Текст книги "Короли пепла"

Каждый новый поединок приносил смерть очередного северянина, быструю или медленную, с доблестью либо с криками ужаса. Вскоре немногие оставшиеся вздрагивали при каждом ударе меча и все заметнее бледнели, ожидая свой черед.

Затем, когда шесть тел свалили в кучу и зажглись факелы, мужчины дрались при лунном свете, и последний северянин ступил в круг, окрашенный запекшейся кровью своих земляков. Его противник взвыл и бросился в атаку и вскоре разломал его щит.

Северянин взял другой и вытер пот, и даже Эгиль заволновался за этого парня. Тот держал себя начеку и меч наготове, и вскоре лишился второго щита.

Южане выли, требуя крови, желая увидеть, как все закончится и бесчестье будет стерто начисто. Эгиль видел, как они этого жаждут – чтобы деяния их брата изгладили общее первородное клеймо. Но последний северянин дрался отменно. Он сохранял концентрацию, блокируя выпады и действуя ногами, пока не сломался его третий и последний щит.

Без него парень стал все равно что покойником. И все же он плясал по кругу, парируя удары и чудом избегая смерти, пока мужчины в толпе глумливо свистели, и его соперник метнулся прикончить его. Северянин отшатнулся, словно пойманный в капкан, и, спотыкаясь, попытался улизнуть – затем, с быстротой и силой, которых еще не выказывал в поединке, пробил оборону более крупного противника и наполовину рассек его толстую шею.

Все стояли молча, пока их фаворит корчился в предсмертной агонии на земле. Айдэн без промедления шагнул вперед и пронзил мужчине сердце.

– Готово, – сказал он, затем оглядел сердитые лица своих изначальных слуг – воинов, которые годами сражались бок о бок с павшим.

– Он сражался как трус, – подал голос один из других южан, выходя вперед и сплевывая. – Он оскорбил мои чувства. Пусть сразится еще.

Айдэн молча обдумывал, но Рока дернулся вперед. Ярость, охватившая его, казалось, только усилилась за время кровопролития. Его движения были резкими, мышцы шеи напряглись.

– Поединки окончены. Твой земляк мертв. Прими это.

Южанин выглядел удивленным, но стоял на своем, его глаза остекленели от горя. Он указал мечом на невысокого, изнуренного северянина.

– Этот человек оскорбил меня. Он убил моего брата хитростью. Я требую сатисфакции.

Рока зарычал и обнажил свой меч, золотистые глаза выпучились и засияли в гаснущем свете. Эгиль узрел убийцу, которого едва удавалось держать в узде – существо внутри его хозяина, которое с радостью поглощало жизнь.

– А твои слова оскорбляют меня. – Рока выпятил грудь, и каждый мужчина поблизости, казалось, отступил на шаг. – Можно простить оскорбленье, собрат, или нельзя? Выбирай.

Воин разинул рот и обратил взор к стоящему как изваяние вождю, но тот повел плечами. Не видя никакой защиты, южанин моргал, прогоняя влагу из полных скорби глаз. Напуганный грозным видом Роки, парень как будто усох.

– Можно, – сказал он, – день и так был кровавым.

Рока тряхнул головой, изгнав ярость из глаз, и всадил меч обратно в ножны. Маленький северянин упал на колено.

– Отдаю тебе мой меч в знак благодарности, шаман. Прошу, прими меня.

Эгиль вздрогнул от насмешек людей Айдэна. Ни один южанин не станет «просить» о принятии – просто предложит. Рока взглянул на вождя, но тот лишь улыбнулся, словно его это забавляло.

– Как твое имя?

– Эшен, шаман.

Рока рассматривал его, будто диковинку.

– Наверняка ты видишь, что я тронут Носсом, Эшен, и что я не вождь. Я слышу волю богов, и потому люди внимают моим словам. Но служить мне – невеликая честь.

– Я не великий муж, Букаяг, сын Бэйлы.

Рока ухмыльнулся, и его гнев начал стихать.

– Свободный человек служит, кому изволит, – сказал он. Затем с пугающей быстротой метнулся и, выбив клинок из руки коленопреклоненного мужчины, схватил его за предплечье и поднял на ноги. Воздух замерцал от жара и огня, когда в руку Эшена скользнул длинный волнистый кинжал с голубым отливом. На темной рукояти виднелись две серебряные руны.

– Паучий Клык, – сказал, словно читая их впервые, Рока и с явным удовольствием взглянул в огромные глаза своего нового слуги. – Носс тоже выбирает Своих поборников, нередко умных или хитрых. Пусть этот кинжал будет полезен тебе против твоих врагов.

Эшен благоговейно кивнул, и Рока отпустил его. Он отошел от груды трупов и окликнул через плечо:

– У тебя есть ночь, Айдэн, и завтрашний день. Доставь сюда ваших женщин и детей и все припасы, которые хранятся в твоем другом лагере. Через два дня, даже в дождь или в снег, верные отправятся на Север.

* * *

После дуэлей воины из Хусавика ушли отдыхать. Большинство матрон радушно встретили бывших любовников – мужчины обнимали детей и подруг, и счастливые семьи воссоединялись за закрытыми дверями.

Эгиль мог лишь догадываться, какой «теплый прием» ждет поединщиков.

Двумя годами ранее они покинули Хусавик, чтобы последовать за Айдэном в опалу, и по какой-то причине их матроны не ушли следом. Теперь эти мужчины вернулись к тем же женщинам, совсем юным либо залетевшим от других мужчин. Не успело даже прозвучать приветствие, как их бывшие мужчины прикончили новых – бывшими партнерами этих женщин около двух лет – затем вошли в их дома для «воссоединения». И теперь собирались их снова покинуть.

Эгиль уложил Ивара отдыхать в зале Айдэна, затем встал у внешней канавы справить нужду. Всего на краткий миг перед безумным грядущим, полным смерти, ему захотелось побыть одному.

– Такая трата.

Эгиль дернулся и чуть не обоссал свои шикарные кожаные сапоги. Он закончил и, обернувшись, увидел возле нагруженной мертвецами телеги Року. Выражение лица хозяина соответствовало тону, и Эгиль решил, что понимает его гнев.

– Не волнуйся, господин, мы найдем тебе еще воинов.

Рока смотрел в ночь и, казалось, не слушал. Он покачал головой, тыча пальцами в тела, словно желая получше рассмотреть их раны.

– Они были так близки. – Голос его звучал скорее печально, чем сердито. – Если бы только бабы подождали. Несколько месяцев в холодной постели, и еще семь человек, возможно, узрели бы рай.

Эгиль обвел взглядом круг и убедился, что никто не подслушивает. Он не видел причин для того, чтобы Рока обманывал, но и сожаления с озабоченностью тоже не ожидал услышать от своего хозяина, пока они наедине.

– У них не оставалось выбора, господин, – сказал он, хотя это казалось очевидным.

Однако Рока в замешательстве оторвал взгляд от груды мертвецов, и Эгиль напомнил себе: несмотря на всю свою гениальность, этот парень никогда не жил в городе вместе с другими людьми. Многие из их сокровенных обычаев неведомы ему.

– Партнеры этих женщин были изгоями, господин, и они были молоды. Старые матери сделали бы за них выбор в кратчайшие сроки. Это… традиция.

Золотистые глаза Роки сверкнули в знак признания.

– «Честь». – Он выплюнул это слово. – «Традиция». – Он выдохнул и зашагал по центральной дороге городка; гравий хрустел у него под ногами. – Вы все рабы, Эгиль. Но я освобожу вас. Я вытащу вас отсюда, брыкающихся и вопящих, если придется.

Его хозяин поднял взор к облакам и закрыл глаза, глубоко дыша, словно вдыхая аромат свинины. Он сцепил руки за спиной и слегка улыбнулся:

– Тебе понравится в раю, скальд. Но думаю, ты будешь скучать за воздухом Аскома. Наслаждайся им, пока можешь.

Эгиль кивнул, как будто это замечание имело для него какой-то смысл. Но, как и многие другие высказывания Роки, оно осталось непонятным, и он даже не знал, что сказать.

К вечеру Айдэн отправился в свой старый лагерь с небольшой группой воинов и попросил Первую Матерь устроить в его отсутствие пир для остальных в его зале. Эгиль все это время сидел рядом с Рокой.

Многие из мужчин теперь смотрели на «последнего рунного шамана» с неловким, неприкрытым почтением. Он не балагурил и не заводил беседу, как сделал бы любой вождь. Его глаза смотрели вдаль, а лоб сосредоточенно наморщился, как будто, даже прихлебывая бараний бульон, он прислушивался к богам.

Очевидно, хусавикцы остались преимущественно довольны днем крови. Многие из их мужчин вернулись, их знаменитый вождь отвоевал свой зал. Напряженное молчание разделяло некоторых поединщиков от их подруг, а северян от южан, хотя некоторые, по-видимому, пришли к примирению.

Пока лилось вино, мужчины вокруг Эгиля обсуждали недавнюю дикую битву и атаку Сулы. Они сетовали на положение дел в мире и описывали время, проведенное вне закона. Они говорили о серебре, которое Айдэн должен им подарить, и о скором урожае, на который они, возможно, смогут нанять сезонных работников, и о радужных перспективах на будущее.

Эгиль изо всех сил старался не выказывать свое изумление и не насмехаться над всеми их «планами».

Разве они не слышали, как их новый «пророк» призывал к концу света? Неужто им неведомо, что значит «рай»? Неужели они правда не понимают?

Он полагал, что нормальные люди едва ли могут вообразить конец всего сущего. Но означает ли это их веру или неверие в такой расклад, Эгиль не знал. Возможно, они считали, что это случится лишь в каком-то отдаленном будущем, слишком далеком, чтобы строить на него планы или всерьез обдумывать. Он полагал, что в юности и сам верил в то, чего не придерживался и не соблюдал. Всю свою жизнь он верил, что Эдда слышит слова людей, и все-таки лгал и нарушал клятвы. Интересно, верил ли он, что избежит правосудия? Или ему просто было наплевать?

На протяжении застолья он наблюдал за дверью, ожидая Джучи и почему-то боясь, что она войдет и увидит его рядом с Рокой.

Действительно ли она считала их положение безнадежным и безальтернативным, Эгиль не знал. Что бы она ни говорила, он боялся, что она посмотрит на него и увидит предателя – неблагодарного труса, отвергшего ее любовь в тот самый момент, когда вернулся его «хозяин».

Интересно, возненавидит ли она его вскоре? И догадается ли он сразу, как только это произойдет, или она научится его дурачить?

Эта мысль принесла тяжесть и боль, и Эгиль заморгал, пряча навернувшиеся на глаза слезы. Он решил, что однажды Джучи просто заберет Ивара и сбежит, зная, что Роке нужен только Эгиль. Именно это она и должна была сделать, и будь Эгиль человеком получше, он бы именно это и предложил. Но он не хотел, чтобы они ушли.

Снаружи захрустел под сапогами гравий, а из-за деревянных стен послышались мужские и женские голоса. Эгиль почувствовал равно облегчение и ужас.

Айдэн распахнул двери, и соратники – старые и новые – вежливо приветствовали друг друга. Некоторые обнялись, и зал наполнился движением и голосами; мужчины уступили места женщинам и расселись группами на полу. Дети и собаки ели и играли, безразличные к ажиотажу и страху взрослых и хозяев.

Джучи вошла вместе с остальными, храбро улыбаясь. Перед тем, как сесть с женщинами, она прошла мимо Эгиля и сжала его руку.

От этого простого жеста тело Эгиля сразу же окутало теплом, хотя он едва не заплакал от жестокости судьбы. Он решил: уж если человеку предстоит лишиться всего, что он любит в мире, то пусть это хотя бы произойдет быстро, а не помаленьку с течением времени. Экзекуция должна быть быстрой.

Многие матери подошли поздравить Айдэна – вне сомнений, особенно те, у кого были юные сыновья. Он улыбался им и предлагал свою поддержку, обещая защитить их землю и родню. Вокруг него столпились и мужчины. Они пили, бахвалились и подшучивали над ролями друг друга в битве или легкостью своих поединков. Южные воины смеялись и хвастали громче всех. Некоторые из выживших вассалов Роки, ныне присягнувшие Айдэну, смотрели, слушали и почти не заговаривали. Северяне в основном пили.

– Кто будет собирать урожай моей матроны? – чересчур громко спросил один мужчина, выпив достаточно вина.

– Точняк, – согласились несколько других.

Айдэн поднял руку, призывая к спокойствию:

– Каждый мужчина получит серебро для дома своей матроны. Они займутся наймом батраков и всем остальным, что потребуется.

– А кто будет защищать эту землю? И наших сыновей и имущество матрон?

– Ага. И что, если явится Орден? Он все еще держит армию у Поясной дороги. Рано или поздно они разузнают, что тут произошло. Авось мы и всем скопом не сможем их остановить.

– И если мы собираемся уходить, – другой мужчина поднял винный мех, возможно, лишь отчасти в шутку, – дай нам еще несколько ночей, чтобы понаделать сынков, лады?

Мужчины засмеялись, но Эгиль ощущал их неловкость. Большинство из них боялись искренне высказать свои мысли и желания и чувствовали себя уверенно, только шутя. Айдэн взглянул на Року, но тот ничего не сказал, по-прежнему уставившись вдаль.

К этому времени женщины умолкли, чтобы тоже послушать их разговоры. В наступившей тишине голос Первой Матери разнесся по залу:

– Сыновья Хусавика и так отсутствовали слишком долго. Разве не дадут им боги провести еще несколько ночей, возможно, даже неделю или полную луну с их семьями? Разве не заслужили они хотя бы этой награды?

Вскоре все взгляды в зале с опаской обратились к Роке. Только Эгиль смотрел на Джучи. Он увидел ее усмешку, увидел, как снова растет в ней надежда – теперь, когда мужчинам, возможно, удастся пошатнуть и умерить безумие тронутого Носсом демона. Но Эгиль знал правду. Он отвел взгляд.

Рока покачнулся в кресле и заморгал, словно вырванный из какой-то грезы. Он обвел взором лица в зале Айдэна; свет очага мерцал в его золотистых глазах.

– День? Неделю? Почему бы не целый сезон? – Лицо великана исказилось от презрения. – Почему б не увидеть, как еще одно поколение ваших сородичей умрет от голода? Почему б не забиться в ужасе в свои постели, боясь, что вы не переживете зиму, боясь засухи и болезней, северян и степняков?

При этих словах он встал и отшвырнул свое кресло назад через весь зал; присутствующие застыли и умолкли. Шаман высматривал несогласие, инакомыслие, подбивая кого-нибудь заговорить. Никто не подал голос.

– Боги не спасут вас, братики. Им нет дела до трусливых. Но мне надоело на это смотреть. Я иду на Север. Я иду позаботиться о том, чтобы у ваших детей было нечто большее. Я иду покончить со страхом и страданием, которые преследовали нас всю жизнь. – Тут его тон изменился, и в голосе вспыхнули гнев и осуждение, как свет очага в его глазах. – Но если вам хочется, тогда ждите. Оставайтесь в своих домах и спите в мягких постелях рядом с податливой плотью, пока ваше будущее увядает. Не рыпайтесь, помалкивайте и наблюдайте, как приближается смерть. Но вы никогда не увидите рая.

Сказав это, Рока снова отвел взгляд, словно утомившись. Его глаза снова вперились отсутствующим взглядом в затемненное окно; дрова трещали и раскалывались в огне. Две собаки рычали, сражаясь за кость.

Айдэн прервал молчание, поднявшись из кресла со стоном, будто у него свело поясницу. Он стиснул зубы, прежде чем заговорить:

– Я иду на Север под водительством шамана. – Он указал на мужчин. – Тахар, что будешь делать ты?

Бывший вождь встал.

– Если Букаяг скажет, что этой ночью мы штурмуем гору, брат, я буду первым.

– А ты, Эшен с Севера, что будешь делать?

– Я иду с Букаягом, вождь, прямо к Носсу, если нужно.

– И я, – отозвался другой из немногих выживших вассалов Роки.

– И я, – сказал еще один.

– А как насчет тебя, Эгиль, великий скальд, что будешь делать ты?

Эгиль вздрогнул, когда Айдэн повернулся к нему. Он отодвинул заскрипевшее кресло и встал, неловко выпрямляясь во весь рост. Каждой крупицей своей воли он избегал встречаться взглядом с Джучи.

– Я иду на Север, могучий вождь, петь песни о храбрецах, чтобы их семьи навечно запомнили их имена.

Услышав это, многие другие встали и сцепили руки и предплечья, и наконец – быть может, с некоторой досадой – поднялись даже северяне, и мужчины снова смеялись и пили и больше не отпускали шуток насчет доблести друг друга.

Эгиль сел обратно, забытый до следующего раза, когда мужчинам понадобится слава.

Прости, любовь моя, подумал он, увидев, как Рока слегка дернулся от удовольствия, пускай и попытался это скрыть. Прости меня, взмолился он, хотя все еще не осмеливался смотреть на нее. Возможно, ты думаешь, я мог бы остановить его сейчас. Но ты ошибаешься. И тот день, когда я подведу его, тот день, когда я обернусь против него, станет днем твоей смерти.

ГЛАВА 47

Бирмун, сын Канит, вождь Железной Реки, выхватил меч.

– Даг, удерживай его.

Дагмар, самый верный вассал Бирмуна, крякнул, наваливаясь всем своим немалым весом на схваченного ими душегуба. Бирмун повысил голос и постарался придать ему официальный тон:

– За совершение убийства без чести, и во имя Верховной Жрицы Юга, я забираю жизнь этого человека. – Он занес клинок и помедлил, ожидая, что мужик станет брыкаться, как мул.

Небольшое количество любопытных обывателей и воинов выступали в качестве зрителей, хотя большинство людей не оторвались от своих дел. Обвиняемый сплюнул и боднул головой назад в неудачной попытке сломать Дагу нос, извиваясь и мечась, как необъезженный конь.

– Иди ты на хер, – прошипел он. Бирмун вздохнул.

Еще один его слуга обрушил дубинку, и рука мужчины издала треск. Многие в толпе вздрогнули.

– Носсом клятые… трусы, – взревел он. – Мои братья убьют вас!

Дубинка ударила снова и с тошнотворным хрустом раздробила ему кисть руки. На этот раз преступник заорал. Его руки подогнулись, и он упал, так что его шея скользнула в деревянный паз в доске под ним, а Даг зафиксировал верхнюю доску.

Убийца взвыл от ярости, дергаясь в колодках. Однако те были сделаны из хорошего резного тиса, и негодяю не светил шанс вырваться.

Плавным, ужасающе выверенным движением – хорошо отработанным за последний год – Даг толкнул мужчину вперед со спины, так что его шея слегка высунулась из сомкнутых прорезей, и Бирмун отрубил ему голову.

Несколько мальчишек в толпе заулюлюкали. Большинство «временных» граждан новообразованного городка Вархус пожали плечами и вернулись к своим занятиям. Развлечение окончилось.

– Ну, вот и всё. – Даг выпрямился, раскрасневшийся от своих усилий. Бирмун кивнул и наклонился, чтобы схватить труп за плечи. – А, пускай его забирают хреновы ночные люди, – попенял Даг. – Ублюдок лягался, как дикий осел. Я уже вымотан.

Под «ночными людьми» он подразумевал низший социальный класс мужчин, которых называли так потому, что им было дозволено работать лишь в темноте. Они зарабатывали себе на прожитие, убирая отходы и мертвецов, убивая крыс и других паразитов, и очень часто не имели ни матрон, ни детей, ни чести, ни надежды.

Произнеся это, Даг и вовсе вспыхнул пунцовым – видимо, вспомнив, что его собственному вождю пришлось годами жить в том же качестве. Без лишних слов он наклонился и взял труп за ноги.

Бирмун украдкой улыбнулся. Он мог бы предоставить другому из своих людей забрать труп, но во всех трудных или неприятных ситуациях он хотел, чтобы горожане и его дружинники видели, как он делает то же самое, о чем просит других.

Кроме того, подумал он, я всегда буду «Вождем ночных людей». Мне надо поддерживать репутацию.

Он положил голову с разинутым ртом на живот покойника, затем вместе со своим вассалом погрузил все это в ближайшую телегу. Всю свою жизнь он имел дело с подобными вещами – а то и гораздо худшими – поэтому неприязнь и омерзение, ясно читавшиеся на лице соратника, всегда забавляли его. Но на сей раз он не отпустил ни единой шутки.

– Богом клятые гонцы, – пробормотал Даг. – Когда мы получим еще лошадей? – Он с некоторым трудом принялся толкать тележку по гравийной-грунтовой жиже боковых дорог Вархуса. Бирмун тянул ее спереди.

– Скоро, – ухмыльнулся он. Даг ответил тем же, и оба мужчины рассмеялись.

– Это гребаное место.

– Да. Но все закончится.

– Ты говоришь это уже целый год, вождь. Нет, полтора года.

Бирмун давно перестал вести счет, но предположил, что это правда. Следуя за жрицами, он почти два года назад отправился «подавить восстание» и убить Букаяга, сына Бэйлы, во главе почти тысячи воинов из Орхуса. Лишь около сорока из них были его собственными присяжными слугами; остальных временно «пожаловали» многие вожди на Севере как раз для этой цели. Однако за все то время он почти не обнаружил следов бунта и вообще никаких намеков на «последнего рунного шамана».

Многие из «пожалованных» ему бойцов тоже оказались не ахти: слишком старые либо слишком молодые, пьяницы и нарушители правил, нахальные или некомпетентные. Великие вожди Орхуса, очевидно, воспользовались случаем избавиться от худших из своих людей. И лишних никчемных ртов, которые нужно кормить.

Бирмун крякнул, запнувшись о камень, затем зыркнул на Дага, чтобы предотвратить ухмылку. Их путь к внешней канаве шел целиком под уклон. Вархус, являющий собой одновременно и город, и форт, был построен на склоне небольшой горы на Восточной окраине Алвереля. Первоначальная идея состояла в том, чтобы защитить лагерь воинов Бирмуна от нападения, поэтому они соорудили частокол, который окружил отвесную скалу и сеть пещер, затем затаились в ожидании своих разведчиков.

Но дни, недели, а затем и месяцы проходили без битв и без надобности в собранной армии, а число нахлебников лагеря меж тем росло. Жители долины и окрестных городков приходили кормить, развлекать и иным образом снабжать воинов, и многие так и остались. Жизнь Бирмуна вскоре превратилась в бесконечный цикл убогой логистики, выпрашивания новых монет и припасов у жриц и просто попыток следить за порядком.

У подножия своей маленькой горы Бирмун и его люди сбросили свой жуткий груз и облегченно выдохнули, глядя вверх на склон.

– Мне надо выпить, – изрек Даг. И Бирмун почти мгновенно согласился.

Конечно, у него была еще сотня дел, но мужчины смотрели на него как мальчишки, и он был готов поклясться каким угодно богом, что и сам нуждался в выпивке.

– Великий вождь!

По плоскому каменному подножию горы зацокали копыта, и Бирмун с досадой обернулся. «Арбник», то бишь гонец-разведчик Ордена, мчался к похожему на палисад из копий забору со свитком в поднятой руке.

Без малейшей радости Бирмун подозвал его.

Он уже имел раньше дело с этим всадником, поэтому подошел к скучающим воинам у деревянных кольев и велел им открыть проход. Закряхтев, они подняли калитку из дерева и железа, освобождая пространство, и лошадь с наездником не без усилий протиснулись вовнутрь.

– Я привез весть, вождь, для большой жрица. – Коротышка-степняк – большинство арбников были мелкими и легкими – спешился и с гримасой глянул вверх по крутому склону. – Но… доставь ты.

Бирмун приподнял бровь и схватил свиток.

– Медэк, если ты отправляешь меня на эту треклятую гору, лучше бы это оказалось важно, иначе я насажу тебя на этот гребаный забор.

Всадник-дикарь кивнул и сгорбился, уперев руки в колени, чтобы перевести дыхание. Выпрямившись, он огляделся по сторонам и подался вперед, понизив голос до шепота:

– Хусавик захватить, вождь, бандиты. Великая Матерь меня лично прислать.

Бирмун моргнул и поглядел в глаза гонцу.

– Захватили? – Он понизил голос. – Бандиты? Какие бандиты способны захватить город?

Медэк ухмыльнулся, словно знал, что не должен говорить, но не мог удержаться – бесспорно, обычное свойство людей, хранящих секреты.

– Букаяг, сын Бэйлы, сказать Матерь. Она сказать, он едет вперед на боевой конь из железа и мечет копья огня из ада.

* * *

Оставив своих людей напиваться, Бирмун поднялся на гору один.

Почти сразу же он увидел нескольких мужчин, сбрасывающих отходы в неположенном месте. Проигнорировав это, он двинулся дальше – и вскоре увидел воинов, которые донимали и наверняка обкрадывали строителей. Разглядел содомита, которого принуждали «работать» вопреки его протесту, и полдюжины мужчин, ждущих своей очереди. Такова была повседневная жизнь Вахруса.

Вскоре Бирмун пожалел, что не привел с собой свой отряд, потому что привлекал к себе пристальные взгляды, и, по правде, у него хватало врагов. Казалось, ему каждый день приходилось кого-то наказывать, и хотя он был вождем и имел много преданных людей, их численно превосходили те, кто не был предан. Бирмун ускорил шаг.

На полпути вверх по удобному для ходьбы склону горы он достиг так называемой «Пещеры Жриц» – или, как часто посмеивались мужчины, «дырки Гальдры».

У входа его обдало запахом влажной соли, и Бирмун прочистил горло, сдерживаясь, чтоб не захихикать над названием. «Пещеры» эти на самом деле были древними лавовыми пластами, пробуренными, когда горы извергли пламя, выплавившее в камне почти идеальные округлые трубы. Некоторые стены все еще выглядели израненными после пережитого: полупрозрачные кристаллы белой, зеленой и красной скальной породы проступали, будто обнаженные внутренности, а сталагмиты и сталактиты обрамляли их, как сломанные ребра.

Бирмун кивнул двум мужчинам, охраняющим узкий проход, и затем прошел внутрь. Для наблюдения за пещерами он задействовал лишь своих собственных слуг и разместил внутри все самые необходимые припасы. В более глубоких туннелях соорудили почти постоянный кров для множества ящиков соли, инструментов и пергамента. И, разумеется, для Далы.

Сразу за первой маленькой «караульней» пещера переходила в более глубокий грот. В свете факела виднелась группа из трех женщин, которые сидели на ящиках и оживленно беседовали. Бирмун вышел на свет и встал на почтительном расстоянии, ожидая, когда его заметят.

Дала увидела его первой и улыбнулась. Это зрелище по-прежнему будоражило его. Когда он впервые встретил ее, она была еще совсем девчонкой, полной огня, жизни и страсти. Но в ней была твердость, и ее дух напоминал металл, откованный в каком-то неведомом огне за гранью понимания Бирмуна. Какое-то время он надеялся, что это можно будет умерить и смягчить, но теперь уже нет. Да и какая разница? Он полностью принадлежал ей.

Вскоре она встала и вежливо отпустила женщин, но Бирмуну показалось, что встреча прошла напряженно. Он кивнул в знак уважения, и они ответили ему тем же, проходя мимо. Обе были коммерсантами из богатых семейств, которые занимались торговлей уже сотню лет, продавая товары на Север и на Юг по Спирали.

– Это выглядело занятно, – сказал он, когда они с Далой остались наедине. Она вздохнула:

– Они угрожают уйти. У них заканчиваются запасы, и им придется купить больше в Орхусе или где угодно еще, но они боятся, что наш лагерь в скором времени исчезнет и у них останется излишек товара. Они хотят какой-нибудь гарантии, как будто в этой жизни хоть в чем-то можно быть уверенным. Хреновы торговцы!

Она заглянула ему через плечо и крикнула охранникам:

– Больше никого не впускайте, нам с Бирмуном на минутку нужно на склад.

Один из мужчин махнул рукой, и она повела Бирмуна глубже в пещеры.

– Хорошо, я должен проверить состояние припасов, и мы все еще ждем лошадей, Дала. И если…

Она повернулась и схватила его за промежность, ее глаза остекленели.

– Я хочу тебя. Сейчас.

Ее страсть поглотила его, и он ощутил, как его чресла налились блаженством еще до того, как она принялась массировать там. Другой рукой она возилась с его поясом, а Бирмун с рычанием задрал обеими руками длинное платье жрицы, просунув одну руку ей между бедер. Его сердце заколотилось, когда он обнаружил, что на ней нет нижнего белья, что она улыбается его открытию и более чем готова.

Он толкнул ее на один из ящиков, раздвинул ей ноги и овладел ею прямо там, стараясь кусать и царапать ее лишь в тех местах, которые будут прикрыты одеждой. Он пировал каждой частичкой ее тела, давая волю дикой жажде, которую был вынужден скрывать все остальное время. Когда они закончили, Дала прижалась к нему, обвила руками и ногами его тело и издала полустон-полувздох.

– Этого мне и недоставало. – Она почти целомудренно чмокнула его в щеку, пряча свои груди обратно в корсаж и оправляя платье. Бирмун смотрел и старался запечатлеть в памяти каждое мгновение, чтобы они подкрепляли его грядущими ночами.

– Не то чтобы я жаловалась. – Она пожевала губу, выпрямляясь, затем наклонилась и чмокнула его напоследок. – Но полагаю, ты не просто так сюда залез?

Он кивнул и откинулся на какой-то бочонок, уже скучая по забытью похоти. Он снял с пояса свиток. Теперь, когда они были так близко, он заметил темные фиолетовые круги под глазами Далы. Ее губы пересохли, волосы растрепаны, плечи напряжены… Ему захотелось ее защитить, но он не знал как. Он пытался делать все, что мог, брать на себя весь возможный вес, но знал, что этого всегда недостаточно. Он только надеялся, что она сможет принять эту новость и вынести ее.

– Послание от Первой Матери Хусавика. – Он вручил ей свиток, зная его содержание только со слов гонца, поскольку, как и большинство мужчин, был неграмотным.

Наморщив лоб от беспокойства и, возможно, любопытства, Дала схватила пергамент, развернула его и просмотрела символы.

– Не волнуйся, – сказал Бирмун. – Я соберу мужчин, и мы с этим разберемся. Честное слово, им будет полезно чем-то занять себя…

– Нет. – Дала прижала пергамент к груди и закрыла глаза. Она завертелась почти как маленькая девочка и голосом, эхом разнесшимся в пещерах, крикнула: – Благодарю тебя, Богиня!

На секунду Бирмун удивленно разинул рот.

– Это явно не он, Дала. «Букаяги» все время объявляются то тут, то там, и мы знаем, что Айдэн и его люди живут лагерем неподалеку. Не иначе они просто застали нового вождя врасплох.

– Это неважно. Ты что, не видишь? – Она села рядом с ним. – Это не какой-то дурак-одиночка, пытающийся заявить о себе. Это новое восстание. Новое доказательство необходимости этой армии, прежде всего. Теперь я могу отправить разведчиков дальше, выпросить еще припасов.

Она рванулась вперед и обвила руками шею Бирмуна, и в исходящем от нее тепле он просто порадовался, что лично решил передать ей послание. Он замер, не желая прерывать контакт, но она отстранилась и начала мерить пещеру шагами.

– С Хусавиком все же нужно разобраться, – сказал Бирмун. – Я возьму две сотни человек. Мы сможем прибыть туда через два дня.

– Нет. Пока нет. – Дала прикусила внутреннюю сторону щеки и отвела взгляд. – Пока только несколько разведчиков. Только ты и несколько доверенных людей. – Она улыбнулась, подходя к маленькому столику, где хранилось большинство ее вещей, взяла перо и расправила свежий кусок пергамента, закрепив уголки камнями. – Я хочу, чтобы ты передал этому «Букаягу» сообщение.

И снова Бирмун почувствовал, что совершенно сбит с толку. Сообщение?

– Ты хочешь, чтобы Бирмун, великий и прославленный убийца Букаяга, доставил сообщение… Букаягу?

Дала фыркнула, продолжая писать.

– Никто не верит, что он действительно мертв. Да и в любом случае, как ты сказал, это навряд ли будет он. Тебе не нужно называть свое настоящее имя. Но я никому другому не доверю это сделать, потому что это может оказаться он. Так что явиться к нему должен ты.

Бирмун увидел ее возбуждение и решил, что она хочет, чтобы это был Букаяг, хотя даже не знал, почему. Уж точно не оттого, что она хотела положить всему этому конец – если на то пошло, Дала хотела больше людей, больше припасов, и Бирмун понятия не имел, для чего ей все это надо, кроме как на прокорм своей маленькой армии. Он смотрел, как ее рука выводит послание на пергаменте более старательно, чем все предыдущие.