Текст книги "Короли пепла"

– Он не сумеет это прочесть, – сказал Бирмун. Дала на миг прервалась, затем качнула головой.

– Если это он, то он рунный шаман, так что конечно сумеет. А если это не он, тогда неважно.

Она аккуратно свернула письмо и положила в кожаную сумку, затем подошла и вложила ему в руки.

– Сделай это для меня, Бирмун. Возьми с собой Дага и будь осторожен. Если это действительно он, а я думаю, что это так – богиня шлет мне сообщение. Я должна ответить.

Он хранил подходящее выражение лица, чувствуя себя как всегда неуютно из-за ее пророческих убеждений, но не желая напрямую отрицать их.

Она улыбнулась в своей всезнающей манере, придвинулась ближе и, обдав теплым дыханием его шею, прошептала ему на ухо:

– Возвращайся поскорее.

Затем скрепила свиток воском, а его губы поцелуем.

В глубине души он знал: она любит Богиню больше, чем его, и возможно, так будет всегда. Но это ничего не меняло. Каковы бы ни были ее причины, ее представления о будущем и ее цели для Ордена, он скорее умрет, чем подведет ее.

Он зашагал обратно к горе и навстречу сумеркам, надеясь, что его люди не слишком пьяны.

* * *

– Хорош скулить. Тебе заплатят. – Бирмун удержался от того, чтобы крутануться в седле и встретить взгляд арбника. Они ехали уже несколько часов, и его начала одолевать усталость. Он сосредоточил все свое внимание перед собой, потому что чувствовал, что в любой момент может сверзиться под копыта. На самом деле он уже дважды чуть не упал.

– Ба. – Медэк выплюнул жеваный желтокорень и оглянулся на горизонт, где все еще виднелся Вархус. Затем взглянул на коней Бирмуна и Дагмара и нахмурился. – Вы чересчур большие и чересчур много везете. Старые, глупые мулы надо будет столько же отдых, сколько езда.

– Все будет хорошо. – С беспечным выражением лица Бирмун ехал дальше, но вообще-то решил – помолчав и бросив быстрый взгляд на свои одеяла и припасы, оружие и доспех – что, вероятно, взял с собой слишком много. Он полагал, что теперь мог бы избавиться от части поклажи, если придется, хотя мысль о том, чтобы выбросить вполне приличные запасы, раздражала его. Мог бы, проклятие, высказаться до того, как мы уехали, подумал он.

А пока повернулся и подмигнул Дагу, который закатил глаза.

Это была всего лишь вторая поездка Бирмуна верхом. В детстве отец как-то раз посадил его с братьями в ряд на материнскую лошадь, и Бирмун смутно помнил, как плакал, так что здоровяк рассмеялся и опустил его с близнецом на землю. Слезы и дискомфорт… Практически ничего не изменилось.

При каждом шаге лошади он качался вперед или назад, чтобы побороть смещение и притяжение к земле. Что бы он ни делал и как бы ни сопротивлялся, в итоге проигрывал. Его и так уже воспаленная промежность ударялась о мускулистую спину животного, натертые бедра растягивались в неудобном положении, поясница все сильнее ныла. И животное всего лишь двигалось рысью!

Арбник, наоборот, как будто плыл на облаке из конской плоти. Он едва касался вожжей, со скукой глядя как на небо, так и на горизонт, иногда почти откидываясь назад, словно вполне мог поспать во время езды.

Они продвинулись вдоль кромки гористой местности к более пологим холмам, где было больше травы и живности. Там они дали лошадям покормиться и отдохнуть, пока Медэк ругался и наводил суету, затем в конце концов достигли более ровной местности и Спирали.

– Наконец-то. – Арбник расправил плечи и ожил, когда копыта его скакуна захрустели по гравийной дороге. – Впереди есть полустанок. Быстро поскачем и доедем, после сменим коней и снова быстро скачем, и к ночи Хусавик увидим. Да?

Бирмун подавил свой ужас, затем кивнул. Медэк щелкнул языком, его конь фыркнул и перешел на бег. Лошади Бирмуна и Дага инстинктивно рванулись вперед.

Ветер обдувал его лицо и волосы, и на мгновение Бирмун забыл о своем дискомфорте. Но Медэк, выходец из степного племени, практически родился в седле. Бесспорно, он провел большую часть своей жизни, развозя подобные послания по всему миру; он будет скакать верхом, пока Бирмун с Дагом не рухнут и не разобьются, и несомненно, еще долго после этого.

Бирмун не щадил усилий. Как и было обещано, они мчались весь остаток дня и поменяли коней на полустанке Ордена, сделав короткий привал, чтобы подкрепиться сухпайком и размять ноги, прежде чем пересесть на новых животных. А затем снова тронулись в путь, хотя каждый мускул в теле Бирмуна вопил, требуя остановки.

Он и раньше оказывался в подобном положении. Работая с «ночными людьми», он размахивал лопатой до кровавых мозолей на руках, стоя по пояс в грязи от заката до рассвета, и человеческое дерьмо попадало ему в лицо, на волосы, как-то раз даже в рот, все время окружая и удушая его, пока ему не начинало казаться, что амбре прожжет ему ноздри. Но после долгой ночи езды по Спирали во второй раз он все равно выбрал бы дерьмо.

– Далеко еще?

Ко времени вопроса Бирмун существовал исключительно в какой-то смеси оцепенения и кошмара, моргая устремленными в никуда глазами, словно реальность была всего лишь мучительным сном. Он знал, что может заставить парня остановиться в любой момент, но не делал этого. Прокляни боги мою дурацкую гордость.

– Почти на месте, вождь. Уже совсем близко.

Для Бирмуна голос арбника прозвучал так, словно доносился сквозь воду. Он закрыл глаза, пообещав себе, что всего на минутку, а когда открыл их вновь, то увидел дым и кольцо домов. Даг свистнул и указал вперед, и арбник, с маленьким луком всадника за плечами, направил свою лошадь через пшеничное поле. Очевидно, он ездил на разведку.

– Мы их упустить. Следы ведут на Север. Двадцать, тридцать человек, может, больше.

Бирмун видел: даже после двух раундов скачки во всю прыть и при свете луны степняк намерен мчаться дальше.

– Сделаем привал, – сказал он, признавая в душе временное поражение. – Последуем за ними утром.

Медэк харкнул оранжевой слюной, блеснувшей в лунном свете.

– Это бандитов город, вождь. Негодный для привала. – Он провел пальцем по своему горлу, как ножом.

Даг хмыкнул и указал на небольшую низину, темную от зарослей кустарника.

– Вождь тебя не спрашивает, разведчик. Вон там сойдет.

С минуту Медэк таращился – и, хотя слишком обессиленный, чтобы сильно беспокоиться, Бирмун задался вопросом: а вдруг этот парень просто бросит их здесь и уедет обратно на Север…

Вместо этого коротышка-степняк пожал плечами и ударом коленей развернул свою лошадь. Он помотал головой, когда Даг наклонился собрать хворост для костра, и вновь провел пальцем по шее. Затем, наконец, он спешился, как будто это не составляло большого труда, подложил под голову вьюк и через пару мгновений захрапел.

– Видать, мы дежурим первыми. – Дагу пришлось стаскивать Бирмуна с лошади.

– Я в порядке. – Бирмун застонал, и в костях и мышцах бедер вспыхнула боль, но он поборол ее. Прихрамывая, он отвязал сумки и седло своего животного, затем повалился на землю.

Вскоре ему уже снилась Дала, заключенная в его объятия – скорее воспоминание, чем фантазия. С того дня, как он стал человеком, ответственным за убийство Букаяга, они снова бывали вместе, с большой осторожностью. Вот уже почти два года блаженства и занятий любовью в темноте – идеальных, несмотря на все нудные обязанности мира между ними.

Впрочем… Не совсем идеальных. У них не было детей.

Однажды он высказал свой затаенный страх, что, возможно, у них никогда не будет детей, хотя это и явилось бы отчасти благом, поскольку Дала была Верховной Жрицей. А она лишь беззаботно рассмеялась.

«Мы с тобой сотни раз лежали вместе, Дала. Ты уже должна была забеременеть. Что-то не так».

Она улыбнулась и погладила его по волосам.

«Не сейчас, любовь моя. Сейчас нет времени, так что богиня препятствует этому. Возможно, когда все это кончится и моя работа будет сделана. Может быть, тогда мы найдем время на детей».

Как всегда, она произнесла это с такой убежденностью, что он сразу же успокоился. Она казалась такой уверенной. В ту ночь он улегся с облегчением, обретя покой и сон в ее объятиях. Но утром, в свете и одиночестве, его страх вернулся.

– Вставай, вставай. Скоро восход.

Бирмун выхватил сакс, прежде чем вспомнил, где находится. Он взглянул на плоскую уродливую физиономию арбника, озаренную весельем, затем поднялся, чуть не споткнувшись от боли в нижней части тела. От одного вида пасущейся лошади у него заломило всё, от макушки до пяток.

Даг зевнул и поморгал красными глазами, и все трое мужчин оседлали своих лошадей и в молчании свернули лагерь – кочевник в два раза быстрее – затем уселись в седла и поехали гуськом.

Раздраженная плоть на бедрах Бирмуна вспыхнула от боли, снова травмируемая твердым седлом. Он безуспешно пытался сдвинуться, найти какую-то более удобную позу, и в конце концов смирился с этим бедствием, как и днем ранее.

– Если мне стоит прекратить ездить верхом, – заявил он после того, как взошло солнце, – то уже давно пора.

Арбник засмеялся и закашлялся, видимо, поперхнувшись своим корнем.

– Представь, каково лошади. Ты как медведь.

Преследование «Букаяга» и его бандитов оказалось простым в теории, но сложным на практике. Не наблюдай сперва Бирмун за тем, как это делает Медэк, он бы даже не осмелился пустить своего скакуна по таким крутым подъемам и склонам, какие обнаружились в долине.

Часто спешиваясь, они по очереди уговаривали животных подниматься или спускаться по склонам оврагов и естественных канав. То тут, то там низину пересекали ручьи, русла которых заполняли скользкие, покрытые мхом камни. После дюжины таких осторожных переправ арбник выругался.

– Мы так не поймать, – сказал он, указывая вперед. – За мной. Вон туда.

Смущенно переглянувшись, Бирмун и Даг последовали за своим провожатым дальше на Восток – прочь от высохшего речного края близ Хусавика на возвышенность.

Бирмун, сын города, прожил большую часть своей жизни в Орхусе. Он мало что знал о мире или об этой его части, и окажись он брошенным здесь, ему будет не под силу найти Спираль и вернуться домой.

После нескольких крутых подъемов земля превратилась в твердую глину и камень, почти без травы – серая, безжизненная и закругленная; Бирмуну казалось, они движутся по краю какого-то гигантского черепа. Но дальше огромная роща деревьев покрывала горы на Востоке, а красно-оранжевое небо заполняло горизонт.

– Ха! – Медэк погнал свою лошадь вперед и, пригнувшись от ветра, помчался по твердой, ровной земле. – Вперед, фермеры, на солнце сгорим.

Бирмун и Даг вздохнули, но, собрав все силы, последовали за ним.

Все утро и вторую половину дня они мчались по полосе твердой почвы между лесом и долиной. С каждым ударом конских копыт у Бирмуна туманилось в глазах, а тело вспыхивало агонией, и несколько раз он паниковал, едва не падая с седла. Но все же был вынужден признать: здесь очень красиво.

Прохладный ветер щипал ему глаза, но зато освежал. Он обнаружил, что смотрит на бесконечный горизонт горных вершин, таких зазубренных и многочисленных, что они казались огромным капканом, приготовленным для какого-то чудовищного бога-медведя. Через некоторое время Бирмун понял, что это Восточный горный хребет, и осознал, что за ним лежит океан и край мира.

Да я везунчик, подумал он с улыбкой. За свою короткую жизнь, с ограниченным кругом поездок, он все-таки повидал три кромки мира. Он познал любовь и месть, братство и семью, и даже если он умрет сейчас, то умрет вождем.

И все же мысль о смерти пугала его. Он совершил много ужасных вещей. Вместе с «ночными людьми», кинжалами Далы, он зарезал безоружных мужчин и мальчиков Орхуса. И я убил девушку, и женщин с их младенцами. Неважно, что я старался не смотреть и заставлял себя забыть. Я убивал их, и они кричали.

Он знал: что бы ни говорила ему Дала, за свои преступления он не увидит рая. Он отправится на гору, и сгорит в пламени Носса, и, возможно, однажды родится заново.

– Отдохнем и перейдем тут, вождь. – Арбник наконец-то замедлил коня и указал на гребень, который облегчил бы им спуск в долину. – Снова их след найдем, да? Должно быть, уже близко.

Бирмун кивнул.

– Если так, то ты молодчина, Медэк. Тебя вознаградят.

Степняк улыбнулся, показав оранжевые зубы. Трое мужчин дали отдых лошадям и выпили козьего молока из бурдюков, а Бирмун пожевал соленой оленины, которую предложил арбнику, заметив, как тот глазеет. Мужчина лизнул ее и нахмурился, однако съел.

– Зря тратить соль, – пробурчал он, затем потер ладони, вскочил на свою лошадь, не используя рук, и погнал ее к обрыву.

Бирмун и Даг направились вслед за ним, ведя коней под уздцы. По пути Даг потерял равновесие и чуть не сбил с ног свою лошадь, едва не угодив ей под копыта, но в итоге, оступаясь и ковыляя, они вернулись на более мягкую, травянистую почву без жертв.

По крайней мере, внизу они поехали неспешно. Бирмун и его слуга молчали и осматривали местность, пока Медэк сосредотачивался, но не знали толком, что искать, и просто следовали за ним, пока в тишине тянулось время.

– Богом клятые дерьмоеды, – пробормотал степняк, когда солнце начало клониться к закату, а бандиты так и не объявились. Он повел спутников на Запад почти через всю долину, прежде чем повернул назад и сообщил, что они, должно быть, миновали свою добычу.

– Они ехать медленно, – объяснил он, прежде чем повести их обратно на Юг, и теперь его нос приобрел почти тот же цвет, что и корень, который он жевал.

Бирмун просто двинулся следом. Волус отвел свой взор, и свет от его зарева окрасил небо в оттенки красного и сиреневого перед неизбежной тьмой. Медэк наконец спрыгнул с коня и, не глядя на Бирмуна, залез на самое высокое дерево, которое они смогли найти.

– Вижу! – почти сразу крикнул он, осторожно спускаясь с ветки на ветку. – Они стоять и делать богом клятый забор. – Он изобразил руками колющие жесты. – Из пик, вроде фермеров. Да?

Бирмун кивнул, понимая, но озадачившись.

– Зачем им разбивать здесь лагерь по всем правилам? Тут нет ничего, кроме лесов и пересохшей низины.

Коротышка пожал плечами, и Бирмун предположил, что это не играет роли. Гуськом они пробирались через извилистый ландшафт, избегая вершин холмов, чтобы не оказаться замеченными, хотя, поскольку они были гонцами и скоро объявят о себе, Бирмун сомневался, что скрытность имеет значение.

Возле последнего холма перед лагерем бандитов он высказал предположение вслух и взобрался на вершину, желая хорошенько осмотреться перед тем, как выполнить поручение.

Они и впрямь соорудили частокол, как сказал арбник, и даже канаву. Снаружи свободно передвигались люди, собирая в низине воду и дрова. У них есть разведчики, охотники и падальщики, понял Бирмун, испытав порыв как можно быстрее удрать и спрятаться.

Но он устоял. Он повнимательнее присмотрелся к мужчинам в поле зрения и понял, что это воины. Большинство даже отдыхали с перекинутыми за спину щитами. Снабжены они были копьями, мечами или секирами, а иногда и всеми тремя предметами сразу. На многих были кольчужные доспехи или на худой конец кожаные кирасы, а те, кто выглядели менее крупными и слабо вооруженными, явно не имели права голоса для выбора.

– Мы идти туда? – Степняк помотал головой, его лоб покрылся испариной. – Нет. Мы не выйти.

Даг прочистил горло.

– Я склонен согласиться. Это крутые, дисциплинированные парни, вождь, а не бандиты. Они могут убить нас просто за то, что мы их увидели.

Оба посмотрели на Бирмуна, который бездумно потянулся рукой к свитку на боку, в сотый раз жалея, что не может прочесть, что там написано. Но каковы бы ни были его чувства, он доверял Дале и выполнит ее волю. Он никогда ее не подводил. И не собирался начинать сейчас.

– Мы идем. – Он улыбнулся, наслаждаясь страхом арбника. – Я думал, у вас, мародеров, хребты попрочней.

С этими словами он поднял руку, вынул из уха маленький серебряный стержень, отличительный знак вождя, и тронул лошадь с места. Наверняка к этому времени их все равно заметили, и у них нет выбора. Напоследок он вновь перевел взгляд на лагерь, и его наслаждение страхом кочевника испарилось.

Там, поджидая у ворот из деревянных кольев – и уже приказывая нескольким воинам их распахнуть – был великан, каких Бирмун еще в жизни не видел. Он стоял на самом виду и пристально глядел на холм с гонцами. Даже издалека было ясно, что все его тело покрыто полированным железом, а его почти лысая голова казалась черной – как будто он вымазал ее грязью или пеплом.

Букаяг, подумал Бирмун, с трудом веря в это и внезапно испугавшись.

По правде, он всегда считал Букаяга не более чем выдумкой – обыкновенным человеком, который взбунтовался и сбежал либо умер, оставив о себе легенду, которой суждено жить лишь в историях скальдов. Но этот человек, смотрящий на Бирмуна так, словно ждал его – этот человек не был мифом.

Бирмун поднял руки, показывая, что его намерения безобидны, и поскакал вперед – возможно, навстречу горному пламени своей смерти.

ГЛАВА 48

Рока смотрел, как приближаются разведчики Гальдры, и восхищался их отвагой. Тахар и его сокольники заприметили троицу днем ранее, но Рока велел ему только наблюдать – в основном из любопытства, желая увидеть, что будут делать его враги.

Он знал, что на горе близ Алвереля стоит лагерем небольшая армия северян. Эгиль поведал ему, что они прибыли туда после кровавого бунта у камня закона, и какой-то мелкий вождь с одной жрицей прочесали поясную дорогу и часть Юга и остаются вот уже два года. Ищут меня, подумал весело Рока.

Пока три всадника приближались к нему, он изучал мужчин и их коней. Один ездок явно принадлежал к степным кочевникам; его дикий пони был почти не обременен снаряжением или припасами, а на коленях у него лежал маленький охотничий лук, готовый к стрельбе. Такие люди могли проехать верхом через весь Аском, выживая всего лишь за счет фляги молока, смешанного с кровью их скакунов.

Два его спутника смахивали на северных дружинников. Один был молодым – высокий, жилистый, но мускулистый воин, лишь ненамного старше Роки – другой бывалым, лет сорока. У них были щиты и мечи в ножнах. Младший, казалось, вот-вот свалится с лошади.

– Я чую их страх, братец, – прошептал Букаяг. – Возможно, их прислали нас убить.

Рока удержался от комментариев и умерил тягу брата к насилию. Букаяг с самого начала хотел убить разведчиков, утверждая, что они просто убегут обратно к своим хозяевам, когда увидят достаточно, и быть может, вскоре сотни людей начнут охотиться на них всерьез.

Рока так не думал. Очевидно, кто-то из Хусавика сообщил о нападении Айдэна, и если бы долинная армия хотела отреагировать, то прислала бы больше людей. Возможно, кому-то просто стало любопытно. Возможно, кто-то – жрица или крупный вождь – намеревался использовать этот маленький бунт или верил, что имеет общие интересы с Айдэном или с «последним рунным шаманом». Как бы то ни было, это даст Роке рычаг воздействия. Он сможет манипулировать этим кем-то и выиграть время, чтобы получить больше людей и припасов – или просто его проигнорировать.

С Восточным лесом в такой близи – огромной непролазной чащей, почти лишенной цивилизации, в основном служащей объектом суеверного страха людей пепла – Рока почти не боялся атаки. С некой «божественной» гарантией безопасности он с людьми Айдэна мог бы углубиться в лес и устроить засаду любому, у кого хватит смелости последовать за ними. Рока уже бывал здесь раньше в бытность изгоем. Он знал тут все утесы, лощины, водопады и пещеры.

Поэтому он убедил Айдэна, и они стали ждать. Имея вдосталь времени, мужчины рубили деревья и мастерили такелаж да телеги. И хотя вождь казался сбитым с толку – ведь боги требовали спешки всего днем ранее – Рока только улыбнулся.

«Мы уже на тропе, Айдэн. Но нам неведомо, какие препоны могут возникнуть». – Он знал, что здешние тисовые деревья хороши для заготовки бревен. Для воплощения задуманного понадобятся все припасы на побережье, и если начать готовиться сейчас, позже это будет воспринято пророческим.

Тем же самым занялись и его мертвецы, но представлялось, что лучше плодотворно работать в обоих мирах, да и древесина Рощи была другой.

Слуги Айдэна вынули два тяжелых бревна из земли и отставили в стороны, открыв для визитеров проход в частоколе.

– Мы посланцы. – Младший воин поднял руки в жесте мира, затем, медленно опустив одну, снял с пояса свиток.

Рока внимательно рассматривал гонцов. В глазах старшего мужчины он заметил беспокойство. Но не за себя, решил он, а за спутника. Возможно, они родичи. Это его отец? Почему же тогда говорит сын?

Когда мужчины приблизились, Эгиль, как было приказано, подковылял и встал рядом с Рокой, а остальные наблюдали с холма, который выбрали в качестве лагеря. У ближайшего столба притаился Эшен; его новый длинный кинжал был спрятан под плащом, закрывающим половину лица. Айдэн точил меч возле своей палатки, выглядя безразличным.

– Я Букаяг, сын Бэйлы. От кого вы несете послание?

Молодой воин попытался, но безуспешно, украдкой осмотреть лицо, броню и лагерь Роки.

– От Далы, дочери Кары, Верховной Жрицы Юга.

Услышав это имя, Рока на мгновение перенесся в хаос Алвереля и застыл над изуродованным трупом жрицы Кунлы, ожидая смерти. Он прокручивал в памяти все охваченные ужасом лица, пока не увидел молодую, симпатичную воспитанницу со шрамом на щеке и решительным взглядом. Она в некотором смысле спасла ему жизнь два года назад.

Она велела преследовавшим его Гальдрийским воинам остановиться, и благодаря их замешательству и промедлению Рока преодолел момент слабости и сомнения и убежал на Север. «Мы служим одному и тому же Богу, ты и я, – сказала она Роке. – Однажды ты увидишь».

Он заморгал, прогоняя прошлое из своих видений, затем кивнул. Эгиль прохромал вперед и принял послание.

– Моя госпожа сказала, что использовала простые символы. У тебя есть матрона, которая умеет читать?

Рока взглянул на молодого посыльного и сдержал смех. Прежде чем прикоснуться к письму, он осмотрел свиток. Велень был туго обмотан вокруг деревянной катушки и перевязан кожаным ремешком, затем запечатан воском. На мгновение Рока задумался: можно ли каким-то образом втереть или впрыснуть в пергамент яд? Он вспомнил все травы Аскома, которые открыла ему Бэйла, и решил, что некоторые, вероятно, могут обжечь ему ладони, но и только.

Развернув послание, он обнаружил в основном обычные слова, написанные несколько небрежным почерком.

«Букаяг, если это действительно ты, эти посланцы – мои слуги. Если ты по-прежнему тот, кого я встретила в Алвереле – тот, кто боролся за мир справедливости, пощады и мудрости, где любовь никогда не преступление, то я желаю встретиться с тобой. Возможно, вместе мы сможем создать такой мир. Скажи мне время и место, и я приду».

В письме были те же самые слова, которые он высказал Кунле двумя годами ранее. Затем они с Букаягом убили ее и разорвали труп на куски, и это тоже было на глазах у Далы.

Рока не торопился, делая вид, будто читает символы с трудом. Когда же наконец он поднял глаза, то встретился взглядом с молодым гонцом, решив, что тот держится с достоинством и властностью.

Над горизонтом висело красное солнце, окрашивая светом лицо посланника, и Рока улыбнулся, увидев подсвеченное отверстие на мочке левого уха, где полагалось быть серьге вождя.

– Итак. Ты – Бирмун.

Все трое мужчин застыли от удивления и страха.

– Нет. – Рока мотнул головой. – Она не предала тебя. Ты предал сам себя. Скажи мне, почему я не должен убить тебя, Бирмун, сын Канит, которого послали уничтожить меня?

Вот теперь Айдэн оживился, и его дружинники подались вперед. Некоторые полуобнажили клинки или подняли ножи и секиры. Почуяв опасность, лошади визитеров заржали или рванулись с места, и гонцам пришлось их успокаивать.

– Ну, – сказал Бирмун без следа страха в голосе, – зависит от того, что в этом сообщении.

Роке очень понравился такой ответ, как и спокойствие мужчины. Он угодил Роке.

– Твоя госпожа говорит, что хотела бы встречи со мной.

– И ты согласишься?

– Возможно.

Вождь Бирмун пожал плечами, лениво придерживая поводья коня.

– Тогда тебе нечего меня бояться, шаман. Если только ты не желаешь ей зла. – Он посмотрел Роке в глаза. – В таком случае я убью тебя.

При этой смехотворной угрозе воины Айдэна рванулись вперед. Несколько человек, заранее переместившихся, дабы преградить всадникам путь к бегству, выхватили копья. Нож Эшена выскользнул у него из рукава.

Посланники напряглись; вспотевший кочевник выхватил свой маленький лук и приготовил стрелу.

Рока ждал, наблюдая за мужчинами, улавливая реакцию каждого, сохраняя в памяти каждое выражение лица, чтобы изучить позднее. Он засмеялся.

– Твоя смелость делает тебе честь, вождь. Но в одном ты прав: мне тебя нечего бояться. – Некоторые из мужчин ухмыльнулись, и Рока повернулся к ним: – Это посланники и мои гости. Нельзя причинять им вред. – Он протянул руку и почувствовал, как угроза насилия исчезла. – Идемте, братцы, ваша поездка была долгой и трудной. Сядьте и поешьте с нами. А утром, с моим благословением, вернетесь к вашей жрице.

* * *

Позже Бирмун бродил возле разбойничьего костра. Он смотрел, как суровые, устрашающие воины разглядывают его самого, его коня и снаряжение, будто прикидывая, что заберут в первую очередь, когда он умрет.

После несколько натянутого «приветствия» люди шамана вернулись к своим делам – рубке деревьев и изготовлению того, что смахивало на канаты. Бирмун, хотя и не уверенный почему, решил, что вопросов лучше не задавать.

Вместо этого он встал рядом с Дагмаром и молча наблюдал, как охотники и повара готовятся к небольшой пирушке. Он смотрел, как Букаяг в одиночку передвигается по лагерю, отвлекая людей повсюду, куда бы ни шел. Затем Бирмун, устроившись у костра, с великим удивлением узнал, что у этих разбойников есть скальд.

Букаяг махнул рукой и хмыкнул, и темноволосый красивый мужчина, принявший у Бирмуна свиток, взобрался на высокий табурет в центре лагеря. Он улыбнулся, когда несколько мужчин ободрительно выкрикнули, затем его пальцы заплясали по струнам лиры, а звучный, сильный голос запел про Хаки Смелого и древний мир.

Мальчиком Бирмун слышал много скальдов, певших в отцовском зале, а позже на празднествах в залах других вождей Орхуса. Однако, наблюдая за этим внезаконником-певцом в древнем лесу, где розовый закат освещал деревья тихой низины, он не смог припомнить выступления лучше.

Мужчины топали ногами и аплодировали, когда песнь звучала весело, а после затихали и сидели смирно, когда в голосе и словах скальда сквозила печаль. Когда тот закончил, они успокоились и, разместившись поудобнее, принялись за еду и питье, в основном группами или парами и в тишине, как будто волнение у всех улеглось.

– Охрененно, – сказал Даг с набитым галетами ртом.

Бирмун кивнул и вспомнил, где он находится. Он был так же зачарован, как и эти люди, неотрывно глазея и напрочь позабыв, в какой он опасности. Когда наконец он отвел взгляд, то изумленно заморгал, увидев молодую женщину, одетую как мужчина – в кожаные штаны и длинную тканую рубаху.

Она стояла возле палаток и тоже слушала скальда. Теплый солнечный свет падал на ее светло-каштановые волосы, так что они казались золотисто-рыжими; Бирмун увидел влагу на ее щеках. Заметив, что он смотрит на нее, она скрылась в ближайшей палатке.

– Ешь. Улов свежий.

Из леса, как охотничий пес, вышел Букаяг, и Бирмун едва не потянулся за оружием. Его сердце затрепетало, и на мгновение он презрел себя за этот страх. Он осмотрелся и заметил, что Даг и даже арбник выглядят столь же испуганными.

Шаман, казалось, не обратил внимания. Он уселся на бревно возле костра и указал на один из вертелов с кроликом. Бирмун вежливо кивнул. Он подался вперед, отрезал своим ножом кусок, и некоторое время они сидели и слушали, как потрескивает огонь.

– Вождь, ты только глянь на это. – Даг испачканной жиром рукой хлопнул его по колену и указал на окраину лагеря.

Возле огромного, раскидистого вяза расположилась группа мужчин. Один стоял в одиночестве возле ствола, другой прямо перед ним осматривал плоскую деревянную скамью. Глаза человека у дерева были завязаны тряпкой, а его визави поднял со скамьи камень, вызвав смех и одобрительные возгласы зрителей – казалось, он готовился к броску.

– Боги! Я слышал об этом, но никогда не видел. Ты не против?

Бирмун покачал головой, и Даг, подмигнув, пошел смотреть. Букаяг оторвал взгляд от своих жирных рук и кроличьей ляжки у рта.

– Здесь следует быть осторожным, вождь. На Юге даже игры полны опасностей.

Бирмун взглянул в странные глаза шамана, но не встревожился. Даг не был юнцом, спесивым и обидчивым. Он не доставит никаких проблем. Тем не менее, слова шамана застряли у него в голове, и он поймал себя на том, что одновременно ест и смотрит.

– Эту игру называют бэдраг, – сказал Букаяг, помедлив, и в его голосе слышалось почти презрение. – Это значит просто «обманщик» на старом Южном языке. Правила просты. Один человек выбирает камень, маленький нож или топор, другой завязывает глаза. Метатель швыряет с какой угодно силой, в какую угодно часть тела мишени. Зрители считают, и оружие бросают на счет «три». «Ослепленный» знает, что будет бросок, но не предполагает, каким оружием и куда именно. Он выбирает, стоять ему или двигаться.

Бирмун кивнул, но не понял, в чем смысл.

– Они делают ставки?

Букаяг фыркнул.

– Иногда. В нее играют, чтобы показать свою отвагу, завоевать честь, скоротать время. Игроки обычно не питают друг к другу вражды. – Он снова наклонился к огню, чтобы взять еще крольчатины. – Они бросают только камень или нож. Если выбирают нож, то целятся в руку или ногу, и если человек стоит на месте, он получает небольшую рану и прячет свою боль. Остальные промывают рану арогом и пьют за несчастного дурня. А позже будут петь ему хвалы.

– Опасность без цели… – Бирмун тряхнул головой. – Глупо, как по мне.

Шаман жевал ножку, и Бирмун старался не смотреть, как его острые, скошенные зубы вгрызаются в кроличью кость. Букаяг уставился на огонь, продолжая рассказ.

– В степях кочевники устраивают игру, загоняя коз или лошадей в хлева. Правил немного. Играют даже мальчики в возрасте десяти зим, и все носят при себе дубинки и ножи и пускают их в ход. Некоторые умирают.

Бирмун понятия не имел, что думать об этом – или об интонациях шамана. Он поерзал на мшистом валуне, который выбрал в качестве сиденья, с каждой минутой чувствуя себя все более неуютно. Букаяг теперь почти шептал.

– Ниже поясной дороги, браток, матери дают имена только младенцам, пережившим две зимы. Некоторые из присутствующих здесь мужчин потеряли не меньше десятка детей из-за болезней и стужи. Многие потеряли части своих тел из-за мороза или гниения. Некоторые оставили своих сожительниц и опустили руки, выбрав простую жизнь служения воину. Так скажи мне, вождь, с таким существованием не должно ли у людей возникнуть презрение к жизни? Глупость это или мудрость? Как еще человеку остаться в здравом уме?