Текст книги "Короли пепла"

Рока наблюдал и за этим – очень внимательно – и увидел застенчивый взмах ее глаз, выверенный наклон ее лица.

Его мать смотрела так на полезных мужчин – взгляд, суливший заинтересованность, смешанную с притворной слабостью. Это была смесь уязвимости с надеждой, невинности с лукавством. И хотя между обеими женщинами простиралось широкое море, этот взгляд казался одинаковым. Прекрасная, ужасная ложь умной королевы.

Монах улыбнулся в ответ и низко склонил голову. Он не видел того, что видел Рока, или, возможно, не хотел этого видеть. Он был мухой, угодившей в паутину, и пока что даже не пытался шевелиться.

Пинок в нужный момент, несомненно, мог освободить этого типа и сподвигнуть его на ярость и предательство. Но более удобное время еще придет. Рока мог подождать.

ГЛАВА 28

Три следующих месяца Рока строил свою дамбу. Сухой сезон сменился влажным; огромная луна возвестила островную версию весеннего праздника, и по всему Шри-Кону пиры и веселье нарушали рутину. На огромных кораблях с зерном прибывали целыми группами торгаши из Нонг-Минг-Тонга; их богатство, моряки и купцы заполоняли городскую площадь для иноземцев и приносили больше изобилия и радости, чем Рока мог себе представить в детстве. И все это время Хеми, начальник строителей, ныл.

«Не хватает времени», «не хватает людей», «слишком грязно, или дождливо, или жарко», – говорил тот на рассвете каждого нового дня. Рока был удивлен, что Букаяг не придушил этого типа. На самом деле после окончания мятежа его брат был странно тихим. Возможно, правильнее было сказать «сытым».

Невзирая на нытье, их великий проект осуществлялся, и Хеми оказался весьма полезным. Он даже стал довольно дружелюбным.

Каждый день его люди умело и быстро копали желобы и водоемы выше по течению. А вечерами, прежде чем разойтись по домам, они пили ром или пиво в общих залах, и как правило, Хеми шел с ними и никогда не упускал случая пригласить с собой Року.

«Для подъема боевого духа», – пояснил вождь строителей. А затем часами разглагольствовал после бокала чего-нибудь более крепкого, чем он сам, и жаловался на своих жен и детей, на торговлю и знать, обычно в таком порядке.

Он поведал Роке, что Фарахи отправлял бунтарей на виселицу – а перед этим заставлял их указывать сломанными пальцами на Трунга и других, обвиняя в измене. Он сказал, что торговля с Халином и любые поездки туда запрещены. Вельможи стучали кулаками и публично клялись в верности, а затем собирались вместе и канючили, потому что настал сезон игрищ и вин, которым славился Халин, а политика с войной – да кому они нужны?

Все они позабыли о правилах и устроили разборки. Молодые вельможи и принцы, прикинувшись пиратами, нападали на прибрежные суда, грабя купцов, путешествующих на Восток и Запад, и даже тех, кто направлялся на острова. Контрабандисты и так плавали в Халин, и все предполагали, что довольно скоро все вернется в нормальное русло.

Но Хеми, по-видимому, считал иначе. Короли Пью дрессируют своих моряков как фермерских псов, сказал он, хотя кто знает, на чьей стороне они будут, когда придет время.

– Грядет война на островах, – обещал он пустым стаканам. – Никто из ныне живущих не видел настоящей войны, друг мой. Да поможет нам всем Просветленный.

Сии мрачные заявления он неизменно завершал религиозным жестом – как сородичи Роки осеняли себя знаком Брэй – а затем качал головой, словно посмеиваясь над человеком и всей его глупостью.

Рока не выражал недовольство его страхом. Он тоже не застал настоящей войны, хотя его народ по крайней мере знавал жестокость и лишения, так что для него это не стало бы таким уж потрясением. Даже мягкобрюхим строителям в Аскоме никогда не нравилась война.

День за днем плотина обретала форму в хорошей влажной земле рядом с Куби. Работники привыкли к Роке или, по крайней мере, перестали пялиться, и когда он выкрикивал приказы, отвечали ему «ка» – так же, как ответили бы Хеми.

Все эти работяги были простолюдинами, но имели «жен», которых им разрешили выбрать. Имели детей, которых нужно кормить, хозяев, которым нужно платить, и родню, которую нужно содержать. Они были порядочными людьми со скромными домами и скромными пороками. И, к своему удивлению, Рока обнаружил, что они ему нравятся.

Многие были хорошими рассказчиками. Они практиковались каждый вечер, стараясь перещеголять друг друга россказнями о «легких» женщинах и азартных играх, глупых детях и тупых чинушах. Они не были хвастунами, как сородичи Роки, и никогда не травили байки, чтоб заработать себе имя. Публика ожидала от рассказчика скромности, легкой насмешки над собственными жизнью и поступками, а нарушителей данных правил основательно колотили, даже не удосужившись дослушать. Рока был поражен тем, как эти мужчины общались друг с другом. Смех и грубость они воспринимали как нечто само собой разумеющееся, завывая от удовольствия каждый раз, когда кто-нибудь находил новые и более резкие способы указать на огрехи другого. Людей пепла такие слова подтолкнули бы к насилию!

Однако, несмотря на преобладающее добродушие, настроение, бывало, портилось. Строители говорили о «Ночи Демонов» – так они называли восстание – о погибших племянниках, соседях или друзьях с беременными дочерьми, которых «опозорили» повстанцы. Рока знал, что «опозорили» переводится как «изнасиловали», и подумал, что усугубление страдания презрением смахивает на дурацкий трагизм.

Он внимательно слушал мужчин, когда те говорили о Фарахи. Они верили, что их король вызвал армию существ из преисподней, одетых в человеческие маски, дабы подавить обреченный мятеж. «Он страшный колдун», – сказал однажды кто-то, и похоже, с этим все согласились. «Ну, он хотя бы наш колдун», – поднял тост другой, и многие засмеялись. Никто не винил гвардейцев за свирепость, и никто не подозревал, что «Медведеглавый Царь Демонов», их возглавлявший, был не кто иной, как Рока.

Время шло, неуклонно и быстро.

Каждую ночь Рока плелся обратно во дворец и в свою комнату – с новыми «телохранителями» на буксире. С той Ночи Демонов за ним повсюду следовали бесшумные мужчины, которые сообщили ему, что работают на короля – чтобы следить за ним или защищать его, Рока понятия не имел. Так или иначе, они ему не досаждали, поэтому он оставлял их без внимания, работая и выпивая с Хеми и строителями и каждую ночь роняя свое изнуренное тело на пеструю дворцовую кровать.

Он встретился с королем только раз, да и то ненадолго. Фарахи сообщил ему, что будет очень занят в следующие нескольких месяцев и что они возобновят игру в чахэн, когда уляжется вся эта суета. Выражение его лица при этом было дружелюбным, почти извиняющимся, но глаза смотрели устало.

Во дворце Рока начал замечать едва уловимые перемены. В его комнате стали нормой юные служанки. Это были сплошь красотки в тонкой одежде на изящных телах, застенчиво смотревшие на него и отводившие глаза, когда он проходил мимо. Рока ощутил вожделение брата и понял – это было сродни собачонкам Трунга. Фарахи соблазнял «привилегией», которую можно заслужить покорностью. В свойственной ему манере он действовал очень тонко, очень умно.

«Приятная тюрьма все равно остается тюрьмой, – проворчал Букаяг, – раб удовольствия по-прежнему раб».

Рока хотел возразить, но не мог.

Он также несколько раз искал Аруна, но не сумел найти его и не видел с той ночи, когда они получили «награду». Слуги изображали удивление, затем недоумение, когда он спрашивал.

«Во дворце нет никого с таким именем, господин Рока», – говорили они, а затем убегали прочь, словно опасаясь подцепить от него какую-то болезнь.

Еду теперь всегда подавали ему в комнату. Он мог питаться и на кухне, но в его компании слуги лишь молча жевали, глядя на стены, и шаркали прочь с полупустыми тарелками. Девицы наполняли ванну Роки теплой водой по его просьбе; они каждый день подметали пол в его апартаментах, стирали его простыни и выносили его горшки. В остальном же они его игнорировали.

В те дни, когда Хеми с работниками отдыхали, Рока бродил по городу.

Когда изначальный шок от размеров и запутанности Шри-Кона прошел, Рока изумился тому, как мало тут грязи, и предположил, что это наверняка из-за дождей. Даже в «сухой» сезон лило здесь больше, чем в Аскоме, а с каждой осенью гораздо сильнее. Растения, презираемые как сорняки, полные соков и настойчивые, словно чертополох его родины, росли даже в тени возле зданий, хотя их все время топтали.

От причалов до площади люди таращились на Року – богатые и бедные, святые и грешные. Единственную передышку он обрел в храме Алхунан – нелепом сооружении, возведенном из мрамора и глины, поддерживаемом колоннами из дерева и камня, которым резчики придали облик гневных богов. Их украшал мягкий желтый металл, называемый «золото» и, казалось, покрывающий даже стены и черепицу на крыше. По двору и коридорам храма бродили жрецы в шелках и самоцветах, куда больше подходящих принцессе, и в сравнении с ними белая полотняная шаль Ордена Гальдры казалась простенькой и аскетичной.

Несмотря на свой пафос, эти люди без возражений и с улыбками приветствовали Року. Они разрешили ему прогуляться по своему храму и оставили его одного разглядывать огромные статуи толстых улыбающихся монахов во внутреннем круге. Некоторые из этих статуй тоже были золотые или как минимум покрыты позолотой. Рока полюбопытствовал, как выглядят священные залы Ордена Гальдры, ибо никогда не видел их оплоты власти, за исключением древних камней в Алвереле. При любом раскладе они не настолько величественны и не окружены такой роскошью, в этом Рока был уверен.

Иногда он даже преклонял колени вместе с монахами, когда те напевали под нос. Их глотки производили низкий урчащий гул, пока мужчины раскачивались вверх-вниз, соединив ладони в застывшем хлопке. Учения их проповедовали мир и мудрость, равновесие и порядок, своего рода бесконечный жребий, что вращался подобно колесу, сменяя удачу неудачей и наоборот. Останавливали это колесо только боги.

Однако боги островов были не великими творцами или мудрыми наставниками, а мелочными, вредными тварями, одновременно завистливыми и жестокими. Жрецы Пью винили во всех ужасных событиях высшие силы, а все благие поступки вменяли людям. Рока понимал такой взгляд на вещи, но с ним не соглашался.

Мы совершаем и то, и другое, а боги бездействуют, подумал он. Все вы напрасно тратите время.

Он счел крайним высокомерием хвалить самих себя за все свои успехи. На улицах и пляжах рая Рока повсюду обнаруживал халатность. Дороги были забиты слишком большим количеством пытавшихся разъехаться повозок; на улицах рядом с закусочными разлагались дохлые собаки; необычайные местные монеты изготавливали безалаберно, с разным весом и составом, подделывая их и закономерно отвергая. Уличные банды, принадлежащие торговцам, запугивали соседей или подкупали чиновников, и все-таки не истреблялись. Оранг-кайя оказывали покровительство или сговаривались управлять ценами, раздувая городские расходы и портя всем жизнь. Законы существовали, но соблюдались из рук вон плохо, и все это творилось средь бела дня, без опаски.

Рока знал: будь его сородичи такими же транжирами, как жители Шри-Кона, половина их умерла бы с голоду за один сезон.

Несмотря на их великую ученость и доступ к целому миру, туземцы все же не обходились без суеверий и чепухи, как и на родине Роки. Они верили в духов, амулеты и набожные обычаи, призванные отвратить беду или направить удачу. Безумцев и калек бросали на произвол судьбы как «проклятых», оставляя слоняться в переулках и попрошайничать или красть еду вместе с дворнягами.

Сами островитяне были мелкими, слабыми и более хилыми, чем население Аскома. Казалось, их постоянно изводят болезни, но эти люди умудрялись выживать. Их младенцев не забирали стихии, а защищали родня и законы. А их женщины – их женщины рожали сыновей-одиночек, а не двойни или тройни, за очень редким исключением.

С достаточным количеством еды и крова через несколько поколений люди пепла превзойдут островитян количеством.

Чего действительно хватало людям Пью, так это дождя и жары. У них были низкие и пологие пляжи, словно созданные для судоходства, и господство над важным морем. Все это было природным, «от богов» – которые, по словам туземцев, их ненавидели. Почти все, что у них имелось, проистекало из хороших погодных условий и плодородной земли, а эти люди были неблагодарны.

Вот о чем думал Рока вечером своего последнего дня отдыха – где-то за неделю до того, как они с Хеми собирались пустить воды Куби по «каменным ступеням» и навсегда изменить жизнь у реки.

Стиснув кулаки и погруженный в мысли, он мчался из города в свою комнату, чтобы поспать, когда с улицы послышался крик:

– Господин Рока! Сюда!

Юный краснолицый посыльный был вооружен длинным ножом и носил королевские цвета. Он вспотел, его голос охрип от бега.

– Король, – выдохнул он с расширенными зрачками. – Тебя вызывает король, прямо сейчас.

Рока взглянул на своих вездесущих телохранителей, затем на тревогу в глазах юнца, и на мгновение ощутил страх. На мгновение задумался, не сбежать ли ему, предположив, что монарх утратил терпение и теперь потребует от Роки вечной верности или предложит ему смерть.

А может, это делает свой ход Кикай. Она всегда не жаловала Року, и он знал: принцесса не забудет их прогулку в лодке и смерть кормчего, на месте которого могла быть она. Тогда Рока в ярости утратил контроль над своим братом, и ему было стыдно. Но теперь он ничего не мог поделать.

Он сделал глубокий вдох и принял решение. Если это Кикай, значит, таков его «жребий», и Рока его примет. Но он не уйдет втихаря. Он будет драться за свою жизнь, какой бы та ни была. Если он проиграет, значит, проиграет, ведь он знал, что однажды заплатит за все свои деяния. Возможно, это случится сейчас.

Он трусцой последовал за гвардейцем, в любом случае не уверенный, как доберется домой без королевского благословения. В своей Роще он встал посреди арсенала, и мертвецы облекли его в сталь.

ГЛАВА 29

Слуги в сопровождении взвинченных охранников провели Року через дворцовые ворота. Дворецкие и уборщики прятались в укромных местечках, и воздух звенел тишиной. Стояло «Хоту» – название для полулуния в календаре Пью – но уличных фонарей зажгли мало. Рока ощущал подвешенность, неподвижность момента, как прямо перед кровопролитием и угробленным будущим – обостренное чувство «сейчас».

– Сюда. – Тот самый гонец, который застал Року, бросился вверх по лестнице, перепрыгивая по две-три ступеньки зараз.

Рока последовал за ним, вспоминая, где тут выходы, и кто из стражей скорее всего на посту, и в какой руке они держат оружие. Он представил себе карту фальшивых комнат и туннелей Фарахи, чтобы использовать при необходимости, хотя и не видел их все лично. Он знал три вероятные смены караула этой ночью и помнил лицо каждого дежурного.

Вместе с посыльным он бежал трусцой по пустым залам Королевского Флигеля, невдалеке от места, где однажды прикончил наемных убийц. От Роки не ускользнуло осознание того, что уже несколько раз он чуть не погиб на этих островах, и он только гадал, будет ли этот раз последним.

Наконец его остановили у двери без опознавательных знаков с телохранителями по обеим сторонам. Рока спешил, так как это не означало, что Фарахи внутри – часто король оставлял своих гвардейцев охранять пустые помещения, и встреча с ним не обходилась без ухищрений и ложных следов. Но в этой комнате Рока услышал голоса.

Гонец постучал, затем попятился, словно испугавшись, а Рока схватил меч и щит в своей Роще.

Будь готов, брат. Внутри тесно, так что я дам тебе короткие кинжалы. Убивай быстро и не мешкай, нам нужно будет двигаться во время боя.

Дверь открылась, и Рока почти извлек нечто из ничего, приготовившись к ассасинам, предательству и смертельной схватке.

– Впусти его.

Голос Фарахи. Он прозвучал устало, и слова прозвучали невнятно.

Рока увидел, как над столом внутри комнаты сгрудились старые лекари в мантиях, перебирая стеклянные сосуды и негромко препираясь. В углу сидела, застыв, Кикай с аккуратно сложенной нетронутой стопкой бумаг на коленях и блуждающим, скорбным взглядом.

Фарахи опустился на колени рядом с кроватью в окружении ведер и флаконов. Он взял за руку свою наложницу, которая лежала неподвижно, закрыв глаза и учащенно дыша, с бледной и влажной кожей.

– Ее отравили, – сказал он, не сводя с нее глаз и гладя пальцами ее взмокшие волосы. – Мои целители говорят, что больше ничего нельзя сделать. – Его голос, звучащий в притихшей комнате словно эхо, был на удивление спокойным.

Уже без опаски Рока нырнул внутрь и встал на колени рядом с ними. В бледной коже Хали он увидел отражение своей матери, лежавшей на груде мехов. Он мягко спросил:

– Ты знаешь, как ее отравили?

Король покачал головой, улыбаясь, будто это смешно.

– Она была без чувств, когда я нашел ее. – Он махнул рукой в сторону пустого угла. – Там были разбитые тарелки. Должно быть, она уронила их, когда падала. – Он с некоторым усилием перевел взгляд на лицо Роки. – Хотел бы я, чтобы она выжила.

Рока ожидал чего-то близкого к угрозе, но взамен был поражен откровенным, нежным, даже смиренным взглядом. В глазах короля он увидел и нечто вроде безумия, ужас и ярость, скрытые под поверхностью, как магма, в ожидании, когда этот каменный человек даст трещину и высвободит свой огонь. Рока осознал, почему этот дворец похож на кладбище и почему на лицах у всех блестит пот.

– Моя мать была травницей, – сказал Рока, предвидя опасность ничуть не хуже трясущихся королевских врачей. – Но мне надо попытаться узнать способ действия этого яда, Фарахи. И обещать я ничего не могу.

Кикай почти прорычала:

– Твой питомец еще и целитель? Раз так, может статься, он и отравил ее, брат. Отошли его прочь.

Король наморщил свой широкий нос:

– Вон. Все вышли вон, кроме Роки.

Врачи мигом ретировались.

Кикай встала, разбросав бумаги; ее красивое лицо исказилось, крашенные в зеленый цвет ногти впились в ладони.

– Каждый должен за это заплатить. Все должны бояться нас больше, чем ненавидеть, больше всего на свете. Хали умирает, потому что мы были слишком мягкотелы. Сколько раз мне повторять это, брат? Сколько раз? Дай мне их наказать. Оранг-кайю. Наших вельмож. Острова. Всех.

Влажные глаза Фарахи моргнули.

– Не сейчас, Кикай.

– Не сейчас? Не сейчас? Если не сейчас, то когда, брат? Когда?

– Не сейчас! – Король вскочил на ноги, и Рока услышал, как за дверью бросились врассыпную слуги. – Так сильно ненавидишь наших подданных, сестра? Скольких трупов будет достаточно? Я думал, это прекратится. Тебе обязательно при каждом удобном случае сеять жестокость?

Ее глаза вспыхнули. Она приблизилась и встала перед королем, глядя снизу вверх ему в глаза. Она понизила голос, как сделал Рока, когда приставил нож к паху жрицы Кунлы:

– Возможно, их и ты возненавидишь, когда твоя драгоценная Хали умрет.

Зрачки короля полыхнули. Он стиснул пальцы в кулак, но тут же разжал. А затем хладнокровно нанес матроне Пью удар наотмашь.

Кикай едва вздрогнула.

– Да я бы умерла за тебя, брат. Что мне пара пощечин?

Выпрямив спину, она развернулась, пересекла комнату под стук сандалий по каменным плитам и закрыла за собой дверь.

В наступившей тишине Рока склонился над ложем Хали. Он пощупал пульс у нее на шее, затем приподнял ее веки, понюхал дыхание и заглянул ей в рот. Он не был толком уверен ни в том, что ей дали, ни в чем-то еще.

Она казалась очень похожей на старых воинов под воздействием «дурманной травки» – как будто неконтролируемо грезила, захваченная сновидением, пока ее тело увядало. Рока посмотрел на склянки, помеченные словами Пью – названиями чуждых растений и смесей, которые не знал и не понимал.

– Она беременна, – сказал отстраненно король, который снова сидел неподвижно, – если это имеет значение.

Рока сделал глубокий вдох. Он копался в материнском саду своей Рощи, а мертвецы приносили ступки, воду и стеклянную посуду, изготовленную за время его пребывания на островах. Он подозревал, что все это исчезнет, сгорит, если попадет в реальный мир. До сих пор он брал из Рощи только сталь и кожу – прочные вещи, сделанные из более крепкого материала, чем растения и зелья.

– Сейчас я попробую разбудить ее, Фарахи.

Он сказал это, потому что знал: у него нет иного выбора, кроме как попытаться. По мнению Роки, разбудить ее – это все, что можно было сделать с какой-либо вероятностью. На лице короля мелькнула надежда, когда он подался вперед.

– Она будет жить?

– Я не знаю. Но я открою ей глаза.

Мертвецы принялись за работу. Расположившись вокруг Роки они размалывали семена и коренья, предназначенные замедлять и облегчать смерть, успокаивать лихорадку и безумцев, а затем смешивали их с древесным углем.

Если Рока не ошибся, то, возможно, Хали удастся вернуть из неестественного сна. Ее сердцебиение замедлится, дыхание расслабится, и, вероятно, проснувшись, она сможет выпить воды, проблеваться и вывести токсин из своего нутра или крови. А возможно, ее сердце попросту остановится.

– Если спасешь ее, Рока, я дам тебе все, что захочешь. Все, что угодно. Клянусь.

Рока услышал дрожь в голосе монарха и сдержал усмешку брата. Он жалел, что не может избавиться от этого чувства, забыть слово «слабость» и всякое стремление злоупотребить ею. Только не с этим хорошим человеком, не с его другом.

– Я бы попытался в любом случае, – тихо сказал он, затем встал и подошел к столу врачей. Он делал вид, что смешивает зелья и нюхает растения, но в своей Роще он взял в руку готовую микстуру и закрыл глаза. Он представил, как она будет выглядеть в стране живых, каково будет ощущать ее в теплой ладони.

В его руке тотчас затрепетали жар и влага. В отличие от оружия и доспехов, флакон пролился в бытие, словно из дождя. Сначала росой, затем капельками, натекшими в ладонь, не расплескавшись и образовав стеклянный сосуд, который заполнился густой чернотой и закупорился тканью – именно так, как и представлял себе Рока.

Не отвлекаясь на раздумья об очередной невероятной вещи, он подошел к ложу Хали. Приподняв ее подбородок, он влил темную жидкость ей в рот и растирал ее горло, чтобы оно сжалось и сглотнуло.

Вместе король и Рока преклонили колени, словно в молитве, пока молодая женщина боролась за жизнь.

– Расскажи мне о своих детях, – попросил Рока, надеясь, что этот мужчина вспомнит, чем обладает.

Улыбка Фарахи коснулась его потускневших глаз.

– Славные мальчики. – Он посмотрел на живот Хали. – Тейну сейчас шесть. Он гоняется за своими наставниками с палкой. Выманивает у горничных все новые игрушки и учит своих братьев дурным привычкам.

Рока старательно изобразил улыбку. Он представил себе отцовство и братство – жизнь, где возможно что угодно «лишнее» и где сопротивление этому – доблесть.

– Рани и Ману серьезные и слишком похожи на отца. Они часами сидят и наблюдают за Тейном. – Фарахи подался вперед и взял Хали за руку. – Кейл… – Он засмеялся, и его глаза увлажнились. – Как его треклятая мать. Не хочет есть, не хочет спать. Он капризничает, пока не добьется своего, а это бывает всегда.

– Ухххм.

Голова Хали дернулась, глаза приоткрылись и заметались по комнате.

Рока моргнул и увидел свою мать, лежащую в мехах и зовущую его полузамерзшим ртом.

– Фара-че?

Король сжал ее руку, и его лицо преобразилось, как будто он и не испытывал все это время страх.

– Я здесь. Ты была отравлена, любовь моя. Нам нужно узнать, как.

Она повернула голову и застонала.

– Я не… Я выпила немного чая, наверно, я не знаю, Фара-че. Мой желудок.

При виде ее мучений лицо короля отвердело.

– Кто его принес, Хали? Где ты была?

– Приведи мне моего сына. – Ее глаза расширились, и она вцепилась в его руку.

На мгновение Фарахи застыл, затем его черствость испарилась. Он подскочил к двери и заорал, требуя Кейла и врачей.

Они принесли мальчика, закутанного и спящего, с волосенками длиннее, чем когда Рока видел его в прошлый раз. Младенческая пухлость пропала настолько, что стали заметны черты лица матери.

Пока врачи давали рвотные средства королевской наложнице, она порывалась обнять своего сына, который проснулся и заплакал, глядя на родителей. Улегшись отдохнуть, она позвала его по имени, взяла на руки и держала, временами мурлыча тихую, нежную песенку.

Король расхаживал туда-сюда, бушевал и торговался с духами и богами. Он грозил своим людям смертью, если они оплошают. Он был попеременно то властителем, то просто мужчиной, держа руку своей возлюбленной, или ее волосы, или ведра, когда ее рвало. Когда главный доктор сказал, что это не помогает – что «возможно, действия варвара сделали только хуже», Фарахи закричал.

Он швырнул мужчину на пол и стал избивать кулаками вопреки слабым протестам Хали. Казалось, это длилось вечно, и когда Фарахи повернулся обратно, на его содранных кулаках перемешалась и размазалась кровь. Он оставил избитого лежать без сознания. Взгляд Фарахи обещал худшее, гораздо худшее, словно эта вспышка насилия была всего лишь каплей в бескрайнем море.

– Кто это был? – вопросил он. И вновь Хали сказала, что не знает.

Кто в этом виноват? Рока сидел одиноко и молча в своем жалком сочувствии. Кто в этом виноват?

Вскоре Хали начало тошнить кровью, и король молил ее не умирать. Он велел унести ребенка, снова прогнал врачей и гладил ее волосы.

С момента начала Рока считал в уме капли воды, потому что знание было полезно, и возможно, в следующий раз он добьется большего.

Спустя еще менее сотни капель – вопреки мольбам и угрозам короля и заверениям Хали, что ей уже лучше – она снова заснула. И перестала дышать.

Возлюбленная короля умерла бледной и зловонной, в крови, поту и слезах. Всего несколько часов назад она была жива, молода и прекрасна. Это был факт, лишенный утешения, жалости или возможно, смысла. Но это было самым верным, что знал Рока.

Пошатываясь как пьяный, Фарахи отошел от кровати, а затем покинул комнату, не говоря ни слова.

Сидя в одиночестве, Рока смотрел на труп. Он подумал: Я мог бы убить ее и соорудить ей могилу. Она могла бы жить со мной в стране мертвых, и возможно, это лучше, чем ничего.

Но это решение он принимать был не вправе, и объяснению оно не поддавалось. Он запечатлел в своем разуме образ лица Хали, думая, что позже, наверное, воссоздаст ее красоту в изваянии, которое будет вечно стоять в стране мертвых. Он предвидел, что это не принесет покоя королю.

ГЛАВА 30

Слуги шарахались к дверям и стенам, уставившись в пол, когда мимо них мчалась Кикай.

У нее не было никакого плана, кроме смерти для первого, кто увидит расползающийся по ее щеке красный след от удара, будь то мужчина, женщина или ребенок. Ноги несли ее по пустым коридорам и лестницам, прочь от света, людей и особенно Фарахи.

Она спустилась в объятую ужасом тьму, где висели, потея, три невинные голые девушки.

– Растяни-ка их.

Ее новый мастер пыток подергал за веревки. Горничные Хали заплакали.

Кикай подняла железный прут с шипами. Она ударила самую младшую по ногам и собиралась нанести один удар, может быть два, но продолжала лупить. И вот раздались вопли и мольбы, и все три девчонки зарыдали так бессильно и жалобно.

– Заткнись. – Она схватила избиваемую девушку за густые, красивые волосы и сильно дернула вниз. – Хватит! – взвизгнула она и, отстранившись, продолжила наносить удары, перенеся их с длинных ног на стройные бока и руки, затем на плоский живот, еще не носивший ребенка, пока ступни девушки не окрасились кровью, а шипы не заблестели в свете факелов.

– Кто это сделал? – крикнула, тяжело дыша, Кикай. Ответить смогли только две девушки.

– Ради богов, ради богов, сударыня, мы не знаем. Мы не знаем! Мы любили госпожу Хали! Ради богов!

– И что вы делали, пока кто-то убивал вашу любимую хозяйку? – прошипела Кикай.

Они зарыдали, и она чуть не выбила им зубы. Самая старшая продолжила говорить:

– Она… должна была встретиться с королем. Мы грели ванну.

– А кто вам это велел?

– Она сама! Она велела нам!

Кикай зарычала и отшвырнула прут, зазвеневший на каменной плитке. Она вытерла руки о фартук палача и взяла зазубренный нож, предназначенный для распилки.

– Лучше придумай что-нибудь путное, да побыстрей. – Она приложила холодный металл плоской стороной к щеке и закрыла глаза. Открыв их снова, увидела, что лицо старшей девчонки исказилось какой-то смесью страха и сосредоточенности.

– Там был чайник, – тяжело выдохнула та, словно до нее только что дошло. – Мы не готовили чай, она не просила.

– Так откуда же он взялся? – Кикай подошла с клинком в руке и мягко опустила его на запястье девушки.

– Я не знаю. Ради богов, ради богов, я не знаю.

– Ты ничего толком не знаешь, так ведь?

– Нет, сударыня, ради богов. Не знаю.

Кикай убрала нож и бросила его обратно на безупречно чистый стол. Она вздохнула, обращаясь к палачу:

– Оставь их здесь. Может, я отпущу их, а может, прикончу и насажу их головы на колья. Посмотрим. – Она поднялась наверх из мрака, откуда ей вслед неслись мольбы о пощаде и новые жалкие всхлипы.

Очевидно, ответом был чайник. Она могла бы вернуться и рассказать докторам, но, несомненно, теперь это не имело значения. Как обычно, Кикай попыталась увидеть в трагедии позитив и сразу поняла, что смерть Хали была отчасти благом.

Да, от этой женщины была своя польза – она умела шептать нужные слова в те моменты, когда этого не могла сестра. Но она туманила суждения Фарахи и делала его слабым в тех аспектах, в каких ему надлежало быть сильным.

Кикай оглядела себя и увидела пятна засыхающей крови на платье и туфлях. В кои-то веки ей было плевать. Затененные стены и портреты королей Алаку проносились мимо нее в тусклом свете, пока ее ноги мчались сами собой, и ощущение ночного воздуха на коже вдохновляло ее двигаться, как ничто другое.

Надо ли ей начать убивать сегодня же ночью? Она не могла решить. Надо ли ей собрать слуг и стражу, разослав по городу длинные ножи для врагов семьи Алаку в их постелях?

Она могла бы убедить Фарахи завтра, как только достигнет результатов. Когда она заставит оранг-кайю рыдать и указывать пальцами на соседей и союзников, он, как обычно, согласится с ее методами.

Затем она остановилась у толстой потайной двери, сделанной в виде стеллажа. Отперев крашеный металлический замок, принцесса протиснулась внутрь, закрыла за собой дверь и в почти полной темноте двинулась дальше. Пахло застарелым потом.

– Лоа, Кикай.

Ей больше не нравилось, как ее любовник произносит ее имя – так фамильярно и бесстрашно.

Она избавилась от нижнего белья. Наощупь отыскала мужчину, толкнула на пол и, впиваясь губами в его уста, оседлала. Он был силен и опасен, и она знала, что может делать все это лишь потому, что ей позволяет он сам.