Текст книги "За чертой"

Дьявол у дверей

– Здорово, Айро.

Когда частный детектив отыскал неприветливого старика Герберта, я тут же вышел с ним на связь. Старик узнал меня сразу, словно мы расстались прошлым вечером.

– Герберт, у тебя же была ферма, так? – спросил я.

– Была.

– За мной должок.

– Ты мне ничего не должен.

– Потянешь управление межзвездной транспортной компанией?

– Как нехер делать.

Этот же детектив ранее помог мне убедиться, что техника Карсо восстановили и амнистировали. Вскоре счет техника пополнился немалой суммой от анонимного отправителя.

После войны с Пожирателем в Квантуме устроили первые серьезные выборы, на которых у Вебера впервые появился реальный конкурент. Инновационная правовая система стала плодом работы предвыборного штаба нового кандидата – прогрессивного, реабилитированного и смело смотрящего в будущее Николаса Норда, который к тому же ранее убедил высшее командование в успехе операции «Вальхалла» и привел человечество к победе. Вебер проиграл выборы. Новый премьер блистал во всей красе, на всех голограммах сектора.

Пока народ заново отстраивал Квантум, я брил свои щеки по утрам и на полчаса залипал перед зеркалом, так как наверху пищевой пирамиды окружающий мир интересовал меня не больше, чем при жизни на дне. Изменился лишь угол обзора. Я оказался в фантастическом мире, где у меня было все, о чем можно только мечтать, а точнее, даже невозможно было вообразить в самых смелых фантазиях о собственном будущем. Падение Квантума и его воскрешение из пепла пережили вместе со мной миллиарды людей. Так же как и я, они были мертвы, а затем воскресли. Воодушевление, что принесли последовавшие за катастрофой преобразования общества, прошло мимо меня. Многие граждане были сплочены общим делом, а я проглотил столько, сколько один человек переварить был не в силах. И я это не про суровый жизненный опыт, а про свалившееся на голову богатство. Я слишком долго жил в нищете, питаясь в низине пылью, которая сыпалась с банкнот богачей. Я будто испил из Священного Грааля и поперхнулся. А когда откашлялся, оказался пьяным и оглушенным. Зачем я куда-то иду? Почему я что-то делаю?

Как выяснилось, сто миллионов потратить не намного сложнее, чем получку грузчика в космопорте. Я организовал свою транспортную компанию. Межсистемные торговые корабли, их обслуживание – это вам не аэромобиль в лизинг. Не поскупился и на особняк на распиаренной планетке под названием «Экстази» с шикарным экватором и низкой плотностью богатого и избалованного населения. Война не обошла и этот люксовый уголок космоса – как оказалось, у моего особняка после бомбежек сильно пострадала крыша. Когда грянул первый финансовый кризис, как раз начался сезон тропических ливней. По мраморному полу застучали капли, а подрядчик уже давно пропал в бескрайних просторах великого космоса. Риэлтор, человек, которому нельзя признавать ошибок, выслал мне контакт новой бригады, «которые точно ребята проверенные, сделают все шито-крыто». Еще бы не сделали. За такой-то ценник.

Поступило предложение от соседки-продюсера, с которой мы успели сдружиться. «Зачем я делаю что-то? В чем причина? Нахрена все вообще нужно? Просто держать на плаву свою богатую героическую задницу?» – такие мысли к тому моменту по-прежнему появлялись, но все реже. Мы делаем что-то, просто «потому что». Я брил по утрам свою физиономию, и все шло так, как должно было идти. Разве что слишком быстро. Дни в тропическом раю сверкали, словно яркие, прекрасные, идеальные вспышки. Текла крыша. Да, соседка-продюсер, она предложила вспомнить о суицидальном прошлом. Нет, не отъехать. Она активно интересовалась моей биографией. Русая коса и кислотные шмотки, темные очки немыслимых форм и глянцевые туфли на платформе – Лиззи была словно дитя цветов в мире победившего сюрреализма. Зайдя однажды в гости, освежившись с утра бокальчиком «совиньона», она предложила мне написать мемуары. Неохота было вспоминать ту жесть. Вино в бокале Лиззи булькнуло и зашевелилось. Очередная капля просочилась сквозь балки и перекрытия. В вине соломенного цвета теперь плавали белые хлопья штукатурки.

Во время болезни Сильвии я полюбил жизнь и, пребывая в шикарном вакууме тропического Экстази, старался нащупать в прошлом это уникальное жизнелюбие, а иногда – выдернуть его оттуда за уши.

– Аннигиляторы похоронили под обломками и сожгли заживо кучу людей, и теперь, когда они восстали из пепла, им нужна поддержка! – говорила Лиззи уже в офисе, где меня представляли потенциальным издателям. – Айро Кимдт уже доказал, что он – герой, а теперь он откроется с другой, чувственной, откровенной стороны. Он расскажет о зависимости, которая точит наших граждан, чтобы предостеречь их. Расскажет откровенно о финише и прочих ужасах пристрастия к смерти, пока у нас, на заре нового этапа в истории человечества, не созрело целое поколение торчков! Он расскажет свою настоящую историю, расскажет, как с ним обошелся режим Вебера! – закончила она.

Режим Вебера дал мне кучу бабла, но Лиззи говорила убедительно, а выглядела как гибрид пестрой курицы и готического ворона. С дужек ее очков свисали золотые цепочки.

Книга отлично продавалась. Тогда в тренде было дискредитировать Вебера, и мой продукт пришелся как нельзя кстати. Мы с Лиззи разбогатели. Я – снова, она – еще больше. Богатая задница была снова на плаву, бизнес пошел в гору. Новых особняков у меня на примете не было, так что я осел в своем тропическом раю и сжигал, один за другим, жаркие монотонные деньки. Пока пополнялся банковский счет, я изредка появлялся на рекламных мероприятиях, вечеринках и всяческих благотворительных приемах – чтобы размять косточки, пожертвовать деньжат на восстановление очередного города, спасение вымирающего вида бабочек или организацию помощи сиротам ОЗК. В основном – чтобы завести очередную бессмысленную интрижку.

Произошло слияние трех транспортных компаний. В их числе и моя. Новый гигант получил названия с моего посыла – «Эхо-логистикс».

Секс, чтобы не заскучать. Прогулки по набережной, чтобы бередить рудиментарные отголоски романтики. Я просто брил по утрам свою холеную физиономию, к которой вернулось былое очарование и даже проникновенный, таинственный взгляд, за которым крылось ровным счетом ничего. Пустота. Это просто физиология – разрез век, форма бровей. Я не задавал вопросов. После душа, прогуливаясь по мрамору в плетеных тапочках, я выдвигал ящик комода и долго выбирал, какие надеть трусы. Все они были дорогими до нелепости. Якоря или звездочки? А может эти, черные, со скелетиками? Среди шелка и хлопка блеснула сталь. Нейтрализатор. Я сжал его в руке и некоторое время просто рассматривал в металле свое отражение. «Не сегодня». Сталь ударилась о деревянное дно ящика, страшное орудие снова оказалось под завалом из нижнего белья, а я натянул боксеры со скелетиками. Что делать дальше? Да кого это интересует!? На вечеринке у Лиззи должна была быть прикольная девчонка Саша. Милая рыжая старлетка, с которой мы иногда зависали в воссозданной в моем доме «музыкальной кладовке». Кстати, нимфы Литуса, Бэт, Двата, Марты и даже Амиды – нашли. Их восстановили. Я навел справки, но ни разу не выходил с ними на связь. Узнал, что Марту амнистировали. Единственными людьми из прошлой жизни, с которыми я общался, были старик Герберт и Либерия Санти. Либерия, умная и понимающая, она была совсем не такой, как эти девчонки без ценностей, но с хорошими ценниками.

Старлетка Саша говорила три вещи: «не бросай писать, хватит бухать», а за разглашение третьей мне будет светить суд. Я садился за электронное перо, забывая о своем стальном дружке, жившем в ящике с трусами. Всегда найдется, что делать дальше.

Я приволокся на вечеринку к Лиззи за два часа до начала, когда заметил покидавшую виллу смуглую женщину в темных очках. Ее волосы были каштанового цвета, а от походки у меня перехватило дыхание. От моего дома до виллы Лиззи было рукой подать, и я шел пешком. Темноволосая девушка села в белый аэромобиль без крыши и унеслась прочь, а я тогда впервые за долгое время почувствовал, что у меня еще есть сердце, потому что оно чуть не остановилось.

– Кто она? – спросил я Лиззи о незнакомке, оказавшись в гостиной площадью со школьный актовый зал.

– Это Илария. Мой дизайнер интерьеров, – ответила она. – А чё тебя так трясет, детка?

– Мне нужен ее номер, – сказал я. – И «куба либре».

– Видел девушку, как две капли воды похожую на Сильвию, – говорил я чуть позже старому другу. – Увидел мельком, и что-то прям дрогнуло внутри. Ее волосы, походка… и работает дизайнером интерьеров.

Санти была единственной из моего круга общения, кто видел Сильвию после рекомбинации, прежде чем та улетела. На ее месте, скорее всего, я бы тоже скрыл этот факт. Однажды Санти просто позвонила, сказала, что ей жаль. Во мне к тому моменту уже не оставалось злости, да и вообще чего-то. Мутная пресыщенность, плюс вялотекущая депрессия. Постепенно у нас с Либерией сложилась добрая традиция, когда совсем прижмет, мы были друг для друга свободными ушами. Ни я, ни Санти не были любителями излить душу, так что для нас обоих такие редкие диалоги являлись своеобразной спасительной кнопкой под стеклом. Вторым таким другом для меня был хромированный нейтрализатор в ящике с нижним бельем. Его холодный металл успокаивал.

– Я прилечу к тебе, – застала меня врасплох Либерия.

– Это вовсе не обязательно, Либи.

– У нас в твоем секторе были совместные учения. Ты вообще за новостями следишь? Далее намечается совместная пьянка и лобзание задниц, а я, ты знаешь, не очень люблю такие вещи.

– Где ты ее видел? – спросила Санти уже у меня на кухне. – И давно?

Помещение было залито красками заката, щедро лившимися сквозь панорамные окна. Санти сидела за стеклянным столом, на котором вскоре оказались два влажных стакана с ледяным напитком.

– Три дня назад. Представляешь? Раздобыл ее номер у Лиззи, а позвонить никак не решаюсь, – говорил я. – Понимаешь, сначала подумал: точно она. А потом: может, это воображение разыгралось? А если это Сильвия, она может просто сказать, что она не Сильвия, и снова скрыться. В общем, мне надо увидеть ее лицом к лицу, чтобы не спугнуть. Либи, как хорошо, что ты прилетела. Я уже издергался весь. Думаю, как не натворить глупостей.

– А как ее зовут?

– Илария Вэксмэн, – сказал я. – Вэксмэн. Любимый аэромобиль Сильвии. Понимаешь? Мы разбили его об опору платформы.

Санти ничего не ответила. Она, не останавливаясь, пила ледяной сок из местных ягод, словно боясь оторвать стакан ото рта. Она просто давилась им. Стоило мне только произнести это имя, Илария Вэксмэн, как взгляд Либерии опустел и застыл на месте, а точка, куда она смотрела, словно была где-то в воздухе, посреди гостиной.

– Ради всего, что мы пережили, Либерия, скажи мне честно – это ее имя?

– Да.

– Ты говорила, что не знаешь, какое имя взяла Сильвия, – сказал я и вдохнул максимально глубоко.

Словно что-то давно потерянное, внутри крепло сильное чувство. Оно пугало и окрыляло одновременно.

– Почему? – крикнул я, сметя стакан со стола.

Мелкие осколки рассыпались кругом, красно-розовый напиток расплывался по полу.

– Я соврала, потому что так было лучше.

– Блядь, да хватит уже решать, что для меня лучше! Как же вы меня затрахали уже все!

– А еще потому, что люблю тебя, Айро, – сказала Санти.

– Ты прикалываешься, Либи? Если это правда, что мешало тебе признаться? Я был один все это время, в полной уверенности, что Сильвия меня бросила.

– Поначалу ты был так разбит, что, знаешь, я просто не смогла лезть к тебе с этим. Какими бы сильными ни были мои чувства. Потом ты улетел далеко, занялся бизнесом, а у меня был миллион дел в ОЗК. Что я могла тебе предложить? Отношения на расстоянии в сотни световых лет? Голографическая любовь с задержкой?

– Это глупо, Санти. Ничего не вяжется. Ты бы придумала что-нибудь, иначе зачем вообще разлучать меня с Сильвией и даже не сделать попытки расположить к себе?

– А вот тут, Айро, попрошу остановиться. Я соврала, что не знаю нового имени Сильвии. Но улететь она решила сама. Никто вас не разлучал. Я не хотела, чтобы ты искал ее, скитался, как безумец, по галактике… я люблю тебя и хочу для тебя лучшей доли, чем участь вечного страдальца.

– Я тебе не верю. Ты же понимаешь, что я теперь просто не могу тебе верить.

Мы молча сидели за столом. Темнело. Дом включил свет в гостиной. Нас пронзило сквозняком сквозь распахнутую дверь, ветер с шумом пронесся по дому.

– Ты была мне другом, пожалуй, лучшим другом! – сказал я Либерии.

– Вот именно! Мои чувства не ослабли. Но я боялась, что если признаюсь, дружбе конец. Я не могу бросить службу. А на Земле было не до романтики, сам понимаешь. Есть вещи, которые важнее чувств отдельных людей, общее дело, которое мы сделали.

– Значит, ты любишь меня, Санти.

– Ну вот, считай и призналась. Больше ситуацию уже не испортишь, так что я спрошу – ты чувствуешь ко мне что-то?

– Я не знаю. Я не думал о тебе в таком ключе, Санти. И ты дважды соврала про Сильвию. Эта ложь как-то не вяжется с твоими, типа искренними, чувствами, не так ли?

– Ну да, конечно. Не то что у вас с Сильвией, – сказала Санти, улыбнувшись.

Она поднялась со стула и поспешила накинуть висевший на вешалке у выхода китель.

– Какого хрена, Либи? – вспылил я, подскочив с места. – Хоть Сильвия и бросила меня, точнее, если она меня бросила, нас многое объединяло. И я намерен поговорить с ней, даже если придется привязать ее к стулу. Кстати, это ей наверняка понравится.

– Ты конечно извини, Айро, но так как терять мне уже нечего, скажу начистоту – вы с Сильвией много прошли вместе, но именно это и проблема! – говорила Санти, тыча пальцем в воздух. – Вы пережили слишком много тяжелых, очень тяжелых вещей. Это и для бывалого солдата не пройдет зря, а для гражданского такое испытание – тихий ужас. Что ты, что она – морально-больные люди. Прости меня, но это так. Вы не настолько сумасшедшие, чтобы вас упекли в психушку, но и прикидываться нормальными не получится! Вам обоим нужны люди, которые помогут выкарабкаться, снова полюбить мир, найти вектор движения, а не просерать жизнь, глотая таблетки и бухло в золотой клетке! Вас объединяет боль. Это пагубная зависимость. Будешь вместе с Сильвией, будешь снова умирать. И она будет тоже, Айро, если уже этого не делает.

– Дай-ка я кое-что покажу тебе, Либи, – сказал я и ушел наверх.

Вернувшись на первый этаж, я держал в руке блестящий нейтрализатор.

Санти, терпеливо ожидавшая меня у выхода, усмехнулась.

– Вау.

– Эта штука лежит в моем ящике.

– Поздравляю.

– Я довольно часто достаю его. Живя в своей «золотой клетке». И знаешь, какая мысль заставляет меня убирать эту хреновину обратно в ящик? Последняя мысль, которая раз за разом перевешивает чашу весов? Эта надежда, что я когда-нибудь еще увижу Сильвию.

– Я поняла, Айро, – сказала Либерия.

Санти выдохнула, ее крепкие плечи опустились.

– Положи эту гадость.

Я опустил нейтрализатор на обеденный стол, металл звонко ударился о стекло. Присев на стул, я ощутил, словно у меня с плеч свалилась гора. «Санти и впрямь помогла мне в очередной раз, она права, надо жить дальше!» – помню, так я успел подумать, смотря в пол, когда Либерия подошла ко мне совсем близко, и я обнял ее за бедра, прислонившись лбом к упругому животу. Я уже хотел сказать «спасибо», когда металл нейтрализатора уперся мне в висок. Я не смел пошевелиться, буквально слыша, как на пределе скрипит пружина спускового крючка.

– Я же все забуду… – прошептал я.

Глаза у меня были широко открыты, дыхание перехватило.

– Я забуду и тебя!

– Ты узнаешь меня заново, – сказала Либерия. – Жизнь тебя покалечила, Айро, сколько бы книг ты ни издал, сколько бы денег ни заработал – ты не будешь счастливым, пока в тебе находится этот мрак. Ты просто впитал его в себя. Я не хочу, чтобы ты так жил до конца вечности.

– А может, я просто такой сам по себе, Либерия? – тихо говорил я. – Может, новый Айро будет таким же? Посмотри на моего, блин, прародителя – Норд ведь тот еще слизняк.

– Но он, кажется, счастлив, – сказала Санти.

Я взмолился и обнял ее сильнее: «Не надо, пожалуйста!»

Не знаю, произошло ли это умышленно. Может, пружина просто натянулась до предела, пока колебалась Санти.

Вы не заметите, как все оборвется. А потом просто очнетесь в обшарпанной социальной конуре, за пыльным окном которой простирается непроглядная тьма. По крайней мере, так произошло со мной. Снова за чертой. Что уготовило для меня чистилище? Копию комнаты в Эхо, откуда я все-таки выбрался под конец жизни. Знакомый рыжий диван. Уставившись в серый потрескавшийся потолок, я слышал дребезжание холодильника. Вскоре случилось невозможное – интерьер стал еще хуже, ведь в порыве ярости я схватился за ножки стула и принялся громить все вокруг. «А может, все приключения за границей Эхо были трипом?» – подумал я. Постарался разглядеть что-то в окне, треснувшем от запущенного в него стула. Ничего. Непроглядная тьма, в которой сразу же задыхался тусклый свет, исходивший из моего жилища. Ринулся к входной двери и распахнул ее настежь мощным толчком. Не рассчитав силы, я приготовился к тому, что дверь, ударившись о стену коридора, отлетит обратно и припечатает мне физиономию, но она свободно повисла в пространстве. А за порогом была только темнота. «Ну все, пиздец, приплыли», – сказал я, едва не свалившись в никуда. «А ведь был так близко к Сильвии!» Это имя эхом звучало в голове: «Сильвии, Сильвии, Сильвии…» Что-то в квартирке все-таки поменялось. Я пригляделся к отошедшему от стены клочку обоев. Потом оторвал его. Вместо блеклых цветов и лоз, стены моего жилища украшали изображения черных паучков. Я улыбнулся. «Сильвии, Сильвии…» – застряло в голове. «Что за Сильвия? – подумал я и прошел к дребезжавшему невысокому холодильнику. – Вот же заело». Открыв дверцу, я, слегка нагнувшись, обнаружил внутри бутылку пива. «И на том спасибо!» Холодильник больше гремел, чем охлаждал, поэтому пиво оказалось достаточно теплым. На этикетке был черный паучок. «Пшик», на полу звякнула пробка, я отпил немного. Справа что-то шевельнулось, в недоумении я оглянулся и увидел в зеркале незнакомого парня. «Наверное, это я. Что я здесь делаю? – подумал я, может, через десять минут, а может, и через час. – Странное место». Невысокий холодильник, погремев немного напоследок, решил отдохнуть и заглох. Оставив на нем бутылку пива, я прошел к двери и уставился в темноту. Смотрел и смотрел, стоя на краю порога. Еще раз обернувшись, я осмотрел странное жалкое жилище, улыбаясь, прошел к холодильнику, прихватив с собой бутылку, медленно вернулся на порог. Занеся ногу над пустотой, я сделал несколько глотков пива и, закрыв глаза, шагнул вперед.

Просто бизнес

Я осознал, что вокруг меня уже давно играет музыка. Она звучала и раньше, но я не обращал на нее внимания. Пока разум еще не отключился за ненадобностью, я старался определить стиль этого идеального произведения без начала и конца, отделить басовые ноты от богатого звона перкуссии, проследить такты, с которыми на меня нисходила россыпь фортепиано, но вскоре оставил эти попытки. Музыка меняла свое течение и тональность, будто предугадывая мои внутренние изменения, и я совершенно слился с ней. Звучание порой не было радостным, но всегда до ужаса отлаженным, глубоким и пронзительным, думаю, что если бы я услышал такую музыку, будучи живым, то схлопотал бы сердечный приступ от восторга или безграничной грусти, от ликования или ужаса, ведь музыка эта была словно мной самим, так звучала моя собственная душа. Я словно достиг своего центра, своей истинной, трепещущей сущности, которая оказалась пугающе огромной, великолепной и непостижимой. Тогда все, что было мной, эта некая чувственная субстанция, праздник света и звука – все это составляло полную, абсолютную самодостаточность. Разве может время снова обрести течение, разве может быть нечто за пределами такого блаженства? Но гармония постепенно выстраивалась в образы, образы обретали силу в течение времени, из вечной силы собиралась туманная реальность.

Редко когда во время трипов я попадал в собственные воспоминания. Скорее такие переживания приходили в момент, когда мозг уже был восстановлен, а сознание синхронизировалось с хранящимися в нимфе данными. Это было предвестником скорого пробуждения. Передо мной возникли коридоры клонариума «Колыбель-94», когда я, до смерти перепуганный, бежал из подвала после встречи со своими изуродованными собратьями, так и оставшимися в своих банках навсегда. С ужасом от увиденного мог соперничать лишь один страх – быть наказанным за жесткое нарушение дисциплины. Какое было наказание? Да кто его знает! Но было очень страшно. Серьезных проступков в клонариуме как-то и не было, только мелкие дисциплинарные, но все до ужаса боялись неизвестной мифической кары за жесткие нарушения. Это должно было быть что-то пострашнее ограничения развлекательных порталов или внеочередных дежурств по классу. Выброс в открытый космос в одной пижаме? Пожизненное распределение в чистильщики туалетов? Мог ли перепуганный малец предположить, что наказание за проникновение воспитанников в закрытые корпуса грозило только сотрудникам службы безопасности? Сто ударов в дыхло от самого здорового физрука? Вареная рыба на обед до самого выпуска? Уж лучше в открытый космос…

Я брел мимо старой спальни для одной из младших групп. Прочел номер – точно, здесь я встретил первые дни жизни и провел несколько веселых и беззаботных лет, готовый обладатель крохотной нимфы с уже загруженным информационным минимумом. Проход в спальню был открыт настежь, койки пустовали: новый выводок пятилеток еще не был готов. Сигнал моей нимфы, конечно же, давным-давно отследили, а я «спрятался» в том спокойном, хранившем теплые и приятные воспоминания месте. Все было как раньше – двухуровневые кровати, ящики с игрушками в углу, ковер с изображениями небоскребов, парков и школ, между которыми можно было возить обтекаемые фигурки аэромобилей. Были и машинки с колесами, которые мне всегда нравились больше. Мимо огромного иллюминатора иногда проносились межкорпусные корабли, дроны техобслуживания, а иногда проплывали и межсистемные судна-гиганты, надолго заграждавшие своим бортом звездный свет. Я снова был в прошлом, в своем раннем детстве, таком радостном, но, как назло, в самом страшном из его дней. Настолько страшном, что он напрочь стерся из памяти. Послышались шаги, кто-то медленно зашел в детскую, а я дрожал на одной из кроватей, и даже обернутое вокруг тела тонкое одеяло не спасало от страха, как и какие-либо попытки мысленно успокоиться: «Что же будет дальше? Что мне предстоит пережить по второму кругу? Неужели мало одного раза?» Это был первый по-настоящему взрослый косяк, столкновение с темной стороной мира, какая она есть, боевое крещение маленького клона Айро, который не оказался заспиртованным в подвале вовсе не потому, что отличался чем-то особенным. Ему просто повезло.

– Эй! – послышался сзади теплый, приятный голос.

Это была воспитатель Анна Мария. Она служила в другом блоке, и ранее мы никогда не общались, лишь встречались в коридорах. Ее запах всегда отличался чем-то особенным. Воспитатель Анна Мария всегда оставляла за собой сладкий, бархатный, смолянистый аромат благовоний, надолго задерживавшийся в ноздрях. Она присела на край кровати и легонько прикоснулась ко мне. Я отлично знал, как выглядит воспитатель, хоть и стыдился заглянуть ей в глаза. У Анны Марии были красные волосы, светлая кожа с приятным румянцем, обильно накрашенные изумрудными тенями веки. На лбу ее красовался маленький блестящий медальон – Анна Мария была местной «дочерью света», эдаким хиппи. Мое подсознание вычеркнуло Анну Марию из памяти, как и все наши «коридорные встречи», чтобы не осталось лазеек к воспоминаниям о подвале.

– Чего ты так испугался? – нежно спросила Анна Мария.

– Детей в подвале, – ответил я, всхлипывая. – Детей-уродов в банках.

– Не волнуйся, Айро, я никому не расскажу.

– Спасибо. Но мне все равно страшно. Мы растем в этих банках, как огурцы какие-нибудь, – сказал я.

– Огурцы не растут в банках, Айро, дорогой, – сказала воспитатель и звонко, по-доброму рассмеялась. – Дай-ка я объясню тебе: совсем не важно, где ты вырос, Айро, в банке или в животе матери. Давным-давно, на далекой зеленой планете Земля…

– Это той, с которой мы воевали?

– Мы воевали не с планетой, дорогой. Мы воевали с… это сейчас неважно. Все наши племена, мой мальчик, сколько бы они ни ссорились между собой, вышли из семени, которое Матушка-Природа бережно посеяла на этой прекрасной планете. Мы рождены из крошечной частички. И ты, и я, и огурец, выросший на грядке.

– Кто такая эта Матушка-Природа? – спросил я, наконец повернувшись на кровати, увидев перед собой Анну Марию, большую и улыбчивую.

Казалось, за её искренней улыбкой таилась доброта целой вселенной. Анна Мария пощекотала меня, я рассмеялся и съежился.

– У всех нас единое начало, – говорила она, – у каждого живого существа. И даже другие, неземные формы жизни – все они тоже выросли под покровительством Матушки-Природы. Так что учти, когда будешь себя чувствовать грустно или одиноко, – никакого одиночества нет. На самом деле всё едино. И никакой ты не огурец в банке. А теперь дыши глубоко и спи сладко. Тебя не будут ругать, я обещаю. Все, что случилось, будем нашим маленьким секретом.

Воспитатель сделала то, чего ранее мне испытывать не приходилось, – поцеловала меня в лоб. Она еще раз повторила:

– Каждый раз, когда тебе будет страшно или одиноко, помни о самой справедливой царице – Матушке-Природе, которая любит всех своих детей.

Но я не помнил. Так продолжалось вплоть до того момента, до возвращения из трипа, в который меня отправила Санти. Шок от увиденного в подвале клонариума «Колыбель-94» был настолько сильным, что весь тот день оказался заперт в секретных архивах памяти. Лишь абстрактное, радостное тепло, просачивавшееся сквозь оковы разума, напоминало о добром образе Анны Марии, сложившемся у меня в тот день. На границе миров я помню возникшие передо мной шелка, красные волосы, светлую, мерцающую, словно жемчужную кожу.

– Зачем все это? – спросил я, возвращаясь в беспокойный мир. – Я хочу к тебе.

– Всегда успеешь, – впервые ответила мне Мать-Природа, громогласно, но приветливо.

– Ты ведь просто образ в моей памяти. Ты не существуешь.

Она улыбнулась. Образ женщины с красными волосами рассеялся. Передо мной загорелся трепещущий поток света и пламени, которому не было ни конца, ни начала, настолько мощный, что захватывало дыхание, настолько яркий, что слепило глаза, еще секунда – и он сжег бы меня, унеся пепел за собой в вечность, но пламя погасло, оставив меня дрожать в исступлении.

– Всегда успеешь! – пронзил меня со всех сторон мудрый и веселый голос Матери-Природы, кем или чем бы она ни являлась.

Человек в белом халате хлопотал с капельницей, вздрогнув, я отдалился от доктора, прильнув к стене.

– Айро, вы в безопасности! – послышался бархатистый женский голос. – Можете мне доверять! Меня зовут Вероника Гейтс, я ваш лечащий врач.

– Хотите, чтобы я доверял вам? – сказал я словно не своим голосом. – Тогда снимите этот чертов халат!

– Но это не халат, а форменный костюм, у меня под ним только белье.

– Простите, но больше людей в белых халатах я боюсь только того, что не знаю, почему возникает это ощущение, – беспокойно говорил я. – Это мерзко – паника по непонятной причине. Можете себе представить?

Доктор Гейтс вернулась быстро, она зашла в палату, облаченная в легкое шелковое серебряно-серое платье.

– Я исправила недочет, – сказала она.

– Теперь вы без белья?

Нейтрально-белая кожа, легкий, едва различимый румянец, убранные назад волосы, среди которых виднелись седые пряди, тонкие губы почти телесного цвета: все черты доктора были живым олицетворением холодного профессионализма и компетентности.

– Простите. Вечно я порчу отношения с женщинами в угоду хорошей шутке, – сказал я.

– Полбеды, будь шутка хорошей, – ответила доктор Гейтс.

– А вы мне кого-то напоминаете, доктор.

– Правда? И кого же?

– Отчетливо я помню только бабу с нейтрализатором, но точно не ее.

– Это хорошо. Не то, что вас нейтрализовали. То, что помните. А сейчас отдыхайте. Вам нужен покой, – сказала доктор Гейтс.

Покоя было в изобилии, и он быстро стал тошнотворным. Минуты тянулись, словно резиновые, а потом внезапно собирались в очередные сутки, проведенные в тупом ожидании того, что же всплывет из темного колодца памяти на поверхность. Пресная полезная еда, фрукты, немного шоколада. Из тех, кто навещал меня, я вспомнил Герберта и продюсера Лиззи. Ворчливый, но забавный старик и пришибленная акула шоу-бизнеса заразили меня жизнью. Приходили какие-то девчонки, просили денег.

Доктор Гейтс вела со мной диалоги, рассказывая в общих чертах о моей жизни. Слушая биографию чужого человека, примеряя ее на себя, словно костюм, который явно не в пору, я сопоставлял ее с туманными воспоминаниями, где если и всплывал какой-то персонаж, то выглядел просто как образ без эмоциональной привязки. Мое прошлое оставалось просто последовательностью событий. Постепенно обрывки памяти выстраивались в цепочки. Словно шпион, я запоминал легенду личности, с которой мне предстояло сжиться, имея небольшой бонус в виде блеклых воспоминаний, технической информации, необходимой для того, чтобы продолжить свое существование после выхода из больницы. Вспомнить все, чтобы побыстрее забыть и жить дальше.

– Не знаю, на что рассчитывала Санти, – сказала доктор Гейтс во время одной из наших бесед. – Наверное, хотела быстро выкрасть вас, но аварийный сигнал недобитой нимфы попал в сети Квантума. Вы-то не отключали протокол передачи медицинских данных.

– Но как нимфа вообще уцелела? – спросил я.

– Санти нейтрализовала вас очень небрежно. Явно дрожали руки. Бывалый солдат, но вам повезло. Часть информации сохранилась. Нам удалось перенести ее в новую нимфу. Вы сразу вспомнили Санти и делаете большие успехи в борьбе с амнезией.

– Не знаю, доктор. Чувствую себя, как недобитый фазан. Сколько я уже здесь торчу, а все эти воспоминания, они как будто не мои. Это просто файлы, не более того.

– Повторю, Санти проделала нейтрализацию крайне неумело. Мы думаем, большинство данных сохранилось, так что вы – это вы, поверьте. Выйдете из больницы, ощутите себя в привычном мире, и память обретет эмоциональный окрас. Мы пока не выпускаем вас, надо привыкать постепенно. У вас была нелегкая жизнь, и многие по-настоящему живые воспоминания могут оказаться шокирующими. Поэтому, Айро, покой и еще раз покой, потом – осторожная стимуляция. И простите за ту медсестру, которая забыла переодеться.