Текст книги "За чертой"

Сделка

Темная кожа Сильвии пугающе побледнела, тяжелые и редкие выдохи с тихим свистом вырывались из ее груди. На улице стояло раннее утро, на тротуарах близ невысоких, словно игрушечных зданий, почти не было людей. Здания были светлыми и дружелюбными, если не считать толстых решеток на некоторых окнах. Так же я заметил несколько частично обрушившихся домов, а на дороге рассмотрел латки из свежего асфальта. В то же время в Эхо по улицам бы текли нескончаемые потоки клерков, официантов, дизайнеров, менеджеров… в том Эхо, который еще не испарился из-за атаки пришельцев. Несколько раз мы проезжали мимо патрульных в серо-коричневой форме. Я делал глубокий вдох и, закрывая глаза, напрягал все силы, чтобы пробудить свечение, а коллаборанты, до последнего провожая взглядом пикап, все же не поднимали своих жезлов. Мой взгляд притянули черные столбы, возвышавшиеся из асфальта и тротуарной плитки. Напоминавшие скорее скульптуры, нежели симметричные объекты городской инфраструктуры, эти штуки, свитые словно из черных гиганстких лоз, тут и там раскидывали над перекрестками и улицами черные «ветви». Если бы я ранее не побывал в голове у патрульного, то принял бы их за деревья, кора которых почему-то отражала яркий свет утреннего солнца на манер черного полированного металла.

Наш транспорт был не одинок: на пути к больнице мы повстречали два или три гражданских автомобиля, а у самого съезда с дороги я даже услышал в небе аэромобильный шум, от которого защемило сердце. Герберт довез нас до главного входа в больницу. Он помог мне взять на руки Сильвию, почти не подававшую признаков жизни. Я спросил Герберта на ходу:

– Где ты будешь?

– В баре, – ответил он. – Не люблю больницы.

– В каком?

– Он тут один. Удачи.

Я кивнул в ответ. У дверей больницы никто нас не встречал, кое-где по фасаду расползались трещины, прозрачные двери были занесены песком и пылью. Белоснежный холл при ближайшем рассмотрении оказался заброшенным.

Я толкнул ногой одну из дверей и успел развернуться, на обратном ходу дверь ударила мне в подставленную спину. Глухой удар и скрип эхом разнеслись по пустовавшему холлу. Занеся Сильвию внутрь, я увидел старуху, ковылявшую между бетонными обломками. Под ногами старухи шуршал медицинский мусор. Старуха смотрела вниз и медленно шагала, переставляя дрожавшую в руках палочку. Стойки информации пустовали, кругом не было ни одной голограммы.

– Где тут принимают? – спросил я, подойдя к старухе.

Держа Сильвию на дрожащих, быстро уставших руках, я жмурился из-за бившего в глаза света. В холле больницы было панорамное освещение: больше половины крыши обрушилось из-за бомбежки.

Вместо ответа старуха сделала еще один шаг. Было слышно, как под ее тростью скрипит бетонная крошка. Со стороны лифтов донесся приглушенный кашель.

Почерневшие люминесцентные лампы на потолке ожидаемо не работали. В конце коридора было одинокое окно, через которое почти не поступал свет. Лишь над одним из кабинетов, где у стен, на диванах из искусственной потрескавшейся кожи сидели люди с треугольными шрамами на лбах, горела электрическая лампа. Люди эти были бледными, старыми и истощенными, так сразу и не поймешь, кому нужен врач, а кому – патологоанатом. Я спешил вломиться в кабинет на тот же манер, что и у входа в больницу, но нога словно повстречалась с гранитной плитой, а ветхая на вид дверь даже не скрипнула. Поскользнувшись, я повалился на пол вместе с Сильвией, словно незадачливый жених, начавший праздновать свадьбу еще с утра. Безмолвные пациенты смотрели на нас, не меняя выражения обрюзгших лиц, и лишь одна пожилая женщина в очках презрительно усмехнулась: «П-ха».

Дверь открылась наружу, из кабинета вышел худощавый, сгорбленный мужчина и заковылял по коридору, не обращая на нас никакого внимания. Показался доктор, посвежее и поживее своих пациентов, рыжий, в очках, с выглядывавшей из-под челки треугольной печатью. Доктор молча глядел на нас, шестеренки в его голове, уже успевшие подстроиться под обслуживание вялых, высушенных стариков, явно застопорились наглухо. Не каждый день его кабинет штурмовал парень в майке «Золотой член» с отравленной подругой на руках.

– Помогите! Пожалуйста! Она умирает! – взмолился я, приведя, наконец, доктора в чувства.

Вместе мы подняли Сильвию и внесли в кабинет.

– Эй! – ворчала вслед пожилая женщина. – Тут вообще-то очередь!

Уложив Сильвию на кушетку, я посмотрел в глаза доктору, который, рассматривая лишенные печатей лбы чужаков, никак не мог подобрать слова.

– Что случилось? – наконец спросил он, а я, не желая тратить времени, решил передать ему всю суть ситуации за секунду. Но вместо свечения перед глазами поплыли темные круги.

– Нейротоксин… – произнес я, повалившись на пол, борясь с обмороком из последних сил. – Девушка отравлена. – Нет! Со мной все нормально. Займись ей!

– Что за животное ее укусило? Змея, паук? – спросил доктор, проверяя зрачки Сильвии.

– Отравленный нож. Ее ранили…

– Вижу.

– Умоляю вас, помогите!

Только когда я лег на спину, темнота перед глазами начала немного отступать.

– Её нужно в реанимацию, – сказал доктор, привезя каталку из соседней комнаты. – Мы постараемся подобрать противоядие.

На потолке немного в стороне от плафона я заметил металлические ветви чужеродного устройства. В ушах повис металлический шум, словно кто-то ударил в гонг, но звук был постоянным, не нарастал и не стихал. Каждая ветвь закачивалась отверстием. Мне на лицо упало несколько капель жидкости. Я поднес руку ко лбу, дотронулся до него и растер между пальцев вязкую черную слизь. Доктор уже вывозил Сильвию в коридор, когда в его кабинете погас свет и принялась прерывисто мигать красная лампа. Шум усилился, становясь нестерпимым. Сморщившись, закрыв руками уши, во вспышках красного света я видел, как доктора втащило обратно в кабинет из коридора, как нечто черное вилось вокруг его головы, нечто, тянувшееся от потолка. Доктор повиновался, словно кукла-марионетка, повиснув на блестящих, мигавших в красном свету, вязких смолянистых щупальцах. Все тело доктора обмякло, руки повисли по швам, он обернулся ко мне и продолжал стоять неподвижно, и, хоть в мерцавшем свету сложно было что-либо разобрать, инстинкт подсказывал: доктор смотрит прямиком мне в глаза. На лицо упало еще несколько капель, я перекатился в сторону, что-то аморфное и вязкое ударило в пол в метре от меня. В ужасе, отупленный до предела шумом, от которого не было спасения, я хотел схватить Сильвию и выпрыгнуть в окно, но что-то вязкое и теплое обернулось мне вокруг головы. Руками я впился в жирную черную смолу, но не мог стряхнуть ее с себя. Меня потянуло назад, в районе лба кожу начало жечь все сильнее и сильнее. Я кричал от боли, буквально чувствуя, как растворяются кожа и кость, но ничего не мог поделать со сковавшим голову капканом. Я был словно тупое и беспомощное насекомое, пойманное липким языком ящерицы.

В какой-то момент боль как бы отошла на второй план, стала чем-то туманным, я оказался захвачен врасплох всепоглощающим спокойствием, а чуть позже пронзен энергией и огнем, словно мне поставили капельницу из водки с редбулом. Отдавшись силе всего сущего, круговороту жизни и смерти, я уже не был собой, а слился с чем-то большим и угрожающим, проник в самую суть того, что захватило Землю, того, что уничтожило Эхо. Я проник в его нейроны, вопреки страху быть поглощенным навечно, я шагнул навстречу его темному естеству, а дальше… ничего. Ничего ужасного. Только недоумение из-за обретенного контроля и спокойной мощи.

Мосты сожжены, обратно дороги нет. Я был чем-то совсем новым, непостижимым для самого себя, чем-то пылающим, окрыленным и бесконечно спокойным. И тут она… «Боль? – подумал я в недоумении. – Телесная боль?» Глаза открылись, легкие наполнились воздухом, сознание пронзила жгучая расходившаяся ото лба боль. Я стоял на ногах, и ноги больше не принадлежали моей воле. Готовый рухнуть на спину, я был пойман под руки кем-то, стоявшим позади.

– Что, красавица, корсет жмет? – раздался сквозь респиратор хриплый голос.

Я снова оказался в кабинете доктора, от головы которого к потолку тянулась черная длинная склизкая материя. Рыжий доктор устремился мне навстречу со скальпелем в руке. Едва ли он хотел оказать мне первую помощь. Откуда-то появился второй солдат, оказавшись за спиной доктора, он схватился за отросток щупальца-манипулятора и, намотав его на руку, перерубил ножом смолянистую плоть. Доктор сделал еще несколько шагов по инерции и грохнулся мне под ноги. Цепенея от ужаса, я ощупал свой лоб и обнаружил на нем накрепко въевшийся в кожу обрубок. Солдаты принялись переговариваться на неизвестном, не загруженном в мою нимфу языке. Ошметки инопланетной плоти крепко сжала рука в перчатке.

– Будет немного больно! – сказал все тот же хриплый голос поймавшегося меня солдата уже на базиксе.

Больно было «много». Черный, похожий на моллюска обрубок с выходившими из него волокнистыми отростками, подергиваясь, валялся у меня под ногами, становясь все более размытым. Я закрыл глаза, чтобы протереть их от хлеставшей со лба крови, но открыть их снова так и не удалось. Я провалился очень глубоко, просто отключился, будто бы мой ангел-хранитель щелкнул тумблер в положение «ноль», отправившись, наконец, нервно перекурить на крышу райского офиса. Может быть, ангелы белые не потому, что так задумано? Если верить Николасу Норду, они вполне могли поседеть, разруливая наши с вами проблемы. Мой наверняка мечтал на перекуре: «Отец небесный, молю тебя, в следующий раз пошли мне домохозяйку, пусть смотрит сериалы, растит детишек, ненавидит гламурных кис и ломает голову над тем, какие шторы подобрать в гостиную…» При всем уважении к домохозяйкам, им не приходится выдергивать из головы щупальца пришельцев, по крайней мере, тем, кого я знаю.

Череда моих отключек и пробуждений давно превратилась в недобрую традицию, и я не мечтал, когда она закончится, скорее, когда оборвется навсегда. Я не боролся за выживание, а просто упрямо отказывался сдаваться, оттягивая неизбежное. В состоянии, когда реальность и сон смешивались воедино, я открывал усталые глаза и видел клёпки и грубый алюминий военной машины, повернув голову, смотрел на лежавшую рядом Сильвию. Ее голова была повернута в сторону от меня, каштановые локоны рассыпались по обнаженным плечам. До груди Сильвия была укрыта грубым темным покрывалом, к ее руке тянулись катетеры капельниц. Под гул авиационного двигателя, убаюкиваемый легкой тряской, я снова и снова погружался в спокойный сон на борту корабля «хороших» ополченцев. До прибытия в пункт назначения оставалось время – целительная сила, позволявшая набраться сил. Впереди был либо новый раунд затянувшейся игры, либо нас разорвало бы так же, как и первый встреченный нами конвертоплан.

Открытые горизонтальные жалюзи, затененная больничная палата с то ли белыми, то ли оливковыми стенами, полки с какой-то медицинской дребеденью, катетер капельницы, мятое, грубое, но чистое накрахмаленное белье, запах хлора – таков был очередной номер «отеля», где я остановился не по собственному желанию. Из дополнительных опций: подвешенный под потолком вентилятор, разгонявший по комнате жаркий, необычно влажный воздух, браслет пристегнутых к койке наручников на руке, а также двое вооруженных до зубов верзил-охранников. Когда я медленно осмотрелся, один из них поднес палец к уху и сказал что-то на неизвестном языке, который не был загружен ко мне в нимфу. На том же языке приказала охранникам покинуть палату появившаяся вскоре женщина азиатской внешности. Она оказалась невысокой, вытянутой по струнке филлипинкой с крепким телосложением, выбритыми висками и зачесанными на бок, прямыми алыми волосами цвета крови, хлещущей из рассеченной артерии.

– Привет, Айро, – сказала она на почти идеальном базиксе, обойдя кровать сбоку.

Рука новой знакомой скользнула по простыни. Женщина была одета в военную форму, так же как и охранники, она носила бронежилет, но не носила шлема. На ее лбу не было ни единого признака въедливой космической гадины.

– Со мной была девушка… – сказал я, прислонив свободную руку к голове.

– Да. Она жива, – сказала женщина.

Я водил пальцами по мерзким рубцам на лбу, образовывавшим треугольную отметину с тремя точками внутри.

– Мы остановились в больнице, Айро. В нашей больнице. Пока не добрались до штаба. Ты был очень слаб, я боялась потерять тебя. Сильвия тоже в тяжелом состоянии, но пока более-менее стабильна. Мы хотим помочь вам! Меня зовут Либерия. Либерия Санти. Лидер Ополчения Земли.

Либерия положила мне на запястье теплую ладонь, а я молча дернул рукой, чтобы зазвенел холодный металл наручников.

– Как будто они помогут, если тебя всерьез накроет сбежать, – сказала Либерия, убрав руку. – Хотя… ты слишком часто пользовался своей силой последнее время и чуть не довел себя до полного истощения. После каждого сеанса нужен долгий отдых и восстановление, а то перегоришь.

По-прежнему не произнеся ни слова, я улыбнулся и глубоко вздохнул.

– Отдохни.

– Я видел его изнутри, – сказал я Санти после долгого молчания, когда та уже собиралась выйти из палаты. – Я видел, где он находится. Их центр, главный мозг.

– Мозг? – спросила Санти. – Постой, ты говоришь о Пожирателе?

– Мне нужна карта всех секторов Квантума. Я видел всё его глазами. Ну как глазами… он воспринимает действительность по-другому, мне сложно объяснить. Я проник в его память, наблюдал, как он готовился к вторжению, видел, как уничтожал миры.

– Что он такое? – спросила Либерия.

– Не знаю, – ответил я, прокашлявшись, Либерия дала мне салфетку. – Он не задается этим вопросом, существует в состоянии вечной жажды, голода, неутолимого желания… поглощать. Он удовлетворяет свой голод, подчиняя себе все новые миры и высасывая жизнь из живых существ. Но при всем своем величии Пожиратель не всесилен. Он испугался, когда соединился со мной, когда понял, что заглотил не ту рыбешку. Он знал, что будет что-то подобное, что появится нечто, способное противостоять ему. Он хранит в себе огромное количество знаний о законах вселенной и космогенезе. Если объяснить примитивно, внутри тьмы всегда зажигается свет, внутри света образуется тьма.

– Значит, он в итоге поглотит всех нас. А глупцы из коллаборантов надеются выжить.

– Как я понял, их достаточно много, – сказал я.

– Всего лишь девяносто процентов всей планеты, – сказала Санти. – Оставшихся. Многих уничтожили молниеносно. Весь гарнизон ОЗК не продержался и суток, это сломило почти всех землян, но я буду сражаться до конца. Если у меня из оружия останется только палка – я буду сражаться ею.

– Всем наступит конец, – продолжал я говорить, часто глотая слюну, чтобы смочить пересохшее горло. – Некоторое время Пожиратель сохраняет своим рабам жизнь, чтобы те не бунтовали поголовно. Сильные строят корабли, которые переносят его материю на новые планеты. Слабые медленно вымирают.

– Да уж. Корабли. Мы назвали их «аннигиляторы», – сказала Санти. – Для победы над Землей хватило одного такого. Выйдя на орбиту планеты, он испепелил большинство крупных городов, портов, путевых развязок, ядерных пусковых установок. Знал, куда целиться. Вокруг такой махины кружат тысячи тех, что поменьше – наши ракеты и боевые корабли даже не смогли достигнуть цели.

Либерия отошла к стоявшему у окна кулеру из пожелтевшего пластика и вдавила в панель скрипучую кнопку. От основания перевернутой бутыли к ее дну поднялось несколько крупных пузырей воды. Либерия добавила в стакан немного горячей воды, вновь подошла к кровати и вложила стакан мне в руку. Я с жадностью осушил его, закрыв глаза от удовольствия, откинулся на подушку.

– Я пропустил ваше шоу. Как ты поняла, я на Земле не от хорошей жизни. Вы проиграли свою войну, а я проигрывал свою, – сказал я Санти, протянув ей пустой стакан. – Хочешь использовать меня? На что надеешься?

– Теперь я на собственной шкуре ощутила, почему люди прошлого были особо религиозны. Их жизнь была особо хреновой, – сказала Санти, сняла с пояса флягу и вновь направилась к кулеру. – Я надеюсь на свет, зажигающийся среди тьмы.

– Скорее на тьму посреди света, – сказал я. – Я всегда чувствовал себя словно изгой в мире, где у всех все супер. А теперь из-за идиотского стечения обстоятельств я становлюсь каким-то упадническим мессией.

– Пей, – сказала Либерия, протянув мне флягу, и я пил. – Влага у тебя внутри не задерживается! – лидер Ополчения Земли легонько пнула коленкой подвешенный на краю койки мешок для сбора мочи. – Скажу, чтобы поменяли.

«У нее твердые убеждения и такая же твердая задница», – пронеслось в голове.

– Я и сама боюсь, что сражаюсь зря, – сказала Либерия. – Но одновременно с тем моментом, когда мы заинтересовались твоим кораблем, а потом со спутника обнаружили, что с небес свалился настоящий подарок, появилась еще одна хорошая новость. Земное единство – коллаборанты, убеждены, что Квантум уничтожен и надеяться не на кого. Но вот что интересно – аннигилятор ушел с орбиты. Спрашивается: зачем? На Земле всё оставшееся трудоспособное население строит новые махины, но до выхода в космос хотя бы одной пройдет не одно десятилетие. Если мы все не вымрем раньше.

– Я ничего такого не уловил, когда проник в сознание Пожирателя. Про аннигилятор. Видимо, он скрыл это от меня. Улетел, наверное, нагибать еще какой-нибудь несчастный вид, – сказал я.

– А я думаю, Квантум еще сопротивляется. Маркус Вебер – жадный сукин сын. Слишком жадный, чтобы отдать личную сверхдержаву, созданную за десятилетия интриг, убийств и войн, каким-то черным космическим выделениям. Этот старый хрыч что-то задумал, а его флот в разы сильнее, чем у ОЗК. Нам надо выиграть время, Айро, может быть не все потеряно. Ты поможешь нам, а я помогу тебе и позабочусь о Сильвии, – сказала Либерия за несколько секунд до того, как в палату вбежал один из ее солдат, отчитавшись перед командиром на неизвестном мне языке.

Коммуникатор в ухе у Либерии шумел тревожными сообщениями.

– Планы поменялись! Взлетаем сейчас! – сказала она.

Выходя, Санти сказала что-то солдату. Щелкнули наручники – ополченец отстегнул меня от койки. В палату зашло еще двое или трое солдат. Подниматься на ноги не пришлось. Да я, наверное, и не смог бы, меня переложили на носилки и понесли к больничному лифту. Конвертоплан оказался прямо на крыше больницы. Лежа на носилках, я ладонью закрывал глаза от яркого солнца, видел неподвижное синее небо, колышущиеся белые облака и прозрачный мешок с раствором капельницы и солнечными зайчиками, который держал надо мной один из солдат Ополчения. Кожей я чувствовал приятное, слегка обжигающее тепло земного солнца, но быстро оказался внутри духоты транспортного отсека конвертоплана. Зашумели винты, меня накрепко зафиксировали ремнями, снаружи что-то громыхнуло, внутрь воздушного судна внесли еще одни носилки с лежавшей на них тощей темноволосой фигурой Сильвии. Между нами мелькали люди в камуфляже, я, повернув голову набок, невзирая на царившую вокруг суматоху, дышал размеренно и спокойно, словно дыхание было моим оружием, а плавное биение сердца – оберегом от любых бед. Было тому виной появление Сильвии, истощение организма либо разносившаяся по кровотоку порция успокоительного препарата, но после того, как захлопнулся широкий хвостовой люк конвертоплана и аппарат оторвался от земли, происходившее вокруг проносилось передо мной как перед парнем, скучающим в кинотеатре во время крутого боевика. Носилки, путешествие на Землю, варвары, стражи… недалекое прошлое в Эхо, надежды которого теперь были словно карикатуры: все это предстало нелепым сном, дурным видением.

После жесткой посадки носилки со мной выволокли в открывшийся еще на подлете люк. На несколько секунд оказавшись в объятиях ночного зноя и пения цикад, провожая взглядом Сильвию, которую уносили куда-то в сторону, я снова слышал эхо голосов, разносившихся в замкнутом пространстве, меня несли по каким-то катакомбам, спуская все ниже и ниже. По темно-зеленым металлическим стенам тянулись провода и кабели, сбоку проносились распределительные шкафы, компьютеры и другая аппаратура, кругом сновали люди в белых халатах и военные. Носильщики остановили шаг, и тут группа людей в белых халатах стала проделывать с моим вялым телом множество манипуляций: с меня сорвали простынь, вынули катетер капельницы, спешно освободили от остальных медицинских аксессуаров, подняли на ноги, попросили открыть рот (открой рот!) и вставили в него дыхательный мундштук. «Закрой рот!» Среди белых, а скорее серых фигур в слабоосвещенном подземелье я рассмотрел перед собой колышущуюся поверхность воды.

– Айро, извини, что все так быстро происходит, но нам нужна твоя помощь, прямо сейчас, иначе всем нам крышка! – услышал я рядом голос Либерии Санти.

На голову мне надели неудобный и тяжелый шлем, щелкнул фиксатор на подбородке, взгляд уперся в темноту непроницаемых стекол.

– Твоя задача – следовать моим командам и не думать ни о чем кроме задания, – говорил голос Либерии уже внутри шлема.

– Где-то я это слышал, – промычал я в мундштук.

– От тебя сейчас многое зависит. В том числе и жизнь Сильвии. Все, удачи! Опускайте его!

В задницу мне воткнулась игла, мышца заныла от впрыснутого препарата. Меня взяли под руки, провели на несколько шагов вперед, а потом… долю секунды было ощущение легкости, потом удар о воду, приглушенный, слышимый через толстые стенки шлема всплеск, затем адский, сковывающий скулы холод. Впившись зубами в пластиковый мундштук, судорожно вдыхая искусственный воздух, я греб в темноте, движимый только одним подсознательным позывом: «Скорее наверх, на поверхность!» Холод пронизывал меня, единственным теплым местом на моем теле была половина задницы, горевшая после недавнего укола, но затем тепло стало быстро распространяться по ноге, животу и выше, дошло до головы и уже стало печь сердце, когда я будто бы повис в невесомости. Я не чувствовал и не видел белый свет внутри себя, я буквально стал этим светом.

– Айро! – звучал в белом вакууме голос Либерии. – Ты слышишь меня? Ты подключен к пси-усилителю. Мы изобрели это устройство для защиты от Квантума. Это усилитель псионической энергии.

– Спасибо за разъяснение, – проговорил я вроде бы в маску, но при этом голос звучал со всех сторон необъятной белоснежной пустоши.

– Сконцентрируйся. Мы начинаем. Следуй указаниям.

– О-кей.

– Что ты видишь? – продолжал звучать голос в рассеивавшейся белой пелене, которая стала приобретать очертания, образы и формы.

Передо мной открылись жизни других людей, подавленных и опустошенных, отголоски их тревожных мыслей, отчаяние, страх… так же как и я, эти нечастные были выдернуты из своих привычных жизней непреодолимой силой, но им не досталось достаточно мощного средства, чтобы хоть как-то ей противодействовать. Эта сила изуродовала их души, в которых царил мрак. Единицы мечтали, что все это когда-то закончится, но большинство тех, на кого я настроился, переполнял ставший перманентным страх смерти, накрепко задушивший любые человеческие порывы. Я проникал во все большее количество сломленных человеческих сущностей, изуродованных страхом рассудков, лабиринты воспоминаний которых были похожи не на цветной калейдоскоп из ужасающих или окрыляющих, печальных или счастливых моментов, как было в управлении стражей, и не на объятое пламенем, воспаленное сознание объевшихся споровика варваров; открывшиеся мне чертоги разума почти все были заброшенными, блеклыми, мутными, большинство воспоминаний словно было окутано паутиной и задыхалось в мареве самоотречения, в пронизывающей, поглощавшей души пустоте. Было еще одно отличие от тех случаев, когда я прибегал к новоприобретенной силе по собственной воле, – тогда я выбирал область охвата собственноручно, точнее, она сама разрасталась так далеко, как мне того хотелось, или настолько, насколько позволяли внутренние резервы. Тогда же, подключенный к усилителю, я был направлен куда-то искусственно, не имея собственной воли. Охват оказался не меньше, чем в управлении стражей, – я проник в более чем сотню забывшихся страхом умов, и число их все увеличивалось, изредка прерываясь единицами темных личностей, которые отдавали себе отчет в случившейся катастрофе и с холодным сердцем адаптировались к ней.

– Айро! Это Санти, – прогремели волны голоса Либерии. – Доложи обстановку. Тебе удалось настроиться на кого-нибудь?

– Да, их огромное количество, – ответил я. – Эти же патруль! Они летят к нам, Санти, они совсем близко! Я не знаю, смогу ли остановить их всех, но я выделил офицеров…

– Не трать сил! – резко перебила Либерия. – Сконцентрируйся лишь на том, чтобы проникнуть в каждого из них, слиться с ними.

– А что делать дальше?

Сложно описать то, что я испытал после этой фразы. Представьте, что ваше сознание – это помещение, заполненное горючим газом. Так вот, Либерия зажгла в этом помещении спичку.

Отупевший, словно после нокаута и горячий, как вареный рак, я был поднят на поверхность воды людьми в гидрокостюмах и освобожден от шлема. «Глаза что ли сожгло?» – подумал я, но потом дошло: все вокруг оказалось окутано густым паром. Мигал свет, на меня надели жилет и с помощью подъемника извлекли из горячего бассейна следом за обугленным шлемом, болтавшимся на кабелях с расползшейся, расплавленной изоляцией. По моему лицу стекал пот, потоки горячей воды струились по размякшей коже.

Среди тех, кто встречал меня после купания с выжиганием мозгов, был и мой старый знакомый – наглый блондин Иб Локид.

– Иб? – спросил я слабо слушавшимися губами. – Это правда ты?

Иб посмотрел на меня в недоумении и помог лечь на носилки.

– Не… не надо! – сказал я, отвергая помощь. – Не хочу л… лежать. Что это сейчас было?

– С помощью нашего устройства ты, Айро, – говорила стоявшая неподалеку Либерия, – уничтожил весь вражеский десант.

– З…значит п…пока…

– Мы выиграли время, Айро, – сказала Либерия. – Ты отлично поработал и заслужил отдых. Спасибо большое.

– Сильвия, – сказал я, с трудом стоя на ногах, удерживаемый людьми в гидрокостюмах и Ибом Локидом. – Отведите.

Сошлись на варианте с инвалидным креслом. Меня одели в халат. Санти с Ибом вывезли меня из бункера при условии, что, увидев Сильвию, я сразу отправлюсь на отдых. Скрытый под скалистым холмом бетонный вход в бункер был защищен бронированной раздвижной дверью. Я вдохнул теплый и приятный, как будто родной, пропитанный запахом моря воздух, который вместе с тихой радостью принес с собой и тревогу. Я рассматривал, обернувшись, раскалившийся докрасна пси-усилитель на вершине холма – огромный, уходивший под землю металлический стержень. Иб за все это время не проронил ни слова.

– Это не он, – сказала Либерия, словно прочитав мои мысли, и обратилась к своему компаньону на неизвестном языке, после чего тот отдал честь и скрылся.

– Ты же нейтрализовал Иба Локида, Айро, мы даже нимфу его извлечь не смогли, чтобы понять, насколько она повреждена. У меня есть несколько его копий, гены-то хорошие.

– Клоны? – спросил я. – На выживалках клепаете? Осторожнее, взрослых сразу лучше не делать. Плохо для психики.

– Поучи еще меня. Производили пятилетними, как и в Квантуме, но не в таких масштабах конечно. Иб мне был как сын, я сделала несколько копий, когда поняла, что парень талантливый, – сказала Либерия, когда мы, огибая холм, оказались у военной палатки. – Иба мы внедрили как перебежчика с Земли. Я знала, что он хотел себе нимфу, но, как видишь, не в них счастье. Он в бессмертном стерильном Квантуме прожил меньше, чем иные оборванцы в земном гетто.

Некоторое время Либерия молча толкала мое кресло. Я слышал ее ровные шаги.

– Как бы на моем месте поступила ты, Либерия?

– Я тебя не обвиняю, – сказала она, везя меня мимо невысоких ветхих военных зданий по посыпанной гравием дорожке.

Кругом царил полумрак, то ли база была затемнена нарочно, то ли адская машина Санти сожрала все электричество.

– Мы ведь и правда хотели тебя выкрасть и использовать против Квантума. Но теперь у нас всех общий враг, – сказала лидер Ополчения. – И общие интересы.

Санти не удалось долго оставаться незамеченной, радостные солдаты и офицеры отдавали ей честь, говорили возбужденно и бодро. Смотрели и на меня. Окуляры масок ночного видения, казалось, не могли скрыть недоверия солдат, когда те разглядывали чужака в кресле, оружие из крови и плоти, завернутое в вафельный халат. Только один из ополченцев смело шагнул ко мне и протянул руку. Я протянул ему свою. Солдат сдавил мою ладонь крепким рукопожатием и удивленно сказал что-то на своем.

– Руку жмешь, как хиляк, – перевела мне Санти.

Другие солдаты заспорили настолько бурно, что сложно было разобрать: то ли они радуются, то ли уже готовы набить друг другу морды. Один отвесил коллеге подзатыльник и указал пальцем вдаль, на усыпанный звездами горизонт.

– Как сын, говоришь… – сказал я Либерии, когда мы оказались у строения с черным крестом на стене – таким он казался в лунном свету. – А ты и сама выживалкой не брезгуешь!

– Не брезговала, – сказала Санти, когда дежурный открыл перед нами дверь.

Внутри горело тусклое аварийное освещение.

– Не нравится мне это твое прошедшее время! – сказал я.

– Вот мы и приехали, – сказала Санти.

В палате было темно, хоть глаз выколи, я старался разглядеть очертания Сильвии в скудном свету дисплеев устаревшей медицинской аппаратуры. Сиделка встрепенулась, словно напуганная птица. Либерия произнесла два или три слова, и она покинула палату.

Санти приоткрыла жалюзи, и жалкое электронное свечение поддержала щедрая лунная ночь. В тот момент я уже стоял у койки, кое-как поднявшись с кресла, и не знаю, что заставило ноги подкоситься: приступ слабости или увиденное лицо Сильвии, серое, истощенное и неподвижное, наполовину скрытое под маской аппарата вентиляции легких. Такое лицо могло принадлежать разве что покойнику. Повалившись на колени, я вцепился в холодные плечи Сильвии и прильнул к ее груди. Санти старалась поднять меня и усадить обратно в кресло, но я отпихнул ее. Каждый тихий удар сердца Сильвии проходил и сквозь меня тоже.

– Что-то она не похожа на человека после рекомбинации, Санти, – сказал я, обернувшись к Либерии, кровавые волосы которой блестели в лунном свету. – Это из-за усилителя тут все потухло? Когда можно будет запустить нормальное энергоснабжение и прогнать Сильвию через выживалку?

– Только спокойно, Айро…

– Знаешь, когда я буду спокоен, Либерия?

– У нас нет рекомбинаторов.

Было слышно, как на улице звенели цикады. Их пение смешивалось с тихим, но устойчивым шумом электроники, аппарата вентиляции легких. Я помню, как тогда поднялся с колен. Как Либерия уговаривала меня успокоиться. Сделав несколько неуверенных шагов, я произнес дрожащим голосом: