Текст книги "За чертой"

Дома

Сквозь дремоту я расслышал тихий сигнал. Допуск в жилище, если не считать меня, был только у Сильвии. Всего четыре ноты на ксилофоне, а внутри у меня разбушевался шквал эмоций. Наверняка к тому моменту она заметила мои кроссовки, небрежно сброшенные посреди прихожей.

– Сильвия.

– Айро.

– Я очень рад тебя видеть! – тихо сказал я, оцепенев на кровати со сложенными на груди руками, словно я лежал в гробу. Это правда ты?

– Я уже и не знаю. Я понимаю, что у тебя случилось… что тебе теперь на все плевать…

– Мне не плевать!

– Что ты можешь заявиться вот так, после того как сигнал твоей нимфы пропал…

– Слушай, да это все неважно. Только ты важна, любимая! Иди ко мне!

– Извини, у меня дела.

– Ого.

– Да. Представь себе. Я не с работы. Меня отпустили домой, пока ситуация с тобой не наладится, на заводе я не находила себе места. Из рук все валилось. Местный врач посоветовала не нервничать, блин, вот тупее фразы просто услышать невозможно! Это как приходишь к гинекологу, он сует тебе палец в задницу и говорит: «Расслабься». Я тусовалась в управлении стражей. Мы с Амидой сначала отправились к ним, чтобы заявить о твоей пропаже, но нас послали куда подальше. А потом сигнал твоей нимфы пропал, и они заговорили по-другому. «Явитесь, видите ли, в управление». А потом позвонили из другого управления, и, о боже, хватит хороших новостей, а то я больше не выдержу! Марту арестовали.

– Нет! Ее раскрыли? – в тот момент я обнаружил себя уже сидящим на краю кровати, непонятно когда вышедшим из позы живого трупа.

– Да не трясись ты так, криминальный гений, – говорила Сильвия. – Всплыла какая-то старая, как дерьмо мамонта, история с онлайн-лохотроном. Нужен залог. Отмытые от ваших проделок в низине и на выставке кванты…

– Проделок Марты!

– Ага, короче, бабки поступили на счет в какой-то… ща, погодь, – Сильвия достала из кармана узких джинс серебристую визитную карточку. – «Сигма-банк»!

– Между прочим, крутой межсистемный банк.

– Все счета Марты заблокированы. Кроме одного, очень защищенного – деньги может получить только хозяин при личном визите.

– И как же она туда попадет из изолятора?

– Владелец счета – я, – сказала Сильвия. – Я уже и забыла об этом, Марта меня еще давно уговорила открыть его. Короче, у меня на счету с вашей помощью теперь большая сумма!

– Насколько большая?

– Что, раскатал губу? Большая, не переживай. Марта даже твою премию мне назвала.

Сильвия села на ковер рядом с кроватью, опершись на нее спиной так, что я видел только комок взъерошенных волос на ее затылке. Я хотел расцеловать Сильвию, сжать в объятиях ее недовольное тело и душу и не выпускать никогда, но в реальности, до сих пор оцепенелый, я говорил, как будто на автопилоте:

– И как Марта? Держится?

– Она? Прекрасно. Я только что из изолятора. Она там чувствует себя как дома, зато ты сам видишь, в каком виде я поехала в управление. Решила заскочить домой, хотя бы душ принять, а то на меня легавые смотрели как на дешевую проститутку. Не хочу получать ваше награбленное состояние в таком виде.

– Ну, дешевые проститутки хотя бы отдаленно сексуальны.

– Не слишком рано шуточки шутишь?

– Какие уж тут шуточки.

Сильвия не ущипнула, не ударила, не запустила кроссовкой… даже не послала куда подальше. «Как же она подавлена!» – подумал я.

– А от тебя больницей прёт, ужас. Вот я думаю, может, Марта посидит подольше? Да и тебе-то деньги зачем, суицидник хренов! – Сильвия наконец-то повернулась ко мне лицом, сложив руки на кровати, она облокотилась на них подбородком и загадочно посмотрела на меня. – Айро, псих ты законченный! Где ты пропадал? Я тебя ненавижу! Я лично прослежу, чтобы ты потратил каждый квант Марты на лучших психиатров, целителей, блин, да на кого угодно! И плевать мне, что финиш, типа, не лечится. Мы вылечим. Все болезни когда-то не лечились. Но люди не сдавались. Если надо, отправлю тебя к монахам, будешь просветляться, пока третий глаз на жопе не прорежется!

Усталость и очередная депрессия, мое исчезновение и новые неприятности мамы тяжелой маской легли на усталое лицо Сильвии. Загадочный взгляд ее карих глаз, нежная темная кожа, неподвижные уголки пухлых губ: всё это хранило в глубине себя спокойствие и гармонию, но могли ли эти благодетели расцвести, когда снаружи Сильвию, словно жертву «железной девы», сдавливал плотный шипастый кокон? Преодолев оцепенение, я крепко обнял и поцеловал Сильвию. «Воу, воу, милый, ну ты что! Я тоже скучала!» Буквально вцепившись в нее, я снова ощущал тепло тела Сильвии и терпковатый, вызывающий запах парфюма, невпопад сочетавшегося с девчачьим дезодорантом. Счастье неслось по венам и артериям, его натиск был силен, словно ураган, ведь вместо того, чтобы лежать на холодном столе со вскрытым черепом, я прижимал к себе самого дорогого в мире человека на уютной кровати в своей маленькой квартирке, такой обычной, но совершенно невероятной. Я целовал Сильвию, не закрывая глаз, чтобы убедиться, что этот мир не исчезнет, и мир оставался, пусть и немного странный, пронизанный призрачной синевой.

Стоило мне проснуться, как рука бессознательно принялась ощупывать место, где должна была лежать Сильвия. Простынь оказалась холодной, как и все мое тело, – по квартире гулял промозглый сквозняк, шторы в спальне надувались парусом.

Осмотрев ковер, покрытый разбросанными вещами и нижним бельем, я глубоко вздохнул. Воздух в квартире был удивительно холодным для Эхо, мое сердце билось редко, дыхание замедлилось, чистота и холод впитывались кожей, еще недавно мокрой и горячей. Сильвия оставила приоткрытой дверь в ванную, и из проема наружу вырывался сизый пар.

– Слушай, вот от тебя больничкой прет! – сказала обнаженная Сильвия, вытирая голову полотенцем, когда я вошел в ванную и осторожно, как будто она могла рассыпаться, прижал ее к себе. – Ай, холодно, холодно!

– Ты собралась все-таки ехать? – спросил я, проводя по бедрам Сильвии кончиками пальцев.

– Конечно! Затягивать нельзя. А ты отлеживайся, Айрик, потом все расскажешь. Если захочешь. Только не пропадай больше, понял? Ого! Слу-у-шай, вот это волос у тебя из уха торчит! Вот и старость наступила! Надо дернуть!

– Не трогай! – громко сказал я, схватив Сильвию за запястье.

– Твою ж маму!

– Извини, я не хотел делать тебе больно, прости…

– Да причем тут «больно»?! Ты что, гоняешь с заглушкой? Я, типа, занималась сексом с нелегалом?

– Тише, тише!

– Что сразу не сказал, я бы больше завелась!

– Ты еще труп в кладовке не видела.

– Если серьезно, ты же знаешь, что бывает за такие вещи?

– Слушай, я пока еще на разобрался, мне надо подумать, а я не люблю делать это, пока меня трамбуют в аэромобиль стражей.

– Айро, послушай, посмотри мне в глаза, – сказала Сильвия, прислонив к моим щекам и вискам теплые, влажные ладони. – Ты натворил что-нибудь? Я имею в виду что-то серьезное? Расскажи!

– Нет, – сказал я.

– Нет, не расскажешь, или нет, ничего серьезного?

– Ничего серьезного.

– Тогда вытаскивай эту хренотень как можно скорее. За заглушки выходят под залог. Уверена, мне хватит и на маму, и на тебя. Все, ушла одеваться!

Я вышел из ванной вслед за Сильвией. Поежившись, накинул халат и оперся о стену у входной двери.

– Как же холодно, блин! Ты достаточно быстро простила меня, милая, – сказал я, пока моя женщина в комнате выбирала платье, больше остальных подходящее для того, чтобы снять с банковского счета награбленное состояние.

– Что?

– Я говорю, ты быстро меня простила.

– Ага. Если хочешь, могу поебать мозги еще! Слушай, в твоем состоянии… я просто думала, что ты не вернешься, я испугалась. Ты думаешь, я злюсь на тебя? Какой же сукой ты меня считаешь?

– Тут как-то слишком прохладно для Эхо.

– Мы оба живы, – сказала, появившись из комнаты, прекрасная женщина, от вида которой у меня перехватило дыхание. – К сожалению или к счастью. Расслабься.

– Не получится, – сказал я. – Сейчас уж точно.

Сильвия предстала передо мной в черном платье с открытыми плечами. На ее шее, опоясанной тонким лоскутом шелка, поблескивал крохотный изящный кулон. Волосы были аккуратно убраны, две пряди спускались на плечи. Вот она, совсем близко, прижимаю ее к себе, жадно заглядываю в глаза, а за ними во всех направлениях простирается бесконечность.

– Закрой окна, не мерзни. Квантум затребовал у Эхо больше ресурсов, – сказала Сильвия, стирая мягкой розовой тряпкой пыль с лакированных туфель на высоком каблуке. – Пришлось снизить мощность климатических установок. Амида рассказала. Параноики военные мобилизовали огромный флот для межсистемных учений. Всё боятся ОЗК, которые вроде как разбиты в щепки, разве нет? Нам же так говорят. Нахрена тогда такие масштабы? Чокнутые милитаристы, хотя, боже мой, как мне насрать, все, убегаю! Долго же я туфли не носила, дай бог дочапать и не навернуться!

На улице сильный ветер гонял по платформе сорванные с деревьев листья и мелкий мусор из перевернутых урн. В небе серые скопления облаков боролись с пронзавшими их лучами Лиасы. Встав перед открытым окном, наслаждаясь необычайной свежестью, я поджег сигарету. Нащупав тонкий, еле ощутимый шнурок, я вытащил из уха маленький, черный, похожий на клеща чип и щелчком выбросил его из окна.

Я дрожал, но почему-то не закрывал окно. Тихий, умитротворяющий шум Эхо за окном был прекраснее любой музыки. Город играл контрастами, тенью и необычно оранжевым живым светом, пришедшим на смену сонному синеватому «фильтру».

Когда это случилось, я сидел на кухне в майке и семейных трусах, курил сигарету, портативным рекомбинатором «стирая» следы от лабораторной капельницы. Подставная докторша на маленькой кухонной голограмме под потолком вела разоблачительную передачу о скрытом вреде зубной пасты. Стряхивая пепел в тарелку с недоеденными спагетти, я давно приметил боковым зрением зависший рядом с соседним небоскребом черно-белый аэромобиль и, медленно и глубоко дыша, старался «впитать» в себя как можно больше царившей кругом гармонии. Вскоре уже вся кухня переливалась красно-синими огнями мигалок, и мне бы даже в страшном сне не приснилось, что по мою душу может слететься столько стражей.

Эти ребята умеют постучать в дверь так, что волей-неволей приходится вздрогнуть, и в такой момент мысли и самонаставления из разряда «эти легавые меня на очко не посадят» обнажают свою бесполезность в самом ее неприглядном виде. В старые недобрые времена, когда в моей нижней квартирке после спирит-вечеринок переводили дух лица, объединяемые не столько дружбой, сколько смертью, эта манера стучаться накрепко отложилась у меня в сознании, ждал я ее и на этот раз. Тянулись долгие мгновения, но в дверь никто не тарабанил. Я затушил в тарелке сигарету, и группа захвата, словно ожидавшая этого момента, просто вломилась в квартиру, взломав сканер ладони.

– Стражам все двери открыты! – кряхтел я, прижатый к полу чьим-то коленом. – А как же гражданская неприкосновенность?!

– Ты выбрал не ту статью, чтобы быть неприкосновенным! – ответил низкий женский голос. – Давайте, на выход его!

С заломанными за спиной руками меня вывели из любимой маленькой квартирки. Перед глазами пронеслось зеркало в прихожей, недавно приобретенный губчатый коврик и старая добрая белая дверь, неумело имитировавшая древесное покрытие. Когда я смотрел по гало-ТВ, как бравая группа захвата вяжет плохих парней, то где-то в глубине души непременно отзывалось: «Вот и ты до такого докатишься!»

Позже спецагент Номэн, чернокожий крупный мужчина с гладковыбритой головой и щеками, сидя напротив меня в тёмной комнате, расскажет, что с «заглушками, рассеивателями, невидимками и всей подобной хероборией Отдел системной безопасности борется бескомпромиссно и у них на то есть чрезвычайные полномочия от самого Вебера».

– А знаешь, на что у меня еще есть полномочия, Айро?

– Не знаю. И, честно говоря, не очень хочется.

– Агент Номэн! – послышался низкий женский голос из-за приоткрывшейся двери.

– А это раньше надо было думать, когда ты пихал себе в ухо эту приблуду! – сказал заработавшийся Номэн, его дыхание пахло гнилым зубом, табаком и мятной таблеткой.

До последнего не сводя с меня грозного взгляда, он громко хлопнул дверью. Номэн был где-то за фальшивым зеркалом – верным признаком неблагополучных мест.

На второй круг

Я рассматривал рябь в стоявшем передо мной стакане воды. Прийти в себя меня заставил доклад женщины из группы захвата: «Таксиста взяли! Говорит, что в тот день забыл включить камеры регистратора и салонную камеру».

Я снова взглянул на дверь: закрыта наглухо. Но обладательница крепких коленок продолжала звучать у меня в голове, более того, я чувствовал вкус разбавленного холодной водой кофе у нее во рту: «По идее, арендованная машина такси не должна заводиться без рабочих камер, но она у него вся хакнутая, говорит, такую дали. Мы проверили мозговую активность Кимдта, до пропажи с радаров он не приходил в себя, он не смог бы даже и промычать, что хочет ехать в низину, да и незадолго до отключки нимфа показала кое-что любопытное…»

Находясь в сознании женщины, я слышал, как она делала доклад Номэну, но стоило только прислушаться внимательнее, как ее голос принялся уплывать куда-то, искажаясь до неузнаваемости, пока не затух вовсе.

– Честное слово, я больше ничего себе в уши пихать не буду, даже ватные палочки, – сказал я, встречая взглядом появившегося в комнате для допросов агента.

– Ватные палочки и так для ушей не предназначены! – цедил сквозь зубы Номэн, обернувшись ко мне боком и что-то рассматривая у себя под ногтем. – Что ты делал в эту субботу, дома у Витора Дориса, в это же время?

– Я отдыхал с другом Литусом. Моя подруга, Амида Дорис, имеет над парнем опекунство.

– Ты пересекался там с доктором Витором Дорисом?

– Честно говоря, помню с трудом. Я тогда был слегка не в адеквате.

– Потому что обкурился, как свинья.

– Закон не запрещает.

– Ты думаешь, меня колышет, чем ты там, мальчик, удалбываешься? Где ты взял заглушку?

– Купил на нижних уровнях. Еще давно, когда жил там.

– Зачем?

– Хотел покончить с собой, но никак не решался. У меня была депрессия.

– И вот пришел момент, да? Когда ты переселился в «середину» и нашел себе подружку?

– Да. Депрессия – штука сложная. Дома у Дориса, возможно, осталась моя предсмертная записка…

«Конечно, не осталась! Дорис наверняка уничтожил ее».

– Возможно?

– Я плохо помню тот период, говорю же…

– И что ты делал, пока был невидимым?

– Я все время колебался. Все очень прозаично – все это время я был на нижних уровнях, напивался и обдалбывался на вписках с местными, которых даже не помню. Я так и не решился.

– Всю вашу шайку заговорщиков раскрыли и взяли.

– Какую шайку заговорщиков?

– Крамера и всех шестерок, включая тебя. Остальные уже все выложили. Да и без того никогда бы не поверил, что ты решил посидеть с ними на кухне, потом же, по случайному совпадению, сел в такси и исчез на двое суток, так как вдруг решил сдохнуть с горя. А стоило лаборатории Дориса взлететь на воздух, как ты передумал! Сам-то понимаешь, как бредово звучит твое алиби?

– Номэн… а ты не слишком разошелся? – сказала вошедшая в комнату брюнетка, та самая, что повязала меня на собственной кухне.

Она была без шлема и бронежилета, с расстегнутой до живота молнией на камуфляжной куртке, под которой виднелась черная майка с изображением мускулистого белого тупоносого бультерьера внутри кислотно-розовой кляксы.

– А что? Ему уже можно все что угодно рассказывать. Военные тайны, твою девичью фамилию, без разницы, – сказал спецагент Номэн.

Стиснув в зубах картонный фильтр-мундштук, он подкурил сигарету и посмотрел на меня темными, мутными глазами.

– Сам выбрал такой вариант, по нему видно – не признается, надеется еще на что-то.

– Рано, – сказала девушка.

– Поздно, – сказал Номэн. – Распоряжение пришло сразу же.

– Ты должен допросить его тщательнее!

– Смеешься? Тут госизмена налицо, кто будет церемониться? У меня карт-бланш, на кой мне эти игры?

«Эй, парень, слышишь меня?» – резко зазвучал у меня в голове голос брюнетки. Пока Номэн разглагольствовал про то, как он устал возиться со швалью вроде меня, она мысленно повторила несколько раз: «Если слышишь, кивни!»

Я нахмурился в недоумении, но, когда брюнетка уже намеревалась отвести от меня взгляд, все-таки кивнул, потом кивнул более акцентированно.

– У тебя что, блин, нервный тик? – спросил Номэн.

– Слишком рискованно! – сказала брюнетка. – Если его нимфа сгорит до того, как мы доберемся до данных? Мы все потеряем! А если, представь буквально на секунду, этой информации нет вообще? Ты готов просто так убить невиновного человека?

– Информация есть, – сказал Номэн.

Пока агент выводил коллегу из комнаты для допросов, я, помимо его злобных мыслей, «слышал» так же темноволосую. Оглянувшись на меня, она подумала: «Номэн хочет засветить тебе нимфу. Я не вру, мне плевать на Вебера и я не изображаю “хорошего стража”. Мы думаем, что это ты был в лаборатории. Даже если переживешь засвет, если подозрения подтвердятся – тебе вскроют башку или переселят в одну из лабораторий дядюшки Вебера до конца дней. Беги любой ценой, красавчик. Ничего не обойдется, понял?».

– Представь себе, эти штуки, что у нас в головах, которые хранят всю нашу жизнь, фундамент нашего общества, они дорабатывались торчком-инженером, который делал это в глубоком финише, – приговаривал Номэн, пока брил мне голову. – Весь бессмертный Квантум, по сути, держится на изобретении чокнутого гения-суицидника. Как тебе такой расклад? Берет гордость за своё племя?

– Даже слов нет, – сказал я.

– А вот меня вы достали. Я каждый день просыпаюсь и, когда вижу утренний свет, удивляюсь, как это меня до сих пор не нейтрализовали и не скормили свиньям какие-нибудь отморозки? Как же бесценно – просто жить, зная, что никто не хочет тебя убить. Я смотрю на свою жену, которая дремлет рядом, и думаю: ну зачем ты со мной связалась?

– Знакомо.

– Что тебе знакомо, козлина? Знаешь, сколько смертей у тебя на счету? Назвать точную цифру? Ты жизнь ценишь не больше пачки арахиса.

– Про жену знакомо. И если уж на то пошло, зачем я, такой конченый, нужен этим твоим революционерам?

– А вот это мы сейчас и выясним, – сказал Номэн.

Историю о том, как я оказался в подвале управления, где Номэн помог мне сменить имидж, сложно назвать интересной. Сначала Номэн с двумя стражами отвели меня в комнату, где приказали раздеться. Взамен отправленных криминалистам вещей мне выдали жесткую тюремную «пижаму» и легкие, словно картонные тапочки. На голову мне надели мешок, так что в первый раз мне так и не посчастливилось увидеть коридоры легендарного «тринадцатого отдела» (официально ведомство стражей состояло из двенадцати). Меня вели, заковав в наручники. Зато все это время я видел свет, стоило только закрыть глаза, он будто заполнял изнутри мой череп. О подвалах в здании Центрального управления в среде дворовых гангстеров, торчков, воров и прочего нижнего отребья ходило немало слухов. Словно взрослые страшилки, рассказывались перед костром у горящей мусорки байки об учиняемых «тринадцатым отделом» пытках и зверствах. Номэн усадил меня на стул и приковал наручниками к его спинке. Лишившись мешка, я осмотрел хорошо освещенную люминесцентным светом комнату с оштукатуренными белыми стенами и потолком. Пол был бетонным. Стараясь глубоко дышать, отчего свечение набирало силу, словно раздуваемый ветром костер, за крупной фигурой своего парикмахера я рассмотрел мутную пластиковую штору, скрывавшую за собой темные очертания.

– Что там? Очередное страшное кресло?

– Очередное? – спросил Номэн, орудовавший машинкой для стрижки, словно рубанком.

– Не дергай так!

– А что ты хотел, это же бесплатная стрижка!

Номэн подвез к стулу, на котором я сидел, прикованный наручниками к спинке, довольно высокий передвижной металлический столик. На него Номэн положил машинку для стрижки с застрявшим между блестящими лезвиями клочком волос. Рядом металлическими дугами был зафиксирован небольшой газовый баллон.

Номэн прислонил к моему лицу дыхательную маску, свет в голове разгорелся так, что заполнил всё, что я считал «собой», а затем вырвался и за эти пределы.

– Агент Номэн? – послышался в темноте коридора тихий голос напарника. – Что там у тебя?

Номэн был словно в тумане. «Как же так, – думал он, – я же отдохнул, я должен быть готов! Что за тряпка?! Соберись!» Спецагент сделал еще один шаг, подошва его кроссовок, скрипя, отлипла от пола. Опыт подсказывал агенту, что в коридоре разлит не сахарный сироп, но он никак не решался включить фонарь, пока это не сделал Аллект.

Тусклое белое свечение упало на залитый чернотой пол. Черные следы были на стенах и даже на потолке. Свет фонаря поначалу упирался в спину Номэна, но когда Аллект поравнялся с ним, после двух-трех липких шагов, и свет вырвался за пределы широких плеч Номэна, коридор занюханной нижней квартирки превратился в калейдоскоп ужаса. Черные узоры смерти побагровели, река крови неизбежно вела в комнату, каждая мерзкая клякса подсказывала Номэну о том, кого и как убивал обычный суицидник из низины, который, словив финиш, решил не ограничиваться собственной смертью и прихватил за черту все свое семейство. Один из таких монстров чуть ранее пробрался в дом к Номэну. Там была его жена и двое детей. Спецагенты почти никогда не приходят домой пораньше, но в тот день ему очень повезло.

– Решил сэкономить на «Диснейленде», – сказал Аллект. – В загробном мире веселее!

– Давай пока без шуточек! – сказал Номэн.

Его взгляд скользнул вперед – в единственном возможном направлении, туда, где была распахнута дверь в комнату. В голове у Номэна плыло, картина в комнате оказалась смазанной, и Номэн тогда даже поблагодарил Бога за это помутнение. Что-то грязное, жуткое, но все же неясное до конца – туманные очертания ада никак не сходились в общую картину. Это была просто бледно-черная мутная грязь, какая-то мебель, рядом очертания чего-то отдаленно человеческого, маленького, неестественного, и – пока он не рассмотрит это – не будет никаких новых воспоминаний, ничего вдобавок к уже собранной коллекции, которая и так испортила агенту сон на всю последующую жизнь. Номэн отвернулся, но не хотел двигаться, чтобы не слышать мерзкого скрипа прилипших к полу подошв, но вот он уже стоял на лестничной площадке, не помня, как оказался там. Рядом был Аллект.

– Все нормально, шеф. Вот, держи, – жующий Аллект протянул агенту Номэну бумажный продуктовый пакет из-под мармелада, доедая последнюю конфету.

– Я что, совсем баба? – сказал Номэн, держа пакет перед лицом. – Я застрелил того ублюдка. Прямо у себя дома. Только тогда я на своей шкуре прочувствовал, что этот мир может добраться до них. До моей семьи. Что эти уроды умны, они могут вычислить, найти нас, что в порыве возбуждения, подталкиваемые своей извращенной сущностью, они мечтают, как будут мстить, живут этой мыслью двадцать четыре часа в сутки, а если и засыпают, смакуют её во сне, во всех подробностях представляя, как будут измываться над семьей гребаного легавого. Я всегда понимал это, но меня эта участь обходила стороной. А если в следующий раз я не успею? С моей семьей будет то же самое, что и с этими? – Номэн, не оборачиваясь, указал назад большим пальцем.

– Этим бичам запретили плодиться, – сказал Аллект. – А то, что один из этих мразотных отбросов человечества оказался достаточно смышленым, чтобы выползти из своей помойной ямы и выследить твое семейство, – это просто исключение. Теперь он даже убить себя не сможет, а финиш кроет его конкретно.

– И что? Мне от этого должно стать легче? – спросил Номэн.

Перестав сверлить взглядом сжимаемый в руках пакет, он взглянул на напарника.

– Если при входе в квартиру маньяка я едва не падаю в обморок, я больше не пригоден для этой работы.

– Тебе просто нужен отпуск.

– Я только из отпуска!

– Возьми еще один.

Номэн старался дышать медленнее, но через каждые два-три вдоха что-то изнутри заставляло его резко и глубоко глотать воздух, словно он только что вынырнул из воды, а по телу разбегалась дрожь. Спецагент злился, закипал все сильнее, его железное тело было неподвластно терявшему контроль мозгу, и чем больше Номэн прилагал усилий, чтобы этот контроль вернуть, тем сильнее внутри него бурлил истеричный хаос, стиравший грани его прошлой, хладнокровной личности.

– В управлении на смех поднимут, – сказал он и прислонил пакет к лицу.

Номэн глубоко вдохнул, потом выдохнул и снова вдохнул, а когда вернулся в реальность, его легкие уже были полны газа. Номэн убрал от лица предназначенную мне маску и рассмотрел ее глазами, которые еще понимали, но уже не были властны над чем бы то ни было.

Пластиковый корпус маски ударился о бетон, следом грохнулось тело Номэна. Стул для засвета нимфы так меня и не дождался. Благодаря памяти Номэна, я увидел, что ждало меня за занавеской, даже не прикоснувшись к ней, – черное кресло с фиксаторами для тела и головы, дрель для трепанации в районе затылка – все эти любопытные приспособления остались ждать следующего врага народа.

«Твою ж…» Какой бы псионической мощью я ни обладал «благодаря» Дорису, ума мне она не прибавила. Руки-то по-прежнему сжимали стальные браслеты. Сознание Номэна отключилось, я не мог больше проникнуть в его воспоминания. Прикованный к стулу, упав коленями на бетон, я вывернул шею что было сил и, повернувшись к уснувшему агенту спиной, шарил у него в карманах скрюченными пальцами. Чертов стул упирался спинкой в мощное тело Номэна, его металлические ножки пронзительно скрипели при трении о бетон, за всем этим недоразумением наблюдали через камеры агенты Майя Рене и Ян Грасс, а по ту сторону двери ждала приказа группа захвата. Все эти люди привыкли, что их мысли надежно скрыты за стенами из бетона, за их плотными и не очень черепами, даже не догадываясь, что вместе они представляют собой целый океан информации, в котором я был акулой, доминирующим и хитроумным хищником, до тех пор, пока внутри моей головы сиял свет. Свет был проводником в иное измерение, параллельную плоскость, в которой мысли и эмоции людей были настолько же реальны и осязаемы, как потоки ветра или языки пламени в нашем мире. Препарат Дориса показал, что мозг может не только решать примеры по математике и предупреждать, когда нам надо опорожнить кишечник.

– Он что, маску надел на себя? Рене, меня не глючит? – спросил хриплым голосом Ян, пробудившись из дежурного состояния настороженного безразличия, в котором практически живут агенты его квалификации. Ян зажал в зубах сигарету и пригладил редкие волосы на макушке. – То есть у Дориса получилось?

Ян Грасс затянулся сигаретой, положив обглоданное жареное куриное крыло в кучу костей внутри разорванной термоупаковки и вытер жирные пальцы замусоленной салфеткой. Майя Рене, на секунду оторвав взгляд от голограммы, зачем-то смотрела на несносную во всех смыслах гавайку Яна, которую он непременно надевал под пиджак, расстегивая пару лишних пуговиц.

– Крамер не соврал, получается, – сказала агент Рене гавайке.

Взяв аккуратными пальчиками тлевшую в зубах у Яна сигарету, она меланхолично, по-дамски неглубоко затянулась и, почти не задержав дым в легких, выдохнула.

– Рене группе захвата, берите его, вырубайте сразу.

Отключив коммуникатор, она сказала коллеге:

– Уму непостижимо. Но это не наша забота. Сдадим Совету, пусть разбираются. Как бы Номэна тоже не забрали.

– Хера с два им, а не Номэна! Не бывать ему морской свинкой, не заслужил! – процедил Грасс тихо и свирепо. – Грасс группе захвата, вы что там, застряли? Со связью что-то? – спросил он сам у себя. – Да что за день такой?

Отряд на голограмме не двинулся с места. Единственным, кто пошевелился, был лидер группы. Он отомкнул дверь, дав постриженному налысо пленнику, смахивавшему с плеч тюремной «пижамы» остатки волос, беспрепятственно выйти из камеры. В полном одиночестве и с комфортом, я вышагивал по коридору, ведь на ногах у меня были позаимствованные у Номэна кроссовки. Размер ноги совпал, но остальные шмотки этого крупного парня мне были явно не по размеру. «Проснется в картонных тюремных тапках!» – подумал я, беспрепятственно пройдя сквозь вооруженную шайку, а агент Майя Рене, которую после почти что века верной службы Квантуму было очень сложно удивить, выронила изо рта сигарету прямо в пластиковый стаканчик с остывшим, черным как смола кофе.

– Этот парень – настоящее оружие! – обеспокоенно сказала Майя. – И как далеко он может сканировать? Нам что теперь, шапочки из фольги лепить?

– Хочешь, вытряхну объедки крылышек, – сказал Ян, уставившись в пустую пачку сигарет, словно там могла появиться новая взамен той, что утопила в кофе Майя.

– Всем агентам периметра тринадцать, внимание, всем агентам периметра тринадцать, красный код, заблокировать…

– Ты слишком напряжена, дорогуша, – услышала Майя у себя за спиной голос Яна, массировавшего ей плечи.

Накрученные рыжие локоны почти касались барной стойки, над которой задумчиво склонилась Майя. Безвкусные хиты еще только готовились громыхнуть из динамиков, пока что тихо играя на фоне, в ультрафиолете светилась белоснежная чашка из-под выпитого кофе. В нос спецагенту ударил терпкий мужской одеколон.

– Какого?

– Давай по коктейльчику. От этого кофе у тебя уже трясучка, – сказал присевший рядом Ян. – Железка, сморгань че-нибудь на свой вкус, – сказал он роботу-бармену.

– Какого…

– Мы на корпоративе, надо веселиться! – сказал Ян и улыбнулся.

– Ян, мы же… этот корпоратив был полгода назад. Мы сейчас в подвале управления, там этот парень сбежал из камеры!

– Хороший был корпоратив, – сказал Ян, который тогда даже постирал пиджак, но пятна все равно остались.

На его стиральной машинке работал только один режим, и «мини 30» без пятновыводителя явно не мог победить все, что бывало на пиджаке спецагента. Беспокойная Майя Рене растерянно оглядывалась и хлопала зелеными глазами, стараясь понять, «какого…».

– Классная была вечеринка, – повторил Ян. – Ты просто сногсшибательна. Он уже просканировал нас, Майя. Теперь мы в заложниках у собственных воспоминаний, спим крепким сном в тюрьме разума.

– Приехали. Я думала, Крамер блефовал, когда говорил, насколько парень опасен.

– Ты ошиблась. Все ошибаются. Кроме парня, который сейчас принесет отличные коктейли. Все по граммам. Идеальные напитки, но поэтому и скучные.

– И что прикажешь делать? – спросила Майя, не обратив внимания на учтивого андроида, подавшего ей нежно-розовый напиток. – Да, давай, блин, расслабимся, потанцуем, пока этот парень хозяйничает в наших мозгах! Может еще сексом займемся на барной стойке, наверстаем упущенное?