Текст книги "За чертой"

– Блин, па, но он совсем плох! – сказала Амида, прикоснувшись к моему лбу прохладной, нежной ладонью. – Боже, как я устала.

Амида Дорис присела на диван, подвинув мои ноги поближе к спинке.

– Дочь, как насчет фирменного отцовского коктейля? За встречу?

– Валяй! Только не сильно крепкий, боюсь отключиться, всю ночь искали с Сильвией этого путешественника. А Айро пусть останется, ладно? Ну кому он помешает?

«Что мне было терять? Нейтрализация равносильна смерти, так какая, казалось бы, разница?» Я чувствовал рядом тепло Амиды. Внутренний голос истерично кричал: «Амида, дорогая! Набери Сильвию, пожалуйста! И не пей это дерьмо!» Амида поднялась с дивана, а её отец сказал:

– Дочь, да ты расслабься, я принесу.

– Я за сумкой! Оставила у входа. Там портком, надо набрать Сильвию.

– Ну что, за встречу?

– Ага, давай.

Бокалы с толстым дном глухо стукнулись друг о друга, зазвенел лед. Амида сделала глоток, я слышал, как она двигалась по направлению к входу. Вскоре она вернулась к отцу и снова приложилась к напитку, скорее всего выпив коктейль до конца со словами: «О-о-о да, то что нужно!» Я уловил, как на порткоме Амиды звучал гудок Сильвии, песня «До завтра, мой друг». Я по интонации голоса певицы угадывал выученный наизусть текст: «Дни проносятся мимо, но это мгновение я выпью до дна…» У жизни всегда было отменное чувство юмора. Амида сказала усталым и захмелевшим голосом:

– Ты всегда добавляешь в «сауэр» слишком много виски, па. Ох, пойду-ка я присяду. Воу, наверное, даже прилягу! Ну и ночка была, я думала, Сильвию арестуют, так она орала на стражей, чтобы те показали геолокацию Айро, а они ни в какую. Мол, это незаконно. Думали, что Сильвия просто чокнутая баба, которая выслеживает загулявшего бойфренда. А гуляка-то вот он! Живехонький! Вроде как, – Амида икнула и шлепнулась на диван в районе моих коленей. – Подвинься, красавчик. Потом мы поехали к операторам связи, искать его по порткому, но… о-о-о-й, что-то меня совсем…

Голова Амиды ударилась о спинку дивана, и доктор Дорис захрапела. Ее портком продолжал звонить Сильвии. Гудок пел: «…откуда мне было знать, могла ли я ощутить?». В аромат Амиды вмешался запах профессора, пропахшего медикаментами и лосьоном после бритья, который обычно называют «энергия стихии» или «свежесть океана». «Сгоревшие улыбки, забытые слова – это чувство, оно жжет меня дотла. Финал, поклон и занавес. Пора!» Доктор Дорис отключил портком своей дочери, которую он не постеснялся накачать наркотиком, видимо, теми остатками, что были в дротике.

– И что тебя так тянет к этому… – обратился к потерявшей сознание дочери Витор Дорис. – Могла бы сесть и на кресло.

Лежа рядом с Амидой Дорис, я напрягал все духовные силы, чтобы пошевелить хотя бы пальцем. Зато спящая Амида, в которой было, как ни крути, намного меньше наркотика, без особых проблем изменила свое положение. Она закинула ногу на мое парализованное тело, пока её отец ждал водителя, чтобы отправить меня в последнее путешествие. От резкой вибрации порткома у меня дернулся уголок рта, сердце тут же нагнало адреналина в кровь. Вибрация быстро прекратилась – после стольких пропущенных никто не будет ждать долго. «Даже не услышу ее напоследок. А ведь она столько раз звонила!» Шаги приближались, меня снова окружило облако больничной вони и дешевого лосьона после бритья, но на этот раз к нему прибавился запах сигарет и сырости видавшего виды аэромобильного салона.

Часть II. Инстинкт

Несколько пропущенных

Портком звонил, не переставая, Амида слегка пошевелилась, но всё еще оставалась в плотной отключке. От резкой вибрации у меня вдруг дернулся уголок рта, в крови закипел адреналин. «Ну, давай же, шевелись!» Рингтон умолк. На теле не пошевелился даже кончик пальца. Следом зазвонил и мой портком, но заткнулся практически сразу – на том конце провода у Сильвии закончилось терпение. А потом, словно по щелчку пальца, смятение, ужас, жажда выжить: все отмерло и вмиг разбилось на мелкие обломки. Я больше не был собой, а плавно уходил куда-то глубоко внутрь не только себя, но и вообще всего, продолжая видеть, слышать и осязать окружающий мир, но словно из другого измерения, далекого пустого вакуума, и чем больше я сливался с этим вакуумом, тем меньше меня заботила судьба парализованного парня на диване. Приближавшиеся шаги, запах медикаментов и лосьона после бритья – всё это не имело надо мной власти. Появился и новый запах – дешевые сигареты, плюс сырость видавшего виды аэромобильного салона. Всё это происходило как бы с кем-то другим, с тем, кто не мог ответить на звонок любимой, хотя портком был в кармане его куртки. Будучи за пределом пределов, я исчезал, чувствуя тепло Амиды. Я углубился в это ощущение и растворился в нем, когда вокруг осталась только тьма, в которой я некоторое время слышал диалог Витора Дориса и водителя:

– Так, тебе пришел заказ, мы вежливо погрузили перебравшего гражданина в машину, и я сказал отвезти его домой.

– Откуда мы узнали адрес?

– Амида сообщила.

– Вряд ли она может сейчас говорить! – усмехнулся водитель.

– Если бы я хотел посмеяться, нанял бы комика, – сказал Дорис.

– Серьезно, если спросят адрес? Я должен вбить в систему, для надежности!

– Дай-ка его портком! Так, где твой палец, дружок… ага! Вот его аккаунт. Фото с вечеринки, день рождения Сильвии. Это подружка Амиды и, как я понял, девушка этого. Так, геолокация. Смотри адрес!

– Ясно.

– Итак, ты вез клиента по этому адресу, но потом он очухался на заднем сиденье и сказал доставить его в низину, чтобы продолжить кутеж. Там его сигнал и оборвется.

– После поездки в моем такси? И зачем вы вообще заставили меня приехать сюда, Витор? При всем уважении, док, вы вообще въезжаете, как все это погано выглядит?! Наши сигналы никогда не должны пересекаться!

– Я въезжаю, Исайа, но скоро все будет кончено. Нам не надо будет прятаться. Я щедро оплачу риск, не переживай. Премия будет что надо.

– Только не переводите на лицевой счет, док!

– Правильно, давай пошутим, дружбан. Выпьем по пивку, в бильярд перекинемся. Возьми, кстати, дротики с транквилизатором, на объекте кончились. Если по дороге остановят стражи, сбросишь.

– А я думал повесить их на зеркало заднего вида. Парня я тоже в окно сброшу?

– Хватит жаловаться, Исайа! Укурок в такси, тоже мне новость! Тащи давай!

– А если начнут шмонать?

– А за что я тебе плачу, чертов нытик?

Смерть в бессмертном обществе. Редко когда, но все же могли до гражданина Квантума дойти слухи о нарушении фундаментального закона. Конкретно ему-то, конечно, это не грозило. Один случай на миллион. Но червь сомнений все-таки въедался в душу и бессонными ночами или в минуты печали, одиночества все-таки напоминал о себе, разъедая гражданина изнутри. Ведь есть же вероятность, что однажды, на месте «кого-то» может оказаться и он сам. Гражданин снова вставал утром на работу, а в пятницу шел в бар, чтобы утрамбовать навязчивую мысль поплотнее весельем или повседневными заботами, затолкать ее куда-нибудь поглубже, чтобы не вылезала и не портила вечность. Многие, конечно, трезво отдавали себе отчет – ничто не вечно, и когда-нибудь они закончат свое существование, может, через тысячу, а может, через десять тысяч лет, но как же мог навсегда исчезнуть гражданин Квантума, не скопив на своем счетчике и жалкого столетия? Стоило только прикинуть всерьез, как вариантов появлялось больше, чем хотелось бы. Самый простой и всем известный: отдать богу душу в таком месте, откуда сигнал нимфы никак не дошел бы до сетей Квантума. Можно было попасть в руки варваров, злых землян (а они все злые) или пиратов, которые бы прикончили гражданина, в конце концов, быть нейтрализованным недоброжелателями или бандитами, забредя на нижние уровни, где творится черт-те что. Еще можно было случайно подслушать беседу заговорщиков, планировавших избавиться от премьер-министра Вебера.

Я увидел свет, а точнее, тусклое свечение, слабо проклевывавшееся через заколоченное деревянными досками окно, запах сырости и табака лишь прибавлял уверенности. Место, где я очутился, иначе как дырой назвать язык не поворачивался, чистилище оказалось под стать финишированному суициднику. Некоторое время я просто смотрел на серый потолок комнаты, изучая трещины на его поверхности. Вдруг в одном из крупных разломов что-то шевельнулось и зашуршало… паук! Нет… блестящие, изгибающиеся пластины змеевидного тела многоножки. «Витор Дорис нейтрализовал мою нимфу, а тело растворил в кислоте или сжег. Ну, вот я и дома! На этот раз навсегда. Теперь всё позади. Здравствуй, “ничего”. Доски эти на окне. Боже, только бы не Таун! Хотя будет даже забавно встретить старых знакомых. А кто там вообще остался-то?» – думал я, боясь оторвать взгляд от трещин. Жирные многоножки любят ползать по стенам и потолкам, а еще обожают падать оттуда. Я постарался подняться на ноги, но дернулась только голова. «До сих пор обездвижен. Кара за грехи, или я еще жив? Быть не может!» На полу маленькой темной комнатки лежал грязный серый матрас, на нем несколько пустых пивных бутылок из темного стекла, с десяток использованных шприцев и мое бесполезное тело. В углу комнаты, рядом с небольшой тумбой, напротив заколоченного досками окна занял раскладной рыбацкий стул и смолил дешевую сигарету мрачный, уставившийся в голограмму порткома субъект.

– Проснулся! – сказал сторож и поднял с поверхности тумбы хромированный пневматический пистолет знакомой модели.

Открыв рот и зажмурив один глаз, он взял меня на мушку. Два дротика воткнулись в матрас, я мотал головой из стороны в сторону, словно одна могла утянуть за собой остальное тело. С третьей попытки этот тип вогнал мне дротик в шею. Считать до десяти не пришлось, вещество подействовало мгновенно, ведь чудодейственная дурь Литуса, позволившая мне в прошлый раз сохранить сознание, к тому моменту давно выветрилась.

В бреду, когда заканчивалось действие анестезии, в голову закралось противное сновидение. Словно я лежал на медицинской каталке в помещении, напоминавшем морг. Помню, как на уроке истории в клонариуме «Колыбель-94», когда нам показывали на гало-проекторе фотографии морга, я даже оторвался от комиксов про приключения крутого пилота Николаса Норда, который, выдав фирменное: «Единственное, чего я боюсь, – это протрезветь», – уходя от погони, направил торпедный катер «Цербер» прямо в черную дыру. Сосед, клон справа, указывая на черно-белые фото морга, прошептал мне: «Мертвяки-и-и, боишься?» Сдерживая дрожь в голосе, я ответил: «Единственное, чего я боюсь, – это…» Тогда мальчишка-клон, сидевший позади, зарычал и схватил меня за плечи: «А-р-р-р-р-р-р!» Этим недоноскам было смешно, а я только чудом не наложил в штаны. А ведь в морге на фото не было трупов со вскрытыми черепами, выскобленными изнутри, которые привиделись мне в бреду после похищения. Эти головы были словно мерзкие таунские пепельницы из черепашьих панцирей в баре старика Карла. Так же в «моем» морге было хромированное ведро с горой окровавленных нимф. Ведро стояло между столами, на которых устроились обладатели опустевших голов.

Отделавшись от кошмаров, я очнулся в темноте и тишине. Осознав себя среди неизвестности и темноты, я глубоко и спокойно дышал, не желая шевелиться или что-либо предпринимать, пока не услышал низкий синтетический голос, который пообещал, что если я стану четко выполнять команды, всё будет в порядке. «Рекомбинатор? Но почему тогда такая темень?» – подумал я.

– Айро, вы слышите меня? Я вижу, что ваш мозг активен. Не волнуйтесь, вы не сможете пошевелиться, так как ваше тело зафиксировано.

– Это слабо успокаивает, – вяло проговорил я.

Среди темноты и пустоты, в неведении и вне точек отсчета, заработало мое сознание. Оно лениво обращалось к воспоминаниям, чтобы собрать из них зыбкую мозаику произошедшего. Вернувшись из беспамятства и пребывая в абсолютной темноте, я словно завис в невесомости без возможности пошевелиться.

– Фиксация необходима для чистоты эксперимента. Если вы будете послушно и корректно выполнять команды, я вскоре освобожу вас, – говорил голос.

Поочередно я напрягал мышцы тела, вернулось ощущение пространства. Накрепко примотанный ремнями, я сидел в кресле, левая рука ныла от пронзавшей вену иглы.

Вена стала горячей, тепло и легкость мгновенно разнесло по телу вместе с кровотоком. Это было ложное, поддельное чувство, и от этого на душе сделалось жутко. «Так и сдохну, с тупой улыбкой на лице!» Но тут препарат Дориса заставил мозг «сиять», а тело растворилось в невесомости, так что все оковы потеряли смысл, а сознание рвалось наружу.

– Вы ощущаете что-нибудь необычное, Айро? То, чего вы не испытывали в обычной жизни? – спросил голос.

– Да. У меня внутри головы как будто что-то светится, – ответил я ему.

– Хорошо. Вы отлично справляетесь. Пока всё идет по плану. Вы будете спасением для Квантума, Айро. Доверьтесь мне! Слышите меня, Айро?

– Да.

– Отвечайте развернуто.

– Я хорошо вас слышу.

– Постарайтесь усилить свечение, которое вы ощутили.

– Но как я это сделаю?

– Силой мысли. Расслабьтесь и просто представьте, как свечение набирает силу.

– Шутите?

– Просто представьте, как делаете это, усиливайте свечение!

– Получилось! Вот это да! Стоило только подумать! – воскликнул я. – Да я теперь просто сияю!

– Отлично, Айро. Наращивайте мощь этого сияния что есть сил.

Рядом со мной было еще одно живое существо. Прямо напротив, буквально в двух метрах от моего кресла сидел человек, я ощущал каждый удар его сердца, сквозь тело человека проходило мерцание. Сбоку от нас светился силуэт доктора Дориса, менее яркий, он был словно в изоляции, за какой-то преградой. Доктор Дорис нажал на кнопку, и человек напротив очнулся. В отличие от меня, он не мог ничего сказать, а только промычал что-то бессвязное.

Объекты под действием препарата Дориса, поглощенные эйфорией, должны самозабвенно следовать всем командам, либо молча лить слюни с перекошенными от экстаза лицами. Но нет человека, больше привыкшего бывать в неадекватных состояниях, чем торчебос, переживший не один десяток бэдтрипов.

Стоило мне только опомниться и обрести хоть немного самоконтроля, как свет, сиявший внутри моей черепушки, вырвался наружу. Полностью потерявшись во времени и пространстве, я оказался под выпуклым, полукруглым прозрачным куполом, в помещении, похожем на пустовавшую оранжерею.

– Эй, наверху! – послышалось откуда-то.

Я наслаждался спокойствием в том прекрасном, залитом светом месте, но голос, звавший меня снова и снова, не давал мне покоя, словно назойливый комар.

– Эй, Айро! Патрон!

Решив выяснить, откуда исходит этот неприятный голос, я осмотрелся, но вокруг простирался только идеальный пол из белого мрамора и прозрачный купол, державшийся на замысловатой, съедаемой светом, едва заметной тонкой металлической основе.

– Слышишь ты меня или нет?

В конце концов я посмотрел себе под ноги и увидел там ржавую решетку канализационного коллектора.

– Ну, что уставился? Я хочу понять, слышишь ты меня или нет! Кивни или скажи что-нибудь! Мы оба в большой опасности, я могу помочь, но и тебе надо выйти из ступора!

Воздух внутри и снаружи оранжереи будто бы светился сам по себе, но за решеткой коллектора царила тьма, разрезанная лишь тонким, поступавшим сверху потоком света, в котором блестели голубые человеческие глаза.

– Слышишь меня, дружище? – спросил голубоглазый. – Я заперт в своей нимфе, а ты хозяйничаешь у меня в мозгу, вытеснил меня из сознания. Когда очнешься, скажи этому козлу Дорису, что тебя зовут Иб Локид, понял? А еще скажи, что ты драл его жену. Ты веришь мне, Айро? Иначе нам обоим крышка! Запомни, Иб Локид, сложновато, но ты постарайся. Ни в коем случае не признавайся ему, что ты – это ты. Так мы выиграем время. Потом надо как-то завладеть его телом, выманить его из логова…

Молодой мужчина с приятным лицом говорил, не переставая, пока я рассматривал среди перекрестных теней, отбрасываемых прутьями решетки коллектора, его беспокойное, покрытое каплями пота лицо.

– Иб Локид, – повторил я. – Я драл твою жену.

– Ну вот, заговорил наконец, молодец! Слушай, патрон, нам надо выманить этого козла, чей голос ты слышишь, из его конуры. И как только это случится, ты должен завладеть его сознанием так же, как завладел моим. И, когда будешь говорить, не забудь мой фирменный земной акцент, понял? Ну-ка, потренируйся еще! Ты слушаешь вообще?

– Айро, вы слышите меня? – спросил электронный низкий голос.

Стоило лишь моргнуть, и я сразу погрузился в темноту. На уровне рта у меня что-то щелкнуло, и челюсти освободились от сковывавшей их тугой повязки. Затекшее тело местами зудело, давили ремни, ныло пронзенное иглой капельницы предплечье.

– Как вы себя чувствуете, Айро? – спросил голос.

– Чувствую себя, как будто только что отодрал твою жену, – ответил я. – Очень паршиво.

И это был не тот случай, когда свой голос спросонья кажется чужим. Даже связки вибрировали как-то совсем иначе, а звуки вырывались наружу с хрипотцой и странным щегольским акцентом.

– Надо же! Уверен был, что на этот раз получится, – расстроенно сказал голос. – Прибор зафиксировал мощный всплеск псионической активности. Поздравляю, Локид, ты отмучился, скоро отправишься на покой. Заслужил, ничего не скажешь. Ты же точно Локид? Хорошо подумал, дружище?

– Я передумал, доктор, – сказал я.

– Так. И что в итоге?

– В итоге твоя жена не так уж плоха в постели.

– Еще бы, – ответил голос. – Она никогда не упускала возможности потренироваться в этом деле. Мы много с тобой пережили, Локид, не так ли? Знаешь, что интересно, с тобой я общался за это время больше, чем с женой и дочерью. Сколько мы уже в этой лаборатории? Ты для меня – что полюбившийся жирный боров на ферме. Пришла пора резать, а даже немного жаль.

– Тебе надо срочно убираться обратно в свое тело! – услышал я голос внутри головы. – Он, кажется, поверил, что ничего не вышло, но может что-то заподозрить. Потом, как только зайдет сюда, ты завладеешь его сознанием.

Парень из-за решетки «достучался» до меня.

– Я не знаю даже как обратно вернуться! – мысленно ответил я.

– Да, Иб, – продолжал говорить искусственный голос, – скажешь что-нибудь на прощание, пока не наполнился ядом? Айро, похоже, уснул. Наверное, я ввел ему слишком большую дозу препарата. А ведь он так помог бы нашим мирам, не так ли, Иб? Если бы мы объединили усилия вместо того чтобы враждовать.

– Да, – сказал я, – и если бы препарат работал.

– Какой-то ты не многословный, Иб. Хотя о чем тебе жалеть? Никто по тебе скучать не будет. Пес без имени, которого никогда и не было. Твое начальство, будь уверен, уже давно поставило печать на твоем досье. Даже у этого суицидника Айро была девушка. Жаль, но ей теперь тоже придется исчезнуть. Слишком неряшливо все получилось с этим такси и звонками.

– Он блефует! – доносился из глубины сознания голос настоящего Иба Локида. – Он ее не тронет, освободи меня! Вали из моего тела обратно в свое!

– Твой пульс участился, Айро! Вернее Иб. Теперь еще сильнее! А эта девушка, Сильвия, та, которой ты написал свою идиотскую записку, она тоже суицидница? Если так, то она будет только рада смерти. Меньше угрызений совести. Суицидники всё равно мусор, паразиты. Ты осуждаешь меня, Айро? У тебя есть все основания для этого. Да только подумай, чем бы обернулось общество, если бы оно состояло из таких, как ты? Летали бы мы на космических кораблях? Основали бы мы колонии, добились бы бессмертия, будь все люди такими, как ты и твоя Сильвия? Молчишь. Правильно. Не печалься за чертой без своей подружки, обещаю, скоро она к тебе присоединится!

На глазах, временно ставших моими, наворачивались слезы. «Айро, патрон, тебе надо срочно сваливать из моей тушки! Ты что, не рыдай, держи себя в руках, он же все поймет! Ай, чёрт, нам крышка». Мое лицо сковала гримаса, по щекам хлынули слезы. Я изо всех сил дернул ремни, стараясь вырваться из кресла, оно скрипело, раскачиваясь из стороны в сторону, но никак не отпускало меня. Всё больше закипая от злости, я кричал как безумец, проклятые ремни натягивались все сильнее и сильнее с каждым моим судорожным рывком, пока, наконец, будто бы не порвались все разом, да только вот пола под ногами я так и не почувствовал.

«Я склонен считать эксперимент удачным, – говорил где-то голос доктора Витора Дориса, уже без электронного фильтра. – Есть все основания полагать, что объект “А” завладел телом объекта “Б”, нейропсихическая реакция объекта “А” после введения препарата была зафиксирована аппаратурой и сопровождалась мощным всплеском псионической энергии…»

Не было на этот раз залитой светом оранжереи, я оказался в помещении без окон, отделанном белым кафелем. Одна из его стен, к углам которой тянулись трубки капельниц, была почти полностью зеркальной. Под потолком трубки соединялись с охапкой черных проводов, образую что-то похожее на заросли лиан. Я находился между двумя мужчинами, зафиксированными в креслах – их тела и конечности были перетянуты ремнями. На головах у них были шлемы, лица были скрыты черными забралами, глаза прятались под прямоугольными окошками, находившимися в закрытом положении. «Оба объекта введены в бессознательное состояние для проведения дальнейшей диагностики», – слышал я голос Витора Дориса.

Зафиксированные в креслах люди были одеты в белые пижамы, из-под забрал виднелись только их подбородки, но и те были покрыты белым полотном. Обернувшись к зеркальной стене, я обнаружил, что не отражаюсь в ней. Подопытные сидели друг напротив друга на расстоянии около трех метров. Белая ткань, покрывавшая подбородок одного из них, была пропитана влагой.

«Удивительно! Аппаратура фиксирует новый псионический всплеск внутри опытной комнаты! Но они же спят! Если только не… нет, это невозможно!»

Я слышал не голос своего похитителя, а его мысли. Доктор Дорис оторвался от своего отчета. Еще недавно я, пьяный, шарахался по «Джунгли парку», готовясь отойти в мир иной, и вот дело сделано, я теперь был… сгустком энергии? Информационной структурой, духом? Чем бы я тогда ни являлся, я чувствовал, как тряслись поджилки Дориса, прятавшегося за зеркальной стеной. Избавление от бренного тела не принесло чувства радости и всепрощения – я обернулся монстром, перепуганным и сбитым с толку, жаждущим мести. Дорис пожалеет о том, что угрожал Сильвии, и заплатит за то, что не дал мне доесть шарики за завтраком.

Раздался хлопок, откуда-то повалил серый дым. Он быстро окутал потолок лаборатории, зажглись тусклые красные лампы резервного освещения. Я не чувствовал запахов, зато намного ярче воспринимал эмоции – в тот момент, думаю, я смог бы объяснить, какова ярость на вкус. Все происходившее выглядело как бред сумасшедшего и уж точно не должно было случиться со мной. «Стоп, может это просто финиш? – подумал я, приближаясь к зеркальной стене. – Это галлюцинации, так ведь?» Стараясь рассмотреть себя в отражении, я видел только сгущавшийся дым. Что-то циничное и холодное внутри меня подсказывало: это не сон и не трип. Мне показалось, что отражавшийся в зеркальной стене, красный от света аварийных ламп дым сформировал что-то похожее на человеческий силуэт, и я бездумно «шагнул» навстречу отражению, словно магнитом притянутый беспокойными мыслями Витора Дориса. Перерастая в панику, его страх пронизывал и питал меня. Я оказался в потайной комнате, откуда Витор Дорис руководил экспериментом, просто-напросто пройдя насквозь стену из зеркального материала. Витор напомнил мне преследуемого акулой раненого морского котика, за которым тянулся кровавый след. Слишком лестное сравнение. Скорее он был свежей кучей коровьего дерьма, на аромат которой сползаются жуки-навозники. Если бы тогда у меня было лицо, на нем наверняка бы появилась улыбка. Изнутри помещения зеркало обернулось прозрачным стеклом. По углам стояли штативы для капельниц, от которых тянулись шнуры к компьютерному модулю, а их трубки уходили под потолок. Подача препаратов регулировалась кнопочной самодельной консолью. К ложному зеркалу примыкал небольшой стол, где все еще светилась голограмма лабораторного компьютера с включенным преобразователем речи. Только свой особый препарат Дорис вводил вручную, через переходник капельной системы. Об этом я догадался по маленькому, оставшемуся на столе пустому шприцу. Несколькими мгновениями ранее доктор Дорис надиктовал текст об успешном завершении эксперимента, который отражался в голографическом документе.

«Любопытен тот факт, что объект “А”, завладев телом объекта “Б”, пытался ввести меня в заблуждение, позаимствовав из его сознания шутки касательно сношений с моей женой. Это доказывает, что перемещающийся объект имеет доступ к воспоминаниям донора…» – сделал вывод тот Дорис, который контролировал ситуацию. Теперь же он ползал по полу в белом халате, в объятиях едкого дыма, стараясь отыскать потерянную карту доступа, чтобы отпереть заблокированную дверь. Немудрено, что он запрограммировал систему лаборатории наглухо изолировать помещение в случае сбоев электроснабжения. Дорис прекратил свои поиски. Прижавшись к стене, он прошептал: «Айро! Господи, я же вижу тебя! Уходи! Пошел к черту отсюда! Послушай, я не хотел убивать Сильвию, я просто блефовал, чтобы вывести тебя из себя!»

Я бы мог сказать, что у доктора Дориса получилось. Короткое замыкание вызвало пожар, и помещение быстро наполнялось дымом.

– Ты можешь винить во всем меня, Айро, – сказал доктор, когда обреченность убила в нем панику.

Заполненная черным дымом комната, долгие несколько секунд, а дальше – его песенка спета. Вечная игра продолжится, но уже без Дориса.

– Но винить-то некого, – продолжил он. – На самом деле я давно мертв.

Внутренний демон на мгновение ослабил свою мощь, пелена ярости слегка прояснилась.

– Однажды меня просто сломали, Айро, – сказал Дорис. – Однажды от меня больше не осталось человека. Я не знаю, как это случилось, как я мог допустить такое. Чертовы революционеры требовали от меня результатов, ради них я угробил свою жизнь, я верил в лучшее будущее и положил на алтарь свою душу. Думаешь, после всего, что я наделал в лабораториях вроде этой, после всех темных дел ради сраного светлого будущего, у меня осталась душа? А теперь Крамер говорит, что сворачивает эксперимент! Винить меня, Айро, это все равно что винить нож в руках мясника. А мясник – это нож в руках другого мясника, который побольше. И так получается вечная цепочка мясников и ножей…

В лёгкие Витора Дориса забрался едкий дым. Он схватился за горло, глаза доктора готовы были выскочить из орбит, полные ужаса зрачки окружала красная сетка лопнувших капилляров. Изо рта Дориса вывалился распухший, посиневший язык. В последние секунды агонии доктор повис на ручке двери, судорожно вцепившись в нее костлявой кистью.

Подступая к «горлу», тьма была готова замкнуться, навсегда стерев меня из мироздания, перекрыв кислород и без того слабому, дрожащему пламени души. Наконец-то в подпольной лаборатории включилась системы аварийной вентиляции и пожаротушения. Распылители на потолке поливали все вокруг водой, словно в подземелье ворвался летний ливень, стеной хлынувший в самый разгар знойного дня. Во время грома не рекомендуется стоять под деревьями. Но кто будет мокнуть, когда шанс, что молния ударит именно в ваше дерево, практически равен нулю? Такое ведь случается только с какими-то недоумками из новостей…