Текст книги "Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы"

С самолетами разобрались без особого труда: программа проектирования, производства и развертывания ракет «земля – воздух» не вызывала особого беспокойства. За исключением «Дали»… После смерти Лавочкина и ее судьба повисла в воздухе.

Другое дело – космос!.. Тут конструкторы развели руками. Сбить спутник, конечно, можно… Челомей поделился своими задумками. По существу, он повторил то, что рассказывал отцу в Крыму в апреле.

Присутствующие слушали Челомея со снисходительными улыбками на лицах. Кое-кто морщился: он со своими сказками только отнимает дорогое время. Действительно, в те далекие годы картины, рисуемые Челомеем, выглядели фантастическими. Закончил он словами о том, что все предварительные проработки закончены, принципиальные конструктивные схемы выбраны, проект постановления правительства согласован. Вскоре после показа, в том же июне выйдет постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР, определяющее конструкторскому бюро Челомея задание по разработке систем маневрирующих космических перехватчиков, фазированных спутников-разведчиков и ракеты-носителя УР-200 для вывода их на орбиту.

В тот день отец продолжал допытываться: возможно, у кого-нибудь появится идея, позволяющая решить задачу дешевле, быстрее, а главное, эффективнее, чем предлагает Челомей. Петр Дмитриевич Грушин предложил сделать ракету, стартующую на перехват с Земли, некое космическое развитие 75-й. Артем Иванович Микоян возразил ему: ракета, запускаемая с высотного перехватчика, получится и легче и надежнее, часть задачи, связанной с преодолением плотного слоя атмосферы, возьмет на себя самолет. После обсуждения решили проработать и эти варианты, сделать прикидочные проекты. Исследования заняли немало времени. До «металла» дело не дошло. Проект отложили, а затем он и совсем потерял актуальность.

Американцы остановились на самолетном варианте и довели его до практической реализации – произвели запуски по реальной мишени-спутнику. Многие годы договор по противоракетной обороне запрещал использовать подобное оружие.

Камнем преткновения в тот день снова стала не проблема уничтожения космического объекта, а проблема его опознания. Долгое время молчавший отец вмешался в дискуссию. Он рассказал о своем коротком разговоре с де Голлем о нашем космическом корабле. Признал, что опасения французского президента, не собирает ли спутник секретную информацию, можно понять.

– А завтра и мы окажемся в подобном положении. Тоже будем глядеть в небо и гадать? – патетически воскликнул он. – Так что же делать?

Никто не ответил.

– Сегодняшние выступления, – после паузы продолжил отец, – еще раз подтвердили уже известную нам печальную истину. Что ж, придется ждать, надеяться, что кто-нибудь – Челомей, Грушин или Микоян – отыщет ответ. А пока не следует сидеть сложа руки, давайте приготовимся к визитам непрошеных космических американских соглядатаев.

Отец повернулся к Малиновскому:

– Родион Яковлевич, придется вспомнить фронтовой опыт, как мы сооружали ложные аэродромы, ставили фанерные танки и самолеты. Немцы не раз попадались, а летали они над самой землей.

– Подумаем, – согласно кивнул головой Малиновский.

– Вот и хорошо, – отец, казалось, даже обрадовался, – можно понатыкать макеты ракет. Из космоса особенно не разглядишь. Пусть гадают, настоящие они или нет.

Договорились всерьез заняться маскировкой реальных объектов и приступить к сооружению ложных. Через некоторое время приняли даже специальную программу. Начали сооружать деревянные стартовые позиции с резиновыми, надувными, как детские шарики, ракетами. В гаванях военно-морских баз появились гигантские резиновые надувные подводные лодки. Не обошлось и без курьезов. Недавно в музее я увидел американский космический снимок тех лет со сдувшейся и сложившейся пополам нашей фальшивой ракетой. Всякое случается.

К концу 60-х годов эта затея выдохлась. К тому времени выя снилось, что с помощью новых технологий стало возможным различать из космоса, где настоящие позиции, а где ложные. Да и ракет, самолетов, подводных лодок мы наделали предостаточно. Встала обратная проблема: не как заставить американцев поверить, что они у нас есть, а как спрятать их.

Проблема распознавания и уничтожения вражеских шпионов в космосе еще некоторое время продолжала занимать отца. Наконец он окончательно убедился, что в космосе невозможно провести национальные границы, так же как объективно оценить, какой из спутников угрожает нашей безопасности, а какой просто занимается мирными исследованиями.

К 1 ноября 1963 года – моменту, когда Челомей приступил к своим экспериментам на орбите с истребителем-перехватчиком спутников (ИС), проблему нарушения государственного суверенитета за пределами атмосферы сняли с повестки дня. В 1963 году ООН приняла резолюцию, констатирующую, что в космическое пространство национальные границы не простираются, космос принадлежит всем.

В числе прочих работ июньским (1960 года) постановлением правительства Челомею разрешили построить крылатый аппарат для отработки управляемого полета в атмосфере при возвращении с орбиты. Он получил шифр МП-1, что, без особой скромности, расшифровывалось как маневрирующий, пилотируемый, хотя до пилотов было ох как далеко. К этой работе очень кстати пришлись лавочкинцы. Челомей в новых проектах расставил их на ключевые места. Их опыт, накопленный в одном из лучших конструкторских бюро, оказался просто бесценным. Но для настоящего разворота сил недоставало. Дела пошли на лад только в октябре, когда под начало Челомея перешли мясищевское ОКБ и завод в Филях. Новый коллектив занялся проектированием ракеты УР-200.

Опасения отца относительно космического шпионажа строились не на пустом месте. Американские разведывательные спутники уже не первый год прорывались на орбиту. И отец, и я, и другие, причастные к ракетным делам специалисты следили за запусками с неким мистическим ужасом приговоренного, информация об очередной неудаче вызывала вздох облегчения. Но рано или поздно это не могло не случиться. После предания гласности данных сверхсекретного американского проекта «Корона» (запуски маскировали под исследовательские, и в целях конспирации спутники назвали «Дискавери» – «Первооткрыватели») мир узнал, что успешному запуску 19 августа 1960 года[57]57
  Если быть скрупулезно точным, то первым разведывательным спутником в истории человечества стал не «Дискавери», а запущенный 22 июня 1960 года аппарат для исследования галактических радиоизлучений GRAB (Galactic Radiation and Background). Наряду с научной аппаратурой на борт установили прибор ELINT (Electronic Intellegence) для записи сигналов радиолокаторов советских ПВО. Спутник проработал несколько месяцев.


[Закрыть] предшествовало двенадцать аварий: то с ракетой, то с фотоаппаратом, то с другим жизненно важным оборудованием. «Но начиная с августа фотографирование территории Советского Союза проводилось с регулярностью и всеобъемлемостью, которой У-2 никогда не мог достичь», – заявили бывшие высокопоставленные сотрудники ЦРУ Раймонд Клайн и Раймонд Гартофф.

С ними мне приходилось встречаться на конференциях, посвященных проблемам Карибского кризиса, – оба весьма симпатичные и благожелательные джентльмены в один голос утверждают: с помощью космической разведки ЦРУ установило, что межконтинентальных ракет у нас не больше семидесяти пяти. Затем цифра снизилась до пятидесяти. К январю 1961 года шла речь уже о сорока четырех ракетах. Все это свидетельствовало о том, что спутники частично раскрыли дезинформацию отца, будто наша страна буквально утыкана ракетами, но точно определить их количество с помощью космических шпионов им оказалось не по силам. Большинство подсчитанных ЦРУ ракет были, без сомнения, резиновыми, надувными. Так что затея отца оправдала себя. Американцев пока удавалось водить за нос. Конечно, только пока.

Разведывательная космическая программа США с самого начала выглядела весьма внушительно. Она включала в себя исследовательские спутники серии «Дискавери» («Корона»), отрабатывающие режимы фотографирования земной поверхности и привязки отснятых участков к звездным координатам. На основе полученных результатов создавался орбитальный фоторазведчик САМОС (SAMOS). В дополнение к ним испытывался МИДАС (MIDAS), предназначенный для обнаружения запуска баллистических ракет по инфракрасному излучению, исходящему от их огненного следа. Проектировался спутник пассивной радиоразведки, улавливающий радиолокационное излучение, радиопереговоры и многое другое. Существенное внимание уделялось геофизическим спутникам, которые позволяли привязать материки друг относительно друга с точностью до нескольких метров и тем самым неизмеримо повысить эффективность ракетного удара.

Первый удачный запуск американского разведывательного спутника вызвал в Москве настоящий шок. Отец раскипятился, вознамерился писать протест, но, поостыв, вспомнил первые полеты У-2 и отбросил бесполезную затею. Следующий запуск расценивался как неустранимая неприятность. Постепенно к присутствию разведчиков в небе привыкли, как привыкают ко всему в жизни. Просто она в чем-то стала походить на жизнь ящериц в стеклянном террариуме, куда может заглянуть любой желающий.

Отработка американской системы космической разведки шла долго и мучительно. Успешное выведение разведчика на орбиту и даже фотографирование заданного района еще не означали конца неприятностям. Ведь информацию требовалось доставить на Землю. Если передавать ее по радио, то пропадала разрешающая способность, терялись детали, подробности, из-за которых и затевали дорогостоящий проект. Оставалось одно – кассету с пленкой отсылать на Землю для дальнейшей обработки и изучения. Требовалось попасть строго в заданный район. Вот это долго не получалось, возвращаемые капсулы опускались где угодно, только не там, где их ожидали. В 60-е годы их находили и в нашей стране.

Первый раз это случилось, видимо, зимой 1959 или 1960 года. Сброшенный с очередного спутника «Дискавери» возвращаемый аппарат лесорубы нашли в глухомани под Калинином (сейчас Тверь). Непонятная игрушка их заинтересовала, но никак не удавалось заглянуть внутрь. Долго не думали, разрубили спутник топором на две части. Внутри ничего ценного не обнаружили, провода, горбушки транзисторов. Добычу принесли домой и бросили в сарае. Через некоторое время слухи о странной находке дошли до властей. Вызванные в сельсовет, а оттуда в райотдел КГБ неудачливые добытчики не отпирались: нашли, а что нашли – сами не знают. На следующий день в мешке принесли что осталось, за прошедшие дни мальчишки порастаскали занятные детальки.

Отправили всё в Москву. Затем из КГБ находку передали в Академию наук. Наконец после долгих мытарств бесценный груз попал в конструкторское бюро Королева. Там только ахнули: американский спутник, но в каком виде!..

В калининские леса снарядили экспедицию, обшарили весь лес, но ничего не обнаружили. Только в деревне, по дворам изъяли всякие мелочи – где реле, где обрывки проводов. Полезной информации из этого хлама извлечь не удалось. По всей вероятности, это был «Дискавери», след которого американцы потеряли в 1959 году. Нештатно сошедший с орбиты спутник они почему-то искали в Арктике на острове Шпицберген. Эта история послужила основой для множества детективных книг и кинофильмов. В них знаменитый Джеймс Бонд, другие хитроумные герои и негодяи ради завладения вожделенными американскими космическими секретами проходят через невероятные приключения. В жизни все оказалось много прозаичнее.

Другой американский спутник нашли трактористы на целине. Дело было весной 1961 года, в период сева. Им в руки попал возвращаемый модуль. В те годы мы считали, что он принадлежит другому американскому спутнику-разведчику САМОС (SAMOS).

«Специалисты более высокого класса» топором орудовать не стали, разобрали диковинку по винтикам. Внутри ничего для себя интересного не обнаружили, за исключением миниатюрного аккумулятора, такая вещь в любом хозяйстве пригодится. Основной объем занимали большие катушки с намотанной на них широкой и тонкой пленкой. Рядом примостился необычного вида фотообъектив и какая-то электроника. Пленка оказалась чрезвычайно прочной. Двое самых здоровых парней, стараясь изо всех сил, не смогли ее разорвать. Такая неподатливость раззадорила тракторную бригаду. Что же она, гадина, не поддается! Принесли находку на полевой стан, зацепили двумя тракторами, дали газ – пленка не выдержала, с треском лопнула. Испытав удовлетворение от капитуляции обидчицы, стали гадать: нельзя ли этой ерунде найти хоть какое-то применение? Применение нашлось. Полевой стан разместился в степи, до самого горизонта ни деревца, ни горушки. Воду для питья и умывания привозили в цистерне, а об остальных удобствах приходилось заботиться самим. Под туалет выкопали яму, а защититься от постороннего взгляда не смогли, досок в хозяйстве не оказалось. Теперь нашли выход: вбили по углам в землю четыре кола и обмотали их пленкой. Сооружение получилось элегантным и современным. Простояло оно, правда, недолго. Приехавшему проверить, как идут дела, директору совхоза новостройка сразу бросилась в глаза.

На вопрос, откуда взяли такой необычный материал, последовал незатейливый ответ: «Нашли в борозде на поле». Директор поругал трактористов за то, что не доложили. Мало ли что в контейнере могло скрываться. Надо было не открывать, а сдать находку куда следует. Но что сделано, то сделано. Директор отбыл восвояси. Вспомнил он о находке только через несколько дней, когда приехал в районный центр по делам сева. Рассказал со смешком о необычном туалете секретарю райкома, а тот немедленно по телефону проинформировал о происшедшем уполномоченного КГБ.

Дело завертелось. Вызванные на место специалисты определили космическое происхождение и контейнера, и пленки. Ее тщательно смотали, еще раз внимательно осмотрели местность в районе находки. Ничего нового не нашли. Собрали все, что еще можно было собрать: и выброшенные остатки пленки, и полуразобранную конструкцию.

Снова результат оказался мизерным – все разломано, половина деталей исчезла. Особенно горевали разведчики, им очень хотелось узнать, что же американцы могут разглядеть с орбиты.

Отцу о происшествии первым рассказал я. Видимо, никому не хотелось докладывать. Отец приказал принять меры: во все Советы, включая самую глубинку, разослали циркуляр, предписывающий сдавать властям любые непонятные находки. Нашедшему, естественно, после изучения, что же это такое, обещалось крупное вознаграждение.

Призыв запоздал. Американцы, видимо, отладили систему спуска с орбиты отснятой пленки. Теперь она приземлялась где следовало. Я больше не слышал о подобных происшествиях…

В 1998 году Лев Головин опубликовал статью, в которой рассказал некоторые детали о найденных американских спутниках. По его словам, первый спутник (он его сам не видел, но читал отчет о его исследовании) представлял собой небольшую шарообразную капсулу диаметром около 300 мм, изготовленную из алюминиевого сплава, полированную и позолоченную снаружи. Внутри капсулы размещалась аппаратура. После тщательного изучения с участием различных специалистов и составления отчета аппарат уничтожили. Особо выдающихся решений, которые нам следовало бы позаимствовать, обнаружено не было, хотя кое-что и можно было перенять.

Не очень ясно, зачем понадобилось уничтожать спутник. Оставим это на совести автора. В статье сообщается, что в калининские леса спутник спустился на парашюте, и нашли его зимой 1959 года. Непонятно, правда, в январе или декабре 1959 года.

Изучением второго спутника автор занимался сам. «Спутник обнаружили сельскохозяйственные рабочие в целинной степи весной 1961 года. Его размеры составляли единицы метров. В корпусе спутника помещалось фотографирующее устройство с объективом диаметром около 300 мм, прикрытым прозрачным люком с оранжевым светофильтром. Кассеты катушечного типа вмещали сотни метров фотопленки шириной несколько более 100 мм (видимо, 4 дюйма). Внутри корпуса грушевидной формы, покрытого в нескольких местах стеклотекстолитом, размещалась инерционная система ориентации, управлявшая довольно мощным электромотором, в свою очередь вращавшим фотоаппарат. Там же находились электронные устройства…

К сожалению, аппарат доставили некомплектным и в сильно разрушенном состоянии: серьезно пострадала оптика, большая часть ее была утеряна, фотопленка смотана с кассет, засвечена, и изображенное на ней проявить не удалось. Часть оборудования расхитили, в частности, не было источников электропитания спутника. Был ли этот аппарат прототипом фоторазведчика, например САМОСа, установить не удалось.

Технологические приемы: сварка алюминиевого сплава, стеклотекстолит – новости собой не представляли, более мелкие детали полезно было позаимствовать. Монтаж оборудования внутри корпуса не отличался особой тщательностью. Впоследствии фоторазведчики были усовершенствованы, в частности, введен капсульный сброс фотопленки после ее частичного использования».[58]58
  Лев Головин. Американские пришельцы из космоса в СССР // НГ – Наука, приложение к «Независимой газете» от 7 октября 1998 г


[Закрыть]

О том, почему спутники оказались в плачевном состоянии, автор не упоминает.

После Парижа отец окончательно разуверился в возможности достижения реальных результатов в переговорах с США, Великобританией и Францией. Но он допускал, что под давлением общественного мнения Запад может пойти навстречу. Но только под давлением…

3 июня отец рассылает главам правительств всех государств мира послание с планом всеобщего и полного разоружения. Это предложение выглядело достаточно утопичным, но оно затрагивало всех. Он предложил обсудить документ на очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, открывавшейся 18 сентября.

В эти дни отец впервые всерьез задумывается: не поехать ли ему самому на Генеральную Ассамблею в Нью-Йорк. Он очень рассчитывал, что его примеру последуют главы других государств, в первую очередь азиатских и африканских. В такой обстановке, считал он, западные правительства попадут в условия, когда они просто не смогут проигнорировать сессию. Тем самым отец как бы брал реванш за Париж, явочным порядком собрав совещание на высшем уровне. Обстоятельства складывались благоприятно. Авторитет США после провала с У-2 и срыва парижского совещания в мире упал. Практически сорвалась из-за протестов и демонстраций поездка Эйзенхауэра в страны Азии: Японию, Южную Корею, на Тайвань.

Но пока отец только примеривался, прикидывал, ожидая реакции на свое послание, готовил новые. Стенографистки и помощники работали не разгибаясь. Не менее важным, чем разоружение, отец считал вопрос деколонизации. Борьбу за свободу в Африке, Азии и Латинской Америке он воспринимал как свое кровное дело.

Кваме Нкрума в Гане, Секу Туре в Гвинее объявили себя приверженцами марксизма. В колониях возрождалась почти забытая призрачная мечта о мировой революции. Ему представлялось: мир зашевелился, еще небольшое усилие – и дело сдвинется. Следует только поддержать, не позволить империалистам затоптать ростки нового социалистического уклада. Однако дело это становилось все хлопотнее. Хотя во многих случаях передача власти происходила в обстановке миролюбивых речей, кое-где разгорались кризисы, грозившие перерасти в мировые.

Затяжная война в Конго, где молодой, горячий и наивный премьер-министр Патрис Лумумба боролся одновременно с бывшими колонизаторами, собственным президентом Касавубу, местными сепаратистами и даже войсками ООН, призванными обеспечить мир и спокойствие, крайне поляризовала международную обстановку. Мы стояли за Лумумбу. Наша поддержка носила, главным образом, моральный характер. Что же касается реальной помощи, то тут возникали непреодолимые трудности. И тем не менее отец пытался сделать все, что возможно. Три советских Ил-18 доставили продовольствие в голодающий Леопольдвилль. К ним присоединился пароход «Лениногорск», отправившийся из Одессы с грузом пшеницы, сахара и сгущенного молока. Вслед за первым судном потянулись и другие. На них находились врачи, в трюмах – вездеходы ГАЗ-67 и, конечно, продовольствие.

Еще два Ил-18, зафрахтованные соседней Ганой, перебрасывали в Конго ганские воинские подразделения. Все это – капля в море. Отец нервничал, приходящие из Конго сообщения не способствовали улучшению настроения. Больше всего раздражало и пугало отца то, что в Конго всеми делами ООН заправляли американцы. Из ста пятидесяти чиновников ООН в Конго четыре пятых составляли американцы, и ни одного из нашей страны. Для перемещения по территории Конго представители ООН использовали самолеты США. У отца сложилось твердое убеждение: без одобрения Эйзенхауэра Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд не смеет и шагу ступить.

Пресса подливала масла в огонь. Газеты пестрели заголовками: Хрущев терпит в Конго поражение за поражением.

Отец попытался переломить обстановку, зашел с другой стороны. 21 августа он выступил с предложением объединить силы для оказания помощи Конго. Положительного отклика не последовало. Отец все больше нервничал, его угнетало собственное бессилие, раздражало высокомерное пренебрежение Запада.

Именно тогда он задумал выступить с новой инициативой: декларацией ООН о предоставлении независимости колониальным странам и народам. Здесь же следует искать корни его требования разделить исполнительную власть в ООН между представителями капиталистических, социалистических и развивающихся стран.

9 июля 1960 года, выступая на Всероссийском съезде учителей, отец на весь мир заявил, что мы в ответ на объявление Эйзенхауэром экономической блокады Кубы подаем ей руку помощи. Он предрекал, что расположенная в благодатном климате, освободившаяся от эксплуатации империалистов маленькая страна в считанные годы расцветет, станет витриной новой жизни в Западном полушарии.

Через девять дней отец с демонстративной сердечностью принял Рауля Кастро, брата лидера революции, второго человека на Кубе. Этот день, наверное, можно считать началом установления особых отношений между двумя странами. Все началось с сахара. Объявив блокаду, американцы отказались от его закупок на Кубе. Фиделю Кастро приходилось срочно искать нового покупателя. Отец поначалу не предполагал, что жребий падет на нашу страну. Россия никогда не покупала сахар, всегда доставало своего. После объявления блокады мировые цены на сахар подскочили, и отец надеялся, что кубинцам удастся сбыть свой товар. Он даже посмеивался над американцами, которым теперь придется довольствоваться «пустым» чаем. Однако жизнь распорядилась иначе: соседи Кубы по Карибскому бассейну увеличили посевы сахарного тростника и не оставили американцев без сладкого. Кастро запросил помощи. Пришлось выручать новых друзей. Скрепя сердце отец дал согласие на временную закупку кубинского сахара. Шло время, новых покупателей не находилось, соглашение продлили. Тем временем цены на сахар упали, нашим друзьям грозили серьезные убытки. По просьбе Кубы Советский Союз установил твердые цены.

Еще год назад советское руководство не могло и предположить, что судьба свяжет Москву и Гавану. О Латинской Америке не только отец, но и «специалисты» в ЦК знали крайне мало. А интересовались еще меньше. Советское посольство на Кубе закрыли еще в 1952 году за ненадобностью.

Поэтому вступление в Гавану 1 января 1959 года партизан Фиделя Кастро, бегство Батисты не привлекли особого внимания отца.

Когда отец попросил подготовить ему справку о Кубе, то оказалось, что дать ему просто нечего. Ни международный отдел ЦК, ни разведка КГБ, ни военная разведка не имели понятия, кто такой Фидель, за что он борется, какие ставит перед собой цели. Отдуваться пришлось заведующему отделом ЦК Пушкину. Отец посоветовал ему обратиться к кубинским коммунистам. Те объяснили: Кастро – представитель крупной буржуазии, к тому же – агент ЦРУ, особой разницы между ним и Батистой нет. Так и доложили отцу.

Правда, в КГБ решили подстраховаться, послали в Гавану «корреспондента ТАСС» Александра Алексеева. Он оказался человеком неглупым и расторопным. Из его сообщений у отца начала вырисовываться несколько иная картина; он стал внимательнее следить за происходящими на острове событиями. Постепенно складывалось мнение, что кубинские коммунисты ошиблись (на самом деле в основе лежали внутренние распри), сам Фидель пока не раскрывал своих симпатий, но его брат открыто назвал себя марксистом. Отец просто пришел в восторг, социалистическая революция произошла под боком у США. Вот еще одно подтверждение марксистской и ленинской правоты. Но до конца отец еще не мог поверить, сомневался. И не он один. Решили проверить. В феврале 1960 года на Кубу собрался Анастас Иванович Микоян.

Накануне отъезда Микоян заехал на дачу к отцу. Мне запомнился такой штришок. Гуляли гурьбой, с Анастасом Ивановичем приехал его сын Серго, из нашего семейства к компании присоединился Аджубей. Алексей Иванович рассказывал о недавней поездке Фиделя Кастро в Вашингтон, на встречу с вице-президентом Никсоном. Достоверно никто ничего не знал, но подобный поворот событий очень обеспокоил отца. Аджубей, ссылаясь на сообщения американской прессы, убеждал присутствующих, что Кастро – американский агент, верить ему нельзя. А если и не агент, то плясать станет под дудку Белого дома. Отец и верил и не верил. Вернее, не хотел верить.

Я привел этот эпизод в свидетельство того, насколько мало знали в Москве даже наиболее информированные люди.

На самом деле в Вашингтоне Фидель занял жесткую, независимую позицию. По сути дела, сжег за собой мосты.

Анастас Иванович возвратился с Кубы в приподнятом настроении. Он в мельчайших подробностях рассказал о встречах с братьями Кастро, Че Геварой, другими кубинцами. По его мнению, они, безусловно, честные борцы за свободу. Их идеология очень быстро эволюционирует к марксизму. Микоян считал: Кубе надо помогать, но при этом соблюсти все мыслимые предосторожности. Если в Вашингтоне догадаются, куда склоняется Кастро, новый режим, пока он еще не окреп, в два счета прихлопнут.

Отец еще какое-то время продолжал приглядываться к Кастро, но уже как к потенциальному другу и единомышленнику. Он находил все больше подтверждений словам Анастаса Ивановича, восхищался героизмом кубинского народа. Он больше не сомневался, мы – интернационалисты – не можем не помочь Кубе, не позволим задушить революцию.

Сказать легко, как сделать? У США мощный военно-морской флот, да и разделяют их с Кубой девяносто миль морского пролива. А у нас? Флота практически нет, по крайней мере, такого, который, преодолев одиннадцать тысяч километров, способен противостоять грозному противнику. Оставались – экономическая помощь и политическая поддержка.

После встречи отца 3 июня с главой экономической миссии директором Национального института аграрной реформы на Кубе Антонио Нуньесом Хименесом он решил больше не скрывать свои симпатии.

22 августа 1960 года первый советский посол на Кубе М. С. Кудрявцев вручил верительные грамоты президенту Освальдо Дортикосу Торрадо. Тогда же начались поставки советского вооружения на Кубу, сначала через Чехословакию, а вскоре и напрямую.

У отца добавился еще один источник головной боли. Если до сего времени ему не давали покоя границы ГДР, то теперь приходилось думать, как уберечь Кубу от американской агрессии.

Чисто по-человечески отец заочно просто влюбился в Фиделя Кастро. Он мечтал познакомиться с «бородачом», но пока обстоятельства тому не благоприятствовали.

В середине июля отец наконец принял окончательное решение – он сам во главе делегации Советского Союза поедет в Нью-Йорк на заседание сессии Генеральной Ассамблеи. 10 августа об этом объявили официально. Правда, осторожный Громыко порекомендовал сохранить пространство для маневра: вставить в сообщение фразу лишь о возможном участии отца в работе сессии. Он побаивался, что другие страны не последуют нашему примеру, тогда отцу грозит в ООН если не одиночество, то жиденькое окружение союзников по Организации Варшавского договора.

Теперь у отца появилась отдельная папка, куда складывали поступавшие сообщения о лидерах иностранных государств, решивших отправиться в Нью-Йорк. С каждым днем она заметно прибавляла в объеме. Отец торжествовал – мир откликнулся на его призыв, обсуждать проблему деколонизации и разоружения в Нью-Йорк приедут не только премьер-министр Индии Джавахарлал Неру и президент Индонезии Сукарно, но и лидеры европейских стран. Даже премьер-министр Японии сделал заявление о своем намерении принять участие в дискуссии. В противостоянии с американским президентом отец ощущал себя победителем. Теперь Эйзенхауэр не сможет проигнорировать столь важное собрание, ему придется откликнуться на инициативу отца, и откликнуться положительно. В вопросе деколонизации он надеялся загнать западных партнеров в угол, пусть они попробуют возражать на глазах у всего мира. Отец рассчитывал, что голосование склонится в его пользу. А вот призыв к всеобщему разоружению отец считал больше пропагандистским ходом. Здесь он не рассчитывал на скорый результат. Он приготовился к долгому пути.

Отец любил называть себя агитатором, верил, что искреннее слово найдет, пусть не сразу, дорогу к сердцу человека. Он считал очень важным то, что на сессии Генеральной Ассамблеи каждому придется высказаться: тут-то народы мира и увидят, кто какой позиции держится и кто чего стоит.

Что же касается реформы исполнительной власти ООН, то у отца даже дома сторонников набиралось немного.

Появление трех генеральных секретарей: от социалистической части мира, от бывших колоний и традиционного, проамериканского, от капиталистических стран – вместо одного подрывало всякую надежду на возможность достижения каких-либо решений.

Осторожного Громыко беспокоила утеря контакта с нашими партнерами, и не только на Западе.

Впрочем, отец и не скрывал своих целей. Он мечтал разрушить автоматическое прозападное большинство при голосовании. Цели он преследовал понятные, но очень уж неуклюже. Однако здесь отец не воспринимал ничьих советов, он, как говорится, закусил удила. Как только окружающие ощутили, что он намерен твердо стоять на своем, оппонентов как ветром сдуло. Все превратились в его горячих сторонников. Я говорю, конечно, о советской стороне.

В путь отец решил отправиться на теплоходе. Начавшись в калининградском порту, путешествие растягивалось на десять дней, но отец оптимистично полагал: время пойдет на подготовку выступлений, шлифовку материалов, окончательную утряску позиций делегаций. С ним вместе в Нью-Йорк направлялись не только делегации Украины и Белоруссии, но и представители большинства социалистических стран. Только румыны, проигнорировав приглашение отца, решили лететь самолетом.

Ко всему прочему отцу очень хотелось пересечь океан на пароходе. Так, как это делали переселенцы в Америку, о приключениях которых он читал в юности. Другого удобного случая, считал он, в его жизни не представится. Отец все чаще стал поминать свой возраст. Началось с генеральского мундира. Он пошил его в 1958 году к 40-летнему юбилею Советской армии. Вернувшись домой после торжественного заседания, отец как-то не очень уверенно предложил: «Давай сфотографируемся, больше я его, наверное, не надену». Мне стало от его слов не по себе. Я бросился разубеждать отца, но он мягко остановил мои бодряческие словоизвержения, повторив: «Давай сфотографируемся, останется тебе на память». Я пишу эти строки в комнате, где на стене висит фотопортрет: отец в форме генерал-лейтенанта с частоколом орденов на мундире и рядом совсем юный я, его сын.