Текст книги "Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы"

Грань эта весьма призрачна, почти невидима.

Визит Роберта Кеннеди к послу Добрынину не принес облегчения. Когда он вернулся в Белый дом, то застал брата в компании английского посла Дэвида Ормсби-Гора. Они тихо беседовали у камина. Речь шла, конечно, о Кубе, о блокаде, о Хрущеве. Ормсби-Гор был старым другом президента, одним из немногих, кому он безоговорочно доверял. Президент позвал его, чтобы выслушать мнение «со стороны». Его советники за эти дни попритерлись, острота восприятия притупилась.

Роберт, не стесняясь посла, подробно рассказал о беседе с Добрыниным. Ситуация прояснилась, но не облегчилась. Чтобы не ошибиться, необходимо узнать, что думают в Москве. Без этого игра пойдет вслепую, каждую минуту можно сделать неверный шаг.

Джон Кеннеди предложил устроить немедленную встречу с отцом. Разговор один на один должен снять недоговоренности.

Такая же мысль пришла в голову и отцу. В своем ответе Бертрану Расселу он писал, что выход из создавшегося кризиса можно отыскать в безотлагательной встрече на высшем уровне. Отец немного хитрил. Организация встречи требовала времени, в самом лучшем случае нескольких дней. За этот срок ракеты приведут в боевую готовность и разговор пойдет на равных. Этих нескольких дней так не хватало отцу. Пока Куба, по существу, находилась на положении заложницы у Соединенных Штатов.

Возможно, Кеннеди подумал о том же. А быть может, по другим причинам, но идею о встрече с отцом, пришедшую ему в голову, после недолгого раздумья он сам и отбросил.

Решение о блокаде вступало в силу в 10 часов утра 24 октября. В Москве в этот момент пробьет 6 часов вечера. На оценку обстановки и принятие решения отводилось очень мало времени, наступал жесткий цейтнот. Советские суда находились в непосредственной близости от выстроившихся в заградительный заслон американских боевых кораблей. В условиях спешки вероятность ошибочного, недостаточно взвешенного решения возрастала.

Рассудительный Ормсби-Гор посоветовал Кеннеди дать Москве больше времени на раздумья. Сделать это можно, передвинув линию блокады ближе к Кубе.

Президент принял совет и, тут же позвонив Макнамаре, приказал передвинуть к утру рубеж перехвата на триста миль. Теперь он располагался в пятистах милях от острова. На том в Вашингтоне бурный вторник и закончился.

На самом деле, новое решение мало что изменило по существу. Советские суда шли сплошным потоком, и некоторые из них только недавно миновали восьмисотмильный рубеж и теперь находились на подходе к пятисотмильному. Об этом в Белом доме не подумали. Запас времени, предоставленный Москве, не увеличился.

Сейчас участников той грандиозней эпопеи остается все меньше, Каждое свидетельство – на вес золота. Мне удалось связаться с Иваном Федоровичем Сепелевым, в 1962 году командовавшим теплоходом «Волголес». Вооружение на Кубу он возил дважды. В августе «Волголес», как и подобает судну с таким названием, разгружал пиломатериалы, доставленные в английский порт Гулль из Архангельска. Там его настигла шифровка из Москвы, предписывающая побыстрее разделаться с досками и полным ходом следовать в Калининград. Капитана насторожила необычная приписка: «Семьи экипажа в порт захода судна не вызывать».

В Калининграде в трюмы «Волголеса» загрузили массивные бетонные плиты. Сепелев недоумевал: «Стоило ли из-за этих «чушек» пороть горячку?» Только позже выяснилось, что плитам предстояло послужить опорными площадками на стартовых позициях баллистических ракет.

Из Калининграда судно переместилось в соседний Балтийск, базу Военно-морского флота. «Купцов» туда, как правило, не пускали. На сей раз сделали исключение, на «Волголес» предстояло погрузить совершенно секретные МиГ-21. Истребительный полк прибыл своим ходом прямо из Москвы. В те дни он оказался единственным подразделением советских Военно-воздушных сил, освоившим новые самолеты. Громоздкие ящики заполонили все трюмы. Часть из них пришлось распределить на палубе.

Потеснив экипаж, в кубриках разместились три десятка военных пилотов, переодетых в гражданскую одежду. Ни летчики, ни моряки, включая капитана, не имели представления, куда им предстоит направиться. Секретный пакет Сепелеву надлежало вскрыть лишь на выходе из Балтики, на траверзе Скагена. Там он узнал, что следовать им предстоит в кубинский порт Исабелль. Плавание прошло спокойно. Выгрузка тоже. 11 сентября «Волголес» лег на обратный курс, его уже ожидали в Балтийске.

Второй поход на Кубу оказался более нервным. В трюмы погрузили огромные ящики, на палубу закатили военные грузовики с тщательно зачехленными кузовами. Что скрыто внутри, на сей раз капитану не сказали. Только на подходе к острову, когда «Волголес» окружили американские эсминцы, сопровождавший груз немногословный, мрачного вида человек сквозь зубы предупредил, что следует приготовиться ко всему, груз – необычный. Сепелев так и не понял, что же он вез: то ли ядерные заряды, то ли ракеты. Зато не вызывало сомнений, что означает «быть готовым ко всему». Инструкция, полученная из Москвы, предписывала: в случае захвата судна иностранными пиратами, так именовались военные корабли США, «Волголес» вместе с грузом затопить.

К счастью, до крайности не дошло. В воскресенье 21 октября команда вздохнула с облегчением, корабль встал на рейд Гаванского порта. А там о нем, казалось, забыли. Никто не торопился с разгрузкой. Моряки томились неизвестностью. С внешним миром их связывало только радио, а принимаемые передачи не вселяли оптимизма: сначала Кеннеди объявил о блокаде, затем прозвучал призыв Кастро: «Родина или смерть¹» Москва молчала.

Так тянулось почти две недели. Только 3 ноября ящики и грузовики поспешно переправили на берег, а Сепелев получил команду идти в порт Мариель и становиться под погрузку ракет. Теперь их предстояло везти в обратном направлении.

Сейчас мы знаем, на «Волголесе» ядерных зарядов не было. Видимо, он входил в число судов прикрытия, и вся эта таинственность предназначалась для чужих ушей и глаз, если они вдруг окажутся поблизости.

Сегодня достоверно известно, что на Кубу до введения карантина доставили 42 баллистические ракеты из 60 и все ядерные боевые заряды. Около 100 одно-мегатонных боеголовок для баллистических ракет, 80 четырнадцатикилотонных боезарядов для фронтовых крылатых ракет, 8 двенадцатикилотонных атомных бомб, 12 двухкилотонных боеголовок для «Лун» и еще, как говорят, четыре морских мины.[87]87
  Цифры мощности зарядов впервые привели Александр Фурсенко и Тимоти Нафтали в книге «Адская игра. Секретная история Кубинского кризиса. 1958–1964» (М.: Гея-Итерум, 1999). Мне тогда казалось и сейчас кажется, что авторы почему-то ее занизили, кроме Р-12 и Р-14, в десять раз. Насколько я помню, старые атомные заряды для фронтовых крылатых ракет имели мощность 56 килотонн, после испытаний 1961 года она возросла до 140 килотонн. Старые бомбы имели мощность взрыва 80 килотонн, новые – 120. Заряды для «Луны» не модернизировали, их мощность полностью устраивала военных. В предыдущих изданиях книги я представлял мощность зарядов ориентируясь на свою память, но сейчас сдался. Фурсенко взял свои цифры из документов, и мы обязаны им верить, хотя сомнения у меня сохранились.


[Закрыть] Последние 24 ядерные боевые части для P-I4 и 44 атомных боезаряда для фронтовых крылатых ракет доставил замыкающий из тройки ядерных транспортов – «Александровск».

Огромные контейнеры выгружались с соблюдением всех мер предосторожности. Органы безопасности допускали к работам только самых надежных, самых проверенных. Возможно, что именно эти особые меры и породили новые разговоры: на остров доставлено «нечто». К счастью или к несчастью, до Вашингтона слухи не добрались, ЦРУ осталось в неведении. Я говорю «к несчастью», потому что, будь в Белом доме уверены, что боевые заряды на острове, члены Исполкома наверняка повели бы себя еще более осмотрительно.

Если верить рассекреченным цифрам, то основной ядерный груз пришелся на долю «Индигирки» и «Александровска», а «Лене» не досталось почти или даже совсем ничего. Возможно, она играла роль подсадной утки, отвлекала на себя внимание американцев. Не исключено, что «специальный» груз между кораблями распределялся и несколько иначе.

Доставленные «Александровском» ядерные боезаряды для Р-14 решили не разгружать, и он простоял все эти дни в порту Исабелль. По завершении кризиса не привлекший ничьего внимания корабль со своим грузом вернулся домой в Североморск.

На фоне всей этой нервотрепки неудача с пуском зонда на Марс осталась незамеченной. Правда, не для всех. В своей книге о Королеве американский историк Джеймс Хартфорд написал, что взрыв, разнесший на мелкие куски советскую ракету и космический корабль, американская система раннего предупреждения чуть было не восприняла как начавшуюся ракетную атаку. У страха глаза велики. Правда, замешательство продолжалось несколько мгновений, обломки падали беспорядочно и никак не на территорию США. Хартфорд несколько приукрасил картину, никакого взрыва не было. Три ступени ракеты отработали нормально, вывели космический корабль на земную орбиту, а вот четвертая, доразгонная межпланетная ступень не запустилась, корабль так и остался спутником Земли.

В Советском Союзе ни отцу, ни военным не пришло в голову, что пуск космической ракеты в предельно напряженной обстановке тех дней американцы могут истолковать по-своему. Не приходило подобное в голову и самим американцам. Произведенный в те дни с флоридского полигона рутинный пуск баллистической ракеты тоже чуть было не посчитали за ракетную атаку Восточного побережья США. Ошибка прояснилась только после того, как радары показали: траектория ракеты уходит в безлюдные просторы Атлантического океана.

Утром из сообщений американского радио в Москве стало известно, что карантин вступает в силу сегодня, 24 октября в 18 часов. Следом пришла шифровка от Добрынина. Он подчеркивал, что брат президента чрезвычайно обеспокоен возможными последствиями контакта наших судов с карантинным барьером. Последствия могу стать непредсказуемыми.

В целесообразности принятого вечером решения идти напролом отец засомневался еще ночью. Оно диктовалось не разумом, а сердцем. Утреннее известие поколебало его еще больше. Риск столкновения с американскими кораблями представлялся абсолютно неоправданным. Сейчас он аргументировал изменение решения тем, что все необходимое на Кубу завезено. За исключением Р-14.

На утреннем заседании Президиума ЦК отец предложил дать судам, везущим оружие, команду остановиться. Кому предстояло дожидаться снятия блокады, болтаясь в море, а кому целесообразнее вернуться домой, предстояло решить министрам обороны и морского флота.

Поскольку в заявлении президента США речь шла только о наступательном вооружении, то судам с мирными грузами предписали продолжать движение, отвечать на запросы американцев, но на борт их не допускать ни под каким видом. Там наша суверенная территория, освященная нашим флагом.

Военные особенно беспокоились о танкерах. Без лишнего бронетранспортера или танка можно обойтись, их уже навезли достаточно, а без горючего не поднимутся в воздух самолеты, не сдвинутся с места боевые машины. Ракеты тоже требовали заправки.

Отец колебался: с одной стороны, груз танкеров предназначен для снабжения войск, а с другой – это не очевидно. Толкование могло быть любым, в зависимости от настроения американской стороны. Выбора отцу не предоставлялось – без горючего вся операция обрекалась на провал. Наконец решили: танкерам следовать своим курсом. Условия те же: американцам не противодействовать, их любопытство удовлетворять, но на борт не пускать.

Пока обсуждали, готовили шифровку, отменяющую вчерашнюю директиву, день стал клониться к концу. Отец нервничал, в 6 часов может произойти первое столкновение – во исполнение вчерашней директивы, требовавшей прорываться любыми средствами.

Наконец доложили, что шифровка отправлена. Отец с облегчением вздохнул. Решение далось нелегко, кто-то обязательно обвинит его в уступке империалистам, в недостатке твердости, но это «перемелется». Страшнее, если начнется стрельба, тогда ситуацию в руках не удержишь, события выйдут из-под контроля. Отец с нетерпением ожидал сообщений из Атлантики. Как себя поведут американцы?

Моряки получили указание немедленно докладывать обо всех подозрительных маневрах противной стороны. Теперь оставалось ожидать шести часов вечера.

Отец, как и Роберт Кеннеди, не хотел давать пищу для досужих домыслов. Он предложил перенести заседание к нему в резиденцию.

– Журналисты дежурят на Красной площади, считают сколько окон вечерами светится в Кремле. Давайте не будем доставлять им удовольствия, – невесело пошутил он.

В доме № 40 на Ленинских горах под заседание оккупировали обширную столовую. Обычно настежь распахнутые двери тщательно прикрыли. Разговор едва теплился. Наконец в соседней со столовой гостиной раздался резкий звонок телефона правительственной связи. Отец поспешил поднять трубку.

Все это время я сидел в своей комнате, читал. Вернее, пытался читать, все мои мысли крутились вокруг происходящего в расположенной напротив моей двери столовой. То и дело я ловил себя на том, что вслушиваюсь в невнятно звучащие там голоса. Однако разобрать, о чем говорили, не представлялось возможным.

Зато разговор отца по телефону я слышал отчетливо. Из его слов я понял, что столкновения не произошло.

Вскоре гости стали прощаться. После их отъезда мы с отцом отправились на прогулку. Отец выглядел усталым, шагал по асфальтированной дорожке молча, и я не стал одолевать его расспросами.

Отец нервничал. Нервничали и американцы. Утром президент Кеннеди прежде всего справился о поведении советских судов. В океане ничего не изменилось, как будто не было его обращения к народу, решения Организации американских государств, прокламации об установлении блокады. Корабли как ни в чем не бывало следовали своим курсом, с каждым часом приближаясь к линии, отделяющей сегодняшний мир от завтрашнего.

Ничего не оставалось, как принять высказанные во вчерашнем письме из Москвы слова отца о непризнании им законности пиратских актов, нарушающих общепринятые правила свободы судоходства в открытом море. Подходило время решения: или осуществить перехват или… пропустить, признать свое собственное заявление, решение президента США несостоятельным.

Отступление к пятисотмильному рубежу ничего не дало. Соприкосновению сторон суждено было произойти не позднее полудня. Потом уточнили – первое советское судно пересечет линию блокады между половиной одиннадцатого и одиннадцатью.

Через четверть века Роберт Макнамара вспоминал, как президент поручил ему еще раз связаться с командующим флотом. Джон Кеннеди засомневался, правильно ли адмирал понял его последнее распоряжение: «Огонь открывать только по винтам и только с санкции президента». Ошибка могла обойтись чрезвычайно дорого.

Макнамара немедленно позвонил в штаб Атлантического флота. Адмирал Джордж Андерсон находился там последние дни неотлучно. Вопрос министра обороны о том, что он предпримет в случае неподчинения советских судов, его, казалось, несколько удивил. Он четко и твердо ответил, что намерен действовать по уставу: сначала предупредительный выстрел впереди по курсу, а если это не подействует, то придется перейти к стрельбе на поражение.

Макнамара просто ахнул! Подозрения президента оказались пророческими. Адмирал только что объяснил ему, как он собирается развязать третью мировую войну!

– Огонь открывать только после получения подтверждения из Белого дома, – взяв себя в руки, приказал Макнамара.

– Вы что же, решили отменить военно-морской устав? – с некоторой долей издевки переспросил Андерсон.

– Таков приказ президента, – отрезал Макнамара.

Ссылка на главнокомандующего возымела свое действие, командующий флотом недовольно отреагировал кратким: «Есть, сэр».

А если бы Кеннеди не пришло в голову перепроверить, как его решения интерпретировали в штабах?

Между тем советские суда невозмутимо продолжали движение вперед, к четко обозначенной застывшими в ряд военными кораблями США линии, Пересечение которой заставит принять решения в Белом доме и Кремле. Какие? Этого пока не знал Кеннеди, не знал и отец.

В смертельной гонке определились два лидера «Юрий Гагарин» и «Комилес». Что вез «Комилес», я не знаю, а груз «Гагарина» известен: заправщики и установщики для одного из полков ракетной дивизии, а так же штаб полка во главе с его начальником. Судну, названному в честь человека, впервые прорвавшегося в космос, теперь предстояло первому преодолеть совсем иной рубеж. Или не преодолеть…

«Наступил тот момент, к которому мы готовились, хотя и надеялись, что он никогда не наступит. Сознание опасности и беспокойства тучей нависли над всеми нами. Особенно это чувствовал президент», – так охарактеризовал состояние, царившее в то утро в Белом доме Роберт Кеннеди.

Вскоре положение еще более усугубилось. С крейсера, которому поручили первый перехват, передали, что оба советских судна сошлись и следуют скула в скулу, а между ними прослушиваются винты подводной лодки.

Макнамара доложил президенту, что на подмогу крейсеру срочно вышел авианосец «Эссекс», вылетели противолодочные вертолеты. Согласно действующей инструкции, с «Эссекса» гидролокаторами потребуют от лодки всплыть, а если она не подчинится, начнут ее бомбить глубинными бомбами со слабыми зарядами, неспособными причинить вред ее корпусу, но создающими невыносимый грохот. В других условиях это средство всегда приносило успех. Преследуемая лодка всплывала, и ее капитан, поднявшись в рубку, получал возможность выразить свое мнение о происшедшем. Но тогда обе стороны знали, что идет игра. А сейчас? Какие инструкции у командира лодки? Вряд ли ему приказано подчиняться командам, подаваемым с американского авианосца.

Только слова очевидца могут позволить хотя бы приблизительно обрисовать, что творилось тогда в Белом доме. Снова Роберт Кеннеди.

«Кругом стоял гул голосов, но я ничего не различал, пока не раздался голос президента: "Нельзя ли как-нибудь избежать столкновения с подводной лодкой?"

– Нет! – ответил Макнамара. – Это слишком опасно для наших кораблей. Другого выхода нет…

Решительный момент наступил».

И дальше:

«Я думаю, эти несколько минут были самым большим испытанием для президента. Стоит ли мир на грани уничтожения? По нашей ли вине? Из-за оплошности? Может быть, мы что-то упустили, чего-то недоделали? Или сделали не так? Ладонью одной руки он прикрывал рот, пальцы другой сжимались и разжимались. Лицо его вытянулось, и взгляд словно посеревших глаз был грустно напряженным. В течение нескольких мгновений казалось, что никого другого здесь нет и что он больше не президент…

Президент Кеннеди развязал ход событий, но он больше не властен над ними. Ему остается только ждать!»

Можно себе представить ощущения капитанов двух небольших сухогрузов и командира обреченной в глубине подводной лодки, над которыми нависала стовосьмидесятикорабельная громада Атлантического флота США.

До линии блокады оставались считанные мили, когда корабельные радисты «Гагарина» и «Комилеса» сообщили капитанам о приеме срочного шифрованного сообщения из Москвы. Побежали за шифровальщиком, он тут был человеком новым, пришел только на один рейс. Ни до, ни после, ни «Гагарин», ни «Комилес» не связывали свою судьбу с государственными секретами. Время тянулось медленно, казалось, он возится со своими кодами целую вечность. Американские корабли приближались со стремительной быстротой, донельзя хотелось замедлить ход, но команда, полученная из Москвы, предписывала игнорировать все это скопище силы. Наконец, гремя по стальному трапу подкованными башмаками, на мостик влетел шифровальщик. Лицо его было бледно, в руке белела бумажка расшифрованного приказа.

– Вот, – только и смог выдохнуть он. Шифрограмма содержала всего несколько строк. Капитан, вернее, капитаны всех советских судов, приближающихся к линии карантина, не прочитав, а только уловив суть сообщения, схватились за ручки машинного телеграфа. Звонок известил, что команда «стоп» в машинном отделении принята.

Капитан «Комилеса» Эдуард Александрович Загальный (мне случайно удалось узнать его фамилию) теперь уже внимательно прочитал директиву. Ему предписывалось, не вступая в контакт с американским заграждением и не пересекая линию карантина, перейти на безопасное расстояние, лечь в дрейф и ожидать дальнейших распоряжений.

Последовали новые короткие команды, и оба корабля – «Гагарин» и «Комилес», как привязанные друг к другу, описав плавный полукруг, направились в противоположную сторону. Подводная лодка последовала за ними.

С «Эссекса» полетело донесение в штаб: «Русские отступили!»

Решение, принятое в Москве, достигло своих адресатов в самый последний момент. Сколько оставалось до столкновения: час, тридцать минут? Или меньше? К счастью, сегодня нам остается только гадать. Почему к счастью? Потому что мы остались живы и можем гадать.

Когда это произошло? Есть одна точная отметка времени, она сделана в Белом доме Робертом Кеннеди.

«10 часов 25 минут. Курьер принес записку от директора ЦРУ Маккоуна: "Господин президент, мы получили предварительное сообщение о том, что некоторые советские корабли остановились в открытом море…"

…1.32… "Донесение точное, господин президент. Шесть кораблей, держащих курс на Кубу, почти достигнув блокадного рубежа, внезапно остановились или повернули назад. Уполномоченный военно-морской разведки находится на пути сюда с подробным донесением".

– Итак, не будет ни задержания, ни досмотра, – произнес президент».

В первом раунде одержало верх благоразумие, обе стороны получили передышку.

Командованию Атлантического флота полетело срочное распоряжение: ничего не предпринимать, дать советским судам спокойно развернуться и уйти.

Волнение в Белом доме несколько улеглось, но вскоре оказалось, что повернули назад всего шесть кораблей. Остальные, главным образом танкеры, продолжали свой путь.

Исполкому вновь предстояло решать… Первым к концу дня достигал заветного рубежа танкер «Бухарест», следовавший под советским флагом. Решительно настроенные члены Исполкома, воодушевленные, как им казалось, только что одержанной победой, требовали продемонстрировать твердость и задержать судно, несмотря на то что в перечне грузов, объявленных во вчерашней декларации, никакие виды подозрительного горючего не значились. Успех начал кружить некоторым головы. Их более трезвомыслящие коллеги считали, что не следует нагнетать напряженность.

Президент занял промежуточную позицию. Этот танкер, как и все последующие, после ритуала опознания беспрепятственно пропустили сквозь строй, но за ним неотступно до самой гавани следовал американский эсминец.

В своих воспоминаниях отец с уважением отметил, что, несмотря на резкую, агрессивную кампанию в печати, развязанную против нашей страны, руководство США проявило трезвость в оценке ситуации, не нарушило неприкосновенности нашего флага.

Изложенную выше драматическую историю несостоявшегося перехвата советских судов впервые описал Роберт Кеннеди в своих воспоминаниях «13 дней», написанных в преддверии президентских выборов 1968 года. Тогда он считался наиболее вероятным претендентом на Белый дом. Теодор Сорренсен, бывший помощник президента Джона Кеннеди, теперь ставший советником его брата, отредактировал книгу так, чтобы она служила интересам избирательной кампании, продемонстрировала силу и решительность кандидата в президенты. Сорренсен рассказал об этом в 1989 году на московской встрече советских и американских историков, изучавших Карибский кризис, и посоветовал относиться к воспоминаниям Роберта Кеннеди с осторожностью. Однако к тому времени они стали классикой, их цитировали и повторяли все, кто писал о событиях октября 1962 года. Мое описание перехвата «Гагарина» и «Комилеса» тоже позаимствовано из книги «13 дней». Оно в целом соответствует действительности, но в несколько приукрашенном виде. Давайте попробуем на основе современного знания отделить факты от домыслов.

Никакой подводной лодки между «Гагариным» и «Комилес» не было. Все три в тот момент плутали в Саргассовом море. Так что или акустики с авианосца «Эссекс» намудрили, или Сорренсен тут приложил руку.

В протокольных записях заседания Президиума ЦК в ночь с 22 на 23 октября есть четыре строки из выступления Хрущева, относящиеся к следующим на Кубу судам. Первое: «Корабли, которые идут в Средиземном море, вернуть в Черное море. Вооружение и воинские соединения с пути вернуть», и чуть дальше: «Дать команду на возвращение кораблей, тех, которые еще не дошли. Все соглашаются, что это правильно».[88]88
  Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 618–619.


[Закрыть] С другой стороны, в принятом на том же заседании послании Кеннеди (я его процитировал выше) говорится обратное. Как объяснить это противоречие? Скорее, его просто не существовало, одно дело фразы, произнесенные отцом в процессе обсуждения, а другое – окончательный документ. Последний отражает позицию, занятую советским руководством, а все остальное – это только мнения.

Теперь факты. 24 октября в 2.30 ночи по восточно-американскому времени Агентство национальной безопасности США, специализирующееся на перехвате радиосообщений, зафиксировало радиограмму, переданную из Одессы. Расшифровать ее не удалось, но, получив ее, согласно докладу разведки американского военно-морского флота, шесть судов «или остановились, или изменили курс».

Если учесть восемь часов разницы во временных поясах между Москвой и Вашингтоном, то в 2.30 ночи на Восточном побережье США в Москве было 10.30 утра. Примерно тогда собрался Президиум ЦК и, вероятно, принял окончательное решение о приостановке движения. Указание носило пометку «Срочно», и передали его без задержки.

Так что приведенный мною пересказ из книжки Роберта Кеннеди – выдумка, а вот доклад отцу по телефону в шесть вечера по Москве, десять утра на линии американской блокады, что в районе Кубы все спокойно – чистая правда. Там ничего не происходило. Согласно американским разведданным, в момент описанного в книге «перехвата» «Гагарин» не дошел до линии карантина 500 миль, а «Комилес» – все 800.

В истории Карибского кризиса прочно утвердились две версии: одна – кинематографически напряженная, другая – рутинно документальная. Я привел обе, но первая мне нравится больше.

Из всех судов, следовавших на Кубу, одно привлекало особое внимание американцев – сухогруз «Полтава», вышедший, как они считали, из Одессы, а на самом деле – из Севастополя.

ЦРУ имело информацию от своей агентуры, что на «Полтаве» находятся боеголовки для ракет. Американская разведка фиксировала каждый шаг подозрительного судна, она даже знала, что в судовых документах «Полтавы» пунктом назначения первоначально значился Алжир.

Сейчас, когда многие тайны раскрылись, можно с уверенностью сказать, – «Полтава», так же как и четыре других, не привлекших столь пристального внимания американцев сухогруза – «Альметьевск», «Николаев», «Дубна» и «Дивно-горек», везли Р-14 и сопутствующее им оборудование.

За «Полтавой» американцы следили не отрываясь. Скрупулезно зафиксировали, что она вместо Алжира направилась к Гибралтарскому проливу и вышла в Атлантический океан. После не прошедшей незамеченной встречи в океане с тремя советскими подводными лодками, по сведениям ЦРУ, принадлежавшими Северному флоту, подозрения усилились, превратились почти в уверенность.

Дальше путь лежал к берегам Кубы. «Полтава», «Альметьевск», «Николаев», «Дубна» и «Дивногорск» оказались среди тех судов, которые получили 24 октября команду повернуть домой.

Строительство на Кубе продвигалось споро. Донесения от Плиева дышали оптимизмом. Отец продолжал держаться твердой позиции – главное, выиграть время, закончить работы по установке ракет. Поэтому очень кстати пришлось полученное 24 октября послание исполняющего обязанности генерального секретаря ООН У Тана, предложившего, прекратив на несколько недель перевозку вооружения на Кубу и сняв на этот срок блокаду, попытаться найти взаимоприемлемое решение. Отец ухватился за эту идею и снова предложил совещание в верхах.

Кеннеди с порога отверг всякую возможность диалога. Пока ракеты находятся на Кубе.

Так же он ответил и Бертрану Расселу. Старый философ считал принятые США меры излишне жесткими, а их бескомпромиссную позицию опасной. Он призывал к поиску путей примирения. Кеннеди написал в своем послании: «Мне кажется, вы бы лучше обратили ваше внимание на взломщика, а не на тех, кто поймал его с поличным».

Здесь президент перегнул палку, речь шла всего лишь о неугодном ему госте, заглянувшем к соседу.

Отец использовал любые возможности донести свое понимание событий до оппонента. В ту беспокойную среду он принял американского бизнесмена Уильяма Нокса. Отца интересовали не его деловые предложения, он хотел через него еще раз разъяснить президенту Кеннеди свою позицию.

Отец обращал особое внимание на то, что и баллистические, и зенитные ракеты находятся под строгим контролем Москвы. На ракетных базах нет ни одного кубинца. Отец сказал Ноксу, что времена изменились, исключительное положение США ушло в прошлое и теперь им придется привыкать к соседству советских ракет на Кубе, как мы научились жить, имея под боком в Турции американские «Юпитеры».

В отношении блокады он продемонстрировал жесткую позицию: никаких унижающих достоинство великой державы компромиссов. Если совершат нападение на советские торговые суда, именно так он квалифицировал их остановку и досмотр, то мы примем ответные меры и, если не останется другого выхода, потопим агрессора.

Слова отца в Вашингтоне учли. Ни одно советское судно пока не подверглось задержанию. Государственный департамент запросил посла США в Анкаре Раймонда Хейра о возможной реакции турецкого правительства на демонтаж «Юпитеров». Аналогичное послание ушло в штаб-квартиру НАТО.

Благодаря сдержанности обоих лидеров, критическая среда закончилась благополучно. Несмотря на воинственные заявления, де-факто выработались взаимоприемлемые на ближайшие день-два, условия соблюдения блокады: мы не совались с запретными грузами, они пропускали остальные наши суда беспрепятственно. Равновесие установилось очень шаткое.

Разведывательные самолеты над Кубой летали теперь ежедневно. Не только У-2, но и дважды в день, утром и вечером, восемь низколетящих разведчиков. Фиксировались мельчайшие детали. Экспонированная фотопленка исчислялась десятками тысяч метров. Например, 24 октября она составила более 40 км в длину. Конечно, обработать ее всю не представлялось возможным, в первую очередь изучались фотографии знакомых районов.

В среду данные разведки засвидетельствовали значительное продвижение работ. Плиев держал свое обещание отцу. Строящиеся объекты проявлялись один за другим. Там, где вчера еще только намечались неясные контуры, сегодня отчетливо просматривались почти готовые сооружения: стартовые площадки, хранилища для ракет, бункеры. Специалисты дали заключение, что до полной боевой готовности ждать осталось недолго – несколько дней, не более недели.

Они ошибались. Первый полк еще пять дней тому назад изготовился к запуску баллистических ракет P-I2 с ядерными зарядами. 25 октября к нему добавится второй полк и еще один дивизион третьего полка.