Текст книги "Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы"

Если нападение произойдет, то оно, безусловно, начнется с воздуха. Системы противовоздушной обороны на острове практически не существовало. Значит, надо ее создать. Снова, как и в апреле, речь зашла о зенитных ракетах. Решили поставить 114 пусковых установок 75-х с соответствующим боезапасом, другими словами, две дивизии. Оружие было сложным, к тому же строго секретным. Отец посчитал, что и оно должно остаться в наших руках. Скорострельные зенитные пушки, способные поражать цели на небольших высотах, поступали в распоряжение кубинской армии. В обращении с ними они имели опыт.

Систему противовоздушной обороны завершали новейшие сверхзвуковые истребители МиГ-21. Их тогда в наших частях было раз, два и обчелся, но Куба обладала высшим приоритетом.

Чтобы сделать остров неприступным, оставалось организовать оборону побережья. Для создания береговой обороны предложили на направлениях, опасных с точки зрения высадки десанта, установить «Сопки», запускаемые с грузовиков самонаводящиеся крылатые ракеты, модификацию столь полюбившейся отцу «Кометы». Она к тому времени изрядно устарела, но ничего лучшего моряки не имели. Зазоры между ракетными батареями с моря предстояло прикрывать быстроходным катерам «Комар», вооруженным самонаводящимися ракетами П-15.

С воздуха побережье предполагалось патрулировать бомбардировщиками Ил-28. В зависимости от поставленных задач они могли нести бомбы, включая и атомные, или же им под брюхо подвешивали торпеды. Об «Илах», как и «Сопках» с катерами, тоже говорили на апрельском совещании, но ничего конкретного пока предпринять не успели.

Все эти решения по организации обороны Кубы формировались постепенно, по мере выявления все новых и новых задач. Пирог нарезали по кускам.

К тому времени, когда в Генеральном штабе закончили первые прикидки, вернулись из Гаваны посланцы отца. 10 июня Рашидов докладывал на совместном заседании Президиума ЦК и Совета обороны. Постановили приступить к реализации операции, решение оперативных вопросов возложили на Косыгина и Устинова. Координацию отец оставил за собой.

После заседания он один на один долго беседовал с Рашидовым и Бирюзовым, выспрашивал их о реакции Кастро. Здесь все обстояло нормально. Отец вцепился в Бирюзова с расспросами о возможности скрытого размещения техники, ведь операция все расширяла свои масштабы. Главное, как укрыть ракеты?

Бирюзов мялся, по сути дела, эту часть задания он не выполнил, наконец выдавил из себя, что, по мнению специалистов, к которому он присоединяется, ракеты удачно маскируются под кокосовые пальмы. Он сам видел их на Кубе – такой же прямой ствол, только вот на боеголовку придется взгромоздить шапку из листьев.

До сих пор не пойму, как отец поверил такому примитивному объяснению. Когда он рассказал о ракетах-пальмах, мне все это показалось не очень серьезным. Я поделился с отцом своими сомнениями, но он не стал меня слушать, отпарировал, что там работали профессионалы, они разбираются в деле лучше нас. Возражений у меня не нашлось. Почему-то вспомнились нередкие посадки нашего служебного самолета на заводском аэродроме в Воронеже. После однообразия жизни на полигоне тянущиеся к небу на фоне летного поля заводские трубы не раз подсознательно воспринимались как изготовившиеся к запуску ракеты. Я себя успокаивал. Тут труба, там пальма, может, и сойдет. Но от ощущения халтуры я так и не смог избавиться.

Об обслуживающей ракетные старты специфической технике: установщиках, трейлерах, заправщиках – отец не вспомнил. А ведь по ней можно однозначно вычислить стартовую позицию, даже в отсутствие ракет. Раз они здесь, то и ракета спрятана поблизости.

Узким местом оказалась проблема транспорта. За короткое время требовалось перевезти прорву груза, а судов, тем более специально оборудованных, у нас почти не было.

Отец вызвал к себе министра морского флота. Тот доложил, что для выполнения задания придется сломать весь сверстанный заранее годовой план перевозок, свободные мощности, естественно, взять неоткуда. Потребуется валюта для фрахта судов других стран, без этого не обойтись.

Отец дал добро, в Министерство финансов пошло указание не скупиться.

Черноморские и балтийские порты затрясла лихорадка. Отменялись рейсы, переадресовывались грузы. Доставку обычных грузов на Кубу и по другим адресам поручили иностранцам. Ничего иного просто не оставалось.

Наши советские сухогрузы, пассажирские лайнеры, танкеры – все, что оказалось под рукой, переоборудовалось для перевозки вооружения, личного состава, топлива. Со многими проблемами приходилось сталкиваться впервые – никогда еще не транспортировали через океан ракеты, термоядерные заряды, высокоактивное и токсичное ракетное горючее и окислитель. Мало того что все это необходимо было доставить в целости и сохранности, но еще надо было и обеспечить секретность.

С ракетами дело утряслось довольно быстро. Они хорошо размещались на сухогрузах последней модели типа «Полтава». Обширные люки позволяли загружать ракеты в трюмы, где они раскреплялись на случай качки. На палубе для маскировки решили разместить сельскохозяйственную технику: сеялки, культиваторы, комбайны. У американцев, облетающих наши корабли в открытом океане, не должно было возникать ни малейших сомнений в характере перевозимых грузов.

Страсти разгорелись вокруг ядерных зарядов. Само их наличие на судах, которые можно остановить, захватить, интернировать, противоречило принятым в стране требованиям обеспечения секретности и сохранности. Даже внутри страны боеголовки перевозили в специальных, закамуфлированных под пассажирские, вагонах в сопровождении многочисленной охраны. Что может произойти в открытом океане у чужих берегов, не хотелось и думать. Доложили отцу. Он предложил транспортировать их на подводных лодках. Идея была заманчивой, но оказалась трудноосуществимой. Там не только не представлялось возможным создать необходимые условия хранения, но экипажу просто негде было укрыться от излучения.

После долгих обсуждений решили остановиться на надводных судах, а осуществление операции отложить на самый конец, когда ракеты уже прибудут на место. Считалось, что доставка ядерных зарядов под занавес обеспечит большую безопасность, ведь если вторжение произойдет до приведения ракет в готовность, то в руки американцев могут попасть наши атомные секреты.

Малиновский доложил, что, по расчетам его служб, подготовка к постановке ракет займет около четырех месяцев. Если начать перевозки в июле-августе, то раньше октября-ноября не управиться. Отца эти сроки устраивали, с опубликованием сообщения о размещении ракет на Кубе он не собирался спешить. Пусть пройдут выборы в США. В межпартийной борьбе за места в сенате и палате представителей, по его мнению, могли взять верх горячие головы. Когда все поутихнет, в ноябре, он собирался по личным каналам прозондировать настроение президента, подготовить его, а уж потом ударить в колокола. Так родился срок завершения операции: конец октября – начало ноября.

На 17–25 июня у отца была запланирована поездка в Бухарест. Следом за ней ожидали прилета в Москву Рауля Кастро. 2 июля на Внуковском аэродроме его встречали Микоян и Малиновский. Едва пришедшего в себя после перелета через восемь часовых поясов министра вооруженных сил Кубы на следующий день повезли к отцу.

Начавшиеся 3 июля в официальном кабинете переговоры продолжались в непринужденной обстановке на даче. Вместе с Раулем туда приехали Рашидов и Алексеев.

Речь шла о подготовке официального соглашения. Естественно, совершенно секретного. В переговорах, кроме Рашидова и Алексеева, принимали участие министр обороны СССР Малиновский, маршал Бирюзов и еще два или три генерала. Переводил Алексеев. По соображениям безопасности к делу стремились привлекать как можно меньше людей. Заключительная встреча Рауля Кастро с отцом состоялась 8 июля. Секретности проводимой операции отец придавал особое значение. Принимались все мыслимые меры, обеспечивающие сохранность информации. Дело доходило до того, что многие материалы писались от руки. Все в единственном экземпляре. Решение о допуске к планируемой операции принимал лично Малиновский.

Тем временем в самом сердце Министерства обороны – Главном разведывательном управлении Генерального штаба – обосновался один из самых значительных за хрущевские годы шпионов полковник Олег Владимирович Пеньковский. Он работал одновременно на английскую и американскую разведки. Пеньковский сыграл заметную роль в Карибском кризисе. Он знал достаточно много. В течение всего срока своей недолгой службы в чине полковника британской армии с окладом две тысячи фунтов стерлингов в месяц плюс специальные премии за особо важные сообщения он в первую очередь нацеливался на сбор информация о ракетах и космосе.

Возможности перед ним открывались немалые. Будучи высокопоставленным сотрудником советской военной разведки, он в чине полковника работал в Главном разведывательном управлении (ГРУ) Генерального штаба и одновременно в Государственном комитете при Совете Министров СССР по координации научно-исследовательских работ специализировался на получении зарубежной технологической информации, связанной с разработкой и производством высокоточных приборов наведения ракет: гироскопов и акселерометров.

Официально Пеньковский в комитете занимался внешними связями, организовывал поездки делегаций за рубеж, принимал иностранных гостей. За ним утвердилась слава человека, умеющего работать, способного отыскать ответ на, казалось бы, неразрешимые вопросы. Он стремился всеми силами укрепить завоеванную репутацию, в чем ему активно помогали с той стороны.

Получив задание ГРУ о сборе информации в области гироскопии, Пеньковский попросил британскую разведку организовать турне советских специалистов по соответствующим предприятиям. Это должно было поднять его авторитет не только в Генеральном штабе, но и в высшем руководстве страны. До того времени наших людей на пушечный выстрел не подпускали к подобным заводам. Вопрос англичане решили не сразу. Начались консультации. Запросили фирмы. Инженеры только посмеялись: от посмотреть до сделать – огромная дистанция. Секретов тут особых нет, необходимы деньги, много денег, и немало времени.

Согласие на визит наших прибористов получили от «независимых» от британского правительства фирм. Советскую делегацию водили по цехам, показывали лаборатории, дарили проспекты. Домой вернулись в восторге, но когда стали разбираться глубже, выяснилось, что нового ничего не узнали. Поохали, поахали и пришли к заключению, что мы и так всё знали. Справедливости ради хочу отметить, что когда потратили выделенные правительством миллиарды на гироскопы и акселерометры, на новых заводах их стали производить не хуже заграничных.

Поездка получила большой резонанс. О ней доложили отцу. С одной стороны, начальник ГРУ генерал Серов подчеркнул высокий профессионализм своего сотрудника, организовавшего посещение. С другой – председатель ГК по НИР Руднев, ранее руководивший ракетной программой и только недавно пересевший в новое кресло, поделился неоценимой информацией, полученной в его ведомстве.

Пеньковский стал героем дня. О проникновении в святая святых британской военной промышленности рассказывали легенды. И ранее вхожий во все двери, Пеньковский стал своим человеком среди ракетчиков. Он нередко бывал в конструкторских бюро, не раз ездил на полигон в Тюра-Там – Байконур. «Для того чтобы добывать информацию, нужно хорошо представлять предмет, иначе неизбежно обманут, подсунут туфту», – объяснял он свою любознательность.

Такое серьезное отношение к делу вызывало уважение. Человеку из «организации», не стесняясь, рассказывали такое, что не всегда доверяли своим.

Не меньшими возможностями располагал Пеньковский и в армии. Кроме всего прочего, он находился в близких отношениях с главнокомандующим Ракетными войсками и артиллерией Советской армии главным маршалом артиллерии Варенцовым, порекомендовавшим его когда-то своему старому приятелю начальнику ГРУ генералу армии Серову.

…Здесь требуется некоторое пояснение. Испокон века в русской, затем Красной и, наконец, в Советской армии существовал начальник, а впоследствии главнокомандующий артиллерией. В описываемые мною годы ракеты заставили потесниться традиционные «стволы» и в названии командования добавились слова «ракетных войск». К ним относились ракеты поля боя, так называемые оперативно-тактические. Стратегические ракеты, как межконтинентальные, так и средней дальности, проходили совсем по иному департаменту, ими командовал в то время маршал Бирюзов.

Для получения Пеньковским сведений о нашем ракетном потенциале это разделение функций существенного значения не имело. В закрытом кругу лиц, допущенных ко всем секретам, информация циркулировала свободно. Да и от Варенцова ему удавалось узнать немало.

С Варенцовым Пеньковского связывал фронт. Он, тогда молодой лейтенант, служил адъютантом у командующего артиллерией фронта в победных 1944–1945 годах. Мои друзья-артиллеристы даже рассказывали байку, что Сергей Сергеевич обязан своему адъютанту жизнью, – тот, рискуя собой, вытащил его из-под танка, то ли немецкого, то ли нашего. Я в это не очень верил, скорее всего молву породила сильная хромота маршала, последствие фронтового ранения. Но как бы там ни было, а фронтовая дружба особого сорта. Варенцов не выпускал из вида своего бывшего адъютанта и в послевоенные годы, и тот платил патрону «преданностью».

Встречались они нередко, и тому находилось немало поводов. Приятель Пеньковского Иван Владимирович Купин женился на одной из дочерей Варенцова, а сам Олег Владимирович породнился с Дмитрием Афанасьевичем Гапановичем, членом военного совета Московского военного округа. Так что поводы находились всегда: то день рождения, то попросту заезжал на дачу помочь по хозяйству немолодому уже маршалу.

Ну уж о Купине и говорить нечего. Какие между друзьями-офицерами секреты? Тесть тоже не считал нужным скрываться от зятя, порой так хотелось выговориться.

Что знал Пеньковский конкретно, что и когда он передал американцам, сейчас сказать трудно. Нет сомнения в одном, он регулярно информировал ЦРУ о советском ракетном потенциале. Во время командировок в Париж и Лондон его селили в специально оборудованном номере гостиницы, несколько на отшибе от советской делегации. Конечно не очень далеко, чтобы не вызвать подозрений. В смежной с его номером комнате, оборудованной современнейшими средствами связи, собирались представители разведок стран, участвующих в эксплуатации агента. Когда жизнь замирала, предварительно накачанный лекарствами, чтобы не потерять бодрости, Пеньковский ночи напролет отвечал на многочисленные вопросы.

Отец напрасно рассчитывал, что его рассуждения о невероятной советской мощи продолжают вводить Белый дом в заблуждение. Американцы точно знали, что мы только приступили к постановке Р-16 на дежурство.

Информация, полученная как от Пеньковского, так и из других источников, позволила ЦРУ подсчитать соотношение ракетно-ядерных сил на 1962 год – 18:1 в пользу США. Эти цифры привел бывший министр обороны США Роберт Макнамара в январе 1989 года на московской встрече экспертов, посвященной изучению проблем Карибского кризиса. Советские специалисты его не опровергли, не имели полномочий. На самом деле, преимущество американцев выражалось соотношением 8,3:1, двадцать семь тысяч шестьсот девять ядерных зарядов у них и три тысячи триста двадцать два – у нас.

Квинтэссенцией сведений, полученных от Пеньковского, было то, что советская ракетная программа развивается совсем не так успешно, как предполагалось на Западе, что Советский Союз не имеет достаточного количества межконтинентальных ракет, а пока располагает в основном ракетами средней дальности. Передал он американцам их технические характеристики и даже инструкции по эксплуатации. Вооруженный этой информацией Кеннеди смог противостоять советскому давлению, когда американцы обнаружили сооружаемые стартовые позиции ракет средней дальности на Кубе.

Взглянем на проблему с другой стороны. Какую, чисто технически, Пеньковский имел возможность передать информацию о решении разместить ракеты на Кубе?

Эти пять месяцев, с 20 мая, когда отец возвратился из Болгарии, до 22 октября, дня своего ареста, Пеньковский находился под неусыпным наблюдением сотрудников КГБ. Все его встречи, мимолетные контакты тщательно фиксировались.

Дело в том, что в течение длительного времени контрразведка знала, что из Генерального штаба на Запад уплывает совершенно секретная информация. В частности, из США «вернулась» запись одного совершенно секретного совещания в штабе Группы советских войск в Германии. Проверили списки участников. Как и полагается в детективе, в круг подозреваемых попало значительное число лиц, но по мере «просеивания» их становилось все меньше и меньше, и, наконец, предстояло сделать выбор всего из нескольких человек. Один из них – Пеньковский. За каждым из офицеров установили наблюдение. Сначала у Пеньковского проявились подозрительные связи, потом подозрения перешли в уверенность. Но для этого понадобилось время.

Позволю себе небольшое отступление. О совещании в Берлине отец рассказал мне после ареста Пеньковского. Собрал его Жуков, присутствовало несколько сот старших офицеров.

Когда я начал писать книгу, то усомнился в своей памяти. Жукова отрешили от должности в 1957 году, а согласно имеющимся сведениям, британская разведка завербовала Пеньковского в 1961 году. Не сходилось. Я решил Жукова не упоминать.

После публикации материалов Президиума ЦК в 2003 году обнаружилось подтверждение того, что я помнил о рассказе отца. В протоколе № 128 от 7 декабря 1957 года записано: «Вернуться к вопросу об источниках утечки информации о выступлении т. Жукова в Берлине».[78]78
  Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 285.


[Закрыть]

Но как же увязать 1957-й и 1961 года воедино?

Возможно, мы знаем не всю правду и Пеньковского завербовали не в 1961 году, а много раньше? Не исключено. Разведки редко говорят публике правду.

Однако есть и другое объяснение, на мой взгляд более реалистичное. Да, Жуков выступал в Берлине в 1957 году, и Пеньковский там тоже присутствовал, но еще просто офицером, а не шпионом, и к утечке информации отношения не имел. Кто-то что-то разболтал, кто-то подслушал болтовню, и теперь ищи ветра в поле. Пока искали, перепроверяли сотни людей, Пеньковский успел продаться англичанам, попасть под подозрение и, наконец, сесть в тюрьму. В жизни и не такое случается. Так это или иначе произошло, не знаю, но то, что все началось с выступления Жукова в Берлине, сомнений не вызывает.

Однако вернемся к событиям 1962 года.

Вот перечень встреч Пеньковского с его зарубежными коллегами, взятый из информации, фигурировавшей на судебном процессе. Начнем с конца мая. Можно отбросить состоявшуюся 31 мая на приеме в посольстве Великобритании встречу с курировавшей связь агента Анной Чизхолм. Пеньковский не мог тогда еще ничего знать.

2 июля и в последующие дни он находился в постоянном контакте с прибывшим из Великобритании коммерсантом Гревиллом Винном. Тут не возникло никаких трудностей, англичанин приехал по торговым делам, и переговоры с ним входили в служебные обязанности Пеньковского. В те дни, да и после ареста Винна, никто не догадывался, что он не коммерсант и не пешка-связник, а один из опытных британских разведчиков, опекун Пеньковского с той стороны.

Только через годы мы узнали, что Пеньковский и Винн условились: в случае провала постараться убедить следователей, что Винн только связник. О том, что допрашивавшие Пеньковского поверили ему, он должен был дать знак при встрече: провести особым образом по волосам или что-то вроде того. Следователи поверили. Обвиняемые обменялись соответствующими жестами. Винн остался в материалах суда мелкой сошкой.

К началу тех встреч информация о таинственной возне вокруг Кубы могла дойти до ушей Пеньковского, хотя до приезда Рауля Кастро она оставалась доступной лишь немногим. Но ведь Варенцов имел высший воинский чин маршала.

В конце августа Пеньковский просто не мог не знать о проводимой операции. Перемещались войска, десятками отходили в неизвестном направлении корабли. Кому придет в голову информацию, известную сотням людей, держать в секрете от одного из высших офицеров, к тому же доверенного лица самого начальника ГРУ.

А именно в конце августа, как зафиксировано в донесении службы наблюдения, Пеньковский, оформив должным образом разрешение, пошел в гости к сотруднику американского посольства Хорбели, где была назначена встреча с представителем ЦРУ Карлсоном. Там они имели возможность поговорить. Кроме того, Пеньковский передал Карлсону семь экспонированных микрофотопленок и данные о какой-то советской ракете. В этом подсудимый признался на суде. О чем он умолчал? Наверняка о многом.

После августовской встречи Пеньковского с представителями ЦРУ и МИ-6 у КГБ не осталось сомнений, что иностранный агент именно он. Контрразведка буквально повисла у него на хвосте. 5 сентября во время приема в американском посольстве предполагалась новая встреча с Карлсоном. Никаких разговоров, только мимолетная передача микрофотопленок в посольском туалете. Операция сорвалась, там торчал один из русских гостей. Ему было плохо, видно, «хватил лишнего».

Пришлось действовать по запасному варианту, предусматривающему перенос встречи на квартиру английского торгового советника Сениора, где очень кстати устраивался прием. И там им не удалось уединиться ни на минуту. Подвыпившие русские «друзья» не упускали из вида ни Пеньковского, ни Карлсона. Повторная неудача окончательно убедила Пеньковского, что дело идет к провалу. Он потребовал срочной эвакуации. На этот случай имелся неплохой сценарий. Винн на нескольких грузовиках начал путешествие с передвижной выставкой товаров своей фирмы из Венгрии в Советский Союз, с остановкой в Москве и далее в Хельсинки. Под днищем одного из трейлеров оборудовали тайник, где Пеньковский с относительным комфортом мог продержаться от Москвы до границы Финляндии. Однако операция и тут сорвалась.

В те июльские дни отец не знал ничего. Наши ракетные секреты казались упрятанными надежно. В середине июля проект соглашения о постановке ракет на Кубе, завизированный двумя министрами обороны: от Советского Союза маршалом Малиновским и от республики Куба майором Раулем Кастро – представили в верха. Отец одобрил текст. Иначе и быть не могло, ведь Малиновский по каждому казавшемуся ему мало-мальски важным пункту звонил отцу советоваться. Договор предусматривал, что ракеты всех видов: баллистические, фронтовые, зенитные, береговой обороны – остаются в подчинении советского командования.

Теперь следовало заручиться согласием Фиделя. 17 июля Рауль Кастро с проектом документа улетел домой.

На июль 1962 года на Северном флоте назначили грандиозные показательные учения. Туда собирался отец и все высшее руководство страны. Наше конструкторское бюро оказалось в центре внимания. Практически все крылатые ракеты флота вышли из стен челомеевского КБ. Лихорадочная подготовка шла по всему побережью от Мурманска до Архангельска. В конце июня меня послали в Североморск. Там готовились к боевым стрельбам.

Жили мы на плавучей базе подводных лодок, огромном сером корабле, служившем частично общежитием, частично ремонтной мастерской, частично складом. С моряками мы быстро нашли общий язык, подружились. Как-то за вечерним чаем в кают-компании командир сообщил офицерам, что после учений база отправляется в дальний многомесячный поход. О его цели и пункте назначения он пока говорить был не вправе, а может, и сам не знал. Все последующие дни заполнились обсуждением, догадками, предположениями. Фантазия разыгралась. Только обстоятельный боцман хранил таинственное молчание. Меня он посчитал человеком доверенным и как-то поделился, что получено легкое, тропическое обмундирование. Вывод он делал однозначный: база пойдет на Кубу.

При встрече, рассказывая отцу о днях, проведенных в Североморске, я не упустил и этот эпизод. Отец улыбнулся: «Никакой секрет не удержишь. В штабах запрещено упоминать Кубу, а боцман все знает!»

К этому времени оборону острова решили подкрепить еще и подводными лодками. Заодно решались наши собственные проблемы, осложнявшие дежурство лодок у берегов США. С появлением возможности базироваться на Кубе до боевых позиций становилось рукой подать.

О том, как на этот шаг отреагируют американцы, особенно не задумывались. Считалось, что если все благополучно пройдет с ракетами, то на базу подводных лодок никто не обратит особого внимания. Стоят же американские корабли в Шотландии, Италии, Греции и в других европейских портах.

В июле началась грандиозная операция по переброске на Кубу, по сути дела, нескольких советских дивизий. Весь месяц комплектовался личный состав: кто переодевался в гражданскую одежду, кто получал форму кубинских революционных вооруженных сил. На Кубе не должны были появляться советские военнослужащие. Солдаты и офицеры камуфлировались в технических специалистов, туристов и не знаю в кого еще. Войска и технику незаметно подтягивали к портам погрузки. Основной поток пришелся на черноморские порты: Феодосию, Николаев, Поти. На закрытой от посторонних глаз Севастопольской военно-морской базе грузилась сводная ракетная дивизия стратегического назначения генерала И. Стаценко. Ее собрали из наиболее подготовленных, набравшихся опыта учебно-боевых пусков полков. Один из полков этой дивизии год назад, в июне 1961 года, из района Воркуты с полевой стартовой позиции «обстрелял» ядерными зарядами Новоземельский полигон. Выпустили две ракеты: одну с атомным, другую с термоядерным зарядами. Мощность взрыва соответствовала расчетам. Теперь им предстояло показать себя на Кубе. Для сохранения секретности решили избежать приема на борт турецких лоцманов, обычно сопровождающих суда через проливы Босфор и Дарданеллы. Для них заготовили подарки – бакшиш. Его вручали прямо в лоцманском катере, в ответ делалась соответствующая отметка в судовом журнале, и стороны расставались довольные друг другом.

Не меньшую роль, чем Черноморское, играло и Балтийское пароходство. Порты там располагалась даже более удобно, удавалось легче рассредоточиться, одни грузились в Калининграде, точнее, в Балтийске, другие – в Лиепае, третьи – в Кронштадте.

Правда, идти судам предстояло на виду у всей Европы – датскими проливами, Северным морем, а затем Ла-Маншем. Тут от любопытных глаз не уберечься, следить станут за каждым шагом. Но это не имело особого значения – при современной технике в открытом океане тоже не скроешься.

Меньший поток грузов, ручеек по сравнению с первыми двумя потоками, потек и с севера из Мурманского порта и Североморской военно-морской базы. Отсюда уходили наиболее деликатные грузы – ядерные боеголовки для ракет, атомные бомбы для бомбардировщиков.

Подведомственные маршалу Варенцову ракетно-артиллерийские части грузились на западе. В их состав входили реактивные установки ближнего боя «Луна», пока без ядерного снаряжения. Специальные боеголовки, как я только что упоминал, транспортировались отдельно.

Массовый выход судов из советских портов начался 12 июля, в тот день в дальний рейс отправился сухогруз «Хабаровск», за ним последовала «Мария Ульянова». Соблюдались все мыслимые предосторожности: погрузка производилась по ночам на специально выделенных причалах. Посторонние туда не допускались. Куда на самом деле направляются корабли, не говорили никому. Умышленно распускались самые невероятные слухи, капитанам указывались фальшивые пункты назначения, выдавались карты совсем других районов океана. В некоторых случаях при погрузке личный состав даже экипировали теплой одеждой, тоже в целях дезинформации. Размещались солдаты в трюмах, там наспех оборудовали койки, гамаки. Люки снаружи для пущей секретности опечатали, а на палубу разрешили выходить только в открытом море, в темноте. На судах, перевозивших личный состав, все палубы уставили сельхозмашинами. Казалось, весь Минсельхоз двинулся на Кубу.

Чтобы информация не просочилась до времени, оставшихся на берегу участников операции по завершении погрузки отправляли в длительные командировки на полигоны, в дальние гарнизоны. Там им предстояло коротать время до осени, до ноября. Местные командиры недоумевали – что это за напасть, откуда взялось такое количество комиссий, проверяющих и просто непрошеных консультантов и помощников. Расспросы не помогали, прошедшие строгий инструктаж гости загадочно молчали.

Солдаты и офицеры, спрессованные в трюмах отплывающих кораблей, тоже до последней минуты оставались в неведении. По замыслу Верховного командования, правду было дано узнать только в океане. Капитанам вручались запечатанные сургучными печатями пакеты. Вскрыть их надлежало одним – выйдя в Северное море, другим – после того как минуют Гибралтар.

Однако шила в мешке не утаишь. Несмотря на принятые меры, вся Одесса знала, что секретно снаряжаются корабли на Кубу. Об этом говорили на Привозе, судачили припортовые торговки. Не удержался секрет и среди сдержанных прибалтов. Но там старались особенно не распространяться – если им надо на Кубу, то пусть идут на Кубу.

В датских проливах возникла толчея. Такая же картина наблюдалась в Босфоре и Дарданеллах. Никогда такое количество советских транспортов не устремлялось из Черного и Балтийского морей. Сначала феномен вызвал лишь недоумение, потом оно переросло в удивление, и, наконец, родилось подозрение. Забеспокоилась западногерманская разведка – ни один из кораблей не заходил в европейские порты.

Установили наблюдение. Проследив маршруты судов, обнаружили, что все они, пройдя в Северное море, разворачиваются в Атлантику, кто через Ла-Манш, кто окольными путями в обход Британских островов. Так же вели себя и суда, покидавшие Черное море. И их влекли далекие берега. Прямо как угрей Саргассово море.

Дело стало совсем подозрительным. Агентура подтвердила опасения: в советских портах загрузка кораблей происходит в обстановке чрезвычайной секретности и они отбывают в неизвестном направлении. О необычной миграции советского торгового флота в сторону Западного полушария немцы сочли необходимым предупредить своих американских союзников. Информация в адрес ЦРУ ушла в середине сентября. Американцы и сами не сидели сложа руки. Их авиационная разведка облетала корабли в открытом океане, но ничего подозрительного обнаружить не удалось, на фотографиях запечатлелись только мирные грузы.