Текст книги "За чертой"

Поверхность, вдобавок к дивному голоску амазонки, у которой на мускулистой шее от крика вздувались вены, встретила меня сырым, пропитанным запахом бензина воздухом, резью в глазах и рёвом вездехода. Приступ астмы словно рукой сняло. Трос на моей руке сжимался жирным узлом, из которого торчали скрюченные фаланги пальцев, петлю фиксировал упершийся в запястье, ржавый крюк лебедки.

Из вертикальных обугленных труб вездехода вырвался черный дым, из трясины показались мои ноги, одна икра будто бы застряла между черных, покрытых вязким илом ветвей, но вдруг ветви неестественно зашевелились и, частично отделившись от ила, обернулись бледной костлявой пятипалой перепончатая лапой, пронизанной красно-синими кровеносными сосудами и капиллярами.

– Давай еще, Амин! Август! Готов кончать ее?! Я точно задену гражданина! – энергично и весело кричала бритоголовая женщина.

– Готов! – ответил Август, блондин с шапкой на голове, одетый в камуфляжный костюм и поношенный кожаный плащ. – Газу!

Еще один рывок, и я уже был половиной тела на твердой земле. Из трясины показалась голова твари, которая уже принялась пожирать мою стопу. Морда ее походила на сморщенное человеческое лицо. Из меня вырвался бесконтрольный, истошный крик ужаса. Перед глазами мелькнула картинка: словно «я» внутри рекомбинатора, раствор смывается струями воды, но пошевелиться почти невозможно. Крышку снимают люди в белых халатах, «я» слегка наклоняю голову и вижу сквозь прозрачную, обтянутую ремнями кожу собственные ребра, кишки и бирку с номером, прицепленную кольцом к тонкому прозрачному отростку на месте бывшего соска. Сколько себя помню, так кричал я только во сне, во время ночных кошмаров, но в тот раз вместо будильника прогремели несколько выстрелов из сорок пятого калибра. Морщинистая морда, под тонкой кожей у которой можно было различить опоясанный сосудистой сеткой череп, с черной дырой между покрасневших, лишенных век глаз, со свистом выдохнула грязь из впалого носа и стала медленно погружаться обратно в болото. Я изо всех сил дергал ногой и елозил ей по земле, лишь бы не касаться существа собственными руками и вырваться из его ослабевавшей, но все равно цепкой хватки. Избавиться от чудища физически оказалось не так сложно, как развеять паршивый след, оставленный в моей душе его воспоминаниями, полными ярости, ужаса и безысходности. То, что случилось с этим некогда человеком, было намного страшнее его внешности.

Один из моих спасителей, варвар по имени Август, светловолосый мужик в черной шапке с подкатанными краями, из-под которых торчали сальные светлые локоны, не стесняясь, держал меня на мушке все еще дымящегося пистолета, пока его подельница, матерая обладательница катаракты на одном глазу, обматывала мне веревкой руки. Август свистнул, обратив на себя внимание выпрыгнувшего из вездехода Амина. Август постучал себя пальцем по уху, а потом указал на меня. Крохотный усик заглушки не ускользнул от взгляда дикарей. Пригвоздив лезвием баронга к земле длинное и жилистое предплечье поверженного, отпустившего мою ногу чудовища, Амин одобрительно кивнул.

– Что, натворил делов, да? – сказал он, поправляя слишком цивилизованный черный берет.

Видимо, и сам Амин давно уловил этот момент, поэтому вместо кокарды к берету был пришит просверленный клык какой-то дикой твари.

– Надеюсь, ты враг народа, – сказал он. – За врагов Квантум платит больше, чем за друзей! В машину его!

Небритые физиономии мужчин-варваров, усадивших меня на заднее сиденье гусеничного вездехода, как и отдаленно привлекательное за счет правильных скул лицо их подруги, были покрыты грубой каллиграфией ручной татуировки. Поначалу я принял эти татуировки за грязь или боевой окрас. Мотивы неизвестного писания на каждом лице складывались в несколько столбиков – на лбу, щеках и шее. Каждому варвару я бы дал от тридцати до пятидесяти лет, разброс высок, но уж больно их лица казались матерыми и хронически обветренными. Ради таких лиц некоторые журналисты Эхо отправлялись в экспедиции, из которых нередко возвращались через рекомбинатор.

Машина оказалась небольшим бронетранспортером на гусеничной тяге, первый раз в реальной жизни я катался на наземной технике, лишенной антигравитационных балансеров, если не считать тележек из супермаркетов. Бронированные листы на окнах-бойницах были сдвинуты вбок, и свежий воздух проветривал салон, пропахший бензином и машинным маслом. Бритая баба уселась позади, рядом со мной. Сбросив куртку на колени, она осталась в черной безрукавке, обнажив крепкие, покрытые шрамами плечи. Спинки сидений едва доставали до плеч, так что, когда вездеход налетел на ухаб, я ударился головой о решетку наглухо запаянной двери, за которой в грузовом отделении, среди ящиков и груды тряпья, лежал расплывшийся по полу студенистый труп убитого монстра. «Пристегнись!» – лукаво посоветовала Бритая, вовремя схватившись за поручень. Я пошарил вокруг в поисках ремней безопасности и быстро обнаружил, что они срезаны.

– Как тебя зовут? – спросил я Бритую. – Имена остальных я знаю.

– Не твоё дело! – сказала она, доставая из рюкзака флягу. – Супер-антибиотик!

Задние сидения стояли под углом и были на довольно большом расстоянии друг от друга. Чтобы дотянуться до моей ноги, Бритой пришлось сильно наклониться. Пока я от боли кусал себя за рукав, она заливала дыры изорванного зубами чудовища, пропитанного кровью кроссовка «супер-антибиотиком» из фляги. После дезинфекции она плеснула немного себе в рот и слегка поёжилась.

Засыпая от усталости, я то и дело приходил в себя из-за очередной сильной встряски или удара головой о решетку или обшивку. Местами с пробуксовкой, машина преодолевала тайгу по колее, ей же ранее вырытой в снегу и оттаивавшем грунте. Я не успел уловить момент, когда серая расплывчатая пелена окутала небо, не оставив на нем ни одного свободного участка.

– Вы больше никого в лесу не находили? – спросил я у Бритой.

«Сказать им про Сильвию? Уж лучше пусть попадет к варварам, чем столкнется с той же зверушкой, что и я! – думал я, стараясь собрать в кучу мысли в беспокойной голове. – Будет немного времени, пока они не продадут нас Квантуму, а потом я, может, и вытащу нас! Лучше, чем ничего!»

Стараясь заглядывать Бритой исключительно в здоровый глаз, я повторил свой вопрос, но ответил Август с переднего сидения.

– Решил сбежать с подружкой? А что стряслось, много штрафов за парковку накопилось?

– Почти угадал.

– В общем, дело такое, – сказал Август, достав свой любимый пистолет. – Ты – теперь наш товар. Вещь. И говорить вещь будет только тогда, когда её о чём-то спросят, уловил мысль?

– Вещи вообще не разговаривают, тупой троглодит! – сказал я, в лоб мне уперлась холодная сталь.

– А ты прав, вещи не разговаривают! – сказал Август, убирая пистолет в кобуру. – Когда приедем, отрежу тебе язык.

– Можно я сейчас отрежу?! – взмолилась Бритая. – Ну пожалуйста, Август!

– Тут такие кочки, что ты ему башку оттяпаешь! – сказал с водительского сидения Амин. – И вообще, мы же договаривались, резать – это по моей части!

– Да ты уже задолбал всех со своим ножом! – возмутилась Бритая.

Надув губы, она откинулась на спинку кресла, как ребенок на заднем сидении родительского аэромобиля, услышавший от папы, что заехать в пиццерию не получиться.

За решеткой позади меня раздался женский крик, отчаянный и пронзительный. Вцепившись в решетку, я разглядел в полумраке грузового отделения человеческий силуэт. Выбравшись из-под тряпья, женщина забилась в дальний угол, отталкивая от себя ногами белесую тушу чудища.

Я впился пальцами в решетку.

– Так вы нашли ее! Сильвия! – крикнул я.

– Очнулась! – сказал Август с переднего сидения.

– Выпусти ее, ублюдок!

Кулак Августа оказался молниеносно-быстрым.

Вспомнить о том, что меня вырубили, получилось только во сне.

Старая подруга

Когда-то весь мир был молод и пропитан энергией, цвета искрились, словно были живыми и хотели казаться еще ярче и живее, а темнота была глубокой, пульсирующей и насыщенной. Однажды, когда долги по учебе только начинали копиться, а на краях платформ еще не стояли высокие ограждения, мы с подругой Стефанией коротали неспешный солнечный денёк. Солнце, время, молодость и мы – все играли в одну игру, все были заодно.

Знаете этих парней? Которые приходят в начале хардкорной вечеринки и всем своим боязливо-учтивым видом показывают: «я здесь просто чтобы повеселиться, я не кайфолом, но я не буду употреблять наркотики!» Если да, то приятно познакомиться! Перед вами семнадцатилетний Айро, подтянутый и мускулистый, уже успевший отрастить шевелюру красавчик с наивным блестящим взглядом. Когда учишься днем, а работаешь вечером или ночью, можно и прогулять пару. Такая у меня была теория, главное – не прогуливать практику, но поджилки все равно тряслись, особенно рядом с крутыми ребятами из Эхо.

Стоило пару раз моргнуть, как, уже будучи своим, я тянул дурь; набирая в свои крепкие легкие кубометр дерьма, выпивал залпом бутылку пива, а потом выдыхал наружу облако, способное оросить пару-тройку засушливых миров нашей великой межзвездной державы. Стефания, наблюдавшая за моим грехопадением восхищенными глазами, все больше влюблялась в экзотического клона-красавчика, который пошел против системы и сам выбрал свою судьбу.

Легкую дурь и пивас несложно держать под контролем. Такая у меня была теория. Иногда становилось не по себе от мысли, что в законе о личной неприкосновенности есть исключение, касающееся будущих пилотов, – информация по состоянию здоровья, а так же о поступающих в организм веществах стражи, если накосячишь, могли передать в училище. Но если на травку могли закрыть глаза, то суицид точно не оставили бы без внимания. Это и дураку понятно. Но, побывав за чертой один раз, пусть даже случайно – и зная, что можно еще… только об этом и думаешь. Занимаешь себя другими делами, но потом оказывается, что мысль никуда не делась. Теперь она с тобой навсегда, до самого конца вечной жизни.

Наутро после мощной вечеринки, ватными, невесомыми ногами, я шагал по гипермаркету, где в женском туалете лишился девственности при помощи Стефании. Она была всеядной суицидницей – это касалось и наркотиков, и секс-партнеров, а мне только предстояло пережить взрыв на складе, который должен был перечеркнуть мое будущее. Выбравшись на прилегавшую к торговому центру террасу, Стефания и я облокотились на перила и, подкрепившись батончиками и газировкой, спустились ниже, под бетонный балкон. Там коротала день бездомная старуха, усевшись рядом с тележкой из гипермаркета, служившей ей передвижным хранилищем каких-то лохмотьев и прочего скарба. Старуха не воняла и интереса к нам никакого не проявила. Она задумчиво смотрела в поток проносящихся мимо аэромобилей, видом на который баловала нас нисходящая терраса, построенная для того, чтобы покупатели могли попадать в гипермаркет на третьем этаже торгового центра прямо с платформы. Из-под старомодной поношенной шляпки у старухи выглядывали кудри стального цвета, она сидела прямо на зеленом уличном ковролине, укрывшись «одеялом» из старенького желтого дождевика.

Стефания работала в нашем училище техником, она каждый год восстанавливалась до восемнадцати лет, откладывая на это ежемесячно. Она всюду таскала с собой собственное изобретение – борд из стекловолокна на основе лёгкого самодельного балансера, раскрашенный черно-оранжевыми полосами. Типа «опасность». Борд висел в воздухе у стены, Стефания, усевшись на него, прислонилась сутулой спиной к штукатурке и ничего не говорила о только что случившемся сексе. Я думал, как бы устроиться рядом с ней.

– Учти, мир будет новым! – говорила Фани, ее фарфоровое лицо с несколькими родинками скрылось за растрепанными ветром белоснежными волосами. – Мы его построим, понимаешь, Айро!? Ты же чувствуешь, что не просто так живешь!? Наше поколение всё изменит, наши дети не будут скитаться вот так, по супермаркетам, и трахаться в туалетах!

Как только я психологически подготовился к тому, чтобы сесть прямо на зеленый уличный ковролин, Фани вскочила с места, запрыгнув на доску. Одетая в блестящую серебряную жилетку поверх оранжевой кофты, в короткой черной юбке, белых, слегка потасканных гольфах и кроссовках с дырочками на носах, она никак не была похожа на уставшую от жизни тетку из рабочего класса. Стефания проматывала на вечеринках декаду за декадой, ее глупость сполна позволяла спасаться от чувства безысходности с помощью революционных идей.

«Какого хрена ты делаешь, девочка? – думал я. – Зачем тебе все это, ты же такая шикарная, и этот день, да он же просто искрится! Я люблю его, и тебя люблю!»

– А что мы изменим? – спросил я Фани. – И почему детям нельзя будет трахаться в туалетах?

– Им будет можно, но они не захотят! – сказала она. – Им будет, где потрахаться, понимаешь, Айро?

– Мы могли потрахаться у меня.

– Да не в этом дело вообще, у нас великая цель – уровнять верх и низ! Когда тебе будет тридцать, вот увидишь, Эхо изменится до неузнаваемости! Прошлое поколение воспитано войной, я хорошо их знаю, ведь я и есть прошлое поколение! Но я послала их идеи куда подальше! Они мыслят дефицитно. Моя мама оставила меня в тележке у супермаркета и исчезла куда-то. А мы, да ты только посмотри на нас, сколько энергии, сколько полёта! Мы изменим этот мир, пусть он и целиком против нас! Мы будем, словно ядерный взрыв, только хороший! Это будет новый большой взрыв, взрыв любви, хаоса, секса и силы духа, а из разрозненных частиц возникнет что-то абсолютное новое; стройная, элегантная вселенная, где все будут счастливы, а мы, как волки старой закалки, будем травить молодняку байки об ужасах старого мира, куда им, слава богу, никогда не вернуться.

Фани вскочила на доску и влетела в аэромобильный поток. Самым большим разочарованием для нее было бы вылететь с другой стороны, но этого не произошло. Стефания всегда целилась в тот, что подороже.

Неужели все было так плохо, что после секса со мной Фани предпочла покончить с собой? В туалете играл приятный этно-джаз…

Безнадежно-прекрасная фанатичка, которая никогда не выплывет. Стефания была местной легендой. Могла заполучить любого музыканта, а выбрала меня, хоть и ненадолго, но это «ненадолго» было великолепным. Для меня. Для нее, наверное, это было обыденное удовольствие, нечто вроде молочного коктейля в закусочной.

– Проснись! – сказала бездомная. – Просыпайся, гражданин, тебя ждет сюрприз!

– Не хочу я просыпаться! – говорил я в сгущавшейся темноте. – Там эти ублюдки варвары отрежут мне язык. Оставь меня здесь! Это самое счастливое время моей гребаной жизни!

– Это бессмысленно, – сказала бездомная.

– Да блин, все бессмысленно! Зато здесь я счастлив! Оставь меня!

Кто-то тормошил меня за плечи и шлепал по щекам, сонные веки успели моргнуть один-два раза, а потом раскрылись вдвое больше положенного, ведь напротив них блестели мутные глаза с блестящими рыбьими зрачками. Морда твари, обтянутая склизкой полупрозрачной кожей, теперь была ко мне настолько близко, что ее гримаса предстала в максимальном разрешении: натянутая кожа, впалый, задранный, как у летучей мыши, нос, мелкие и острые, торчавшие из пасти, словно частокол, зубы. Под дружный хохот варваров я врос в спинку кресла, крича, одеревенев от страха, топорными движениями я старался оттолкнуть от себя липкую холодную голову, отчего у нее вывалился наружу заостренный и склизкий, посиневший язык.

Перевалившись через спинку кресла, Август держал передо мной отрубленную голову монстра, ухватив ее за складку кожи на темени. Бритая, которой я был обязан своим пробуждением, надрывала живот от смеха, подпрыгивая на жесткой сидушке. Даже невозмутимый Амин на время сбросил скорость и обернулся. Когда Август бросил голову мне на колени, уже вся троица варваров хором зашлась припадочным хохотом. Содрогаясь от омерзения и ужаса, каким-то нелепым движением я смог ухватить голову и отбросил ее неожиданно далеко. Оставив на водительском стекле бледно-розовый отпечаток, она плюхнулась на колени Амину, а потом завалилась ему под ноги.

– Ну как тебе сюрприз, детка? Ха-ха-ха! – выговорила Бритая, вытирая глаза от слёз.

Держась за живот, она громко выдохнула и несколько раз ударила себя в грудь кулаком.

– Амин! – сказал, отдышавшись, довольный розыгрышем Август. – Ты какого дьявола там ковыряешься, кто за дорогой-то следит?

– Башка ваша завалилась под педали!

– Так остановись и вытащи ее, дубина!

Амин снова взялся за руль одной рукой и выровнял по колее ушедший немного влево вездеход. Свободной рукой он держал перед собой отрубленную голову монстра, которую успел выудить из-под приборной панели, ухватив за кожу на затылке. Варвар скорчил рожу и принялся хохотать. Голова с вывалившимся наружу языком не осталась в долгу – из ее пасти прыснула струя черной, вязкой жидкости, покрывшей Амину все лицо. Тогда он уже не смеялся, а орал, как резаный. «Точно трип, – подумал я. – Когда же я умер? Наверное, так и не выбрался из лаборатории!»

Пока Амин бился в конвульсиях, с криками и проклятиями стараясь очистись лицо от выжигавшей кожу липкой кислоты, ожившая бешеная голова со злобным шипением впилась зубами ему в бедро. Знакомое чувство неожиданно наполнило мое тело – триповое спокойствие, тот самый момент, когда торчок понимает, что все вокруг – просто иллюзия, что он оказался в своей стихии. Это была противоположность измене – животному ужасу, что сопровождал меня в Тауне. Август с пассажирского сидения бил ножом голову монстра, неуправляемый вездеход уже сильно трясло, и, промахнувшись, варвар воткнул лезвие в бедро товарища, отчего тот завопил еще громче, а я, крепко ухватившись за поручень, старался дышать глубоко и спокойно. Бритая уставилась на меня и обомлела, я смело посмотрел ей прямо в глаза, смакуя отражавшийся в них ужас. Я обернулся и увидел, как в решетку позади меня впились когтистые перепончатые лапы вставшей не ноги обезглавленной твари. Дрожащими руками Бритая достала из кобуры пистолет и прицелилась, но вездеход завалился вбок, Бритая ударилась виском о металлический край сидения и потеряла сознание. Оказавшись на полу рядом с ней, я схватил пистолет и успел выстрелить в Августа два или три раза перед тем, как вездеход перевернулся окончательно. Все смешалось, словно в центрифуге: мешки, оружие, крики и люди. Голова монстра пару раз пронеслась мимо меня со злобным шипением.

Когда машина прекратила кувыркаться и стих, задохнувшись, движок, я оказался под телом Бритой и всё ещё слышал, как щёлкала челюстями голова бессмертной твари. Обернувшись, я увидел ее в метре от себя, с воткнутым в глаз ножом. Выбравшись из-под Бритой, я отыскал пистолет и принялся палить в голову, но из-за тремора, головокружения и двоения в глазах, ни разу не попал в нее. Голова зашипела и, рассвирепев, вращаясь вокруг собственной оси, защелкала челюстями. Забыв про травму, я со всей силы пнул голову носком изъеденного ей же кроссовка, целясь в распахнувшуюся после падения дверь вездехода, словно в футбольные ворота. Нога заболела с новой силой, а голова вылетела наружу и утонула в снегу. Август и Амин лежали на передних сидениях, поменявшись местами из-за падения. Пошевелив руками и ногами, которые болели, но двигались, неведомым для самого себя способом вставив на место вывихнутое плечо, я прильнул к панели приборов. Я жал на все кнопки, тумблеры и рычаги примитивной, неизвестной машины, которых было в два раза больше из-за двоения в глазах. Включались и выключались фары, дворники, омыватель окон, трубил гудок, пока сзади не раздался щелчок – открылась дверь грузового отделения. Выскочив наружу, утопая по колено в снегу, я, слегка прихрамывая, пробирался к заднему люку вездехода. Склон холма оказался прорыт дочерна. «Да, был бы жив – точно бы умер! – подумал я, просовывая пальцы в щель люка. – Значит, мы с тобой снова за чертой, детка!» Потянув люк вверх, я оказался тут же сбит с ног вырвавшейся наружу неумолимой силой. Обезглавленное тело твари покружилось в снегу, словно гонявшийся за собственным хвостом пес, пока я не достал пистолет и не истратил на ожившую тушу оставшиеся патроны. Тварь убежала прочь, оставляя на снегу ярко-красные брызги крови.

– Бежит растить новую голову! – послышался знакомый женский голос, от которого у меня побежали мурашки по коже.

Повернув голову, я увидел в грузовом отделении, среди лохмотьев и ящиков худенькую девушку с белыми волосами и слишком знакомым нежным лицом, варварски испорченным гематомой на щеке и подбородке.

– Что ты здесь делаешь? – ошеломленно, механически проговорил я.

– Тоже рада тебя видеть, Айро.

– У нас контакт? Амида, тебя что, убили?

– Только вырубили. Нет никакого контакта. Мы живы, вообще-то.

– Это тебе кажется.

– Это тебе кажется, что ты мертв! Точнее, ты хочешь, чтобы так было. Но на этот раз ничего не исчезнет за стеклом рекомбинатора.

– Правильно, потому что воскрешать меня никто не собирается, – сказал я.

– Айро, мы живы, – озлобленно сказала Амида Дорис. – Ох, лучше бы был контакт, как нас угораздило оказаться в такой заднице? Надо срочно найти укрытие!

– Давай сразу проясним. Ты на сто процентов уверена, что жива?

– Да.

– Допустим. Тогда что ты делаешь… – не договорил я.

– Ты, может, больше и не торчок, Айро, но как был придурком, так и остался. Я жива. И ты жив! – сказала Амида, сильно ущипнув меня за руку.

– Ай! Это так не проверяют!

– А я и не проверяла. Нам надо срочно спрятаться, тут мы открыты всем пулям и ветрам!

«Ты думаешь, что отец снова пропал на работе, или ты в курсе? Что ты здесь делаешь, черт тебя дери?»

– Что ты так на меня уставился? Ах да, я же теперь снова худая. Давай, посмотри еще, время же есть, – сказала Амида и повернулась кругом.

– Прежде чем валить, надо затариться! – сказал я. – Тогда протянем больше пары часов.

– Да. Может даже три или четыре, – сказала Амида и, поправив волосы, направилась к люку, ведущему в салон вездехода. Из уха у нее торчал еле заметный, тоненький усик заглушки. – Ты прав, конечно. Я просто на нервах.

– Удивительно.

Наспех обшарив вездеход, мы с Амидой позаимствовали у варваров рюкзаки, набив их сухпайком, флягами с водой и не только, а также скудным содержимым развалившейся варварской аптечки. Не найдя какой-либо карты окрестностей, я прихватил с собой два пистолета с патронами, оглядел напоследок салон, отыскал несколько гранат и снял с Августа плащ. Амида подготовилась к бегству в дикий край намного основательнее меня, до этого щеголявшего по тайге в худи и трениках, – на ней был розовый пуховик, розовые угги и теплые легинсы.

Перед нами простиралась равнина с торчавшими кое-где из снега корягами и замерзшими стеблями степных растений, граница леса пролегала примерно в двух километрах от вездехода.

– Новая прическа? – спросил я Амиду. – Хорошо сочетается с синяком. Смотришься, как малолетняя бунтарка.

– Да, перекрасилась после того, как папочка напоил меня своим фирменным «сауэром». Я, когда проснулась, словно родилась заново. Ты помнишь что-нибудь, любитель отрубиться на диване?

– Да, – ответил я, с трудом шагая в метровом снегу, – помню, что твой папа знает толк в коктейлях.

– Наутро мне захотелось непременно что-то в себе поменять. Размялась, приняла душ – и сразу отправилась в центр рекомбинации, а там сбросила жиры и волосы вот поменяла.

– За что эти уроды тебя отделали?

– Они меня поймали рядом с… короче, я была вся на иголках из-за побега, орала, как помешанная, и эта лысая баба съездила мне по лицу, а потом заставила хлебнуть из фляжки. «Супер-успокоительное», – говорит. Успокоило, ничего не скажешь. Пока я спала, варвары, как я понимаю, поймали тебя и это чудище, которое закинули в багажник. Я проснулась и сразу поняла, что скоро оно очнется. Я снова стала орать и метаться, варвары остановились и не поверили мне, что тварь живая, но дикарь-блондин сказал, что у него есть «классная идея» и попросил у другого, в берете, его здоровый нож. Чудищу они на «всякий пожарный» отрубили голову, а меня, по тем же соображениям, вырубили прикладом.

– Это все трагично, но… почему ты вообще бежала из Эхо? Ты же, типа, пошла в салон красоты? И откуда ты знала, что чудище с пулей в голове проснется?

– Айро. Я не знала, что отец тебя накачал. Я клянусь, – сказала Амида.

– Шагай быстрей, – сказал я. – Не расслабляйся.

С того момента мы молча пробирались сквозь снега и почти подошли к границе леса, когда приступ астмы, словно это была икота, передался от меня к Амиде. Доктор Дорис уперлась руками в колени, которые были где-то под снегом и, немного отдышавшись, сказала измотанным голосом:

– Нам… надо… идти! Боже, я совсем без сил. Сто лет ничего не ела. Скоро буря, ветер крепчает!

Я осмотрелся в поисках искажения воздуха, восходящих горячих потоков климатических установок Эхо, но увидел только густой туман, серой дымкой окутавший лес, холмы и равнину.

– Темнеет, Айро! Пойдем!

– Амида, я потерял Сильвию, – сказал я, стоя на месте, словно путь мне преграждала невидимая стена.

– Ты знаешь где?

– В гребаном лесу! Таком, как вот этот! И как вон тот! – закричал я, указав в другую сторону. – Я вообще не знаю, где мы, Амида, не знаю, откуда я пришел! Теперь уж точно! Нас унесло в разные стороны, когда мы катапультировались!

– Я знаю. Я смотрела репортаж про вас по гало-ТВ, когда пила кофе с тортиком.

– Значит, попали в новости, – сказал я, выдернув ногу из снега.

Шаг, другой…

– Да. А потом мне позвонил один человек, – сказала Амида. – Сказал, что у него инструкция от моего отца. Сказал, что он мертв. Я поняла, почему меня не достают звонками с работы, ведь портком никогда не молчал даже в выходные. Агенты уже ждали меня там. Я всегда подозревала, что мой отец ведет опасную игру. Человек сказал, что мне надо бежать из Квантума как можно скорее. И тут у меня все сошлось в голове. Ты на диване, подозрительно веселый отец, а потом его смерть, твое бегство.

– Всегда мечтал попасть на гало-ТВ, – сказал я.

– Мечты сбываются, – сказала Амида.

Услыхав в глуши шорох, мы с Амидой инстинктивно умолкли.

– Сильвия – взрослая девочка, что-нибудь придумает, – сказала моя спутница, когда ветер проглотил подозрительный шелест. – Если ты сейчас умрешь, точно ей не поможешь! И прости меня за то, что ничего не заподозрила, когда увидела тебя на диване.

– Я пока не знаю, в чем ты виновата, а в чем нет, Амида. Погоди с извинениями.

Мы с Амидой шагали по лесу в неизвестном направлении, лишь бы скрыться подальше от места крушения вездехода. Набрав темп, я то и дело натыкался на ветки, пни и сучья, которые все сложнее было замечать в сгущавшихся сумерках. Я просто шел, яростно выдыхая облака белого пара, которые казались в том мире единственным светлым пятном, ведь даже пронизанный черными кореньями и утыканный кустами снег становился угрюмо-серым, грозя через некоторое время полностью раствориться во мраке. Позади раздался щелчок. Обернувшись, я увидел, что Амида остановилась. Поджигая сигарету синим пламенем газовой зажигалки, она потрошила коробку с сухпайком.

– Они сказали, что ты беспрепятственно вышел из управления, словно спустился с красной дорожки, а вместо лимузина тебя подобрала оторва на продырявленном пулями родстере, – сказала Амида, почти не жуя проглотив половину энергетического батончика, выдыхая клубы пара и дыма.

Красный огонек сигареты горел рядом с озябшими кончиками ее пальцев, торчавшими из вязаных митенок.

– Как тебе удалось сбежать от отца? – спросила Амида.

– Случилась авария, – ответил я и запихнул в рот хлебцы с сыром, запив из фляги. – Дорис задохнулся дымом.

– Постой, давай дальше без вопросов, – сказала Амида, усевшись на ствол сломанного дерева. – Так будет лучше. Я не думала, Айро, что ты хоть как-то соприкоснешься с делами отца. Нам сейчас надо выжить, а потом… давай просто забудем друг про друга.

– Мы ведь не привлечем этих тварей дымом и запахом жрачки? – спросил я.

– Как ты мог не взять фонари, Айро, ты дубина… сигарету?

– Спасибо, я бросил.

Амида усмехнулась.

– Здоровый образ жизни?

– В последний раз, когда я курил, в мою квартиру ворвался спецотряд стражей.

– Селектиды не любят запах табака. Это стало проблемой, когда мы принялись сбрасывать их на варваров, те ведь мастаки подымить.

– Ну, тогда ты их распугаешь за меня. Странно, что мы оба забыли про фонари.

– Этот дефект наверняка уже убрали. Я давно не работаю с отцом, Айро. Давай ты не будешь рассказывать мне, как он погиб и как ты сбежал из лаборатории, а я помолчу о своем прошлом.

– Да я вообще молчу. А вот ты, как я понял, просто не можешь держать это в себе. Вот почему ты была одержима гуманизмом и помощью ближнему! – не выдержал я. – Совесть? Помнишь, как во время моей реабилитации ты изображала из себя влюбленную дурнушку? А по яйцам мне врезала старая Амида? Которая ставила эксперименты над людьми на пару с папочкой?

– А тебе только дай повод, чтобы низвергнуть любую благодетель до уровня сраной компенсации.

– И я редко ошибаюсь.

– Врезала по яйцам, потому что ты сказал, будто не можешь мне доверять, – сказала Амида, покончив с трапезой. – Я отказалась работать с отцом. Еще давно отказалась. Я была единственной, кому он доверял. Он отпустил меня на честном слове, хотя я могла сдать его властям, он еще тогда делал этот чертов препарат, мечтал с его помощью изменить мир. Но его методы… я решила, что такой ценой новый мир мне не нужен и сказала, что ухожу. А он отпустил. Я до конца не могла поверить, что просто отпустил.

– Твое исчезновение привлекло бы много внимания.

– А может, он просто любил меня? Этот вариант не рассматривается? Он до сих пор зовет меня обратно, понял? Звал обратно. А я хотела сдать его каждый божий день, чтобы отец прекратил свои эксперименты, – говорила Амида, с каждым словом распаляясь все сильнее, – и он знал это. Подозревал, так точно. Да, отец убивал людей, чтобы получить оружие и свергнуть Вебера, и я могла сдать его властям, чтобы прекратить это. Но ведь именно Квантум заказывал ему боевых гибридов и химическое оружие! Вебер лично приглашал его на встречи, чтобы потом наедине обсудить результаты исследований. Так ради чего мне было сдавать отца, а точнее, кому? Может, землянам, которые на все были готовы, лишь бы заполучить его препарат? Что ни племя, то ублюдки. Но логика не всегда спасает от угрызений совести. Каждую секунду каждого часа каждого проклятого дня своей жизни я мучилась, но не сдала его. А ты сказал, что не можешь мне доверять. Мне доверился сам дьявол, Айро, и я не предала его.