Текст книги "«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг."

Хороших отзывов у «Ресторанного дела» удосужился недавно к тому времени открытый ресторан «Петроград». «Вторым по времени своего основания предприятием той же категории является открытый 20-го сентября минувшего года в доме № 66–64 по Большому проспекту Петроградской стороны ресторан без крепких напитков „Петроград“ Д.В. Васильева. Помещение этого предприятия отличается большою вместительностью, а обстановку его, без всякого преувеличения, можно назвать блестящей. Контингент публики здесь я назвал бы „смешанным“: сюда стекаются все так называемые „сливки“ населения петроградской окраины, и в то же время идут удивленно поглазеть на блестящие залы и послушать великолепную музыку и люди „попроще“, без крахмального воротничка, который, еще по прежнему, изжившему свой век шаблону, установленному с незапамятных времен в трактирной среде, отмежевывает носящего его от „грязной“ публики. Помещение „Петрограда“ состоит из большого зала, зала поменьше (для деловой публики) и двух больших биллиардных комнат с шестью биллиардами. Обороты этого предприятия достигают весьма солидных размеров. Но дороговизна содержания и необычайное поднятие цен на продукты и материалы топлива буквально съедают всю прибыль, которая при нормальных условиях стоимости эксплуатации должна бы остаться в кармане предпринимателя. По собственному признанию владельца „Петрограда“, он первый где существования предприятия, несмотря на колоссальность его торгового оборота, едва свел „концы с концами“. Прейскурант „Петрограда“ и способ торговли чаем – стаканами – вполне исключают посещение его так называемой, „улицей“, для которой высокая оплата наслаждения музыкой великолепного струнного оркестра, играющего ежедневно в „Петрограде“, совсем „не по карману“»[492]492
  Там же.


[Закрыть].

Достойными внимания также оказались «Львов» и кафе П.А. Виноградова. «К категории выдающихся трактирных предприятий на Петроградской стороне следует причислить также „Львов“ А.И. Белова, Большой проспект, 41, и кафе П.А. Виноградова, недавно открытое в доме № 49 по Каменноостровскому проспекту. Оба названные предприятия также резко отличаются от всей массы чайно-трактирных заведений окраины, как отличается и два вышеописанных – Ф.Н. Соловьева и Д.В. Васильева. Богатые помещения, изящная обстановка и отделка дают им право на это исключение. Публика здесь бывает смешанная – от богатого дельца до скромного служащего в каком-нибудь торговом или ином учреждении. Но хотя ей здесь строгой фильтровки и нет, но повышенный сравнительно с простыми чайными прейскурант ограничивает эти заведения от „дешевой“ публики, и уровень ее постоянно держится не ниже „среднего“»[493]493
  Глагольевич. Очерки трактирного промысла в Петрограде. Трактирные заведения на окраинах… С. 7–8.


[Закрыть].

В борьбе с «сухим законом» шли и письма «трудящихся». «Вопрос о продолжающемся воспрещении торговли крепкими напитками продолжает горячо обсуждаться и в обществе, и в печати. Еще недавно казалось, что в хаос разнородных мнений по этому поводу совсем невозможно разобраться. И лишь за последнее время в потоке суждений начало преобладать одно, преобладающее над остальными положение: ввиду усиливающего потребления алкогольных суррогатов запрещение малоалкогольных напитков, вроде слабоградусных вина и пива, является не только не полезным для дела народного отрезвления, но и прямо вредным. Это положение начинают отстаивать лица, по своему житейскому положению вполне осведомленные в вопросе и ни в какой степени не причастные к интересам питейной промышленности, а их мнения начинают печататься на страницах таких органов, которые до сих пор если и проявляли какое-нибудь пристрастие к вопросу о торговле алкогольными напитками, так скорее в отрицательном для этой торговли смысле. Так, недавно на страницах „Вечернего времени“ было помещено письмо одного землевладельца средней России, который, внося в вопрос свой накопленный от непосредственного наблюдения деревни опыт, вполне отрицательно относится к полному воспрещению даже малоалкогольных напитков и выражает глубокое недоумение по поводу непродуманного увлечения городских и общественных самоуправлений запретительными по отношению к этим напиткам постановлениями. В письме землевладельца, озаглавленном „Чего добьются городские думы, просящие о запрещении вина“, говорится следующее: „После выяснения результата Междуведомственного совещания о вине и пиве много городских дум (Северной и Средней России) вынесли постановления ходатайствовать о воспрещении пива и вина навсегда. Не знаю, какая идиллическая картина рисовалась этим думам, но нам, землевладельцам, да и всем лицам, живущим в деревне или бок о бок с ней, уже нарисовалась картина отравления деревни и неудачной борьбы с этим деревенской администрации. Пьяная брага с примесью денатурата или спиртового лака и квас (очень пьяный и пенистый) из куколя (Agrostemma githago), растущего у нас на полях в пшенице и просе, имеют обширное распространение. И ведь это еще в то время, когда нет свадеб, когда вся молодежь в армии, а отцы семейств в ополчении. „Слава богу, что нет водки”, скажет всякий русский гражданин. Но желать воспрещения вина и пива может лишь человек близорукий или фанатик. Как господам членам пермской, уфимской и прочих дум не ясно, что пьянство в России уже уничтожено? Ибо какое пьянство возможно без водки? И уничтожено не их домогательствами, а волей государя императора. А их все теперешние постановления и различные ходатайства могут лишь подорвать огромную отрасль сельского хозяйства, а крестьян обречь на продолжительное отравление, ибо не может крестьянин сразу стать аскетом. Ежедневно читаешь в местных газетах о десятках административных взысканий; в нашем губернском городе без рецепта доктора не продают одеколон, без разрешения полиции не продают лаков, денатурированного древесного спирта. Иначе конечно нельзя, но ведь это ненормальное, временное положение. Неужели и после войны придется русских крестьян, как дикарей, удерживать от поглощения одеколона. Будущее покажет, добьются ли своего господа, не видящие дальше своего носа, и постигнет ли крестьян участь вечно отравляться суррогатами спирта, а нам – покупать одеколон по рецептам»[494]494
  Гусляров С. Около воспрещения крепких напитков // Ресторанное дело. 1915. № 5. С. 6–7.


[Закрыть].

Были и прочие свидетельства. «В другом письме, напечатанном на днях в том же „Вечернем времени“ и принадлежащем перу домовладельца одного из Петроградских пригородов, говорится не только о нецелесообразности принятого теперь способа борьбы с пьянством (под „способом борьбы“ автор письма подразумевает полное воспрещение продажи всех алкогольных напитков), но и указывается на другое – на ту громадную опасность, которою угрожает общественному благополучию распространение среди простонародья потребления алкогольных суррогатов, каковое потребление явилось неизбежным следствием уничтожения легальной продажи натуральных продуктов алкоголя. Вот что говорит этот обыватель, на своей шкуре испытавший всю „прелесть“ того, что по нашей официальной регламентировке называется „водворением среди населения трезвости“. Позвольте огласить следующие факты, находящиеся в тесной связи со вчерашним пожаром в Новой Деревне и выясняющие настоящие причины вообще участившихся у нас за последнее время пожаров. Пожар произошел вследствие варки „ханжи“ в соседним с моим домом по Комаровскому, дом 32, квартире бывших моих жильцов: рабочего с завода Семенова в Старой Деревне Никандра Богданова с женой, оставившей без присмотра на горячей плите большой котел с денатуратом, закипевшим в их отсутствии и забрызгавшим огненной струей „ханжи“. Эти квартиранты в одной из квартир моего дома прожили всего два-три дня, так как заметив то же повальное пьянство и бутылки с денатуратом, картина которого обнаружена и в день пожара, когда совершенно пьяных мужиков крестьяне вытаскивали через разбитые окна, – я немедленно отказал им от квартиры, не принимая паспортов в прописку. Я живу точно на вулкане – во втором этаже и с постоянно открытого в зале балкона на улицу и сад моего дома с содроганием наблюдаю по ночам, – пылающие огнем топки печей в кухнях, когда милые соседи варят „ханжу“. Варки происходят и в других домах, рядом с моим, к которому тесно примыкают эти дома. Об этом знает вся улица, а по вечерам в канаве валяются пьяные и совершенно обалдевшие от денатурата. При таких способах „борьбы с пьянством“, когда каждый дом превратился в тайный винокуренный завод и в очаг пьянства и спаивания, остается удивляться, как это еще не все выгорело дотла. С наступлением теплого времени, когда толевые и тесовые крыши очистились от снега, и в особенности в жаркие дни и в ночное время – опасность неминуемая, особенно в местности, удаленной от реки. Почему же пьяных забирают в участок для вытрезвления, а спаивателей и поджигателей оставляют на свободе. Из приведенных писем видно, как смотрят представители провинции и города, наблюдающие жизнь, как она есть, а не из окон казенных канцелярий, на создавшееся сейчас с торговлей питиями положение, которое, по их мнению, никоим образом нельзя назвать отвечающим «водворению в населении трезвости», а скорее, наоборот. И на это обстоятельство, пора, наконец обратить внимание тому, «кому это видеть надлежит»[495]495
  Гусляров С. Около воспрещения крепких напитков… С. 6–7.


[Закрыть].

В материалах к отчету Курского губернского акцизного управления за 1915 г. окружные акцизные надзиратели подвели итоги режима принудительной трезвости. Надзиратель Первого округа не скрывал своего скепсиса в отношении «сухого» порядка, в качестве аргумента приводя философские рассуждения. «Не касаясь вообще вопроса о вреде или пользе алкоголя для организма человека, можно смело утверждать, что человечество еще не доросло, если, конечно, в этом заключается прогресс человечества, до жизни без употребления опьяняющих напитков». Вместе с тем он вынужден был признать то, что «экономическое положение крестьянства, за исключением лишь безземельных его слоев, следует считать отнюдь не ухудшившимся в связи с обстоятельствами военного времени, но, наоборот, улучшившимся». Одной из главных причин этого надзиратель назвал «огромный переворот, происшедший во всех областях крестьянской жизни в связи с запрещением продажи крепких напитков», а также «высокие цены на хлеб, весьма удовлетворительный урожай, значительно поднявшийся спрос на рабочие руки во владельческих хозяйствах и промышленных заведениях, наконец, даже общее расстройство транспорта, возродившее к жизни давно оставленный промысел – извоз на дальние расстояния параллельно железнодорожным путям»[496]496
  Цит. по: Пашков Е.В. Антиалкогольная кампания в Курской губернии в годы Первой мировой войны… С. 12–19.


[Закрыть].

«Привычка к потреблению спиртных напитков и к отравлению организма алкоголем, – сообщал надзиратель Второго акцизного округа, – настолько укоренилась, что с прекращением казенной продажи питей население набросилось на все то, что содержит в себе алкоголь. Но особенно зло для населения, – по мнению надзирателя, – представляла политура и денатурированный спирт, с продавцами и потребителями которого акцизный надзор вел неустанную и энергичную борьбу. Следует, однако, заметить, что благодаря принятым в последнее время мерам, затрудняющим возможность приобретения этих изделий, потребление их в качестве напитка значительно сократилось»[497]497
  Там же.


[Закрыть].

«Главная причина дороговизны сельскохозяйственных продуктов, – сообщал его коллега по Четвертому округу, – заключается в том, что сельское население вследствие закрытия питейной торговли и получения значительных сумм семьями запасных, взятых на войну, не нуждалось в деньгах; поэтому не было надобности продавать хлеб и предлагать рабочие руки по дешевым ценам. Принимая во внимание все указанные условия, – заключал надзиратель, – экономическое положение населения надо признать удовлетворительным, несмотря на общее вздорожание жизни и сокращение по случаю войны работников в большинстве семей… Прекращение питейной торговли имело последствия положительного и отрицательного характера… Потребление алкогольных напитков местным населением было сведено к минимуму… Меры по насаждению трезвости оказали на население самое благодетельное влияние. В городах и селениях исчезло почти окончательно хулиганство; по отзыву местных торговых людей, покупательная способность населения, несмотря на войну, увеличилась значительно. Всеми лицами, стоящими близко к сельскому населению, отмечается то отрадное явление, что ныне крестьянин стал лучше питаться за счет той части бюджета, которая шла на пьянство. На место казенного вина появился самовар. Купцы отмечают, что в то время, когда была свободная продажа крепких напитков, рядовой крестьянин средней зажиточности покупал сахара за раз фунт-два, а также кусками; ныне те же крестьяне покупают от 5 до 10 фунтов за раз, несмотря на то, что цена на сахар поднялась. Прекращение питейной торговли как мера борьбы с алкоголизмом произвела глубокие изменения и в народном быту. Прежде, до воспрещения питейной торговли, деревенские свадьбы и храмовые праздники продолжались не менее недели, причем свадьбы и праздники сопровождались сильными попойками, для которых покупалось от 5 до 7 ведер одного только казенного вина. Помимо того, что эти попойки вели к потере рабочего времени, они еще сопровождались проявлениями непозволительных импульсов, драками и сквернословием. Ныне и храмовый праздник, и свадьба проходят в скромной обстановке, продолжаясь не более одного дня. Пьяный разгул пропал и заменился трезвым здоровым весельем… Но в этой мере борьбы с алкоголизмом есть и теневые стороны. Прежде всего, в отношении Щигровского, Корочанского и Новооскольского уездов нужно отметить нижеследующее явление. В то время как продажа питей была воспрещена повсеместно в означенных уездах, как из казенных, так и из частных питейных заведений, – в городах Старом Осколе и Тиме была разрешена свободная торговля виноградными винами крепостью не свыше 16 %. Вследствие этого крестьяне из некоторых волостей вышеуказанных уездов стали реже показываться за покупками в своих городах, направляясь больше или в город Тим (из Щигровского уезда), или в Белгород (из Корочанского уезда), или в Старый Оскол (из Корочанского и Новооскольского уездов). Покупая в этих городах разного рода товары, крестьяне в то же время запасались и виноградным вином. Бывали случаи, даже запротоколенные, вывоза виноградного вина из этих городов не только для потребления покупателя, но и для перепродажи. Ныне с прекращением свободной продажи виноградного вина в Белгороде, Новом Осколе и Тиме замечается обратная тяга покупателей-крестьян в свои уездные города. Другое зло, развившееся в Щигровском уезде в связи с воспрещением продажи крепких напитков, это тайное медоварение… Мед приготовляется в высшей степени грязно, и скорей может быть назван по способу его приготовления напитком одурманивающим, а не хмельным… Напиток вызывает у потребителей сильные сердечные боли. Следует упомянуть, что в числе других суррогатов крепких напитков замечено еще потребление таких спиртосодержащих веществ, как лак, политура, одеколон, киндербальзам и, кроме того, древесный и муравьиный спирт, а также денатурат… Наконец, возникло еще одно зло, которое по всем признакам имеет тенденцию углубиться, пустить широкие корни и сделаться в крестьянской жизни пагубным явлением того же порядка, как и питейное заведение, – это игра в карты. Но как бы не были печальны по себе факты потребления населением суррогатов вина, они не могут затемнить собой того светлого, отрадного и значительного, что принесло с собой воспрещение свободного отпуска крепких напитков. И лак, и политуру, древесный и денатурированный спирт потребляют главным образом алкоголики, но таких людей мало, и они незаметны в обстановке всеобщей трезвости»[498]498
  Цит. по: Пашков Е.В. Антиалкогольная кампания в Курской губернии в годы Первой мировой войны… С. 15.


[Закрыть].

Официальные власти России считали, что положительное отношение народа к «сухому закону» обнаружилось с самого начала и ярче всего выражалось в бесчисленных ходатайствах и обращениях к власти и органам общественного самоуправления, в резолюциях и постановлениях различных общественных организаций и групп. Эти документы исходили от губернских и уездных земских собраний, городских дум, биржевых комитетов, торгово-промышленных комитетов, волостных и сельских сходов, кооперативов, рабочих организаций, ученых обществ, университетов, обществ трезвости и антиалкогольных организаций, присяжных заседателей, сессий окружных судов, епархиальных съездов духовенства, отдельных групп обывателей. Все они приветствовали решение правительства запретить продажу спиртных изделий и отмечали благодетельные результаты этого решения. О размерах всенародного движения в поддержку закона о принудительной трезвости говорят 467 городских и земских ходатайств. Что касается ходатайств крестьянских обществ, то в европейской России их было возбуждено 8 670, а в Сибири – 852. При опросе населения 84 % высказалось за запрещение продажи водки навсегда, а 74 % – за запрещение навсегда всех алкогольных изделий.

Городские и земские самоуправления не ограничивались постановлениями и ходатайствами о запрещении спиртных изделий, но стремились укрепить позиции трезвости. Многие города и земства сразу же приступили к разработке вопросов, связанных с усилением внешкольного образования, устройством народных домов, общедоступных лекций, разумных развлечений. Многие земства и городские управы выделяли большие суммы на постройку домов, на пособия нуждающимся. Медицинская общественность того времени не отличалась большой активностью в борьбе за трезвость, тем не менее горячо откликнулась на решение правительства, приветствуя запрещение казенной продажи водки, отстаивая необходимость радикальной борьбы с алкоголем и вне условий военного времени. С обращением к обществу в защиту отрезвления выступила Комиссия по борьбе с алкоголизмом при Русском обществе врачей-трезвенников, аналогичные постановления и ходатайства были опубликованы медицинским факультетом Московского университета, группой профессоров-медиков Киевского университета, Обществом русских врачей в память Н.И. Пирогова, Уральским медицинским обществом и др.

Хотя не обошлось без эксцессов. В некоторых губерниях фиксировались отдельные случаи разгрома винных складов. Но хулиганство сотен несознательных подданных на фоне относительно четко проведенного призыва более пяти миллионов военнообязанных можно считать мелкой неурядицей. Также «питейные заведения первой категории» (т. е. платившие годовой налог минимум 500 руб.) оказались великолепной лазейкой, целевым образом спаивая уже не нижние чины. Пьянство постигло интеллигенцию и дворянство, значительная часть которых оказалась в рядах так называемых «земских гусар» – сотрудников службы обеспечения, не участвовавших в боевых действиях, но прославившихся в качестве жуликов и спекулянтов. Представители пивоваренной промышленности добивались тогда распространения пива, якобы из желания добра и содействия отрезвлению народа. В докладной записке Председателю Совета министров они писали даже, что «распространение пива есть единственный путь для ограждения населения от распространения крепких изделии»[499]499
  Цит. по: Правда и ложь о «сухом законе» (1914–1925 гг.). Впервые в России состоялся Учредительный съезд партии трезвенников. URL: https://ruskline.ru/analitika/ 2012/12/05/pravda_i_lozh_o_suhom_zakone_l 9141925_gg.


[Закрыть].

Кроме того, на 1914 г. винный доход для казны планировался в районе 970 млн руб. При этом траты на военные нужды составляли 849 млн руб. Приходилось изъять недостающие средства для восполнения казны, в которой до введения сухого закона водочный доход составлял 24 %, а в 1916 г. – только 1,5 %. Компенсирующие потери доходы были найдены в обложении населения новыми налогами практически по всем статьям потребления. Недополученные многомиллионные доходы компенсировались повышением налогов на спички, соль, дрова, лекарства, чай, табак, сахар, увеличились также пошлины с пассажиров и грузов. Кроме того, за период 1915–1916 гг. четыре раза увеличивался объем бумажных денег, что повлекло за собой значительное падение покупательной способности рубля. Таким образом, время для проведения «сухого закона» Николаем II было выбрано крайне неудачно и, несмотря на поддержку официального курса со стороны многих общественных деятелей, огромный расход денежных средств на войну (вызвав финансовый кризис) в конечном итоге свел на нет все положительные моменты от данной политики.

4.2. «Откуда-то было раздобыто изрядное количество водки». Антинемецкие погромы 1915 г. в Москве

Одним из первых погромов в России периода «сухого закона», в значительной мере связанных с алкоголем, был антинемецкий погром в Москве весной 1915 г. Накануне Первой мировой войны в Москве проживало более 7,5 тыс. немцев, включая российских подданных. Как правило, они занимались промышленной и предпринимательской деятельностью. Генерал А.И. Деникин объяснял антинемецкие настроения в России рядом военных поражений 1915 г.: «Весной 1915 г., когда после блестящих побед в Галиции и на Карпатах, российские армии вступили в период „Великого отступления“, русское общество волновалось и искало „виновников“, „пятую колонну“, как теперь выражаются. По стране пронеслась волна злобы против своих немцев, большей частью давным-давно обруселых, сохранивших только свои немецкие фамилии. Во многих местах это вылилось в демонстрации, оскорбления лиц немецкого происхождения и погромы. Особенно серьезные беспорядки произошли в Москве, где, между прочим, толпа забросала камнями карету сестры царицы, великой княгини Елизаветы Феодоровны, женщины, увлекавшейся мистикой и благотворительностью и никакой политической роли не игравшей. Вероятно, под напором общественного мнения летом 1915-го г. состоялось много увольнений с гражданских постов лиц с немецкими фамилиями, и Ставкой приняты были некоторые репрессивные меры в Прибалтийском крае в отношении местных нотаблей. Императрица Александра Феодоровна болезненно реагировала на это явление и в своих письмах к государю несколько раз просила его побудить великого князя Николая Николаевича прекратить „гонение на остзейских баронов“»[500]500
  Деникин А.И. Путь русского офицера. М.: Современник, 1991. С. 211.


[Закрыть].

Вместе с тем А.И. Деникин признавал, что часто под антинемецкими настроениями были и другие реальные основания: «Несомненно, во всей этой истории пострадало напрасно много вполне лояльных людей, но нельзя не признаться, что в Прибалтийских губерниях германофильские симпатии, совершенно чуждые коренному населению (эстонцы, латыши), проявлялись в немецком населении городов и в прибалтийском дворянстве. И это невзирая на то, что последние в течение веков пользовались в России привилегированным положением и благосклонностью династии. Эти симпатии обнаружились наглядно впоследствии, после занятия германской армией Прибалтийского края, когда в местной немецкой печати и в воззваниях предводителей дворянства всех трех губерний прозвучали неожиданные мотивы: 1) признание, что „с горячей симпатией и пламенным восторгом (дворянство) следило за успехами германского оружия и болело душой, что не имело возможности на деле доказать свой германизм“; 2) радость, что „столь долго желанное отделение от России стало, наконец, действительностью“; 3) призыв „пожертвовать самым дорогим – послать своих сыновей в германскую армию, чтобы они сражались вместе со своими освободителями“. Хотя практического значения эти призывы не имели и в армии, где служило много прибалтийских дворян, никакого отклика не получили, но появление их не могло не отразиться на усилении неприязненного отношения к немцам русского общества и народа. Волновалась и армия. Так что Верховный главнокомандующий счел себя вынужденным отдать приказ, призывавший не верить необоснованным слухам и обвинениям. Но вместе с тем ввиду упорно ходивших в армии разговоров, что „немцы пристраиваются к штабам“, Ставка отдала секретное распоряжение – лиц с немецкими фамилиями отчислять в строй… Крупных столкновений в армии на этой почве, впрочем, не произошло, бывали лишь мелкие эпизоды… Вообще наш офицерский корпус ассимилировал так прочно в своей среде инородные, по происхождению, элементы, что русская армия не имела оснований, за очень малыми, может быть, исключениями, упрекнуть в чем-либо своих иноплеменных сочленов, которые точно так же, как и русские, верно служили и храбро дрались»[501]501
  Деникин А.И. Путь русского офицера… С. 212.


[Закрыть].

Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридович, побывавший в Москве в начале августа 1914 г., считал, что к немцам там было особо неприязненное отношение. «3-го августа вечером государь с семьей выехал в Москву. Того требовала традиция объявления войны. Для нас вопрос личной охраны государя упрощался относительно русских, но усложнялся относительно немцев. Ожидать теперь нападения на государя со стороны какой-либо русской революционной группы не приходилось. Это было немыслимо психологически. Но среди проживавших в России немцев всегда мог найтись какой-либо молодой фанатик, который, при общей повышенной нервозности, мог произвести покушение во славу своей родины. И вот по этим соображениям приехав в Москву за несколько дней до прибытия государя, я говорил на эту тему с градоначальником, с военными властями, и были приняты меры предосторожности, соответствующие новой обстановке. Тут впервые стало вырисовываться, не всегда ясное и определенное, отношение московских властей к немецкому вопросу в нашей внутренней жизни, что позже и повело к немецкому погрому в Москве»[502]502
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 4.


[Закрыть].

Неприязненное отношение к немцам усилилось поражениями на фронте. «13 мая 1915 г. государь покинул Ставку и на другой день вернулся в Царское Село. Петербург кипел. Непрекращающееся отступление в Галиции и слухи о больших потерях подняли целое море ругани и сплетен. Говорили, что на фронте не хватает ружей и снарядов, за что бранили Сухомлинова и Главное артиллерийское управление с великим князем Сергеем Михайловичем. Бранили генералов вообще, бранили Ставку, а в ней больше всего Янушкевича. Бранили бюрократию и особенно министров Маклакова и Щегловитова, которых уже никак нельзя было прицепить к неудачам в Галиции. С бюрократии переходили на немцев, на повсеместный (будто бы) шпионаж, а затем все вместе валили на Распутина, а через него уже обвиняли во всем императрицу… Она, бедная, являлась козлом отпущения за все, за все. В высших кругах кто-то пустил сплетню о сепаратном мире. Кто хочет, где хотят – не говорилось, но намеками указывалось на Царское Село, на двор. А там никому и в голову не приходило о таком мире. Там витала лишь одна мысль, биться, биться и биться до полной победы. Но сплетни шли, все щеголяли ими. В Москве недовольство низов прорвалось в форме немецкого погрома. Было ли то проявление ненависти к немцам, или протест против действия местных властей, которые якобы мирволили немцам в Москве, – трудно сказать»[503]503
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг… С. 4.


[Закрыть].

Депутат Государственной думы Хвостов уже после немецких погромов на заседании 2 августа 1915 г. высказал мнение, что немцы вели себя слишком нагло: «У нас во время войны начинают сотнями и даже в большем количестве поступать ходатайства о перемене подданства, и Министерство внутренних дел в ускоренном порядке, испрашивая различные разрешения, начинает их принимать. И вы не думайте, что принимали только исключительно каких-нибудь старых старух, пенсионерок или бонн, случайно оставшихся в немецком подданстве. Нет, тут по большей части владельцы торговых предприятий, тут служащие различных банков, тут же военный министр Сухомлинов ходатайствует об Альтшиллере… В разных губерниях немцы начинают ходатайствовать об оставлении, местные власти дают заключения, говорят: нет, нам они не нужны, они прикосновенны к шпионству и т. д. Из Петрограда им разрешают, и что же видит население, господа? Население видит, что, в конце концов, те же самые немцы, которых только что держали взаперти, которых высылали, являются опять на свои фабрики, на свои промышленные заведения в г. Москве и в других городах, являются русскими подданными, с которых снимается всякий надзор, и опять совершенно спокойно начинают там действовать. А в это время население и рабочие видят, что немецкие фабрики и торгово-промышленные заведения начинают сокращать работы, например, по производительности фабрики или завода немецкого можно прокатывать 21 000 пудов железа, а они прокатывают 5000 пудов и объясняют это – то топлива нет, то машины испортились, начинают производить ненужный ремонт. Ив это время, господа, наступили для нас тяжелые времена: падение Перемышля, падение Львова. А эти самые немцы подняли головы, они стали очень дерзки – у меня есть документальные доказательства: мастер-немец выкидывает грязные тряпки и говорит рабочим: вот ваш русский флаг, мы его выкинули из Перемышля. Они начинают отказывать русским офицерам в продаже электрических карманных фонариков и говорят, что мы русским офицерам не продаем»[504]504
  Джунковский В.Ф. Воспоминания: в 2 т. М., 1997. Т. 2. С. 197–198.


[Закрыть].

По сведениям начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве А.П. Мартынова, репрессивные меры к немцам применялись только в начале войны, да и то с переменным успехом. «В тылу, а значит, и Москве, в связи с войной началось применение административных мер по отношению к нашим многочисленным немцам. Так как русских немцев было достаточное количество повсюду в России и в самой администрации было много русских немцев, применение тех или иных репрессивных мер было самое разнообразное. В начале войны, в связи с распубликованными сведениями о немецких зверствах и в связи с проявившимся „административным восторгом“, некоторые администраторы начали допускать усиленные репрессии: немцев обыскивали по доносам, сыпавшимся как из рога изобилия, а иногда и высылали в глубь страны. В начале войны незадолго до того организованные контрразведывательные отделения, предназначенные бороться со шпионажем, проявляли себя весьма слабо. В мое отделение сыпались доносы, заявления и предупреждения от самых разнообразных кругов населения. Между тем мое отделение по роду своих функций не имело отношения к обследованию шпионажа, и я не имел в своем распоряжении соответствующих средств для подобной работы. Я испросил указаний у градоначальника. Генерал Адрианов в пылу административного восторга решительным тоном приказал производить обыски у лиц, на которых поступали доносы как на вредных делу войны немцев, и поступать с ними в зависимости от результатов обысков и собранных сведений. Пришлось произвести много обысков, но собрать сведений уличающего характера, конечно, не удалось. Не такая простая вещь шпионаж, чтобы бороться с ним столь примитивными, хотя и решительными, мерами! Однако эти меры против немцев отнимали массу времени у всего состава моего отделения, несмотря на то, что они являлись пустым и вредным делом, ибо были бессистемны»[505]505
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска: в 2 т. М., 2004. Т. 1. С. 291.


[Закрыть].

Репрессии в отношении московских немцев продолжались недолго. «Один случай, однако, умерил пыл у Адрианова. Вызвал он меня как-то к себе и спрашивает: „Произвели вы обыск вчера у такого-то? (Не помню теперь фамилии этого влиятельного коммерсанта-немца)“. Отвечаю. „Да, произвели!“. „Ах, какая досада! Это очень влиятельный человек, он после обыска пожаловался великой княгине Елизавете Федоровне, а та звонила мне по телефону – удивляется принятой мере и просит разобраться получше в деле; великая княгиня знает этого человека с хорошей стороны. Жаль, что до обыска вы не спросили меня о нем!“. „Да ведь вы, ваше превосходительство, распорядились производить обыски по всем доносам на немцев!“ – отвечаю я Адрианову. „Да, это так, но надо было разобраться!“ – горячится Адрианов. „В моем отделении нет средств для такого разбора!“ – отвечаю снова градоначальнику. „Да, да, но все же надо сделать что-нибудь, чтобы загладить эту неловкость! – волнуется Адрианов. – Не ехать же мне к немцу с извинениями. Пожалуйста, съездите сами к нему и объясните ему, что произошла ошибка, и извинитесь!“. „Ваше превосходительство, я тоже не хотел бы ехать к этому немцу, да еще извиняться!“. „Но что же, однако, остается делать? Я прошу вас поехать и найти что-нибудь в объяснение обыска!“ – пристает ко мне градоначальник. Как это мне ни было неприятно, я надел офицерскую форму и поехал объясняться к немцу. Подъезжаю к „собственному“ дому. На звонок отворяет дверь лакей в ливрее. Готическое убранство комнат, статуэтки Бисмарка, масса немецких журналов, газет и книг, портреты Вильгельма и прочее не оставляют ни малейших сомнений в немецкой культуре хозяина дома. Даю лакею свою визитную карточку и усаживаюсь в великолепном кабинете хозяина, пропитанном немецким духом. Входит представительный немец угрюмого, недовольного вида; я представляюсь ему и говорю, что градоначальник предложил мне объяснить вчерашнее неожиданное вторжение в его квартиру; объясняю хозяину дома текущее сложное положение и, насколько могу, внушаю ему, что в такое время приходится прощать некоторые „сильные“ меры. Хозяин силится улыбнуться, предлагает в конце разговора сигару, и мой визит оканчивается. С этой поры административный восторг у Адрианова поослабел, и я мог спокойнее разбираться в антинемецких доносах обывателей»[506]506
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов… Т. ЕС. 292.


[Закрыть].