Текст книги "Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы"

Чувство вины не покидало его все оставшиеся годы. Михаил Кузьмич прожил еще немало лет, сделал немало ракет. Умер он в день своего 60-летия прямо на чествовании, в кабинете министра Сергея Александровича Афанасьева. Главные торжества намечались на вечер, в большом зале, а пока собрались свои, самые близкие, поздравить без помпы, накоротке. Янгель расчувствовался, вдруг пожаловался: что-то тянет сердце. Министр предложил прилечь на диване в комнате отдыха, примыкающей к кабинету. Приняв таблетку, Михаил Кузьмич притворил за собой дверь. Больше он ее не открыл. Янгеля нашли на диване мертвым. Сердце не выдержало…

О происшедшем на полигоне решили не сообщать. И не только потому, что до подобной гласности еще не доросли. Отец беспокоился, что взрыв развеет миф о нашем ракетном превосходстве. Спутники, шум на весь мир и вдруг такое…

Но все упиралось в гибель Неделина, остальные могли кануть в Лету безгласно, а вот куда делся маршал, главнокомандующий ракетными войсками, пришлось объяснять. Но безвыходных положений не бывает. Придумали…

В газетах в траурной рамке ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием сообщили о гибели в результате авиационной катастрофы 24 октября главного маршала артиллерии Митрофана Ивановича Неделина.

Оставшихся в живых жертв катастрофы строжайшим образом проинструктировали об обстоятельствах «падения их самолета», сделали соответствующие записи в историях болезни, справках об инвалидности. Трагедия тридцать седьмой площадки ракетного полигона Тюра-Там, он же космодром Байконур, перестала существовать.

Старты восстановили к январю 1961 года. Председателем государственной комиссии вместо маршала Неделина стал генерал-лейтенант Соколов. Второй, вернее, первый пуск Р-16 назначили на 2 февраля. О происшедшем несчастье напоминали сваленные неподалеку от пускового стола и уже начавшие ржаветь искореженные металлические конструкции, все, что осталось от башни обслуживания. Да свежие заплаты на бетоне, похоронившие черные силуэты сгоревших здесь людей.

На сей раз на стартовой позиции царил образцовый порядок. От былой вольницы не осталось и следа. Праздношатающихся убрали не только от ракеты, но даже со смотровой площадки, от греха подальше. Операции по подготовке к пуску выполнялись четко. Их проведение по утвержденной новым начальником полигона инструкции, кроме обычного ведущего инженера от промышленности, контролировали еще два офицера.

Янгелю снова не повезло. Теперь в полете отказала система управления. Удача пришла с третьей попытки. Все дальнейшие испытания происходили без происшествий.

Практически одновременно со вторым стартом Р-16 в том же феврале 1961 года завершились государственные испытания Р-14. В наземном варианте. С шахтами продолжали возиться, и конца в скором времени не предвиделось.

Главным политическим событием осени 1960 года стало избрание 4 ноября Джона Фицджералда Кеннеди президентом США. Отец сиял от удовольствия. Он в шутку говорил о победе Кеннеди как о своеобразном подарке к празднику годовщины Октябрьской революции, а себя ощущал до некоторой степени участником выборов.

О Кеннеди отзывы поступали благоприятные – и дипломаты, и журналисты, и разведка оценивали его как трезвого и самостоятельного политика. В случае его избрания отец рассчитывал найти с ним общий язык, в первую очередь по германскому вопросу. В общем, отец с лета начал «болеть» за Кеннеди. Помочь он ему, конечно, не мог. Отец прекрасно понимал, что если в США проведают, что он на стороне Кеннеди, то это обойдется кандидату в президенты потерей немалого количества голосов. Но устраниться он тоже не пожелал, решил действовать исподволь, из-за кулис.

Первым делом отец отказался подыгрывать республиканцам. Незадолго до выборов он принимал Генри Кэбота Лоджа, который в качестве вице-президента баллотировался вместе с Никсоном. Никсон решил воспользоваться добрыми отношениями, сложившимися у отца с Лоджем во время поездки по США. Ему очень хотелось еще до дня голосования заполучить американских парней, находившихся в советских тюрьмах: пилота У-2 Пауэрса и двух оставшихся в живых членов экипажа РБ-47.

О Пауэрсе в те дни отец вообще не хотел слушать: только что закончился судебный процесс, оглашен приговор. О каком возвращении можно говорить? По его словам, о гуманности американцам следовало подумать, когда они посылали самолет в глубь нашей территории. С другой стороны, отец не собирался держать Пауэрса в заключении очень долго.

– Зачем он нам, – заметил как-то он во время прогулки на даче. – Только хлеб даром ест. Пройдет время, и отпустим его.

После молчания неопределенно добавил:

– В обмен…

О полковнике Абеле он не упомянул, о его существовании я вообще не подозревал.

Вопрос о членах экипажа РБ-47, содержавшихся под стражей без суда как нарушители границ, отец тоже собирался решать только с новой администрацией. Конечно, он не знал, кто победит. В случае поражения Кеннеди пилотов вернули бы Никсону. Но после выборов, а не до. Пока же отец и Лодж мило поговорили, вспомнили прошлогоднюю поездку и разошлись. Хочу отметить, что затее с передачей пленных американских летчиков отец придавал очень большое, чуть ли не решающее значение. Не знаю, оказал ли этот шаг какое-то влияние на исход выборов, но он часто возвращался к нему в разговорах. Не преминул он упомянуть об этом эпизоде и во время беседы с глазу на глаз с президентом Кеннеди в Вене в июне 1961 года. По словам отца, собеседник поблагодарил за поддержку в предвыборной борьбе.

Сразу же после церемонии вступления Джона Кеннеди в Белый дом 26 января 1961 года советское правительство возвратило пленных американских летчиков РБ-47. Сообщив об этом событии, газета «Правда» отметила, что президент США отдал приказ, запрещающий американским самолетам нарушать воздушное пространство Советского Союза. Тем самым как бы переворачивалась страница в отношениях между двумя странами. К сожалению, еще не родившееся взаимопонимание подстерегало серьезное испытание. США по решению, принятому еще республиканской администрацией, вовсю готовили вторжение на Кубу.

Просто фатальное невезение!.. Перед каждой встречей, как только появляется надежда договориться, возникает «непредвиденное» осложнение.

Октябрьская катастрофа Р-16 не отразилась ни на планах запуска человека в космос, ни на программе постановки на дежурство боевых ракет.

А что же мы имели? В 1961 году продолжали разворачиваться вдоль западных границ нашей страны полки и дивизии Р-12. Там уже установили несколько десятков ракет. По мере ввода их в строй Р-5 все дальше уходили в историю. Постановка на боевые позиции Р-14 ожидалась не ранее следующего года. До Соединенных Штатов по-прежнему доставали только «семерки». Если учитывать и экспериментальный старт, их теперь набиралось шесть. Поэтому отец без колебаний принял предложение военных: учитывая положительные результаты проведенных пусков, не дожидаясь окончания испытаний, уже с апреля 1961 года начать разворачивать боевые стартовые позиции Р-16.

После гибели главного маршала артиллерии Неделина по предложению Малиновского главнокомандующим Ракетными войсками назначили маршала Советского Союза Кирилла Семеновича Москаленко. Отец поначалу усомнился, Неделин – ракетчик до мозга костей, разбирался в деле профессионально, а Москаленко видел их только издали. Но фигуры, равноценной Неделину, он в армии не знал и согласился. Москаленко – человек энергичный, научится.

С Москаленко отец столкнулся в первые дни войны – тот тогда командовал противотанковой бригадой. Под Киевом Москаленко попал в окружение, но выбрался. К концу войны он уже командовал армией. Человеком он прослыл непоседливым, въедливым, стремящимся во все вникнуть и безудержно храбрым. Уже командуя армией, сохранял привычку выносить свой наблюдательный пункт к самой передовой. Однажды, когда во время войны отец с Жуковым посетили его «хозяйство», Георгий Константинович, оглядевшись окрест, поинтересовался:

– А немцы где?

– Вон… За тем бугорком, – ответил Москаленко, показав на высотку в полукилометре от них.

Жуков сначала не поверил, а потом пробурчал:

– Ты что, нас немцам сдать хочешь? – И добавил, обращаясь к отцу: – Поехали отсюда.

Мешал Москаленко вспыльчивый, взрывной характер. Но отец решил, что его деятельная натура пойдет на пользу. Он и сам в кабинете не усидит, и другим не позволит.

Новый главнокомандующий энергично взялся за дело. Он объезжал строящиеся ракетные площадки, вникал во все мелочи. Его доклады отцу были обстоятельны и конкретны. В ведении Москаленко находились и космические запуски. 25 марта стартовал и в тот же день приземлился последний экспериментальный «Восток» с собакой Звездочкой на борту. Месяцем раньше, 12 февраля, той же «семеркой» запустили межпланетный корабль к Венере.

Каждый наш старт больно ранил самолюбие президента Кеннеди. Он не хотел мириться с тем, что Америка оказалась позади. Но, чтобы вернуть лидерство, требовалось свершить нечто необыкновенное, непосильное более никому.

Отца же преследовали иные кошмары, ему не давала покоя постоянно ускользавшая из рук проблема Германии. Заставить западные страны признать ГДР никак не удавалось. А это не только ущемляло ее и наш престиж, но и угрожало безопасности Германской Демократической Республики.

Конечно, пока никому не приходило в голову покуситься на целостность ГДР. Пока там стояли советские войска. Но они не могли оставаться там вечно. Отец считал, что договоренность по германскому вопросу не только стабилизировала бы политическую обстановку в центре Европы, но сэкономила бы немало средств.

В ГДР положение все ухудшалось. Ульбрихт продолжал жаловаться на отсутствие границ, существенную нехватку рабочих рук. Он даже заикнулся о возможности набора рабочей силы из Советского Союза. В ответ отец просто взвился. Он вспомнил, как фашисты угоняли наших людей на работы в Германию. Но это фашисты… Теперь то же предлагал повторить Ульбрихт. Домой отец вернулся, кипя от возмущения.

– Как такое могло прийти ему в голову? – повторял он.

Отец ответил отрицательно, но сама проблема исхода немцев сидела в его голове как ржавый гвоздь. Избавиться от нее отец мог, только найдя решение. Правильное или нет – покажет жизнь, но решение. Его характер не позволял самоустраниться. Он посчитал естественным взять инициативу и ответственность на себя.

Не оставил отец без внимания и рассказ Ульбрихта, как западные немцы, по своему складу люди расчетливые, умеющие считать деньги, не ленятся съездить за продуктами в ГДР, благо граница открыта, а там цены ниже. Сумма потерь от неожиданного и неконтролируемого экспорта набиралась весьма внушительная. Отца это сообщение особенно затронуло: значительная часть продуктов питания поставлялась в ГДР из Советского Союза. Стремительно нараставшие в те годы долги ГДР мы периодически просто прощали, списывали. А они исчислялись миллиардными суммами.

Ульбрихту, а за ним и отцу представлялось: если перекрыть отток людей и товаров, то положение быстро стабилизируется. В результате жизненный уровень населения ГДР превзойдет западногерманский. Надо только сделать первый шаг, остановить поток… Но как?

Немалые надежды отец возлагал на будущие переговоры с новым американским президентом. Если удастся договориться, мирный договор узаконит существование двух Германий, установит границы. Вопрос же объединения, отодвигаемый в неопределенное будущее, станет предметом переговоров суверенных ГДР и ФРГ.

17 февраля отец возобновил давление на Запад. В ФРГ ушла памятная записка, в который раз обосновывающая необходимость заключения мирного договора. Текст ее в расчете на будущие переговоры звучал весьма миролюбиво. В частности, там указывалось: в мире назревают перемены к лучшему. Явный намек на ожидаемый диалог с новым президентом США. Теперь все зависело от переговоров с Джоном Кеннеди, от того, хватит ли у партнеров мудрости, от того, что возобладает – разум или амбиции.

После поездки в ООН у отца произошел окончательный перелом в отношении к Кубе. Теперь в его глазах она была не просто одной из стран, примерившихся к социализму. Куба представлялась отцу Давидом, противостоящим могущественному Голиафу. Он считал интернациональным долгом нашей страны, своим личным долгом сделать все, чтобы не дать погибнуть кубинской революции. По мнению отца, события, разворачивающиеся вокруг Кубы, на многие годы определят развитие революционного процесса в мире. Отношение к Кубе стало особым, а внимание к происходящим событиям – пристальным. Нельзя скинуть со счетов и личное обаяние Фиделя Кастро. Отец ощущал в нем задор своей революционной молодости.

Однако Куба являлась далеко не единственной точкой, где две сверхдержавы, два мира пытались склонить освобождающиеся от колониальной зависимости страны предпочесть их ценности, присоединиться к Восточному или Западному блоку.

В те дни я не раз допытывался у отца: как мы можем помочь Кубе выстоять? Отец полагал, что оружием. О его поставках достигли договоренности еще во время визита Рауля Кастро. В остальном можно было только уповать на благосклонность судьбы и стойкость кубинского народа. Я его спросил: «Не заключить ли с Кубой договор о взаимной помощи, такой же, как с нашими соседями?» Отец считал подобную затею бесполезной и опасной. Высадятся американцы на Кубе, как кубинцам помочь? Начать третью мировую войну? Безумие. Да и неизвестно, как поведет себя Кастро в критический момент? Слишком многое скрывалось в тумане… Отец предпочитал не рисковать.

Поставки стрелкового оружия, танков, артиллерии решили ускорить. С авиацией же возникли трудности, у кубинцев недоставало летчиков. Посылать туда наших, как это делалось и в Корее, и в Египте, отец считал неоправданным. И здесь все наталкивалось на расстояние, изолированность острова. Потерпит Кастро поражение, нашим людям останется только сдаться в плен. Решили отправить на Кубу учебно-тренировочные МиГи, пусть сначала кубинцы научатся летать. А пока Фидель Кастро мог распорядиться всего несколькими устаревшими американскими истребителями, главным образом, времен Второй мировой войны.

Обстановка вокруг Кубы накалялась все сильнее, на улицах Гаваны прозвучали первые взрывы, появились первые жертвы. Американские войска стягивались к острову все ближе. 4 апреля кубинцы получили грозное предупреждение. В тот день пограничники в двух милях от берега задержали нарушителя, американское судно под названием «Вестерн Юнион», и попытались доставить его в ближайший порт. Не тут-то было. Самолеты и военные корабли США буквально навалились на катерок береговой охраны, не оставалось сомнений, что вот-вот прогремит роковой выстрел. Властям пришлось отпустить нарушителя.

Отец считал: вторжение – дело ближайших недель или даже дней. Шансов у Кубы – никаких, ее защитникам предстояла героическая гибель. Американцы набили руку на подобных операциях.

9 апреля появилось новое тревожное сообщение: в нью-йоркской гостинице «Рузвельт» собрались на пресс-конференцию кубинские эмигранты и без обиняков объявили о планах вторжения на остров. Действовать они собирались по гватемальскому варианту. Там избранный Президентом в 1951 году Гусман Арбенс (Guzman Arbenz) попытался провести земельную реформу, конфисковал банановые плантации у американской компании «Юнайтед Фрут». В 1954 году ЦРУ навербовало по всему свету гватемальцев – противников Арбенса, вооружило их, натренировало, доставило куда нужно, и президенту страны не осталось ничего другого, как спасаться бегством.

Куба Кубой, но той весной главным событием, ожидаемым с замиранием сердца, стал предстоящий полет человека в космос. Конечно, только для посвященных, остальным оставалось строить догадки. О фамилии космонавта в те дни не упоминали, ею никто не интересовался, летел просто человек, первый человек.

Я слышал рассказы о том, как Королев якобы показывал отцу фотографии претендентов на полет и он выбрал Гагарина. Это одна из баек, обычно с годами буйно разрастающихся вокруг знаменательных событий.

А вот о дате запуска разговор у них действительно состоялся. Сразу после успешного приземления последнего космического корабля, доставившего с орбиты собаку Звездочку. Королев нервничал, торопился, по всем признакам американцы могли вскоре, официально они называли первую половину мая, ракетой «Редстоун» запустить свой экспериментальный корабль с человеком на борту. Первый полет американцев не шел ни в какое сравнение с программой «Востока», так Королев назвал свой корабль, но Сергей Павлович беспокоился о приоритете.

Американцы двигались осторожными шажками, решили начать с полета по баллистической траектории, так, чтобы только царапнуть заатмосферное неизведанное пространство. Кто знает, что там ожидает человека? Королев исповедовал иные принципы. Он предпочитал брать быка за рога, с первого шага действовал по полной программе. В случае неудачи продолжал атаковать, пока не добьется своего. Сергей Павлович сразу запланировал полет по орбите. Правда, всего на один виток. Он объяснил: выбранная форма космического аппарата – шар – снимает многие проблемы. Главное, отпадает необходимость в управлении при спуске, входе в атмосферу, а ниже, затормозившись, пилот выстрелится катапультой. Дальше они приземлятся на парашютах отдельно – человек и пустой шарик. Королев предпочитал, чтобы человек в управлении кораблем не участвовал. Конечно, если вмешательства пилота не потребуют чрезвычайные обстоятельства. Его осторожность имела под собой достаточно оснований. Никто не знал, что может произойти в невесомости. Тогда всерьез опасались, что из-за резкой смены ощущений «подопытный экземпляр» может сойти с ума. В простенький пульт, установленный в тесной кабине «Востока», заложили разные хитроумные комбинации – только набрав их, щелкая тумблерами, человек мог взять управление на себя. Американцы избрали иную стратегию. У них пилот космического корабля с первого запуска управлял кораблем сам.

Королев подробно доложил отцу о предшествующих полетах. Как и раньше, не все получалось сразу. Особо неудачным оказался эксперимент, когда корабль, изготовившись к возвращению на Землю, развернулся наоборот и тормозные двигатели забросили его на более высокую орбиту. Находившиеся на борту собачки погибли. Королев утверждал, что предусмотрены меры, не допускающие повторения ошибки. Да и человек – не дворняжка, всегда сможет через иллюминатор убедиться в правильной ориентации корабля. Если, конечно, он вообще сможет оценивать обстановку в космосе.

Королев не сомневался – системы отработаны, ракета надежна, все пройдет отлично.

Отец, улыбнувшись, переспросил его: «Неужто существует стопроцентная гарантия?» Сергей Павлович решительно повторил: «Все возможное сделано, – немного помедлил и добавил: – Конечно, неожиданности в таком деле всегда возможны, но пускать человека надо. Пришла пора».

Королев не хотел откладывать и предложил назначить старт человека в космос на середину апреля. Через несколько дней он позвонил отцу и уточнил, они изготовятся к двенадцатому. Отец согласился – в таком деле последнее слово за главным конструктором. Как все, что касалось ракет и спутников, дата держалась в строжайшей тайне. Однако все догадывались, что событие произойдет вот-вот, со дня на день. Наступило томительное ожидание.

Запуск запуском, а жизнь шла своим чередом. В начале апреля, числа 7-го или 9-го, отец отправился отдыхать. Этой весной он решил поехать в Пицунду, под соснами так хорошо дышится весной. Там он намеревался и поработать, подбить дела, до которых не доходили руки в московской суете. На осень намечался очередной съезд партии, следовало подумать о докладе. В общем, дел на отдых набиралось немало.

О запуске отец особенно не задумывался. От него ничего не зависело, о результатах Королев доложит с полигона.

Я оставался в Москве.

12 апреля 1961 года в Москве было солнечно и тепло. Земля практически очистилась от снега, кое-где желтели пуговки цветов мать-и-мачехи.

Не стану пересказывать события того памятного дня.

Они теперь всем известны до мельчайших подробностей. Может быть, только одно. Как рассказывал позднее помощник отца Владимир Лебедев, Королев позвонил в Пицунду сразу после старта, сообщил, что все идет нормально. В тот день отец работал с пресс-группой над предстоящим докладом съезду. Только условно можно назвать работой эти прошедшие в нервном ожидании полтора часа. Отец то и дело поглядывал на телефон. Когда тот наконец снова зазвонил, отец стремительно схватил трубку и, узнав голос Королева, закричал:

– Скажите одно, он жив?

Выслушав ответ, с облегчением откинулся на спинку легкого плетенного из лозы кресла и начал выспрашивать Сергея Павловича о самочувствии пилота, тогда слова «космонавт» еще не придумали.

Я позвонил отцу вечером, после возвращения с работы.

О том, что Гагарин успешно приземлился в саратовских степях, я уже знал во всех подробностях. Эксперимент завершился, Королев праздновал победу. Я искренне радовался за него. Но не более. Никаких ощущений величия происшедшего.

И отцу я звонил не для того, чтобы поздравить его. По вечерам я звонил ему регулярно. Сегодня главной темой разговора, естественно, стал Гагарин, Королев, запуск… В отличие от меня, отец восторгался. Он рассказал некоторые подробности, связанные с приземлением. Вспомнил Малиновского, который предложил в поощрение отважному пилоту досрочно присвоить очередное звание капитана и звание Героя Советского Союза.

Саму идею отец поддержал, но в шутку посетовал: министр обороны слишком прижимист, не грех раскошелиться. Перейдя на серьезный тон, он предложил перескочить через звание, пусть старший лейтенант сразу станет майором. Малиновский не возражал – майор так майор.

Отец попросил сообщить пилоту об этом немедленно по приземлении.

– Пусть порадуется, – произнес он знакомую мне фразу, выражавшую и его особое удовлетворение.

– На этом фантазия министра исчерпалась, – продолжал отец. – Майор, герой – их у нас так много, а здесь хотелось бы чего-то особенного.

Отец вспомнил, как встречали в пору его молодости челюскинцев, чкаловцев, и сейчас ему захотелось устроить нечто подобное: толпы людей на улицах, дождь листовок с неба, грандиозный митинг.

То, что отец ставил на одну доску челюскинцев и Гагарина, свидетельствовало о том, что как и четыре года назад, при запуске первого спутника, ни отец, ни все мы, его окружающие, не смогли представить реакции в мире на происшедшее. Действительность превзошла все ожидания. Но тогда, в день свершения, мы не догадывались, что присутствуем в первом дне новой эры.

Отец сказал, что он на следующий день вылетит в Москву, – он хотел сам встретить героя. Он считал, что космонавта должно встречать на Внуковском аэродроме все правительство как самого почетного иностранного гостя. По улицам открытую машину с Гагариным пусть сопровождают мотоциклисты.

По наметкам отца, в первой машине отводилось место только герою дня и его жене. Поднялась целая буря, окружающие наперебой советовали, требовали, чтобы отец занял место рядом с космонавтом. Отец отнекивался, немного играл, но потом позволил себя уговорить.

А затем: кульминация, митинг на Красной площади. На моей памяти подобного не случалось. КГБ еще со сталинских времен панически боялся скопления людей. Демонстрация – другое дело, там колонны идут по отведенным им коридорам, разделенным плотными цепями всевидящих профессионалов. От них не скроется ни малейшее подозрительное движение. А тут неорганизованная толпа!..

Но отец и слушать не хотел возражений. С митинга на Красной площади торжество перемещалось в Георгиевский зал Кремля на грандиозный прием в честь безымянных в те годы людей, воплотивших мечты фантастов в действительность.

Я несколько скептически воспринял энтузиазм отца, его намерение устроить всенародный праздник. Мне казалось, подобная затея не встретит отклика в сердцах людей. О своих сомнениях я не стал говорить вслух. Больше меня волновало здоровье отца. Он так устал за прошедшие месяцы, вырвался отдохнуть на какие-то две недели, а спустя три-четыре дня собирается вернуться. Я стал его отговаривать. Какое там, он слышать ничего не хотел. Отец просто рвался в Москву. Поняв всю тщетность своих усилий, я отступил.

Встречу Гагарина можно сравнить лишь с всенародным ликованием в День Победы 9 Мая 1945 года.

Казенный энтузиазм вычерченных строгим шрифтом лозунгов и транспарантов заменили выписанные от руки на чем попало сердечные приветствия. Залитые солнцем улицы переполнялись ликующими москвичами. Да что улицы! Балконы, крыши, окна, деревья – везде, откуда можно разглядеть героя, – люди, люди, люди.

Появление в небе самолета с Гагариным вызвало такой взрыв энтузиазма, как будто он прилетел на спутнике. Сопровождаемый четверкой истребителей Ил-18 сделал круг над Москвой. Заход на посадку, короткая пробежка, и настала торжественная минута. Из самолета, остановившегося напротив изготовленной за ночь невысокий трибуны, вышел майор Юрий Гагарин и четким строевым шагом направился к поджидавшей его толпе. Его встречали: Президиум ЦК и правительство во главе с отцом, жена и родители, министры, маршалы, послы, размахивавшие флажками москвичи.

Гагарин наизусть выучил слова заранее написанного для него рапорта, успел потренироваться в торжественном подходе и теперь четко чеканил шаг по длинной красной ковровой дорожке, ведущей от трапа самолета к бессмертию. Дорожка оказалась длинноватой, невысокий майор все шел и никак не мог дойти до конца. На середине пути случилось досадное происшествие: отстегнулась резинка, поддерживающая на ноге форменные высокие офицерские носки. Носок спустился, резинка выскользнула из брюк, торжествующе взлетала вверх при каждом шаге, а затем пребольно шлепала по ноге. Космонавт, не обращая на нее никакого внимания, продолжал торжественный марш.[69]69
  В некоторых книгах пишут не о резинке, а о развязавшихся шнурках, но я ясно видел резинку. Что это такое, сейчас забыли, а тогда, до изобретения эластичных носков, она – неизменный атрибут формы, туго охватывала икры, свисающий с нее замочек удерживал носок натянутым на ногу. Резинка нередко расстегивалась, и вся эта конструкция повисала на спустившимся вниз носке, мешала идти и доставляла массу других неудобств.


[Закрыть]

В конце пути – две ступеньки, ведущие на трибуну, и Гагарин после рапорта попадает в объятия отца.

Королев торопился не зря. Он опередил американцев всего на три недели. Но они стоили вечности. Состоявшийся 5 мая полет американского астронавта Аллана Шепарда, поднявшегося на высоту 115 миль и пролетевшего 300 миль по прямой, не поразил никого.

Отец с ехидцей поздравил Джона Кеннеди с успехом американской технологии. Возможно, именно тогда молодой президент окончательно решил взять реванш, задумал высадить человека на Луну.

Рано утром 17 апреля в день рождения отца, ему исполнилось шестьдесят шесть лет, началась высадка десанта в заливе Кочинос. Вот такой он получил подарок от нового президента США.

Сообщалось, что в операции участвуют исключительно кубинские эмигранты. Курсирующий поблизости флот США получил приказание не вмешиваться. Отец не поверил, считал, что выпущена дипломатическая дымовая завеса, американские войска уже дерутся на острове.

Настроение у него упало, никаких иллюзий он не питал, считал, что Кастро против американцев не устоять. В одном отец не сомневался: окончательная победа, не сейчас, так через годы, все равно за народами, борющимися против колонизаторов за справедливость и свободу. Отец сокрушался, что не успели поставить кубинцам достаточно оружия, главное – самолетов. Они оказались практически беззащитны с воздуха. Как мы в 1941 году…

Отец решил обратиться к президенту США. Он продиктовал письмо, первое в их драматической переписке, посвященной событиям вокруг Кубы.

Приведу письмо полностью.

«Господин Президент,

Я обращаюсь к Вам с этим посланием в тревожный час, чреватый опасностью для мира во всем мире. Против Кубы начата вооруженная агрессия. Ни для кого не секрет, что вторгшиеся в эту страну вооруженные банды подготовлены, снабжены и вооружены в Соединенных Штатах Америки. Самолеты, которые подвергают бомбардировке кубинские города, принадлежат Соединенным Штатам Америки; бомбы, которые они сбрасывают, предоставлены Американским правительством.

Все это вызывает у нас, в Советском Союзе, у Советского правительства, советского народа понятное чувство возмущения. Еще недавно, обмениваясь мнениями через представителей, мы говорили с Вами об обоюдном желании сторон приложить совместные усилия, направленные на улучшение отношений между нашими странами и предотвращение опасности возникновения войны. Ваше заявление несколько дней тому назад о том, что США не примут участия в военных действиях против Кубы, создавало впечатление, что руководящие инстанции Соединенных Штатов отдают себе отчет, какие последствия для всеобщего мира и для самих США может иметь агрессия против Кубы. Как же понимать то, что делается Соединенными Штатами в действительности, когда нападение на Кубу стало теперь фактом?

Сейчас еще не поздно предотвратить непоправимое. Правительство США имеет возможность не допустить, чтобы пламя войны, зажженное интервентами на Кубе, переросло в пожар, справиться с которым будет невозможно. Я обращаюсь к Вам, господин Президент, с настоятельным призывом положить конец агрессии против Республики Кубы. Военная техника и мировая политическая обстановка теперь таковы, что любая так называемая малая война может вызывать цепную реакцию во всех частях земного шара.

Что касается Советского Союза, то не должно быть заблуждения насчет нашей позиции: мы окажем кубинскому народу и его правительству всю необходимую помощь в отражении вооруженного нападения на Кубу. Мы искренне заинтересованы в смягчении международной напряженности, но если другие пойдут на обострение, то мы ответим им полной мерой. И вообще, едва ли возможно вести дела таким образом, чтобы в одном районе улаживать положение и глушить пожар, а в другом районе разжигать новый пожар.

Надеюсь, что правительство США учтет эти наши соображения, продиктованные единственной заботой, чтобы не допустить таких шагов, которые могут подвести мир к военной катастрофе.

18 апреля 1961 г.

Н.ХРУЩЕВ

Председатель Совета Министров СССР»

Я переживал за Кубу так, как будто напали на нашу собственную страну, не выключал радио, ловил каждую новость, связанную с военными действиями. Несмотря на пессимизм отца, я втайне надеялся: вдруг произойдет чудо, кубинцы выстоят. Отец понимал мое состояние, делился крохами получаемой информации. Он ее черпал главным образом из ТАСС-их докладов, основанных на сообщениях иностранных агентств. Кое-что в своих шифровках добавлял наш посол на Кубе Кудрявцев. Он писал о решимости Кастро сражаться до конца, а в случае поражения уйти в горы, возобновить партизанскую борьбу. Именно в те дни Кастро во всеуслышание объявил о своем социалистическом выборе. Он решил погибнуть или победить коммунистом. Отец поморщился: «Не время, он сжег за собой все мосты. Теперь американцы его не выпустят. На переговоры рассчитывать не приходится». Но, с другой стороны, такая самоотверженность произвела сильное впечатление на отца.