все не так?»

В середине 1990–х гг. русское телевидение транслировало репортаж Александра Невзорова под названием «Бойня». А в «Литературной газете» (№ 34, 2003) был напечатан рассказ В. Исаева—Меленковского «Забойщик скота Федор Лыков», герой которого не выносит «кровавых» требований своего ремесла ¹⁸. Тема бойни остается актуальной.