Текст книги "«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг."

Между тем 12 августа 1917 г. на заседании Государственного совещания следующий министр финансов (четвертый по счету) Временного правительства Н.В. Некрасов (25 июля – 31 августа 1917 г.) признал, что финансовое положение революционной России катастрофическое: «Эта картина была вам вполне ясна. Она очень проста и определенна. Она, в сущности, сводится к одной только цифре: 15 млрд руб., не покрытых на срок по 1 января 1918 г… Ни один период российской истории, ни одно царское правительство не было столь расточительно, – я не касаюсь мотивов этой расточительности, – ни одно не было столь щедро в своих расходах, как правительство революционной России… Как дошли мы до этого положения? В 1914 г. за последние его военные месяцы в среднем ежемесячно выпускалось 219 млн руб., в 1915 г. – 223 млн, в 1916 г. – 290 млн, в первые два месяца 1917 г. в среднем – 423 млн и с 1 марта по 16 июля в среднем – 832 млн… За все четыре года – 1914, 1915, 1916 и 1917 – этот бюджет сводится с превышением доходов в 1 779 млн руб., т. е. по этому нормальному бюджету мы как будто живем даже ниже своих средств. И только обратившись к бюджету военному, вы видите действительную картину. За четыре года вы видите 49 млрд расхода и 35 млрд дохода. Вот где источник этого нашего колоссального дефицита: это – необходимость покрыть громадный расход, перед которым мы стоим сейчас. Временное правительство не могло остаться равнодушным к тому, с чем оно встретилось при расходовании этих средств из военного фонда. Здесь больше, чем где-либо, было это расходование средств не по карману. Здесь больше, чем где-либо, мы встретились с преступным легкомыслием, которое доходило до грани всего допустимого… Специальная комиссия, работавшая при Министерстве внутренних дел по вопросу о так называемых солдатских запасных пайках… предъявила Министерству финансов требование, исчисляемое в сумме 11 млрд руб. в год. Мне нечего говорить вам, что не только у российского Министерства финансов, но и у Министерства финансов всякой иной, гораздо более сильной экономически страны не оказалось бы возможности произвести расход, хотя сколько-нибудь подобный тому, что испрашивается в данном случае… По предварительным расчетам, расходы продовольственных комитетов на их организацию могут достигнуть 500 млн руб. в год. Расходы земельных комитетов исчислены по предварительным соображениям Министерства финансов в 140 млн руб. в год. Мне нечего говорить вам, что такого рода расходов Государственное казначейство выдержать не может и что им должен быть положен предел»[192]192
  Доклад министра финансов Н.В. Некрасова в Государственном совещании о состоянии финансов, основных принципах финансовой политики Временного правительства и деятельности Министерства финансов // Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Часть 2. М.-Л., 1957. С. 411–412.


[Закрыть].

Также, по сведениям Н.В. Некрасова, в обвальном темпе снижалась собираемость налогов: «За первые три месяца поступления государственного поземельного налога упали на 32 % по сравнению с 1916 г., с городских недвижимых имуществ – на 41 %, квартирных – на 43 %, военного – на 29 %, промыслового – на 19 %, закладных – на 11 %, с наследственных пошлин – на 16 %, страховых пошлин – на 27 %, выкупных платежей – на 65 %. Граждане, эти цифры не могут не заставить министра финансов очень и очень задуматься, особенно если посмотреть на апрельские цифры, где эти недопоступления продолжаются и растут, где государственный поземельный налог дал уже 31 % недобора, недвижимые имущества – 24 %, военный налог – 39 % и выкупные платежи – 69 %. И только повышение податного пресса, усиление налогового давления даст возможность до некоторой степени скрадывать эту разницу в поступлении доходов»[193]193
  Там же. С. 415.


[Закрыть].

На плохое финансовое положение страны влияло и массовое требование рабочих повысить им заработную плату: «В первые моменты революции требования повышения заработной платы особенно легко были удовлетворены в тех предприятиях, которые работали на оборону, и особенно легко в некоторых частных предприятиях, и казалось, что это дело домашнее, так сказать, что это промышленники и рабочие между собой урегулировали этот вопрос. Это глубокая ошибка. Все эти требования в конечном счете появляются в памятном листе министра финансов, ибо и частная промышленность, не выдерживая тех расходов, которые ей приходится производить, в той или иной форме появляется либо у министра финансов, либо в Государственном банке с требованием чрезвычайных кредитов, с требованием внеуставных ссуд, на которые Министерство финансов идти не может. И характерно, что при этом поддерживать эти требования являются прежде всего представители рабочей демократии»[194]194
  Там же. С. 411–419.


[Закрыть].

По сравнению с 1916 г. в 1917 г. доля налоговых поступлений понизилась с 22,2 до 12,1 %, приблизительно в два раза, хотя в марте – октябре 1917 г. Временное правительство получило от повышения только прямых и косвенных налогов на 295 млн руб. больше, чем царское – за тот же период предыдущего года. Отмеченное понижение произошло, прежде всего, потому, что в 1917 г., сравнительно с 1916 г., доля доходов от выпуска бумажных денег выросла с 19,7 до 42,9 %, в два раза. Временное правительство увеличивало эмиссионное право Государственного банка 4 марта 1917 г. – на 2 млрд руб., 15 мая – на 2 млрд и 11 июля – на 2 млрд, всего – на 6 млрд. Если царскому правительству для увеличения упомянутого права на 6,2 млрд понадобились два с половиной года войны, то Временному правительству, для увеличения на меньшую сумму в 6 млрд, – лишь пять месяцев. С марта по октябрь 1917 г. было выпущено бумажных денег почти столько же (7 340 млн руб.), сколько их выпустили за все предыдущее время войны (8 317 млн). После победы Февральской революции каждый месяц в обращение поступала сумма, приблизительно в четыре раза большая, чем за месяц войны до революции (1 048 млн руб. против 264 млн руб.). Если с июля 1914 до марта 1917 г. бумажные деньги покрывали приблизительно 30 % всех военных расходов, то с марта по сентябрь 1917 г. – почти 80 %. Таким образом, усиленная денежная эмиссия стала для Временного правительства, в отличие от царского, главным источником покрытия расходов.

После Февральской революции 1917 г. была введена хлебная монополия и государство вступило на путь регулирования потребления. Циркуляром от 7 марта 1917 г. министр предложил местным органам обсудить вопрос о запрещении выпечки для продажи сдобных булок, куличей, пряников, пирогов, тортов, пирожных и всякого рода печенья из сдобного теста и в случае положительного решения вопроса провести это решение в жизнь. Наряду с этим проводится ряд мер по организации потребления в количественном отношении. Положением от 25 марта 1917 г. устанавливались нормы отчуждения хлеба у его владельцев, имеющих излишки хлеба. Причем нормы отчуждения имели в виду обеспечить посевные, кормовые и продовольственные потребности хозяйств. Продовольственные нормы равнялись 50 фунтам на душу вообще и 60 фунтам на одиноких рабочих в месяц. Закон от 25 марта 1917 г. устанавливал предельные нормы потребления сельского населения и других владельцев хлеба. Приказом министра земледелия от 29 апреля 1917 г. вопрос о нормировке потребления получил дальнейшее развитие. В городах и поселениях городского типа основные нормы душевого потребления устанавливаются в 30 фунтов муки и 3 фунтов крупы на месяц. Для лиц, занятых тяжелым физическим трудом (по определению местных комитетов), устанавливается дополнительный паек в 50 %. Все указанные нормы являются предельными, но население не получает права требовать фактического снабжения и в размере их. Род и сорт выдаваемых продуктов определяется по совокупности условий местными продовольственными комитетами. Для губерний и областей, на которые не простирается действие закона от 25 марта 1917 г., про довольственным комитетом с утверждения министра предоставляется право делать отступления от изложенных правил[195]195
  Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М.: Наука, 1991. С. 97.


[Закрыть].

В дальнейшем нормы потребления подвергаются различным изменениям. Так, приказом министра продовольствия от 26 июня 1917 г. нормы потребления сельского населения оставляются в прежнем размере, а нормы потребления городов и селений городского типа определяются в 25 фунтов муки и 3 фунта крупы. Лицам же, занятым тяжелым физическим трудом, предлагается обязательно выдавать увеличенный хлебный паек, но не свыше 37,5 фунта муки. Далее правила 6 сентября 1917 г. понижают предельную норму потребления для сельских местностей и вообще для владельцев хлебов, подпадающих под учет хлебных запасов, до 40 фунтов зерна на душу на месяц и 10 золотников крупы в день (3 фунта в месяц). Для взрослых рабочих-одиночек зерна полагается 50 фунтов (в Сибири и Степном крае нормы потребления выше: 50 фунтов на душу и 60 фунтов на взрослого рабочего-одиночку). Наконец, приказом от 20 сентября 1917 г. нормы потребления сельского населения оставляются прежние, а нормы потребления для населения городов и селений городского типа устанавливаются на месяц в 25 фунтов муки и 3 фунта крупы, а для лиц, занятых тяжелым физическим трудом, – увеличенный паек, но не свыше 36 фунтов муки на месяц[196]196
  Там же. С. 98.


[Закрыть].

Приказ от 29 апреля 1917 г. предлагает производить выдачу продуктов исключительно по карточной системе во всех городах и поселениях городского типа. Определить форму распределения в сельских местностях предоставляется местным продовольственным комитетам, причем равномерность распределения и здесь должна быть гарантирована тем или иным документальным способом. Что касается самой карточной системы, то она распространяется на все население городского типа, исключая воинские части. Карточки устанавливаются: а) индивидуальные, б) коллективные, в) добавочные для лиц, занятых тяжелым физическим трудом, г) «для приезжающих» – с ограниченным числом талонов, д) для выдачи хлеба посетителям ресторанов, трактиров и т. п., такие карточки могут изготовляться с дробными талонами. Талоны или содержат указание на размер нормы потребления, или не содержат такого указания, и в этом случае нормы определяются продовольственными органами каждый раз на известный период. В соответствии с тем, что установлены лишь предельные нормы потребления, продовольственные карточки носят только ограничительно-распределительный характер в пределах этих норм и не дают права требовать выдачи хлеба обязательно в размерах нормы. При введении карточной системы берутся на учет те пекарни, булочные, рестораны, буфеты и места отпуска хлеба, которым будет выдаваться хлеб для переработки или отпуска населению. С введением карточной системы хлеб отпускается только по карточкам и только из тех торговых предприятий кооперативных и других общественных учреждений, которые взяты на учет. Для ускорения отпуска продуктов потребители приписываются к определенным местам продажи. Устанавливается контроль за выполнением карточной системы. С.Г. Струмилин (заведующий отделом статистики Народного комиссариата труда и ВЦПС и профессор МГУ) писал: «В Москве начали распределять по карточкам сахар – с 16 августа 1916 г., но лишь с момента революции, с марта 1917 г. начались выдачи хлеба по карточной системе. С июня 1917 г. карточки распространились на крупы, в июле – на мясо, в августе – на коровье масло, в сентябре – для яиц, в октябре – на растительные масла, в ноябре и декабре 1917 г. – на кондитерские изделия и на чай. Аналогичную картину наблюдаем мы в Петрограде и в других городах»[197]197
  Струмилин С.Г. Заработная плата и производительность труда в русской промышленности. М., 1923. С. 19–20.


[Закрыть].

Цены с начала революции начали существенно расти. Московский агент пароходства «Самолет» Н.П. Окунев в своем дневнике среди прочего упоминал и социально-экономическую ситуацию в России. Так, 3 января 1917 г. он записал: «Обывательские стенания: грибы – 5 руб. 20 коп. фунт, масло подсолнечное – 10 руб. пуд, сахар – 28 коп. фунт, масло русское -2 руб. 80 коп. фунт, сливочное – 3 руб. 40 коп. фунт, сметана – 1 руб. фунт, молоко – 30 коп. бутылка, говядина русская – 75 коп. фунт, колбаса -2-3 руб. фунт, уголь – 11 руб. куль, дрова – по 45 руб. за сажень. А с другой стороны, вот что делалось в Москве на Новый год: в ресторанах нарасхват требовали вина и водок, платя за них от 50 до 100 руб. за бутылку. Один популярный „веселый уголок“ торговал в новогоднюю ночь на 38 000 руб. Платили в ресторанах за кусок мяса филея на пять персон 80 руб., за стерлядь на 8 человек – 180 руб. Извозчикам лихачам платили за поездку „за город“, то есть в „Яр“ или в „Стрельну“, одиночным – от 50 до 75 руб., парным – от 100 до 150 руб. В общем, газеты считают, что на встречу Нового года москвичи истратили по ресторанам не менее 1 млн руб.!»[198]198
  Окунев Н.П. Дневник москвича. М., 1990. С. 7.


[Закрыть].

18 июля 1917 г. появилась другая запись: «Как-то на днях нужно было пойти в ресторан, по делам, так мы втроем заплатили 93 рубля и были не в „Метрополе“ или в „Эрмитаже”, а у „Мартьяныча“. Съели там по куску белуги, по полтарелки супа с курицей, выпили по стакану кофе (бурда какая-то), еще одну бутылку портвейна и полбутылки коньяку… Я об вине упомянул для того, чтобы засвидетельствовать, что и с пришествием революции, и с устранением полиции пить еще на Руси можно, и взятки кто-то берет по-прежнему, только все это день ото дня дорожает. (За полбутылки коньяку, кажется, посчитали 43 руб.). Спирт через ловких людей можно достать рублей 40 за бутылку… 22 августа 1917 г. – Кстати, наш курс упал до 227 руб. за 10 фунтов стерлингов, а курица уже дошла до 7 руб. 50 коп. Табаку дешевле 25 руб. за фунт не найдешь, ресторанный обед стоит не менее 10 руб., сахар продают (тайно) по 2–2,5 руб. за фунт, телятина -3 руб. 50 коп. за фунт, яйца – 40 коп. штука и т. д. и т. д.»[199]199
  Окунев Н.П. Дневник москвича… С. 49.


[Закрыть].

Сильная инфляция привела к резкому обесценению рубля и обвальному падению его заграничного курса: за семь месяцев нахождения у власти Временного правительства курс рубля в Лондоне и Париже, равнявшийся к марту 1917 г. 68 и 75 % от довоенного уровня, понизился соответственно на 45 и 43 % – до 23 и 32 % – и продолжал понижаться, свидетельствуя если не о наступлении финансового краха, то о его близости. Компенсировать последствия инфляции могли бы внутренние займы, но в 1917 г., по сравнению с 1916, доля расходов, покрываемых ими, упала с 33,3 до 13,7 %, что говорило о неудачной в целом политике Временного правительства в области государственных ценных бумаг.

В 1917 г. сравнительно с 1916 доля расходов, покрываемых внешними займами, возросла с 24,8 до 31,3 %. Казалось бы, что хотя бы в этой сфере Временное правительство превзошло царское. Действительно, к ноябрю 1917 г. военные долги России союзникам составляли 7 223 млн руб. (по довоенному курсу), из них 5 189 млн задолжало царское правительство и 2 034 млн – Временное. С июля 1914 по октябрь 1917 г. от Англии Россия получила 70,6 % займов, от Франции – 18,5 %, от США – 6,4 %, от Японии 3,2 % и от Италии – 1,3 %. Однако английское правительство не только отказалось от подписания финансового соглашения с Временным правительством на основании Меморандума 25 января 1917 г., но с 1 апреля вообще прекратило предоставление ему ежемесячных кредитов. Поведение англичан объяснялось тем, что Временное правительство потеряло их доверие менее чем через месяц после своего образования. В декларации Временного правительства от 27 марта 1917 г., содержавшей указание на то, что целью России в войне не является «насильственный захват чужих территорий», Лондон увидел готовность партнера заключить «мир без аннексий».

Из-за прекращения кредитования Англией Временного правительства вся русская наличность английской валюты к началу июля была полностью исчерпана. Те 187 млн долл., которые предоставили Временному правительству США, не могли компенсировать образовавшейся бреши. В результате по линии внешних займов, с марта по октябрь 1917 г. Временное правительство получило на 1 млрд руб. меньше, чем царское правительство за тот же период 1916 г., так что и здесь новые правители России доказали свою несостоятельность. Последствием роста внутренних и внешних займов Временного правительства явился рост государственного долга: если к 1 января 1917 г. он составлял 33 581 млн руб., то к 1 июля 1917-43 906 млн, а к 1 января 1918 (по расчетам специалистов) должен был составить 60 млрд, почти в два раза больше, чем 1 января 1917 г.

Финансовый кризис, охвативший экономику России в годы Первой мировой войны, достался новому Временному правительству по наследству от рухнувшего самодержавия. Стремясь преодолеть этот кризис, новая власть пошла по старому пути – взять взаймы денег у своего народа. Вопрос о проведении «большого» займа революционный министр финансов М.И. Терещенко поставил на вечернем заседании правительства 5 марта 1917 г. Этому предшествовало на вечернем заседании Временного правительства 4 марта рассмотрение вопроса о передаче «Кабинета его величества» в ведение Министерства финансов, причем Терещенко получил поручение выяснить возможность обращения «свободных средств Кабинета в облигации внутреннего военного займа». В данном случае имелся в виду последний, шестой с начала войны, внутренний заем царского правительства, значительная часть облигаций которого осталась неразмещенной[200]200
  Страхов В.В. «Заем свободы» Временного правительства // Вопросы истории. 2007. № 10. С. 31–45.


[Закрыть].

Уже 6 марта 1917 г. М.И. Терещенко, принимая у себя представителей российских банков, поставил вопрос об их помощи Временному правительству в выпуске первого займа. Представители банков обязались в течение ближайших дней выработать проект нового займа, который будет назван «Заем свободы» и выразили уверенность, что заем пройдет с колоссальным успехом, и со своей стороны отказались от общественной комиссии. Уже через три дня вопрос о займе был рассмотрен на совещании представителей акционерных коммерческих банков, в результате этого совещания были выработаны «Общие основания выпуска нового государственного военного займа». Первоначально этот заем решено было назвать «Займом победы» и лишь позже, по-видимому, под влиянием эсероменьшевистских лидеров, ему было дано более помпезное название – «Займа свободы»[201]201
  Баяндин В.И. 1917 г.: «Заем свободы» и сибирские отклики // Русская революция в контексте истории. Томск, 2008. С. 211–223.


[Закрыть].

Постановление о выпуске «Займа свободы» было принято Временным правительством 26 марта, а подписка на него открылась с 6 апреля. Таким образом, 28 марта 1917 г. между министром финансов М.И. Терещенко и синдикатом, состоявшим из следующих банков: Государственного, Волжско-Камского коммерческого, Петроградского международного коммерческого, Русского для внешней торговли, Петроградского учетного и ссудного, Русско-Азиатского, Азовско-Донского коммерческого, Русского торгово-промышленного, Сибирского торгового, Петроградского частного коммерческого, Русско-Французского коммерческого, Петроградского торгового, Русско-Английского, Союзного, Петроградского, Восточного, Русско-Голландского, Русского коммерческого, Рижского коммерческого, Коммерческого банка в Варшаве, Золотопромышленного, Нидерландского для русской торговли, Кавказского, Московского купеческого, Московского промышленного (бывшего «И.В. Юнкер и К°»), Московского, Соединенного, Московского торгового, Московского частного коммерческого, Московского учетного и Московского народного, было подписано соглашение «О реализации „Займа свободы“»[202]202
  РГИА. Ф. 595. Оп. 2. Д. 402. Л. 1–3.


[Закрыть]. В отличие от предшествующих военных займов царского правительства новый заем выпускался как долгосрочный – он был рассчитан на 54 года с погашением в течение 49 лет, начиная с 1922 г. Подписная цена была установлена в 85 % от номинальной цены облигации, т. е. за 100-рублевую облигацию необходимо было заплатить лишь 85 руб. Кроме того, при покупке облигации требовалось наличных денег не более 10 %, а остальная сумма могла быть получена в банке в виде ссуды под залог самих облигаций. Столь низкий подписной курс, долгосрочный характер займа, льготные условия подписки, возможность сдачи облигаций в казенные залоги – все это предназначалось для того, чтобы сделать «Заем свободы» максимально выгодным и привлекательным для буржуазии и доступным не только для средних слоев, но и для трудящихся.

В конце марта в Таврическом дворце Петрограда под председательством Н.В. Родзянко состоялось совещание членов Думы, на этом совещании министр финансов М.И. Терещенко сделал сообщение о предстоящем выпуске нового внутреннего займа – «Займа свободы». По словам министра, срок подписки на заем предполагается определить в два месяца. Газеты сообщали, что «выступление министра финансов произвело весьма благоприятное впечатление на членов Думы. Его предложение относительно займа встретило полное доверие». Интерес к первому займу нового правительства в российском обществе явно нарастал, и власти, стремясь поддержать этот интерес, помещают все новые и новые статьи в периодической печати с целью убедить население приобретать облигации этого займа. Так, в новониколаевской газете Сибирского союза независимых социалистов-федералистов сообщалось, что «сумма займа планируется в 3 000 000 000 руб., и половину этой суммы частные банки берутся реализовать своими силами… и за 49 лет облигации займа дадут рост помещенного капитала в 6,288 %»[203]203
  Цит. по: Баяндин В.И. 1917 г.: «Заем свободы» и сибирские отклики… С. 211–223.


[Закрыть]. И действительно, этот заем, по признанию буржуазной печати, был весьма выгодным объектом помещения капиталов. Казалось бы, эта затея Временного правительства увенчается успехом, тем более что еще 8 марта правительство обещало «крайнюю бережливость в расходовании народных денег».

Во многом благодаря настойчивости М.И. Терещенко в течение первой половины апреля в десятках губерний были образованы возглавляемые комиссарами Временного правительства комитеты (комиссии) по популяризации «Займа свободы». 7 апреля такой комитет был создан в Баку, 1 апреля – в Курске, 12 – в Риге, 17 – в Самаре. Приблизительно тогда же подобные комитеты возникли в Кутаиси, Киеве, Казани, Полтаве, Чернигове, Харькове, Воронеже, Тамбове, Рязани, Вятке, Оренбурге, Иркутске и ряде других губернских центров. Однако приступить к широкому распространению займа большинство из них смогло лишь в мае[204]204
  Страхов В.В. «Заем свободы» Временного правительства… С. 31–45.


[Закрыть].

Впечатляющими по своему размаху и результатам были «Дни „Займа свободы“», проведенные в столицах. Впервые такой «день» прошел в Петрограде 25 мая по инициативе Союза деятелей искусства, образованного, в конце марта 1917 г. Состоялся ряд шествий, концертов, были устроены открытые сцены, где выступали поэты и ораторы. От Зимнего дворца через арку Генерального штаба, а затем по Невскому проспекту и другим улицам двигались колонны украшенных транспарантами и призывами грузовиков, на которых находились представители различных организаций и объединений художественной интеллигенции: Союза деятелей искусства, «Мира искусства», кубистов, футуристов и т. д. По инициативе Союза деятелей искусства была выпущена однодневная газета «Во имя свободы», где были напечатаны патриотические стихотворения Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Игоря Северянина, Велимира Хлебникова и других поэтов. Стихотворение Саши Черного (А.М. Гликберга) «Заем свободы», пронизанное болью за судьбу Родины, затем неоднократно перепечатывалось в агитационных изданиях, выходивших в провинции.

«Оживленные и колоритные процессии», энтузиазм толпы описывала газета «День»: «Тянулись тысячи рук с кредитками, с драгоценностями, с обручальными кольцами. Военные снимали с себя знаки отличия, простые женщины, возвращаясь из „хвостов“, отдавали хлеб, сахар и прочее, добытое с таким трудом. Многое сейчас же продавалось с аукциона за неслыханные цены»[205]205
  День. 1917.26 мая.


[Закрыть]. Закончился «День „Займа свободы“» проведением в Мариинском театре большого митинга-концерта с участием известных представителей творческой интеллигенции, членов Государственной думы, других видных общественных деятелей. В этот день подписка на заем в Петрограде достигла 75 млн руб. (по стране во второй декаде мая подписка на заем составляла в среднем около 20 млн руб. в день).

Немалая роль в продвижении «Займа свободы» в народные массы отводилась Русской православной церкви. В ответ на письмо М.И. Терещенко об оказании духовенством «содействия к успешному распространению» займа Святейший Синод 29 марта принял специальное определение. Оно предписывало духовенству и учителям церковно-приходских школ «принять самое деятельное участие в разъяснении значения займа как дела великой государственной и отечественной важности», а также всемерно способствовать в «осведомлении» населения об условиях подписки. Всем «установлениям» духовного ведомства предписывалось «могущие быть свободные деньги» обратить в «приобретение облигаций выпускаемого – ныне займа»[206]206
  Церковные ведомости. 1917. № 9. С. 70.


[Закрыть].

Временное правительство проявляло особое усердие, стремясь добиться от населения страны поддержки своего первого займа, в ход шли самые различные аргументы: «Граждане! Помните, успех „Займа свободы“ будет иметь прямым последствием уменьшение количества бумажных денег в стране, а это, в свою очередь, должно поднять стоимость кредитного рубля и, соответственно, уменьшить дороговизну жизни», – писал «Вестник Временного правительства»[207]207
  Вестник Временного правительства. 1917. 23 апреля.


[Закрыть]; «Во имя спасения завоеваний революции мы сегодня настойчиво взываем: граждане, поддержите заем!»[208]208
  Там же. 20 мая.


[Закрыть]; «Стойте на страже свободы и чести Родины! Помогите ей не только словом, но и делом и докажите, что вы благодарный сын вскормившей вас матери. Подпишись на „Заем свободы“»[209]209
  Там же. 13 июня.


[Закрыть]. После того как русской армией было организовано наступление на фронте, которое вскоре закончилось полным крахом, в газетах появляется новый призыв: «Армия исполнила свой долг перед Родиной – перешла в наступление. Исполните же свой долг перед Родиной и вы – поддержите армию – подпишитесь на „Заем свободы“»[210]210
  Там же. 25 июня.


[Закрыть].

Общая сумма «Займа свободы» не была заранее установлена, хотя многие финансовые авторитеты того времени считали отсутствие фиксированной суммы этого займа непозволительной роскошью. Облигации «Займа свободы» выпускались достоинством в 50, 100, 500, 1 000, 10 000 и 25 000 руб. Экспедиция заготовления государственных бумаг в июне 1917 г. сообщала, что больше всего отпечатано 100-рублевых облигаций, так как другие пользуются сравнительно меньшим спросом.

В расчете на широкий охват всех слоев общества был установлен весьма продолжительный срок подписки – с 6 апреля по 31 мая 1917 г. Затем срок подписки на этот заем еще несколько раз продлевался, последний раз Временное правительство продлило его до созыва Учредительного собрания. Поэтому лишь новая революция, начавшаяся в России, – Октябрьская – смогла поставить в этих меняющихся сроках жирную точку. Печатание же облигаций «Займа свободы» закончилось лишь к середине сентября.

Внешний вид облигаций «Займа свободы» выглядел достаточно интересно. В верхней части светло-коричневой облигации стоимостью в 100 руб. было изображено здание Государственной думы, освещенное лучами восходящего солнца. Над этим овальным рисунком была помещена надпись «Заем свободы», а под самим рисунком, чтобы не было никаких сомнений в том, какое здание изображено, была надпись: «Государственная дума». В верхнем правом и левом углах облигации указаны ее номер и серия. В нижней части облигации помещен лаконичный, но берущий за душу текст обращения, над которым, как можно предположить, бились самые светлые умы. На наш взгляд, есть смысл привести текст этого небольшого обращения полностью: «К вам, граждане великой, свободной России, к тем из вас, кому дорого будущее нашей Родины, обращаем мы наш горячий призыв. Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть страну к старому, ныне мертвому строю. Только напряжение всех наших сил может дать нам желанную победу. Нужна затрата многих миллиардов, чтобы спасти страну и завершить строение свободной России на началах равенства и правды. Не жертвы требует от нас Родина, а исполнение долга. Одолжим деньги государству, поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние». Текст этого обращения был подписан членами Временного правительства первого состава. Первой шла подпись министра-председателя князя Г.Е. Львова, затем министра финансов М.И. Терещенко, обер-прокурора Синода В.Н. Львова, министра иностранных дел П.Н. Милюкова, министра земледелия А.И Шингарева, министра путей сообщения Н.В. Некрасова, министра торговли и промышленности А.И. Коновалова, военного и морского министра А.И. Гучкова, министра народного просвещения А.А. Мануйлова. Венчает этот список временных правителей России быстрый росчерк министра юстиции А.Ф. Керенского. После подписей министров в левом нижнем углу облигации помещен текст: «Петроград, 27 марта 1917 г.».

На обратной стороне облигации помещены основные условия займа. Указано, что заем внесен в Государственную долговую книгу под наименованием «Заем свободы, 1917». Далее идет следующий текст: «Облигации сего займа освобождаются от сбора с доходов от денежных капиталов. Доход по облигациям уплачивается два раза в год, 16 марта и 16 сентября по предъявлению купонов… Облигации сего займа погашаются по нарицательной цене, в течение 49 лет тиражами, производимыми один раз в год в декабре, начиная с декабря 1922 г… Облигации сего займа сохраняют платежную силу в течение 30 лет со сроком, назначенным для их оплаты, а купоны сих облигаций – в течение 10 лет со сроков, назначенных для их оплаты. Каждая облигация этого займа снабжена купонами для получения процентов в течение пяти лет, по истечении каковых облигации подлежат обмену на новые по достоинству с купонами на десять лет…Облигации сего займа выпускаются именные и на предъявителя». Внизу текста условий займа стоит подпись управляющего Государственной комиссией погашения долгов.

Несмотря на широкую агитацию в поддержку «Займа свободы», подписка на него «шла со скрипом». Февральская революция 1917 г. расшатала устои как государственного, так и частного кредита. Буржуазные слои общества, напуганные Февральской революцией, не желали вкладывать свои капиталы без твердой уверенности в том, что они не только смогут вернуть вложенные капиталы, но и получить прибыль. Временное правительство, по их представлению, было плохим гарантом денежных средств. Так, 12 мая на частном совещании членов Государственной думы один из присутствующих заявил, «что нельзя мечтать об успехе займа в периоды, когда публика капитальная, публика, способная подписаться на заем, находится, несомненно, в положении паники». В буржуазных газетах тех дней писали, что российское купечество безразлично отнеслось к «Займу свободы» и дало лишь «жалкие гроши». В новониколаевской газете «Свободная Сибирь» так объясняли слабый успех «Займа свободы» в Западной Сибири: «причина в том, что к состоятельным классам или просто гражданам, имеющим некоторые сбережения, с начала переворота установилось враждебное отношение со стороны малоимущих, их отстранили от участия в строительстве новой России, под влиянием крайних митинговых речей состоятельные классы испугались анархии, а прогрессисты просто отошли в сторону, ущемленные в своем самолюбии»[211]211
  Цит. по: Баяндин В.И. 1917 г.: «Заем свободы» и сибирские отклики… С. 211–223.


[Закрыть].