Текст книги "«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг."

Интересную позицию по вопросу борьбы с пьянством занял С.Ю. Витте: «Иная судьба постигла его первоначально в Государственном совете. Здесь решительным инициатором целого ряда радикальных мер против пьянства выступил ни кто иной как сам творец винной монополии С.Ю. Витте. Мотивы, которые им руководили, были при этом, несомненно, разнообразны; именно на винной монополии укрепивший положение Государственного казначейства Витте, пока он был во главе финансового ведомства, несомненно, принимал все меры к увеличению сбыта казенного вина. Так, именно по его настоянию агенты фиска всемерно старались об отмене подлежащею властью, вследствие несоблюдения ими тех или иных формальностей, приговоров сельских обществ о закрытии в их пределах продажи питий. Иное отношение к этому вопросу проявил Витте в декабре 1913 г., когда он обсуждался в Государственном совете. В пространной речи он доказывал, что его мысль, при создании по указанию императора Александра III винной монополии, была именно урегулировать потребление водки, но что эта мысль была его заместителями совершенно извращена, до такой степени, что ныне главное управление казенных питий превратилось в растлителя народной нравственности. В постоянных поисках способа возвращения к власти, Витте, надо полагать, в ту минуту мыслил, что лучшим средством вернуть себе царское благоволение было именно всемерно распинаться за распространение трезвости. Из его речей было ясно, что он лично берется сократить до крайности доход от винной монополии без нарушения государственного бюджета. Ему, как, впрочем, и всем близким к правительственным кругам лицам, было в то время хорошо известно, что мысль эта всецело овладела государем. Попутно потопить Коковцова, которого он до чрезвычайности не любил, ему тем более улыбалось, что тем самым открывалась вакансия министра финансов, вновь стать которым он не переставал надеяться»[27]27
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1033.


[Закрыть].

Однако А.В. Кривошеину так и не удалось стать министром финансов. Помешала этому случайность: «Чрезвычайную стойкость выказал при этом Коковцов. Он не мог, конечно, не понимать, что, продолжая упорствовать в отстаивании винной монополии как главного источника государственных доходов и отвечая на всякую радикальную меру решительным „поп possumus“ ("не можем"), он одновременно рисковал своим положением. Однако на все предложения, исходившие из среды Государственного совета об усилении мер, направленных к сокращению потребления водки, он отвечал решительным „non possumus“. Тем не менее в дуэли между двумя последовательными министрами финансов – Коковцовым и Витте – одолел бы, конечно, не последний: слишком глубоко запало в душу государя недоверие к вдохновителю Манифеста 17 октября, если бы в этот бой не вступило третье лицо, открыто, впрочем, не выступавшее, а именно тот же А.В. Кривошеин. С Коковцовым его отношения уже давно испортились. Постоянное сопротивление финансового ведомства увеличению ассигнований на землеустройство и агрономию и вообще всяких расходов Главного управления земледелия, конечно, раздражало Кривошеина, и хотя он неизменно оставался победителем, тем не менее, борьба с Коковцовым его утомляла и раздражала. Люди совершенно разных темпераментов, они вообще трудно уживались друг с другом. Преисполненный инициативы, мечтавший о грандиозных реформах Кривошеин не мог переваривать Коковцова – этого типичного представителя постепеновщины, равновесия, умеренности и аккуратности. Одновременно он, разумеется, стремился закрепить свое положение, превращаясь из фактического руководителя всей государственной политики, каким он, несомненно, был в то время, в ее официального главу. Эта мечта его была в то время необычайно близка к осуществлению. Вопрос этот был даже в принципе решен. Коковцов должен был быть уволен от должности председателя Совета министров, равно как министра финансов, а на пост председателя должен был быть назначен Кривошеин. Но тут судьба сыграла с ним злую шутку. Он внезапно заболел, причем весьма опасно. У него объявилась грудная жаба, жестокие приступы которой ежеминутно угрожали ему мгновенным концом. Заболел он, если не ошибаюсь, в начале ноября 1913 г., и в половине декабря его положение было весьма тяжелое. Ни о каком новом назначении его и речи не могло быть. Однако во второй половине декабря он настолько поправился, что всякая немедленная опасность исчезла, но приступить к работе он еще не мог: доктора прописали ему продолжительный отдых и поездку в теплые края. Как было выйти из этого положения? Министром финансов был назначен П.Л. Барк»[28]28
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1033.


[Закрыть].

И.И. Колышко, один из приближенных князя В.П. Мещерского, считал, что именно последний сделал П.Л. Барка министром финансов, как, впрочем, до этого помогал делать карьеру В.Н. Коковцову: «Мещерский, понятно, сделал все, чтобы акт 17-го октября стал „потерянным документом“. Победа Дурново над Витте в дни второго пришествия Витте к власти – в 1905–1906 гг. – дело рук Мещерского. А когда Коковцов объявил в Государственной думе: „У нас, слава богу, нет парламентаризма“, Мещерский перед ним склонился, хотя этот государственный деятель никогда не был его фаворитом. На его назначении премьером, после убийства Столыпина, настоял Мещерский. Но через несколько лет тот же Мещерский сломил Коковцову шею, чтобы посадить на его место своего фаворита Барка… Покуда жил граф Д. Толстой и орудовал Победоносцев, влияние Мещерского сказывалось лишь косвенно – он лишь подпевал этим слонам. Но вот настали дни „милейшего“ Дурново, и Мещерский стал хозяином положения. Назначение Витте, Тертия Филиппова, Кривошеина (первого), Плеве, Зенгера, Маклакова, Хвостова, Барка, Штюрмера и многих других сановников той эпохи – дело его рук. Его „литературные среды“, собиравшие прежде литературный Петербург, превратились теперь в политические. И к нему еще более, чем к генералу Богдановичу, ездили на поклон. И возле него курилась лесть, подхалимство, авантюризм. И борьба с либерализмом выродилась в травлю неугодных лиц. А священный огонь трибуна был задушен пеплом сплетни, доноса, лицеприятии»[29]29
  Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 169.


[Закрыть].

По свидетельству И.И. Колышко, с П.Л. Барком В.П. Мещерский общался свысока, а перед С.Ю. Витте робел: «Сам воспитанный, культурный и образованный, Мещерский пасовал перед невоспитанностью, малокультурностью и малообразованностью своего протеже. С Вышнеградским, Филипповым, Плеве, Дурново, не говоря уже о Штюрмере, Маклакове, Зенгере, Ванновском, Барке и десятке других, им вылепленных сановников, Мещерский не терял своего менторского тона и морально похлопывал их по плечу. Перед Витте он как-то робел. Играла в этом роль частью деловая зависимость его от министра финансов, хотя свои субсидии (грошовые) он получал лично от царей. Большую, однако, роль играла деловая зависимость от Витте друзей Мещерского, за которых он вечно хлопотал»[30]30
  Там же. С. 173.


[Закрыть].

В.Б. Лопухин выдвинул очень интересную версию, о том, что отставка В.Н. Коковцова была результатом интриги со стороны германского императора Вильгельма II: «Официально причиною увольнения Коковцова была его казначейская узость. Царя убедили в том, что цели общей политики и внешней политики Коковцов приносил в жертву интересам фиска. И гипертрофическое развитие придал представлявшейся весьма будто бы непопулярным источником государственных доходов казенной винной монополии. Петру Львовичу Барку, составлявшему, как настойчиво о том говорили, подкопные записки против Коковцова и посаженному в результате этих записок на место Коковцова по должности министра финансов, прямо ставилась задача изыскать такие источники, которые могли бы заменить собою монополию в государственном бюджете. Таковы были официальные поводы к освобождению Коковцова от лежавшего на нем бремени власти. Но были и другие поводы, едва ли не более решающего значения. Повредил Коковцову, едва ли преднамеренно, император Вильгельм. Возвращаясь из Парижа после совершения очередной кредитной операции, Коковцов проездом через Берлин был принят Вильгельмом и приглашен на обед. За обедом словоохотливый император не преминул произнести речь, в которой перечислял достоинства Коковцова. Закончил же он эту речь заверением, что пока „Россиею правит“ такой государственный деятель, как Коковцов, об устойчивости добрососедских русско-германских отношений беспокоиться не приходится»[31]31
  Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел… С. 226.


[Закрыть].

Видимо эта фраза была последней каплей, которая переполнила чашу терпения: «И, конечно, это неловкое слово „Россиею правит Коковцов“ стало известно царю. А царь не выносил, когда говорили, что Россиею правит кто-то другой, а не он. Наслышался он этого за время пребывания у власти С.Ю. Витте, а потом П.А. Столыпина. И, как известно, крепко невзлюбил обоих. Быть затемняемым Коковцовым – совершенно незначительным и бледным по сравнению с Витте и Столыпиным – было еще обиднее. Отсюда досада на Коковцова. Если добавить к тому, что и этот малокалиберный по его личным свойствам министр осмелился докладывать царю о недопустимости оставления Распутина в его близости к царской семье, то станет понятным, что Коковцова стало царю достаточно. Пришло время его убрать. Подвернулся интриговавший против Коковцова Барк, бывший в ту пору товарищем министра торговли. Можно попробовать Барка. А председателем Совета министров можно вернуть, после выполненной Столыпиным миссии успокоения и при таком надежном министре внутренних дел, как Маклаков, верного старого Горемыкина, что и было сделано, нельзя сказать, чтобы очень умно. Убранную в сундук старую шубу снова встряхнули и опять надели, того не замечая, что от ветхости она уже расползлась по швам… Коковцов при увольнении с отчислением в Государственный совет получил в благодарность за службу титул графа. Он добивался назначения послом в Париж (о чем мечтал в свое время и граф Витте). Но Сазонов сумел настоять на оставлении на этом посту Извольского»[32]32
  Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел… С. 226.


[Закрыть].

Председатель Российского общества винокуренных заводчиков А.Д. Голицын предполагал, что смещение В.Н. Коковцова было связано с тем, что тот конфликтовал с Г.Е. Распутиным: «По злой иронии судьбы в момент возникновения этой злополучной войны во главе правительства оказалась старая, хорошо нам знакомая личность, про которую еще в конце предыдущего столетия сложилась песенка, начинающаяся припевом: „Горе мыкали мы прежде, горе мыкаем теперь“. В феврале 1914 г. В.Н. Коковцев был уволен с занимаемой им со дня смерти Столыпина должности председателя Совета министров и министра финансов с рескриптом о производстве в графское достоинство, а на его место назначен во второй раз Иван Логгинович Горемыкин, а министром финансов стал П.Л. Барк. Мне Владимир Николаевич лично рассказывал, сколь неожиданно произошло это его увольнение. Накануне он был у государя с очередным докладом, и государь ни словом не обмолвился о своем решении расстаться с ним. На следующий день Коковцов получил с курьером рескрипт с пожалованием графского титула и личное письмо от государя, где он благодарит его за верную и беспорочную службу, но ввиду явного переутомления предоставляет ему возможность хорошенько отдохнуть от столь длительной и беспрерывной службы. Коковцов прибавил: для него увольнение было таким неожиданным, что он заплакал, когда вскрыл пакет и прочел его содержание. Он не высказал никаких соображений о причинах своего увольнения, и мне не удалось этого узнать. Думаю, что это произошло вследствие того, что Коковцов был открытым противником Распутина, записок его не принимал, ни одного из его ходатайств и рекомендаций не удовлетворял, а к тому времени уже государыня все больше и больше подпадала под его влияние, верила в его чудодейственную силу и старалась внушить те же чувства государю, указывая ему, что все, что старец просит, надо исполнять, ибо это предопределено свыше»[33]33
  Голицын А.Д. Воспоминания. М.: Русский путь, 2008. С. 364.


[Закрыть].

По мнению В.И. Гурко, не совсем понятно, кто же сыграл решающую роль в продвижении П.Л. Барка на должность министра финансов: «Кто провел этого, впоследствии не стеснявшегося сношениями с Распутиным, смелого финансиста в министры? Кривошеин говорил, что это был его выбор. Витте утверждал, что Барк выбран по его рекомендации, в чем я, однако, весьма сомневаюсь. Витте всегда стремился сохранить видимость государственного деятеля, имеющего влияние на ход государственных дел, а приписывать себе инициативу в том или другом правительственном акте, не служившем предметом его нападок, было приемом, им издавна усвоенным. Витте хорошо понимал, что в Петербурге, для того чтобы играть известную роль, нужно не столько обладать действительным влиянием, сколько казаться, что им обладаешь. Таким путем достиг известного положения такой проходимец, как Андронников. Как бы то ни было, тотчас после совершившейся смены председателя Совета министров и министра финансов законопроект о пьянстве, еще не пропущенный Государственным советом и продолжающий возбуждать при его обсуждении горячие прения, тотчас утратил всякий интерес. Утратил к нему всякий интерес и Витте. Продолжение его обсуждения происходило уже в совершенно иной атмосфере. Проникшее в публику, а тем более в среду Государственного совета известие, что Барк получил портфель министра финансов, обязавшись перестроить весь государственный бюджет и принять действительные меры к сокращению потребления, а следовательно, и сбора с вина, отняло и смысл бороться с яростью на почве обсуждаемого проекта с новой главой финансового ведомства. Тем не менее Государственный совет внес в этот проект ряд новых мер, направленных к сокращению продажи водки, и именно в таком виде превратился он в действующий закон. Трудно сказать, в какой мере проведенные мероприятия оказались бы действительными. Возникшая шесть месяцев спустя мировая война и последовавшее с объявлением войны полное прекращение продажи водки, сопряженное с полным воспрещением ее сбыта, не дали возможности на практике испытать действительность упомянутого закона»[34]34
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1035–1036.


[Закрыть].

Сам П.Л. Барк был высокого мнения о В.Н. Кововцове: «Министр финансов Коковцов, получивший титул графа после его отставки, заслуживал всякой похвалы. За исключением небольшого перерыва в несколько месяцев, он сохранял портфель министра финансов с 1904 г. В течение этого периода он сумел поддержать золотой баланс, который был установлен его предшественником графом Витте в 1897 г., хотя количество золота в Государственном банке очень уменьшилось из-за расходов на войну, а также из-за революционных беспорядков. Он сумел увеличить доходы, и, благодаря упорству Коковцова, расходы оставались нормальными. Он, наконец, добился равновесия в бюджете и создал понемногу даже излишек. Улучшение политического положения тоже способствовало стабилизации финансового положения; несмотря на то, что домогательства крайних либералов не были удовлетворены, председатель Совета министров Столыпин, который обладал редким политическим чутьем, добился сравнительно добродушных отношений между палатами и кабинетом»[35]35
  Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг… Т. 1. С. 137.


[Закрыть].

За время работы В.Н. Коковцова на посту министра финансов и председателя Совета министров Россия добилась больших экономических успехов: «Нельзя не отметить громадный прогресс в области экономической и финансовой. Иностранцы, посещавшие Россию, поражались. Я помню, как весной 1914 г. мой старый друг, Эдгар де Синсей, французский инженер, который имел громадные интересы в угольной промышленности на юге России и регулярно посещал нашу родину, зашел ко мне. Он мне заявил, что Россия развивается необычайно быстро и что ее преуспеяние стало в особенности внушительным со времени аграрной реформы Столыпина. Министр земледелия Кривошеин тоже мне говорил, что эта реформа привлекла внимание иностранцев. Германское правительство послало в Россию многочисленную делегацию, составленную из выдающихся экспертов, чтобы сделать анкету о результатах этой реформы. Делегация представила в Берлине докладную записку, в которой, во-первых, расхваливались практические меры, принятые в России для улучшения крестьянского благосостояния, и затем она высказала опасения, что, если Россия будет продолжать развиваться так быстро, не будучи обеспокоена войной, она сделается опасным соседом для Германии. Было легко прочесть между строк предупреждение Берлина относительно возможных последствий этой реформы для обновленной России»[36]36
  Там же. С. 131.


[Закрыть].

Однако это положение было достигнуто в том числе и путем чрезмерной эксплуатации «винного вопроса»: «Монополия, которая заменила акцизный сбор, должна была препятствовать невероятной наживе откупщиков и вместе с тем улучшить качество водки. Но Министерство финансов было очень радо возможности с легкостью увеличивать доходы бюджета, пользуясь тем, что монополия была под его абсолютным контролем; оно работало над тем, чтобы расширять продажу винных напитков. Пьянство увеличивалось с невероятной быстротой. Государство, которое заменило откупщиков, эксплуатировало еще больше, чем они, слабость земледельческого населения. Алкоголизм как национальное зло горячо обсуждался в прессе, и меры борьбы с пьянством требовались все с большей и большей настойчивостью»[37]37
  Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг… Т. 1.С. 136.


[Закрыть].

В.Н. Коковцов, по мнению П.Л. Барка, был рупором этой политики: «К несчастью, председатель Совета министров и министр финансов Коковцов занял непримиримую позицию. Он убеждал палаты, что система Министерства финансов была прекрасная. Он не допускал мысли, что он виноват в увеличении алкоголизма среди народа, и думал, что невозможно изменить исконные привычки нации законами и административными мерами. Но некоторые члены кабинета были совершенно иного мнения; Рухлов – министр путей сообщения и Кривошеин – министр земледелия были убежденными сторонниками перемен в нашей финансовой системе. Даже в то время, когда его большой друг, Столыпин, был председателем Совета министров, Кривошеин имел с ним частые беседы о практиковавшейся у нас финансовой системе. Это в сотрудничестве с Кривошеиным Столыпин провел свою аграрную реформу 1906–1909 гг., которая имела целью создать в России класс мелких земельных независимых собственников. Они оба считали, что финансовая реформа должна была быть проведена одновременно с аграрной. Они хотели добиться, чтобы наш бюджет не имел бы потребление алкоголя главной своей базой. Зная, что Коковцов – министр финансов – был страшным противником этой реформы и что они не могли добиться никакой помощи с его стороны, Столыпин и Кривошеин были убеждены, что необходимо приготовить для портфеля министра финансов кандидата, который бы разделял их точку зрения и мог бы заменить Коковцова. Это было в 1911 г., я тогда был администратором одного из наших наиболее крупных коммерческих банков – Волжско-Камского, и я часто встречал Кривошеина, с которым был очень дружен, с ним познакомился в трудное время первой революции 1905 г., когда мы оба принимали участие в многочисленных правительственных конференциях. Кривошеин был тогда товарищем министра земледелия и управляющим Санкт-Петербургской конторой Государственного банка. С тех пор мы с ним часто виделись и часто обсуждали экономические и финансовые проблемы. Мы с ним сходились по многим вопросам, и в частности по вопросу о срочной необходимости финансовой реформы»[38]38
  Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг… Т. 1. С. 135.


[Закрыть].

На свою беду В.Н. Коковцов собирался придерживаться прежней финансовой политики: «В это время палаты обсуждали проекты законов, предложенных Коковцовым, которые должны были ввести некоторые поправки в винную монополию. Предшественник Коковцова, граф Витте, нападал на этот проект с особой ожесточенностью. Он заявил, что этот проект скомпрометирует акцизную реформу, которую он в свое время провел с целью уменьшить злоупотребление алкоголем»[39]39
  Там же. С. 142.


[Закрыть].

В.Н. Коковцов написал в своих мемуарах, что его отставка началась с интриги С.Ю. Витте: «Еще перед роспуском Думы на рождественский вакант (свободное время. – Прим. автора) в Государственный совет поступил разработанный по инициативе Думы, но сильно исправленный Министерством финансов законопроект о мерах борьбы с пьянством. Довольно невинный, сам по себе, не вызвавший с моей стороны особых возражений, этот проект таил в себе пререкания с правительством лишь в одной области, а именно в предположении значительно расширить полномочия земств и городов в разрешении открытия заведений (трактиров) с продажею крепких напитков. Значительная часть Думы и сама сознавала, что такое расширение не целесообразно, так как оно могло давать место для больших злоупотреблений в смысле влияния частных интересов на разрешение открытия трактиров и развитие тайной торговли там, где усердие трезвенников не дало бы достаточного удовлетворения потребностям населения, но, по соображениям так называемой парламентской тактики, эта часть Думы не хотела проявлять как бы недоверия благоразумию местных органов самоуправления и предпочитала достигнуть примирения с правительством путем соглашения с Государственным советом, после рассмотрения им законопроекта. Не придавал особого значения этим спорным пунктам и я. Незадолго до роспуска Думы ко мне заезжали и Родзянко, и Алексеенко, и оба, точно сговорившись между собою, старались разъяснить, что на этом вопросе Дума должна уступить правительству, так как иначе, – говорили они, – все взятничество при разрешении трактиров падет на голову Думы, и правительство будет только справедливо торжествовать свою правоту. Нападение появилось оттуда, откуда я всего менее его ожидал. Как-то еще весною этого (1913) года ко мне позвонил граф Витте и спросил, застанет ли он меня дома, так как ему хочется повидать меня „по одному небольшому вопросу“, я предложил ему заехать к нему по дороге из министерства на острова. Я застал его за чтением думского проекта о мерах против пьянства, и он начал объяснять в очень туманной форме, что предполагает посвятить свой летний отдых на разработку своего проекта по тому же вопросу, так как считает думский проект „совершенно бесцельным“ или, как он выразился, „ублюдочным“»[40]40
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. М.: Современник, 1991. С. 260–261.


[Закрыть].

Реакция С.Ю. Витте удивила В.Н. Коковцова: «На вопрос мой, в чем заключаются его мысли по этому поводу, я не получил от графа Витте никакого определенного ответа. Он ограничился тем, что сказал что рассчитывает на то, что мы сойдемся в его основных положениях, но прибавил, что, советует мне дружески быть очень „широким в деле борьбы с пьянством и что такая широта взглядов нужна столько же для пользы народной, ибо народ гибнет от алкоголизма, сколько для моего личного положения, которое может сильно пострадать, если я буду отстаивать нынешний порядок вещей“. Меня такое обращение очень удивило, и я просил графа Витте сказать мне, в чем же дело, так как я повинен разве только в том, что соблюдал в точности законы, проведенные по его же инициативе, и не только не мешал действительным мерам борьбы против пьянства, если они применялись где-либо, но поощрял их всеми доступными мне средствами. На это я опять же не получил никакого ответа, и только Витте показал мне думскую справку о росте потребления вина, на что я ему заметил, что в самой Думе эта справка вызвала критику, так как она содержит в себе, одни абсолютные цифры и не считается с ростом населения, а если внести эту поправку, то окажется, что душевое потребление не растет, а падает и что Россия занимает чуть ли не последнее место среди всех государств по потреблению алкоголя всех видов. Мое объяснение не встретило никаких возражений, граф Витте сказал мне только на прощанье, что по возвращении из-за границы он познакомит меня с его проектом и заранее обещает, что не предпримет ничего, не войдя со мною в соглашение обо всем. „Вы знаете, как люблю и уважаю я вас, и не от меня же встретите вы какие-либо затруднения в несении вашего тяжелого креста. Подумайте только, что могло бы быть у нас, если бы на вашем месте не сидел такой благоразумный человек, как вы. Я всегда и всем твержу эту истину, в особенности, когда слышу, что вас критикуют за то, что вы скупы и слишком бережете казенные деньги“. На этом мы расстались и больше не возвращались к этому вопросу до самого начала прений в Государственном совете»[41]41
  Там же.


[Закрыть].

Но на заседании Государственного совета произошел форменный скандал и устроил его С.Ю. Витте: «По возвращении моем и графа Витте в Петербург мы не виделись с ним ни разу до дня заседания. Я дважды звонил по телефону, спрашивая его, когда он ознакомит меня, как он обещал, с своим проектом, но получил в ответ только, что он отказался от составления своего контрпроекта и предпочитает просто критиковать „думскую белиберду“, так как этим путем легче достигнуть чего-либо положительного. В самом конце ноября или в начале декабря начались прения в Государственном совете по думскому проекту. В первом же заседании Витте произнес чисто истерическую речь. Он вовсе не критиковал проекта Думы и даже не коснулся ни одного из его положений. Он начал с прямого и неприкрашенного обвинения Министерства финансов „в коренном извращении благодетельной реформы императора Александра III, который лично“, сказал он, „начертал все основные положения винной монополии и был единственным автором этого величайшего законодательного акта его славного царствования“. Он, Витте, был только простым исполнителем его воли и „вложил в осуществление этого предначертания всю силу своего разумения и всю горячую любовь к народу, который должен был быть спасен от кабака“. „За время моего управления, – говорил Витте, – в деле осуществления винной монополии не было иной мысли, кроме спасения народа от пьянства, и не было иной заботы, кроме стремления ограничить потребление водки всеми человечески доступными способами, не гоняясь ни за выгодою для казны, ни за тем, чтобы казна пухла, а народ нищал и развращался“. „После меня, – продолжал оратор, – все пошло прахом. Забыты заветы основателя реформы, широко раскрылись двери нового кабака, какими стали покровительствуемые министерством трактиры, акцизный надзор стал получать невероятные наставления, направленные к одному – во что бы то ни стало увеличивать доходы казны, расширять потребление, стали поощрять тех управляющих акцизными сборами, у которых головокружительно растет продажа этого яда, и те самые чиновники, которые при мне слышали только указание бороться с пьянством во что бы то ни стало, стали отличаться за то, что у них растет потребление, а отчеты самого министерства гордятся тем, как увеличивается потребление и как растут эти позорные доходы. Никому не приходит в голову даже на минуту остановиться на том, что водка дает у нас миллиард валового дохода или целую треть всего русского бюджета. Я говорю, я кричу об этом направо и налево, но все глухи кругом, и мне остается теперь только закричать на всю Россию и на весь мир: „Караул…"[42]42
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг… С. 261–262.


[Закрыть].

Выступление С.Ю. Витте произвело странное впечатление на слушателей: «Это слово „Караул“ было произнесено таким неистовым, визгливым голосом, что весь Государственный совет буквально пришел в нескрываемое недоумение не от произведенного впечатления, а от неожиданности выходки, от беззастенчивости всей произнесенной речи, от ее несправедливых, искусственных сопоставлений и от ясной для всей залы цели – сводить какие-то счеты со мною и притом в форме, возмутившей всех до последней степени. Председатель объявил перерыв, ко мне стали подходить члены Совета самых разнообразных партий и группировок, и не было буквально никого, не исключая и явного противника винной монополии А.Ф. Кони, – кто бы не сказал мне сочувственного слова и ни осудил наперерыв возмутительной митинговой речи. Я выступил тотчас после перерыва и внес в мои возражения всю доступную мне сдержанность. Она стоила мне величайших усилий и напряжения нервов… по совести… общее сочувствие было на моей стороне, Витте не отвечал мне и ушел из заседания, не обменявшись ни с кем ни одним словом, а проходя мимо меня, демонстративно отвернулся. После этого, в декабре, до рождественского перерыва было еще всего одно или два заседания. Государственный совет перешел к постатейному рассмотрению, а после нового года по частным возражениям того же графа Витте дважды останавливал рассмотрение, передавая спорные вопросы на новое обсуждение двух своих комиссий – финансовой и законодательных предположений. В этих заседаниях опять были невероятные по резкости тона выступления Витте, и в двух наиболее существенных спорных вопросах он снова остался в ничтожном меньшинстве – настолько искусственность и предвзятость его мнений была очевидна для всех. Он буквально выходил из себя, говорил дерзости направо и налево, и члены комиссии кончили тем, что перестали ему отвечать и требовали простого голосования, так беззастенчивы и даже возмутительны были его реплики. Голосование было решительно против него, и дело возвращалось в Общее собрание в том виде, в каком оно вышло из него по его же требованию»[43]43
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг… С. 261–262.


[Закрыть].

Далее на политическую сцену вышел сам Николай II: «Государь вернулся из Ливадии около 16 декабря. На первом же моем докладе, протекавшем в обычной приветливой форме, он просил меня рассказать ему, что происходило в Государственном совете, и когда я точно, с дословными подробностями передал всю возмутительную сцену первого заседания, он обратился ко мне с обычной ласковой улыбкой и сказал: „Я надеюсь, что такая выходка не слишком волнует вас. Я и сам был бы рад, если бы оказалось возможным сократить пьянство, но разве кто-либо имеет меньше права, чем Витте, говорить то, что он, сказал. Разве не он 10 лет применял винную монополию, и почему же ни разу после своего ухода из министров он не сказал ни одного слова против того, что говорит теперь, а напротив того, каждый раз защищает вас от тех нападок, которые появляются против вас в Думе. Я не понимаю, что же теперь случилось нового?“. На этот вопрос я ответил в шутливой форме, что изменилось то, что министр финансов слишком засиделся, и что теперь стало модным спортом охотиться на него. „Пожалуй, что вы и правы“, – сказал государь… С окончанием короткого рождественского ваканта заседания Государственного совета возобновились в той же разгоряченной атмосфере, которую создало выступление Витте, нашедшего себе ревностного пособника в лице только А.Ф. Кони и В.И. Гурко. В половине января ко мне заехал председатель Совета Акимов посоветоваться, что делать с создавшимся невыносимым положением, которое поддерживается распускаемыми слухами о том, что государь поддерживает взгляды Витте, что это известно последнему, и он строит на этом такие несбыточные планы, как тот, что, сваливши меня, ему удастся снова занять пост министра финансов, на этот раз в роли поборника народной трезвости. Акимов прибавил, что на этой почве нет ничего удивительного, что в Общем собрании получится неожиданное голосование или, во всяком случае, разыграется какой-либо неожиданный скандал»[44]44
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг… С. 263–269.


[Закрыть].