Текст книги "«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг."

По мнению генерал-майора Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридовича, Г.Е. Распутина подсунули царице беспринципные чиновники Министерства внутренних дел и другие политические авантюристы. «Сама того не замечая, царица ловко была вовлечена в сеть политических интриг, в которых главную роль играли Хвостов, Белецкий и Андроников. Они эксплуатировали Вырубову и Распутина… Вырубова действовала только по внушению Распутина. Против его воли она никогда не шла. Она в полном смысле была его медиум… Хвостов и Белецкий цинично откровенно вошли с Распутиным в совершенно определенные договорные отношения о совместной работе. Он должен был поддерживать надуманные ими планы, внушать их во дворце, Вырубова же и Андроников должны были содействовать этой работе. Впервые два члена правительства, как бы фактически, официозно, признали персону Распутина и его влияние. Сейчас же, после возвращения Распутина, у Андроникова состоялся обед, на котором были: Хвостов, Белецкий, Распутин и сам Андроников. Распутину был предложен следующий план. Его обещали, прежде всего, охранять. Ему обещали поддерживать его перед их величествами как человека полезного, богобоязненного, любящего беззаветно царя и Родину и думающего только о том, как бы принести им пользу, помочь им. Ему обещали регулярную денежную поддержку и исполнение его просьб. Ему обещали провести на пост обер-прокурора Синода человека, который бы хорошо относился к нему и исполнял его пожелания относительно духовенства. Уже подготовленный отчасти письмами Вырубовой в Покровское, Распутин понял всю выгоду нового положения. Он пошел на соглашение. Но в нем сразу же явилась та солидная, серьезная самоуверенность, которая дается важностью занимаемого места и положения. Его союза искали министры и ничего за это не требовали, кроме поддержки там, на высоком месте, о чем даже не говорилось, настолько это было понятно само по себе. И началась работа»[599]599
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг… С. 262.


[Закрыть].

Первым делом «около Распутина была усилена охрана его. Хвостов и Белецкий цинично льстили Распутину и Вырубовой. Они расхваливали Распутина Анне Александровне во всех отношениях. Хвостов доложил государю, что познакомился с Распутиным и находит его человеком религиозным, умным и крепкой нравственности. Все то нехорошее, что делает Распутин, является результатом нехорошего влияния дурных людей. И от этих-то дурных людей Хвостов и Белецкий теперь и будут оберегать его. Не будет скандалов, не будет пищи для газет. Так докладывал министр внутренних дел государю, так рассказывала царице А.А. Вырубова. Наконец-то нашелся министр, который понял Григория Ефимовича и знает, как надо вести его. Так казалось. Распутину давали деньги на обычное проживание через Андроникова. На экстраординарные расходы давал Белецкий. Андроников виделся с Распутиным ежедневно. Это был (в теории Хвостов – Белецкий) гувернер „старца“. Он должен был принимать от Распутина все поступающие к нему просьбы, письма, разбираться в них и передавать Хвостову с Белецким. Но вся эта затея не удалась с самого же начала»[600]600
  Там же. С. 263.


[Закрыть].

«Деятельность» Г.Е. Распутина по вмешательству в работу государственного аппарата была поставлена на поток. «В квартире Распутина (Гороховая, 64), в его приемной, с утра толпилось много народа. Люди всяких званий. Больше всего дам. Бывали священники, иногда даже офицеры, очень молодые. Много несчастных. Распутин выходил в приемную и обходил просителей. Расспрашивал, давал советы, принимал письменные просьбы, все очень участливо, внимательно. Иногда шарил у себя в карманах и совал просительнице деньги. Одна интеллигентная женщина жаловалась, что муж убит, пенсии еще не вышло, а жить не на что. Помогите, не знаю, что делать. Распутин зорко смотрит на нее. Треплет свою бороду. Быстро оборачивается, окидывает взглядом просителей и хорошо одетого господина, говорит: „У тебя деньги ведь есть, дай мне“. Тот вынимает из бокового кармана бумажник и подает что-то Распутину. Посмотрев, Распутин берет просительницу за плечи. „Ну, пойдем“. Проводит ее до выходных дверей. „На, бери, голубушка, господь с тобой“. Выйдя на лестницу и посмотрев, что сунул ей Распутин смятым, она насчитала пятьсот рублей. Некоторым он давал записки к разным министрам. На восьмушке простой бумаги он ставил сверху крест. Затем следовало: „Милой, дорогой, сделай ей, что просит. Несчастна. Григорий“. Или: „Прими, выслушай. Бедная. Григорий“. Все изображалось страшными каракулями и безграмотно. Одному было написано: „Милой, дорогой, прими его. Хороший парень. Григорий“. Некоторых дам принимал особо, в маленькой комнатке с диваном. Иногда просительница выскакивала оттуда раскрасневшись и растрепанной»[601]601
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 265.


[Закрыть].

У Г.Е. Распутина были приближенные, которые связывали его с царицей. «Некоторых, по серьезным делам, принимал по сговору, в назначенный час. Но это устраивалось обыкновенно через его доверенное лицо „Акилину“. Акилина уговаривалась, сколько надо заплатить. Она же была шпионка, приставленная А.И. Гучковым следить за всем, что делается у Распутина. Ее умно просунули, как сестру милосердия, массировать императрицу. Устроила, конечно, Вырубова. Некоторые лица, получив такую писульку, исполняли просьбу и даже сообщали о том по телефону на квартиру Распутина. Распутин бывал очень доволен. Некоторые рвали послание и отказывали в просьбе. Об этом просители, обычно, сами жаловались „старцу“. Тот бросал обычно: „Ишь ты, паря, какой строгий. Строгий!“. Это было все; но, при случае, он говорил про такого нелюбезного человека: „Недобрый он, не добрый!“. Такой установившийся уже порядок на Гороховой»[602]602
  Там же. С. 267.


[Закрыть].

Будущий глава Временного правительства А.Ф. Керенский впоследствии вспоминал, каким большим влиянием пользовался Г.Е. Распутин при дворе. «Хотя Николай II наверняка знал о „художествах“ Распутина, он не отдавал себе отчета в том, что за пределами дворца они сказываются на короне куда более разрушительно, чем любая революционная пропаганда, и что даже те группы, которые веками служили опорой монархии, оказались в состоянии глубокого потрясения и отчуждения. Но царь был лишен возможности удалить Распутина от постели больного царевича. Источник влияния Распутина – в интимных отношениях царя и царицы. По причинам, которые я не волен раскрыть, царь считал себя обязанным уступать Александре Федоровне во всем, что касалось наследника. Даже если бы здравый смысл взял верх и царь захотел бы вверить жизнь ребенка заботам опытных врачей, императрица с ее верой в целительную силу Распутина все равно настояла бы на своем. Нужно ли говорить о том, что пребывание Распутина во дворце и его поведение не прошли незамеченными общественностью? Слухи распространялись, подобно лесному пожару, положением вещей заинтересовалась и пресса»[603]603
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. М.: Республика, 1993. С. 89.


[Закрыть].

Николай II и Александра Федоровна ставили отношения с Г.Е. Распутиным даже выше родственных связей. «Императорская чета явно не испытывала удовольствия от этого интереса к своей личной жизни. А тем временем сфера влияния Распутина становилась все шире. В различные государственные учреждения все чаще обращались за содействием многочисленные обладатели безграмотных, кое-как накарябанных карандашом записок Распутина. У всех на виду были оргии и пьяные эскапады Распутина. Вопреки усилиям царицы скрыть от внимания общественности упоминания о Распутине, его скандалы с церковными властями получили широкую огласку. Его имя то и дело упоминалось на заседаниях Думы. Распутин обращался к министрам и высокопоставленным чиновным лицам со все большей наглостью и высокомерием. Впадая в бешенство при малейшем проявлении несогласия или неуважения, он терроризировал царицу угрозами возвратиться в родную деревню… В 1914 г., находясь на посту Верховного главнокомандующего, великий князь получил телеграмму с просьбой разрешить Распутину посетить его. Ответ был краток: „Милости просим. Повешу немедля“… Имеется достаточно оснований полагать, что к осени 1916 г. царь стал проявлять очевидные признаки усталости от Распутина и его окружения. Поведение Распутина становилось все более вызывающим, а в ряде случаев он позволил себе открыто перечить царю. Не нужно обладать особыми знаниями характера царя, чтобы понять, что он более не доверял Распутину»[604]604
  Там же. С. 90.


[Закрыть].

Р. Локкарт однажды видел Г.Е. Распутина в ресторане «Яр» в Москве. «Отставка Самарина и Джунковского явилась косвенным следствием одного эпизода, молчаливым свидетелем которого я был сам. В один летний вечер я… с несколькими англичанами был в „Яре“, самом роскошном ночном ресторане Москвы. Пока мы в главном зале смотрели программу, в одном из соседних кабинетов поднялся сильный шум. Дикие женские крики, ругань мужчин, звон разбитых стаканов, хлопание дверьми слились в адский хор. Лакеи бросились наверх. Метрдотель послал за полицией, которая всегда дежурила в больших ресторанах. Полиция суетилась, лакеи чесали затылки и совещались. Причиной беспорядка оказался пьяный скандаливший Распутин; ни полиция, ни администрация не осмеливались вывести его. Городовой позвонил участковому надзирателю, тот полицмейстеру. Полицмейстер позвонил Джунковскому, который был товарищем министра внутренних дел и начальником всей полиции. Джунковский, бывший генерал и человек с характером, отдал распоряжение арестовать Распутина, который, в сущности, не был даже священником, а самым обыкновенным гражданином. После того как он в продолжение многих часов мешал всем веселиться, его увели в ближайший полицейский участок; по дороге он выкрикивал ругательства и угрозы. На следующее утро его выпустили по распоряжению свыше. В тот же день он выехал в Петербург. И в течение двадцати четырех часов Джунковский получил отставку. Отставка Самарина, последовавшая позже, произвела очень тяжелое впечатление. А.Д. Самарин – человек с прекрасной репутацией, он был обер-прокурором святейшего Синода и одним из лучших представителей своего класса. Его можно было обвинить в чем угодно, но не в отсутствии глубоко консервативных взглядов или преданности императору. Однако каждый либерал и социалист уважал его как честного человека, и тот факт, что император пожертвовал одним из своих самых верных слуг ради такого субъекта, как Распутин, был воспринят почти всеми в Москве как абсолютное доказательство бездарности царя. „Долой самодержавие“, – кричали либералы. Но даже среди реакционеров были такие, которые говорили: „Если вы хотите, чтобы самодержавие процветало, дайте нам хорошего самодержца“. Это был единственный случай, когда Распутин встретился на моем пути. Однако время от времени я видел следы зверя в доме Челнокова, где городской голова показывал мне коротенькие напечатанные записочки, в которых просили устроить предъявителя сего на теплое местечко в Союзе городов. Записки были подписаны безграмотными каракулями «Г.Р.» – Григорий Распутин. Записочки неизменно выбрасывались стойким Челноковым»[605]605
  Локкарт Р. История изнутри. Мемуары британского агента. М., 1991. С. 68.


[Закрыть].

Правда, начальник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве А.П. Мартынов приводил другую версию отставки В.Ф. Джунковского, еще более скабрезную. «Джунковский… я расскажу историю его „апельсинной корки“, как она произошла в действительности, а не по изданной его доброжелателями легенде. Генерал Джунковский поскользнулся на „немцах“, а не, как явствует по другой версии, по поводу якобы враждебного для Распутина доклада царю! История была такова. Политика правительства по отношению к русским немцам и попавшим в плен немцам изменялась многократно. То она была суровой и решительной, то делались послабления. Администрации приходилось „держать нос по ветру“: или усердствовать не в меру, или, принимая во внимание „то-то и то-то“, оказывать некоторые снисхождения и допускать исключения из правил. Летом 1916 г. мне как-то позвонил по телефону помощник московского градоначальника полковник В.И. Назанский, ныне благополучно проживающий в Париже, и попросил меня принять одну даму. „Очень красивая дама“, – прибавил Назанский шутливо. Дело шло об ее муже, каком-то австрийском бароне, проживающем в плену, кажется, в Нижнем Новгороде; „красивая дама“ же была француженкой. Полковник Назанский уверил меня, что переписка об этом австрийском бароне проходила по делам моего отделения. Мне пришлось согласиться, хотя я знал, что только теряю время. Через несколько минут мне доложили, что какая-то иностранка желает меня видеть. В кабинет вошла действительно очень красивая женщина, лет двадцати – тридцати, высокого роста темная шатенка, с очень правильными чертами лица, несколько вызывающего типа красоты, и стала взволнованно на французском языке умолять меня помочь ее мужу переехать из Нижнего Новгорода в Москву. Она усиленно напирала на свою французскую национальность, на то, что мы, русские, и она, француженка, политические друзья и что я, „от которого зависит все“, должен помочь ей. Я всячески уклонялся от оказания этой помощи, доказывая мое скромное служебное положение, при котором я бессилен что-либо сделать для нее, но моя просительница становилась все настойчивее и пускала в ход все чары своей красоты. Уходя из моего кабинета, она пыталась обнять меня и приблизила губы ко мне, но, видя холодную непреклонность, переменила обращение в шутку и, уходя, обещала мне «после войны» лучшую встречу! Дама была очень напористая, из типа фильмовых и роковых Мата-Хари»[606]606
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов… С. 290.


[Закрыть].

После встречи с А.П. Мартыновым француженка отправилась В.Ф. Джунковскому. «Рассказывая потом полковнику Назанскому о посещении француженки, я узнал от него, что она так же вела себя и с ним. Француженка уехала в Петербург хлопотать у „самого Джунковского“. Через некоторое время, как и узнал из газет, в Государственной думе Пуришкевич произнес одну из своих пламенных речей, обвиняя представителей государственной власти в попустительстве врагам родины, и привел целый список немецких пленных (в числе которых значился и муж француженки, моей просительницы), которым без достаточных оснований сделал разные поблажки товарищ министра внутренних дел генерал Джунковский. Государь остался очень недоволен, и генерал Джунковский немедленно был отстранен от должности. Играла ли при этом какую-нибудь роль его позиция в вопросе о Распутине, я не знаю. Думаю, что не играла вовсе. Генерал Джунковский выхлопотал себе командование бригадой на фронте. Как он ею командовал, не знаю – это вне моей компетенции; может быть, и лучше, чем командовал целым „корпусом“, хотя этим корпусом был всего-навсего Отдельный корпус жандармов с его 1 000 офицеров и 10 000 унтер-офицеров. После революции генерал Джунковский как-то сумел поладить с большевиками – его не тронули»[607]607
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов… С. 291.


[Закрыть].

По мнению генерал-майора Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридовича, «с войной в Распутине произошли две перемены. Разными дельцами от банковских директоров до мелких спекулянтов он был вовлечен в проведение разных, связанных с войной, предприятий, а во-вторых, он стал пить и безобразничать в публичных местах, чего раньше с ним не случалось. Болезнь его лучшего и близкого друга, А.А. Вырубовой, принесла ему ту свободу, в которой он был очень стеснен, будучи всегда связан Анной Александровной. С ее прикованностью к кровати он стал свободен, чем и воспользовались его друзья другого лагеря. Распутин стал пить и напиваться. К нему на квартиру стали приезжать его друзья, дамы и мужчины с запасами вина, с закусками, с гитарами, гармошками… Пили, ели, пели, танцевали, безобразничали. Веселясь с дамами общества, Распутин не чуждался и проституток. Все около него спуталось в один клубок, в котором имена дам общества переплетались с именами падших созданий. Когда старца спрашивали, почему он стал так кутить, он, смеясь, отвечал: „Скучно, затравили, чую беду“»[608]608
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг… С. 111.


[Закрыть].

В качестве примера А.И. Спиридович привел скандал, случившийся в Москве в 1915 г. «25 марта Распутин выехал в Москву, где у него было немало поклонниц. В один из ближайших дней Распутин закутил с небольшой компанией у „Яра“. Напился он почти до потери рассудка. Говорил всякий вздор, хвастался знакомством с высокопоставленными лицами, плясал непристойно, полуразделся и стал бросаться на хористок. Картина получилась настолько непристойная и возмутительная, что администрация обратилась к полиции. Бывшие с Распутиным дамы поспешили уехать. Сам он, как бы протрезвев, обругал полицию и уехал, и в тот же день выехал обратно в Петербург. Скандал получил такую громкую огласку в Москве, что растерявшийся градоначальник, свиты его величества генерал-майор Адрианов, друживший с Распутиным, выехал также в Петербург с докладом о случившемся. У нас, в Царском, шла горячка с приготовлением к отъезду его величества в Ставку, когда мне доложили о приезде генерала Адрианова. Генерал был в полной парадной свитской форме. Вид у него был озабоченный. На мой вопрос о столь неожиданном его приезде генерал рассказал, что он сделал уже доклад министру Маклакову, его товарищу Джунковскому и что оба посоветовали ему ехать в Царское, добиться, по его положению в свите, приема у его величества и доложить о случившемся. Вот он и приехал, но прежде чем идти к дворцовому коменданту, зашел ко мне посоветоваться. Мы были с ним в хороших простых отношениях»[609]609
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг… С. 112.


[Закрыть].

Но наказать Г.Е. Распутина оказалось не так просто. «Я был очень поражен оборотом, который придали делу Маклаков и Джунковский. Последний, по словам генерала, особенно настаивал на необходимости доложить о случившемся государю. Я высказал генералу, что скандал, устроенный мужиком в публичном месте, не является обстоятельством, которое бы позволяло ему, градоначальнику, делать личный доклад государю. Наскандалил мужик в ресторане – ну и привлекай его к ответственности. Причем же тут государь? Если же посмотреть на дело так, что Распутин нечто большее, чем простой мужик, если смотреть на него, как на фигуру политическую, тогда доклад должен быть сделан или министром Маклаковым, или его помощником Джунковским. Затем очень странно, что его начальники советуют ему добиться аудиенции как генералу свиты его величества. Причем тут свита, когда в градоначальстве произошел скандал по пьяному делу? Мы обменялись еще несколькими фразами, и генерал поехал к генералу Воейкову. Видимо, дворцовый комендант не посоветовал Адрианову просить аудиенции, и тот вернулся в Москву, предоставив министру самому доложить государю о случившемся, если тот придает этому делу политическое значение. Маклаков сделал его величеству доклад и даже оставил его написанным. Государь сказал, что он сам переговорит с Распутиным. Государь сделал старцу весьма строгое внушение, и тот должен был уехать к себе в Покровское… 4-го апреля государь выехал в Ставку и о Распутине с его скандалом как бы забыли. Царица же все последнее время лежала, жалуясь на сердце»[610]610
  Там же. С. 112–115.


[Закрыть].

Секретарь Г.Е. Распутина А.С. Симанович также утверждал, что «старец» любил «погулять». «Страстный кутила Распутин находился в наилучших отношениях со всеми прожигательницами жизни столицы. Любовницы великих князей, министров и финансистов были ему близки. Поэтому он знал все скандальные истории, связи высокопоставленных лиц, ночные тайны большого света и умел все это использовать для расширения своего значения в правительственных кругах. Петербургские великосветские дамы, кокотки, знаменитые артистки и веселые аристократки – все были горды своими отношениями с любимцем царской четы. Все они были ослеплены его успехами. Дружба с Распутиным давала им возможность знать много разных тайн, обделывать свои темные делишки и делать свою собственную или близких им людей карьеру. Разные прожигательницы жизни имели в то время особое влияние в Петербурге и занимали какое то особое положение в дореволюционное время. Случалось часто, что Распутин звонил к одной из своих приятельниц из этого круга и приглашал в известный ресторан. Приглашения всегда принимались, и начинался кутеж. Дамы эти пользовались удобным случаем, чтобы похлопотать у Распутина за своих друзей, любовников и родных. Очень многие из этих дам обогащались таким способом, так как Распутин в таких случаях был очень податливым. Владелец загородного ресторана „Вилла Роде“ построил для ночных кутежей Распутина специальный дом. Там часто можно было встретить лиц с очень громкими именами и титулами; при этом дамы из общества старались своими выходками перебить хористок и шансонеток. Обычно призывался цыганский хор, так как Распутин очень любил цыганское пение. Он был также страстным танцором и великолепно танцевал русские танцы. В этом отношении было трудно с ним конкурировать даже профессиональным танцорам. Отправляясь на кутежи, Распутин всегда набивал свои карманы разными подарками: конфетами, шелковыми платками и лентами, пудреницами, духами и тому подобными вещами. Распутин очень радовался, если после его прихода в ресторан все эти вещи расхищались из его карманов, и кричал весело: „Цыганки меня обворовали!“. Бывало очень редко, чтобы при таких кутежах не присутствовал какой-нибудь министр или кандидат в министры»[611]611
  Симанович А.С. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина… С. 13–14.


[Закрыть].

Г.Е. Распутин, как предполагали многие, был платным немецким шпионом. По свидетельству А.И. Спиридовича ему об этом рассказал в 1916 г. сам министр внутренних дел А.А. Хвостов во время аудиенции, где обсуждались разные вопросы. «Затем быстро переменив разговор, откинувшись поудобнее в кресло и приняв какой то особенно весело-игривый тон, Хвостов предложил поговорить о Распутине, или, как он выразился, „о Гришке“. Бросив мне: „Вы все равно все знаете“, Хвостов довольно цинично рассказал мне, как он дружил с „Гришкой“, как бывал с ним в веселых домах и как решил избавиться от него. Он рассказал мне, как еще в прошлом году он пытался отправить Распутина в поездку по монастырям с тем, чтобы на одном из переездов игумен Мартемиан столкнул бы пьяного Распутина с площадки вагона под поезд. Но все расстроил хитрый Степан (Белецкий). „Я ведь, – говорил Хвостов, – человек без задерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить“. Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый, с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги. А он, поигрывая цветным карандашом, продолжал рассказывать, как его провел в этом деле и одурачил Белецкий. Он ведь опытный старый полицейский, а Хвостов лишь любитель, неопытен… Он рассказал, что под видом охраны за Распутиным ведется тщательное филерское наблюдение, что ему известно все, что Распутин делает. „А знаете ли вы, генерал, – как-то особенно выразительно сказал Хвостов, – ведь Гришка-то немецкий шпион!“. И взяв пачку филерских рапортичек, он бросил их перед собой на стол и прихлопнул рукой. Я насторожился недоуменно, вопросительно. „Да, да, да, немецкий шпион“, – продолжал все также весело улыбаясь Хвостов, но повышая тон. Я принял сразу серьезный тон. „Ваше превосходительство, – сказал я, – со шпионажем трудно бороться, когда не знаешь, где он, когда не знаешь, за кем смотреть. Но если известно хоть одно лицо, к нему причастное, – нет ничего легче раскрыть всю организацию. Благоволите протелефонировать в контрразведывательное отделение Главного штаба, генералу Леонтьеву, дайте имеющиеся у вас сведения, и я уверен, что в течение недели, двух вся организация будет выяснена и все будут арестованы, вместе с Распутиным“. Такого простого, но твердого ответа Хвостов не ожидал. Он как-то беспокойно заерзал на своем шикарном кресле. Его пальцы менее решительно барабанили по рапортичкам. Он что-то довольно несвязно стал объяснять мне и, наконец, поднялся. Аудиенция окончилась. Мы распрощались. Министр любезно проводил меня до дверей»[612]612
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 218.


[Закрыть].

Военный цензор в Ставке Верховного главнокомандующего, штабс-капитан М.К. Лемке оставил воспоминания о том, какие слухи ходили о Г.Е. Распутине во время Первой мировой войны (в том числе и в Ставке Верховного главнокомандующего): «Вырубова и ее родная сестра М.С. Пистолькорс (обе урожденные Танеевы) в свое время были очень близки к царю. Вместе с графом Головиным они ближайшие к Распутину его поклонницы. Прибавить к ним княгиню О.П. Долгорукую, светлейшую княжну Е.Г. Грузинскую и вдову генерала Лохтину – значит назвать весь его главный штаб… Люди, умеющие вдумываться в массу известных им фактов, единогласно утверждают, что во всем культе Распутина, начиная с царицы и кончая сумасшедшей Лохтиной, с их стороны разврат и эротомания не играют первенствующей роли; это, несомненно, особый вид мистицизма, развившегося на почве модернизированной хлыстовщины. Все поклонницы Распутина искренно верят в его силу, в его проповедь и в основное ее правило: „Без греха нет покаяния; покаяние угодно богу; надо грешить, чтобы каяться“. Лохтина называет его „богом“, говоря, что Христос – Илиодор. Люди, видевшие подлинные письма трех старших дочерей царя, говорят, что все они, даже Мария, преклоняются перед Распутиным и пишут о нем не иначе, как ОН – все большие буквы. Психоз зашел очень далеко, он глубок по своему уродству… Сейчас Распутин принимает малознакомых в одном из номеров гостиницы „Северной“, где приемом заведует какая-то француженка. За определенный гонорар пускается каждый; и – надо сказать правду – многие, кому удалось устроить через Распутина свои дела, разносят его имя по всей России, создают ему новых клиентов и т. д. Недавно в управление по ремонтированию кавалерии приезжали Распутин и две дамы. Он пошел наверх и сказал писарю: „Доложи генералу, что Гришка Распутин“. Дамы остались на лестнице; одна из них курила. Генерал Химец принял его. Распутин просил назначить знакомого офицера в Харьковское отделение по ремонту. Химец сначала ответил, что это очень трудно, что приказано принимать только раненых, но Распутин сказал, что потому и приехал, что знает все это. „Уж ты обязательно оборудуй“. Химец проводил его до лестницы и, увидев сопровождавших дам, в тот же день приказал дать телеграмму о назначении офицера… У Алексеева в самом начале сентября был разговор с царем о желании Распутина приехать в Могилев, и тогда же было решено не пускать его сюда ни в коем случае. Распутин всегда и всем, в том числе и принцу Ольденбургскому, пишет без личного обращения, просто начиная словом „Милой“, а на конверте означает имя лица, как сам его называет в разговоре, например Белецкому – "Степану“, Ольденбургскому – „Прынцу“ и т. д. За свою протекцию он берет солидные куши, смотря по делу; за освобождение одного известного мне лица из политического заключения ему дали 5000 руб., за устройство продажи дома, принадлежавшего неразделившимся и очень ссорившимся сонаследникам, – 20 000 руб. и т. п. Деньги эти почти всегда вносятся фрейлине Анне Сергеевне Вырубовой, но иногда и ему лично»[613]613
  Лемке М.К. 250 дней в царской Ставке (25 сентября 2015 г. – 2 июля 2016 г.)… С. 260–261.


[Закрыть].

При случае Г.Е. Распутин мог попросить похлопотать за него и царскую семью. «Доктор Греков был однажды в сентябре 1914 г. приглашен к больному Распутину, с которым жил в одном доме. Тот встретил его как-то исподлобья, скоро заговорил о том, что, верно, трудно вести лазарет, что надо принять в него берлинских студентов из русских, которые просят Распутина вернуть их в Россию. Когда осторожный Греков ответил, что раньше надо посмотреть, чему их там научили, Гришка многозначительно повторял: „Да, да, надоть, чиму учили“. На другой день в лазарет Грекова приехали царь, царица и их дочери. Они оставались там три часа, очень внимательно все осмотрели; царь был крайне любезен с Грековым»[614]614
  Там же.


[Закрыть].

Особенно скабрезными были публикации в периодической печати: «26 ноября 1915 г. В пришедшем сегодня номере „Русских ведомостей“ (от 25 ноября) очень смелый фельетон Пругавина „Книга Илиодора“. В нем не столько об Илиодоре, ныне С.М. Труфанове, сколько о „старце“, имя которого не названо, но понятно всем, потому что навязло в зубах всей России. Распутин – миф, это человек, который получил необыкновенную популярность – и по существу, и по распространенности. Это русская бытовая и политическая загадка. Желание знать о нем что-нибудь создало целые легенды; они растут, множатся, принимают иногда донельзя чудовищные формы и размеры. Как-то Распутин с компанией попал в Москве в „Яр“. Пьянство было великое – конечно, в отдельном кабинете. Позвали цыган. Разумеется, он стал держать себя с дамами и цыганками по-своему; те, особенно цыганки, отбивались, дрались и с помощью цыган, наконец, надавали ему тумаков. Тогда Распутин стал вопить: „Ах вы, сволочь черномордая, недотроги! Да как вы смеете, когда я саму царицу так же хватаю!“. До какой степени все это становится известно народу, по крайней мере подгородному, видно из дела, разбиравшегося недавно при закрытых дверях в московском окружном суде. Серый мужичонка привлекался за оскорбление величества. Вызвали свидетеля обвинения, тоже „серого“ мужика. Председатель спрашивает его: „Скажите, свидетель, вы сами слышали, как обвиняемый позволял себе оскорблять словом имя его императорского величества?“. „Да как же, вашество. И что только нес-то! Я и то уж ему говорил: „Ты все его, дурака, ругаешь, а лучше бы ее, стерву этакую“. Tableau! (живописная картинка. – Прим. автора)»[615]615
  Лемке М.К. 250 дней в царской Ставке (25 сентября 2015 г. – 2 июля 2016 г.)… С. 260–261.


[Закрыть].

Поддержка Александрой Федоровной Г.Е. Распутина, казалось, подтверждала худшее. Большинство людей считало доказанным существование между ними интимной связи. В гостиных высшего общества, на заседаниях земских управ, профсоюзных митингах и в окопах открыто называли императрицу любовницей Г.Е. Распутина. Все это беспокоило и возмущало многих. Крупные сановники, аристократы, другие приближенные ко двору люди неоднократно предпринимали попытки побудить царя удалить от трона Г.Е. Распутина. Борьба с Г.Е. Распутиным превращалась в борьбу за самосохранение тех, кто относился к высшим слоям общества.

По свидетельству Ф.Ф. Юсупова, борьба с Г.Е. Распутиным шла с переменным успехом. «Скандальное поведение „старца“, его закулисное влияние на государственные дела, разнузданность его нравов, наконец, возмутили людей дальновидных. Уже и печать, не считаясь с цензурой, взялась за него. Распутин решил на время исчезнуть. В марте 1911 г. взял он посох странника и отправился в Иерусалим. Позже он появился в Царицыне, где провел лето у приятеля своего, иеромонаха Илиодора. Зимой он вернулся в Петербург и снова пустился во все тяжкие. Святым „старец“ казался лишь издали. Извозчики, возившие его с девками в бани, официанты, служившие ему в ночных оргиях, шпики, за ним следившие, знали цену его „святости“. Революционерам это было, понятное дело, на руку. Иные, поначалу его покровители, прозрели. Архимандрит Феофан, проклиная себя за свою слепоту, простить себе не мог, что представил Распутина ко двору. Он во всеуслышание выступил против „старца“. И всего-то и добился, что был сослан в Тавриду. В то же время Тобольскую епархию получил продажный невежественный монах, давнишний его приятель. Это позволило обер-прокурору Синода представить Распутина к рукоположению. Православная церковь воспротивилась. Особенно протестовал епископ саратовский Гермоген. Он собрал священников и монахов, в том числе бывшего товарища Распутина Илиодора, и призвал к себе „старца“. Встреча была бурной. Кандидату в попы не поздоровилось. Кричали: „Проклятый! Богохульник! Развратник! Грязный скот! Орудие дьявола!“. Наконец, просто плюнули ему в лицо. Распутин пытался отвечать бранью. Его святейшество, исполинского росту, ударил Распутина по макушке своим наперсным крестом: „На колени, негодный! Встань на колени перед святыми иконами!.. Проси прощенья у Господа за свои непотребства! Клянись, что не опоганишь более присутствием своим дворец нашего государя!“. Распутин, в испарине и с кровью из носа, стал бить себя в грудь, бормотать молитвы, клясться во всем, что требовали. Но едва вышел от них, помчался жаловаться в Царское Село. Месть последовала тотчас. Спустя несколько дней Гермоген был снят с епископства, а Илиодор схвачен и сослан отбывать наказание в дальний монастырь. И все ж священства Распутин не получил»[616]616
  Юсупов Ф.Ф. Мемуары. Перед изгнанием. 1887–1919… С. 90–95


[Закрыть].