Текст книги "«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг."

На следующий день ситация начала нормализовываться. «30 мая Москва успокоилась уже, и полиция с городским управлением были заняты лишь очищением улиц. Это очищение шло и раньше при деятельном участии населения, растаскивавшего вещи по домам. „Регулярные“ отряды ничего не брали и не позволяли брать. Рассказывали об одном случае, когда рабочие, разбивши кассу предприятия, были потрясены ручьем золотых денег, полившимся из кассы: „Ну, уж тут брали, заметил рассказчик, насыпали карманы золотом“. Но толпа больше или менее „безыдейная“ тащила ночью все. Говорят, все дворы кругом были набиты разным скарбом. Рассказывали мне об одной бабе, которая с восторгом говорила, что сошьет себе теперь бархатное платье… Производились ли при усмирении аресты? Меня уверяли, будто полиция никого не забирала, а только разгоняла. Хотя я видел раз арестантскую карету под конвоем городовых, но в народе говорили, что это „везут немцев, которые стреляли в народ“. Вообще в народе распространено убеждение, будто погром сделан по приказанию начальства. „Это князь Юсупов нехорошо поступил, говорили женщины, пострадавшие от пожара, он должен был позакрывать (?) магазины, а немцев выслать. Может тогда бы и товар не пропал, и никто и не пострадал, а он вместо этого приказал сделать погром“. Совершенно то же выражал извозчик: „Если бы у нас были русские правители, то немцев бы выслали, а товар арестовали, а вместо этого – начальство сделало погром“»[568]568
  Там же. С. 74.


[Закрыть].

После краткого осмотра мест погромов к концу дня 29 мая 1915 г. В.Ф. Джунковский начал готовиться к отъезду из Москвы в Петроград. «Вечером я обедал у Юсупова и перед отъездом сообщил ему впечатление, произведенное на меня картиной погрома, и мое мнение о причинах его, причем предупредил его, что считая полицию виновной в том, что беспорядки не были пресечены в самом начале и им дали разрастись до невиданных размеров, я при докладе министру выскажу мнение о необходимости замены градоначальника Адрианова другим лицом и попрошу командировать одного из членов совета министра с целью подробно расследовать причину погрома и действия чинов полиции для привлечения виновных к ответственности. Юсупову это, по-видимому, не понравилось, но я сказал, что иначе я поступить не могу. Княгиня же, как мне показалось, ничего не имела против высказанного мною решения, находя Адрианова виновным в попустительстве и малодушии. 30-го я был в Петрограде и доложил все подробно министру, который вполне согласился с моим заключением. Члену совета министра действительному статскому советнику Харламову было предложено отправиться в Москву для всестороннего обследования происшедших там беспорядков, сопровождавшихся разгромом магазинов и частных квартир, выяснения причин их возникновения и всего хода прискорбных событий, а равно пострадавших фирм и частных лиц. Мною при этом посланы были депеши городскому голове, председателю Биржевого комитета, старшине купеческого сословия, председателю губернской земской управы, губернатору и прокурору судебной палаты об оказании Харламову любезного содействия и помощи при выполнении им возложенной на него задачи»[569]569
  Джунковский В.Ф. Воспоминания… С. 357.


[Закрыть].

Дело было за малым – разыскать «козла отпущения». «Оставалось найти виновных; стали искать „стрелочника“. Генерал Адрианов пытался оправдаться тем, что я не докладывал ему вовремя об антинемецких настроениях. Я доказал обратное – теми самыми рапортами, которые, на свою же голову, ввел генерал Адрианов для моего отделения. Не думаю, чтобы князь Юсупов пытался оправдываться. Человек был не деловой, конечно, но отменно благородный. Обоих „ушли“. „Стрелочники“ на этот раз не пострадали. В результате антинемецкого погрома в Москве был смещен московский градоначальник генерал-майор Адрианов, и на эту должность назначен ростовский (на Дону) градоначальник, генерал-майор Евгений Константинович Климович»[570]570
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов… С. 298.


[Закрыть].

А.И. Спиридович утверждал, что Николай II был в курсе всех событий: «Государь был осведомлен обо всем в полной мере, а 30-го числа председатель Государственной думы Родзянко счел нужным доложить о происшедшем его величеству, хотя это вообще не входило в круг его обязанностей, а вне времени сессии – и тем более. Но Родзянко в то время как бы считал себя каким-то сверхинспектором всего происходящего в России по всем частям и, разъезжая по России, бранил все и вся, кричал на всех и вся, обвиняя и все и вся, всем докладывал. Эта его болтовня привела к тому, что на него перестали смотреть серьезно и, когда позже он действительно говорил дельные вещи (при начале революции), ему вообще уже не верили как болтуну»[571]571
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 88.


[Закрыть].

Позже, 31 мая, министр внутренних дел Н.А. Маклаков разослал губернаторам и градоначальникам циркулярное письмо, где указывал на необходимость в дальнейшем пресекать подобного рода беспорядки в самом начале и в случаях малейшего сопротивления толпы применять решительные меры, вплоть до употребления оружия. Он подчеркнул, что для поддержания необходимого во время войны порядка какие-либо манифестации, даже патриотического характера, недопустимы, если они не вызваны «совершенно исключительными причинами». Среди мер, принятых в связи с московскими погромами, было также запрещение продажи спиртных напитков. Этот вопрос обсуждался уже давно; движение за трезвость, особенно в годы войны, охватило довольно широкие слои населения. Однако к принятию решительных мер правительство, видимо, подтолкнули именно московские события, достигшие своего апогея, когда были разгромлены (а точнее разграблены) винные склады.

31 мая 1915 г. газеты опубликовали экстренную информацию, полученную по телефону из Петрограда: «Мы имеем возможность сообщить из весьма достоверного источника, что продажа крепких вин и водки никогда больше в России не будет разрешена. После заключения мира и ликвидации войны будет разрешена продажа легких виноградных вин не выше 14 градусов и пива не выше 4 градусов, причем будет пользоваться особым покровительством пиво, содержащее 2 градуса алкоголя, это пиво будет освобождено от акциза». 29 мая, исполняя полученные ночью распоряжения, полиция при содействии войск успешно рассеивала скопища, пытавшиеся продолжить погромы. В 10 часов утра толпа манифестантов пыталась проникнуть на военно-обмундировочную фабрику «Поставщик» (бывший «Тиль»), но не была допущена полицией. При этом чины полиции действовали главным образом нагайками, изредка прибегая к оружию, «каковым приходилось лишь угрожать, не пуская его в ход, и при такой угрозе толпа в большинстве случаев разбегалась.

Впрочем, в нескольких случаях толпы погромщиков оказывали сопротивление, бросали в полицию и войска камнями. При одном из подобных столкновений толпы с полицией пристав 3-го участка Тверской части Б.Г. Бычковский «был ушиблен брошенным из толпы камнем», а при рассеянии скопища на Кузнецком Мосту помощник пристава Н.Г. Петухов «получил удар поленом по голове». В некоторых местах толпа проявила попытки строить баррикады. На Большой Семеновской улице и еще в нескольких местах войска открывали огонь, причем оказалось около 30 человек убитых и раненых.

Действия полиции по подавлению беспорядков были существенно облегчены заставами из полицейских и воинских чинов. Эти заставы не допускали к центру толпы народа, пытавшиеся туда проникнуть с окраин и особенно из Замоскворечья. Когда на Большой Дмитровке появилась толпа народа с флагами для продолжения погромов, две шеренги солдат перекрыли выход на Тверскую улицу и не допустили беспорядков. Однако такие заставы были устроены не во всех пунктах, где это было необходимо: остались без охраны три моста в районе 3-го участка Рогожской части и Яузский мост в Богородском участке, а также был забыт мост через р. Яузу в 4-м участке Мещанской части. Через последний в Сокольники проникла толпа рабочих с фабрики «Богатырь» и приступила к разгрому местной аптеки. При рассеянии погромщиков несколько городовых были побиты камнями. Не во все угрожаемые местности были присланы и воинские части. Так, например, были оставлены без войска Бутырский и Богородский участки, в которых погромы затянулись до 6–7 часов вечера. Постепенно затихая, к вечеру 29 мая беспорядки прекратились во всей Москве и более не возобновлялись.

Сам В.Ф. Джунковский также подготовил доклад царю о московских событиях. «31 мая министр получил от государя записку: „Вернулся ли Джунковский из Москвы, когда вернется, немедленно пришлите его ко мне. Н.“. Маклаков тотчас ответил, что я вернулся и жду высочайшего соизволения, в котором часу мне будет повелено явиться. Государь назначил мне явиться 1 июня в 10 часов вечера в Царское Село. Как только Маклаков сообщил мне об этом, я спешно стал готовиться к докладу. Всеподданнейшая докладная записка по поводу беспорядков в Москве была уже составлена и подписана Маклаковым, который поручил мне ее доложить государю лично… я выехал в Царское Село и около 10-ти вечера был уже в приемной государя, где меня встретил дежурный флигель-адъютант Свечин. В 10 часов ровно отворилась дверь в кабинет государя, и камердинер пригласил меня войти. Государь сделал несколько шагов ко мне навстречу и очень ласково протянул мне руку. Он был в малиновой шелковой рубашке формы стрелков императорской фамилии. Спросив меня, когда я вернулся и сколько дней я пробыл в Москве, государь занял место у письменного стола и указал мне стул, по правую от себя сторону, у конца письменного стола. Заняв указанное место, я подробно доложил государю все, касавшееся беспорядков в Москве, высказал и свое личное мнение о причинах погрома, об удалении Адрианова… Затем я, согласно телеграфной просьбе Юсупова, доложил государю его депешу, посланную им 31 мая на имя министра. Государь прочел депешу и, сделав на ней отметку… „читал“, передал ее мне обратно, улыбнувшись не без иронии»[572]572
  Джунковский В.Ф. Воспоминания… С. 351–360.


[Закрыть].

Позднее, как вспоминал жандармский генерал А.И. Спиридович, Ф.Ф. Юсупов в докладе царю обвинил В.Ф. Джунковского в том, что тот спровоцировал немецкие погромы тем, что покровительствовал немцам. «14 июня 1915 г., воскресенье, все с утра в каком-то приподнятом, праздничном настроении… С 10 утра государь слушал доклад… Затем все отправились к обедне. Были и министры. Служили особенно торжественно. Пели отлично. Молебен был с коленопреклонением. На высочайшем завтраке были великие князья и все министры. Завтракали в роще, под большим навесом. После завтрака под тем же навесом состоялось заседание Совета министров под председательством государя. Навес издали был окружен охраной, которой распоряжался сам Воейков. Заседание продолжалось от двух до пяти часов. Кроме министров присутствовали великий князь, Янушкевич и Московский генерал-губернатор князь Юсупов. Юсупову государь предложил доложить о происшедшем в Москве погроме немцев. Волнуясь и жестикулируя, Юсупов приписал всю вину за погром Министерству внутренних дел и, в частности, генералу Джунковскому, которые-де, покровительствуя постоянно немцам, возвращали из ссылки удаленных из Москвы немецких подданных и это возмутило, наконец, простой народ, и он устроил погром. Московская же полиция не сумела ни предупредить его, ни прекратить. Доклад продолжался более часу и произвел странное, неясное впечатление. Выходило так, что он сам натравливал население на немцев. После ухода Юсупова перешли к текущим вопросам по комплектованию армии, после чего государь удалился»[573]573
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 94.


[Закрыть].

Как ни странно, Николай II поверил этому глупому объяснению. «Все расходились из палатки в счастливо-приподнятом настроении. Фотографы вновь ловили моменты. Вышедший из вагона государь снялся в общей группе с участниками совещания. Вскоре государь вышел на прогулку и обронил шедшему с ним Дрентельну, что он так и знал, что в немецком погроме виноват Джунковский, что и заявил князь Юсупов. После прогулки Дрентельн передал слова государя Джунковскому, вагон которого тоже стоял в роще. Джунковский с большим возмущением передал мне в тот же вечер и сказал, что он уже затребовал по телеграфу выслать ему немедленно из Петербурга все данные по затронутому вопросу. Пикантно было то, что Юсупов и Джунковский были в очень хороших отношениях, и потому обвинения Юсуповым казались очень странными. Весь вечер доклад о виновности Джунковского был злободневной темой в обоих императорских поездах, и все симпатии были на стороне Джунковского. По инициативе великого князя с Юсупова сняли командование войсками Московского округа. Он остался только главноначальствующим»[574]574
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 94.


[Закрыть]. Градоначальник Москвы А.А. Адрианов также был вынужден по требованию министра внутренних дел подать прошение об отставке и был сразу же уволен, а князя Ф.Ф. Юсупова отстранили от должности в начале сентября 1915 г. Сами же печальные события 26–29 мая 1915 гг. были осуждены властями как «позорные».

Сын Ф.Ф. Юсупова – Ф.Ф. Юсупов – отстранение своего отца объяснил кознями «немецкой партии» в окружении царя. «Губернаторство его было, однако, недолгим. Один в поле не воин. Бороться с немецкой камарильей, прибравшей к рукам власть, было отцу не под силу. Правили бал предатели и шпионы. Отец принял суровые меры, чтобы очистить Москву от всей этой нечисти. Но большинство министров, получивших министерский портфель от Распутина, были германофилы. Все, что ни делал генерал-губернатор, принимали они в штыки, приказы его не выполняли. Возмущенный положением дел отец поехал в Ставку и встретился с царем, главнокомандующим, генштабом и министрами. Кратко и ясно он изложил обстановку в Москве, назвав имена и факты. Речь имела эффект разорвавшейся бомбы. Никто до сих пор не осмелился открыть государю правду. Но, увы: плетью обуха не перешибешь. Прогерманская партия, окружившая государя, была слишком сильна. Впечатление, произведенное на Николая генерал-губернаторским словом, она быстро развеяла. Вернувшись в Москву, отец узнал, что снят с должности генерал-губернатора. Узнав о том, русские патриоты были возмущены и негодовали на слабость царя, допустившего подобное. Одолеть немецкое влияние оказалось невозможно. Отец махнул на все рукой и уехал с матушкой в Крым… Германия тем временем засылала в окружение „старца“ шпионов из Швеции и продажных банкиров. Распутин, напившись, становился болтлив и выбалтывал им невольно, а то и вольно все подряд. Думаю, такими путем и узнала Германия день прибытия к нам лорда Китченера. Корабль Китченера, плывшего в Россию с целью убедить императора выслать Распутина и отстранить императрицу от власти, был уничтожен 6 июня 1916 г.»[575]575
  Юсупов Ф.Ф. Мемуары. Перед изгнанием. 1887–1919… С. 88.


[Закрыть].

Московский городской голова М.В. Челноков в своей докладной записке Председателю Совета министров П.Л. Горемыкину «О причинах, ходе и последствиях немецких погромов, произошедших в Москве 27–29 мая 1915 г.» утверждал, что убытки от немецких погромов были значительными: «По весьма приблизительным и минимальным подсчетам управы, убытки от беспорядков в пределах муниципальной черты выражаются в следующих цифрах: зарегистрировано пострадавших от погрома: торгово-промышленных предприятий – 475; квартир и домов – 217. Получено сведений об убытках: а) по 353 предприятиям на сумму – 31 406 533 руб.; б) по 158 квартирам – 4 920 085; в) и домовладениям – 2 180 005; всего -38 496 623. Сведений о понесенных убытках не удалось получить по 122 предприятиям и 59 квартирам, но можно думать, что они не меньше 15 млн руб.; точно так же не указаны здесь и убытки от пожаров, которых было свыше 60; приблизительно сумму этих убытков нужно считать тоже около 15 млн руб. Денежные документы, деньги, векселя, дубликаты и пр. при определении убытков в счет не принимались. Из пострадавших от погрома: германских и австрийских подданных – 113 с иностранными фамилиями; русских подданных – 489; с чисто русскими фамилиями – 90. Из приведенных данных видно, что громадное большинство пострадавших от погромов принадлежит к русским подданным, из них в 90 случаях – с русскими фамилиями. Определить размеры экономического потрясения в торгово-промышленной жизни Москвы, а может быть и России, от разгрома такого числа в большинстве случаев крупных торгово-промышленных предприятий в настоящее время не представляется возможным. Считаю необходимым лишь отметить, что уничтожены счетоводства всех разгромленных фирм, погибли векселя и огромное количество товаров, в том числе склады аптекарских и химических товаров, кожи, обуви, машин, медицинских аппаратов, съестных припасов и пр., и пр. Из числа разрушенных фирм целый ряд работал по заказам военного ведомства, Земского и Городского союзов и города Москвы»[576]576
  ЦГА (Центральный государственный архив) Москвы. Ф. 16. Оп. 232. Д. 4. Л. 171–175.


[Закрыть].

Прибывший 2 июня 1915 г. в Москву чиновник, назначенный для расследования беспорядков, так характеризовал увиденное им при проезде с Николаевского вокзала: «Я был поражен видом московских улиц. Можно было подумать, что город выдержал бомбардировку вильгельмовских армий. Были разрушены не только почти все магазины, но даже разрушены некоторые дома, как оказалось затем, сгоревшие от учиненных во время погромов поджогов. В числе наиболее разгромленных улиц была между прочим – Мясницкая, на которой, кажется, не уцелело ни одного магазина, и даже с вывеской русских владельцев»[577]577
  Цит. по: Иванов А. «Патриотическое» бесчинство. К 100-летию антинемецких погромов в Москве // Русская народная линия. URL: https://ruskline.ru/history/2015/06/10/ patrioticheskoebeschinstvo.


[Закрыть]. Расследованием майских погромов в Москве занималась специальная следственная комиссия. Но вдохновителей и организаторов беспорядков ей обнаружить так и не удалось. Следствие установило лишь, что ни полиция, ни черносотенцы, ни революционеры толпу не поднимали. Либеральная и левая оппозиция обвиняла в организации погромы власти, власти обвиняли самих немцев…

Желая скорее замять эту неприятную историю, власти вскоре закрыли все возбужденные уголовные дела «за необнаружением виновных» или нехваткой доказательств. Ни одного участника погромов в итоге под суд так и не отдали, руководствуясь, по словам московского городского головы М.В. Челнокова, тем, что в противном случае «будут говорить: вот как еще немцы сильны, это они мстят за погром». Не понесли серьезного наказания и московские власти. Князь Юсупов попытался возложить всю ответственность за случившиеся на Министерство внутренних дел, которое якобы и спровоцировало погромы тем, что возвращало в Москву удаленных оттуда немецких поданных.

Отметим, что немецкие погромы в мае охватили не только городскую часть Москвы, но и губернию. С началом беспорядков в Москве губернатором и главноначальствующим Московской губернии графом Н.Л. Муравьевым из опасения «занесения этой заразы в губернию» были приняты следующие предупредительные меры: полиции было подтверждено распоряжение о воспрещении каких бы то ни было манифестаций, скопищ и шествий; даны указания о предотвращении расхищения спиртных напитков; приказано в случае необходимости рассеивать толпу силой, отбирать царские портреты и привлекать лиц, их несущих, к ответственности за оскорбление его величества.

Кроме того, по распоряжению губернатора находившиеся в пределах Московского уезда стражники были сосредоточены у фабрик и в наиболее населенных германскими подданными пунктах. В случае нападения толпы чинам уездной полиции надлежало прежде всего «защищать жизнь обывателей». Первыми жертвами погромных настроений в Московском уезде стали служащие фабрики «Феррейн» в деревне Нижние Котлы. 28 мая управляющий фабрикой А.Н. Авенариус, его помощник Ф. Шиле и фармацевты И. Нейкирх, И. Бергардт и А. Гарнах – русские подданные – были арестованы пришедшей туда толпой московских погромщиков и доставлены в Москву, где сданы приставу ближайшего полицейского участка. В целях обеспечения их безопасности арестанты были направлены в Пересыльную тюрьму. По описанию начальника Московского губернского жандармского управления генерал-майора Д. Померанцева, за время пребывания толпы, достигающей 3 тыс. человек, на фабрике «ею было выпито 5 ведер винного спирта, похищено до 2 тыс. кусков разного мыла, около 10 пудов сахару и попорчено много разного товара», а из квартиры Авенариуса украдены «золотые и серебряные вещи, носильное платье, велосипед и много других вещей»[578]578
  Цит. по: Савинова Н.В. Погромы немцев в Московской губернии в мае 1915 г. // Россия в XX веке: проблемы политической, экономической и социальной истории. СПб., 2008. С. 430–434.


[Закрыть].

На соседней фабрике русского подданного К. Блезе эта же толпа потребовала удаления с фабрики немцев, взяла из квартиры заведующего портрет императора и с пением «Боже, царя храни» направилась обратно в Москву. В Верхних Котлах манифестанты вторглись в помещение Московского электролитического завода, где сняли с работ его служащих и похитили несколько плит меди и ряд вещей из квартир заведующего заводом русского подданного А.А. Синевиц и химика М.Ф. Шурыгина. Любопытная сцена произошла на шелкокрутильной фабрике Кутуара. Во время переговоров с ее заведующим П.Е. Цыгановым, утверждавшим, что на фабрике немцев нет, из толпы раздались голоса: «Мы есть хотим», после чего П.Е. Цыганов выдал погромщикам 50 руб., и те спокойно удалились.

В первый же день погромов в губернии Н.Л. Муравьев отправил министру внутренних дел Н.А. Маклакову телеграмму с просьбой о содействии в предотвращении распространения беспорядков. Он сообщал, что, несмотря на предпринимаемые усилия, бороться мерами малочисленной полиции Московского уезда против «нашествия фабричных города» ввиду отсутствия в Москве запрещения манифестаций «является крайне затруднительным, а подчас и физически невозможно». 29 мая с национальными флагами и портретами царя «толпа разного люда «при участии местных крестьян разгромила и сожгла усадьбу «русского подданного немецкой национальности» В.В. Фермана в Ростокинской волости Московского уезда. При этом большая часть имущества пострадавшего была расхищена. По сообщению московского губернатора в Министерство внутренних дел, находившаяся там же красильная фабрика, которой владел Ферман, «вследствие уговоров местных рабочих» не пострадала. В селе Свиблово была разгромлена квартира фабриканта саксонского подданного Ф. Фриделя, а в соседнем имении Халатова погрому и разграблению подверглись дачи русских подданных Г.М. Гольдберга, Г.Ф. Марка, О.П. Граве, К.Ф. Виганд и К.К. Кнопа. В имении Рихтера погромщики пытались поджечь дачи, на которых проживали русские подданные А.К. Граве и Ф. Феррейн, но прибывшие на место событий стражники прекратили беспорядки и изъяли награбленное. В Лосиноостровском поселке еще одной толпой манифестантов, состоящей из «приехавших с разными поездами из Москвы и частью местных крестьян и рабочих», были выбиты окна на даче русского подданного О. Штокмана, но погром быстро был пресечен уездной полицией, отобравшей у погромщиков национальные флаги и портрет великого князя Николая Николаевича. В имении русской подданной А.Р. Вогау в сельце Неклюдово толпа разгромила и подожгла дом, четыре дачи, конюшню, надворные постройки и скотный двор, причем скот был угнан.

В селе Всехсвятское, юго-восточная сторона которого граничила с Москвой, пострадали квартиры и движимое имущество русских подданных Н.Ф. Герлемана, А. Мецгера, О. Вестфаль и германских подданных В.Г. Крих и Г. Диснер. При этом, по сведениям Московского губернского жандармского управления, в толпе погромщиков были замечены нижние воинские чины, личности которых остались неустановленными. Неподалеку от Всехсвятского, в Серебряном Бору, была разгромлена дача русского подданного А.А. Камина, но попытка поджечь деревянные строения была вовремя пресечена местной полицией. От немецких погромов в Московском уезде пострадали также имения Р.А. Леман в деревне Ивановская и баронесс С.И. и Л.И. Кноп в селе Волынском, где было сожжено семь дач и разгромлено имущество русских и германских подданных, четыре дачи в имении Софьино и Немчиновском поселке, две дачи в поселке Александровском.

К утру 30 мая около села Архангельское образовалась толпа, «частью из местных крестьян и частью из рассеянных по лесам участников погрома 29 мая», которая разгромила имение бывшего германского подданного М.Ф. Марка и пять дач, в том числе снятую на лето секретарем шведского консула Гельестрандом. В расположенном неподалеку имении русского подданного А. Руперти пострадало движимое имущество его управляющего нидерландского подданного Г. ван Ваверек. В качестве отдельного самостоятельного проявления антинемецкого настроения в Московском уезде Н.Л. Муравьев выделял движение рабочих фабрики Чернышевой в деревне Пироговой. Собравшись толпой в 500 человек они потребовали удаления с фабрики мастеров-немцев: русских подданных В. Найбауэра, А. Черни и О. Вайс. Затем, арестовав первых двух, отправили их к приставу 4-го стана.

Погромные настроения нашли свое выражение и по отношению к местным землевладельцам Верейского уезда Московской губернии Шлиппе. Громить их имения намеревались не только окрестные крестьяне, но и рабочие товарищества Воскресенской мануфактуры в селе Наро-Фоминском в числе 9 тыс. человек. Н.Л. Муравьев отмечал, что неприязнь местного населения к представителям этого рода проявлялась задолго до московских немецких погромов конца мая 1915 г. Семейство Шлиппе принадлежало к лютеранской религии и поддерживало тесные контакты с германскими подданными, насаждая в уезде немцев-колонистов. Однако, благодаря оперативному прибытию в село конно-полицейской стражи, командированной из соседних уездов Калужской губернии, погромы удалось предотвратить. Попытки устроить беспорядки были пресечены и в Сергиевском посаде, а в Серпухове движение ограничилось требованием рабочих фабрики Коншина удалить с нее служащих-немцев[579]579
  Савинова Н.В. Погромы немцев в Московской губернии в мае 1915 г… С. 430–434.


[Закрыть].

30 мая с помощью прибывших утром из Рязани 100 конных стражников, полицейских чинов, стянутых из других уездов губернии, а также предоставленных московскому губернатору военной властью конной части и нескольких пехотных команд погромы немцев в Московской губернии были прекращены. На фабриках и в деревнях проводились повальные обыски, с помощью которых удалось найти много награбленных за время погромов вещей, производились аресты лиц, виновных в совершении беспорядков. Однако погромные настроения еще держались. Во время погромов на Мясницкой улице в Москве сильно пострадал дом владельцев завода «Эмиль Липгарди Кº». Разгром предполагалось произвести и на самом заводе Липгард в Щурове, по соседству с Голутвинским монастырем (Коломна). Архимандрит монастыря о. Алексей в донесении Высокопреосвященному Макарию, митрополиту московскому, опубликованном в «Столичной молве», писал, что ему стало известно о прибытии из Москвы партии погромщиков, которая 1 июня по окончании работ на заводе намеревалась начать погром последнего. По просьбе владельцев завода архимандрит к 6 часам вечера отправился на завод с иконой преподобного Сергия и на дворе завода отслужил молебен, перед началом которого призывал рабочих к порядку и мирному труду, указав на весь вред и позор погромов, бывших в Москве. Он отмечал, что антинемецкие беспорядки только вызовут «ликование у врагов нашего отечества и репрессии в отношении к нашим пленным и к населению в занятых немцами наших городов». По окончании молебна все рабочие завода мирно разошлись по домам, и никаких беспорядков не происходило.

2 июня Муравьев обратился к населению с «Объявлением», в котором строго запретил «всякие сборища, а тем более сопровождающие их беспорядки», и сообщил, что в случае их возникновения они «будут немедленно прекращаться силой, а виновные будут строго наказываться». Погромы немцев в Московской губернии 28–30 мая 1915 г. в основном носили грабительский характер и благодаря своевременным действиям местных властей обошлись без человеческих жертв и без значительного разрушения фабрик и заводов. Как отмечал московский губернатор, даже подвергшееся истреблению и порче имущество «лиц немецкой национальности» ввиду решительного отпора, полученного громилами, составило «весьма незначительный процент».

Впрочем, идея немецких погромов понравилась российским политикам правого толка, которые надеялись продолжить эту практику на остальной территории Российской империи. Например, А.И. Спиридович рассказывал о знаменательном визите Николая II в Одессу 10 мая 1916 г., где также царили погромные настроения. «Государь с семьей прибыл в Одессу. На вокзале обычная торжественная встреча, которая в Одессе как-то всегда выходила более праздничной и нарядной, чем где-либо. Там градоначальствовал пресимпатичный „Ваничка“ Сосновский. А в городе блистала его красивая жена „Любочка“, державшая высоко знамя своего супруга. С вокзала царская семья проехала в собор, где ожидал весь цвет одесской интеллигенции. Проезд по широким, нарядным, разукрашенным улицам был, как всегда в Одессе, великолепен. Правая городская дума, умевший со всеми ладить градоначальник и умный жандармский генерал Заварзин общим взаимодействием достигали блестящих результатов. Энтузиазм населения, восторг детей, растянувшихся с гирляндами цветов и флажками по всему пути, веселые крики ура и над всем этим перекатывавшиеся волны «Боже, царя храни» и гул колоколов церковных – все это давало удивительную радостную картину… Вечером я обедал с несколькими, приехавшими с государем, лицами и с несколькими одесситами, крайними правыми, занимавшими в Одессе выдающиеся общественные посты. Тем обедом интересовался государь. Все было отлично. Мы обменялись мнениями. Нам сообщили много интересного. И самый обед был хорош. Но вот самый интересный из одесситов уже за сладким начал речь, похожую на тост. Говорил красиво, но говорил о том, что для укрепления правительства, режима, надо немедленно начать организацию погромов, сначала немецких, а затем еврейских. Это, по его мнению, поднимет настроение народа и очень поможет войне. Вышло нехорошо. Стали заминать, вышучивать, что и он хочет воевать и т. д. Один из нас, приехавших, стал доказывать, что такие приемы неприемлемы. Что в свое время местный кишиневский погром принес так много вреда режиму и обрушился последствиями на монарха. Беседа была испорчена. Было досадно. Расстались мы дружески, но чувствовалось, что здесь, на юге, много провинциализма, много старой „крушеванщины“ (от слова „крушить“. – Прим. автора)»[580]580
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 242.


[Закрыть].

Тем не менее в дни Октябрьской революции 1917 г. массовых погромов удалось избежать разве что в Москве. После печально известных майских погромов 1915 г., вылившихся в массовый пьяный дебош, весь спирт в первопрестольной сдавался на хранение в специально оборудованные и хорошо охраняемые казенные винные склады. «Изделия содержались в особых железных цистернах, запертых в здании складов, или в особых запертых кладовых». Несмотря на усилившиеся попытки хищения из складов в дни большевистского переворота, спирт удалось отстоять силами воинских команд.

Немецкие погромы в целом носили протестный характер. Со стороны населения они представляли самосуд на фоне «нерешительных» и «непоследовательных» мер правительства по разрешению «немецкого вопроса» внутри страны, подталкивали власти к принятию активных антинемецких мер. Определяющим моментом для возникновения беспорядков стало недовольство рабочих одной из московских фабрик отказом фабричной администрации уволить служащих-немцев. Разраставшееся на окраинах Москвы антинемецкое движение первоначально не носило погромного характера. Манифестирующие рабочие шли с портретами императора, несли национальные флаги. Все это давало московской администрации право рассматривать это движение как мирное и исключительно патриотическое. Алкоголь также сыграл определенную роль в радикализации антинемецких погромов. Так, если в начале они были ориентированы в основном против имущества богатых немцев-предпринимателей (с целью изгнать их из Москвы), то постепенно агрессия перешла и на определенные личности. Разгромы аптек, винных складов, где хранилось спиртное, привели к тому, что к погромам примкнули деклассированные элементы, которые занялись грабежом. В результате этого местные власти потеряли контроль над ситуацией, и им пришлось прибегнуть к насилию против русского населения.