Текст книги "Бессонница"

Ой, да ладно тебе, не тупи. Разумеется, ты заснул, и этот маленький лысый парень тебе приснился.

Это было разумное объяснение; все становилось на свои места, и даже то, что лысый коротышка носил панаму Макговерна. Та же панама привиделась Ральфу и в том страшном сне про Каролину. Тогда она была в лапах у Розали.

Только на этот раз он не спал. Он был в этом уверен.

Ну… или почти уверен.

– Ты не хочешь спросить, что мне сказал брат Мэй? – Кажется, Макговерн был слегка уязвлен равнодушием Ральфа.

– Да, извини, – сказал Ральф. – Что-то я замечтался.

– Ты прощен, сын мой… только теперь слушай меня внимательно. Этим делом занимается детектив, его зовут Фундербюрк…

– А мне казалось, что его фамилия Аттербек. Стив Аттербек.

Макговерн небрежно махнул рукой, как делал всегда, когда кто-то пытался его поправить:

– Фундербюрк – Аттербек, какая разница. В любом случае он позвонил Ларри и сказал, что вскрытие не показало ничего необычного. Это была естественная смерть. Они особенно сосредоточились на версии – я так думаю, из-за твоего звонка, – что у нее случился сердечный приступ, потому что кто-то ее напугал. В прямом смысле слова – перепугал до смерти. Хотя двери были заперты изнутри, да и большинство улик свидетельствует против того, что в дом кто-то проник, но все-таки там, в полиции, отнеслись к твоему звонку достаточно серьезно и проверили и этот вариант тоже.

Его несколько укоризненный тон – как будто Ральф нарочно подлил клея в механизм некоей машины, которая до этого работала безупречно – слегка взбесил Ральфа.

– Они и должны были отнестись серьезно. Я видел, как двое парней вышли из дома Мэй, и сообщил об этом властям. Когда полиция приехала по моему звонку, они обнаружили, что она мертва. Было бы странно, если бы они не восприняли этот звонок всерьез.

– А почему ты не назвался, когда звонил?

– Я не знаю. Какая разница? И почему они так уверены, что ее не напугали до смерти… то есть до сердечного приступа?! Разве такое можно определить с точностью в сто процентов?

– Я не знаю, можно ли это определить с точностью в сто процентов, – похоже, Макговерн тоже потихоньку начал раздражаться, – но я думаю, что они все же сделали какие-то выводы, раз уж они отдают тело Мэй брату, чтобы он ее похоронил. Я не знаю их методов. Может, они там сделали какой-то анализ крови или еще что-нибудь в этом духе. Я знаю только, что этот парень, Фундербюрк…

– Аттербек…

– …сказал Ларри, что Мэй скорее всего умерла во сне.

Макговерн скрестил ноги и наградил Ральфа ясным, пронзительным взглядом.

– Я дам тебе дельный совет, поэтому слушай меня внимательно. Отправляйся к врачу. Немедленно. Не откладывая. Сегодня. Не копи двести баксов, не записывайся заранее, а иди прямиком к доктору Литчфилду. А то я за тебя уже беспокоюсь.

Те двое, которые были у дома Мэй Лочер, не меня видели, а тот, со скакалкой, видел, – подумал Ральф. Он меня видел и указал на меня. И вполне может статься, что он искал именно меня.

Какая прелестная параноидальная мысль.

– Ральф, ты слышишь, что я говорю?

– Да, да. Я понял, что ты мне не веришь. Не веришь, что я действительно видел, как те двое парней вышли из дома Мэй Лочер.

– Ты все понял правильно. Я видел твой взгляд, когда я сказал тебе, что меня не было сорок пять минут, и я видел, как ты посмотрел на часы. Ты не поверил, что прошло столько времени, да? А причина этому в том, что ты вырубился и даже сам этого не заметил. Может быть, прошлой ночью с тобой случилось то же самое, Ральф. Ты заснул, и те два парня тебе приснились. Только сон был таким ярким, что ты, когда проснулся, позвонил в 911. По-моему, все сходится.

«Три-шесть-девять-сто-одно, – подумал Ральф. – Гусь с гусыней пил вино».

– А как же бинокль? – спросил он. – Он так и лежит на столике возле кресла в гостиной. Разве это не доказательство, что я не спал?

– Никакое это не доказательство. Может быть, ты ходил во сне, об этом ты не подумал? Ты утверждаешь, что видел каких-то парней, но ты их ни разу толком не описал.

– Эти оранжевые фонари…

– И запертые изнутри двери…

– И все равно я…

– И эти ауры, про которые ты говорил. Это все из-за бессонницы – я даже не сомневаюсь. Но все может быть даже серьезнее.

Ральф поднялся с кресла, спустился по ступенькам и встал в начале подъездной дорожки, повернувшись к Макговерну спиной. У него стучало в висках, а сердце билось так часто, что он даже слегка испугался.

Он не просто указал на меня. В первый раз я был прав: этот маленький сукин сын меня пометил. И он мне не приснился. И те двое, которые вышли из дома Мэй Лочер, они тоже мне не приснились. Я в этом уверен.

«Разумеется, Ральф, – ответил ему другой голос. – Сумасшедшие люди всегда уверены в тех сумасшедших вещах, которые они видят и слышат. Собственно, потому они и сумасшедшие – именно из-за этой, а вовсе не из-за каких-то там галлюцинаций. Если ты и вправду видел то, что видел, то куда тогда подевалась миссис Бенниган? И куда делся грузовик с «Будвайзером»? Куда ухнули те сорок пять минут, которые Макговерн проговорил по телефону с Ларри Перро?»

– У тебя нехорошие симптомы, – сказал Макговерн у него за спиной, и Ральфу показалось, что в его голосе было что-то пугающее. Чуть ли не удовлетворение… но разве такое возможно?!

– Да, и еще: у одного из них были ножницы, – сказал Ральф, не оборачиваясь. – В руках. Я их видел.

– Да ладно тебе, Ральф! Подумай как следует! Включи мозги и подумай! Днем в воскресенье, за день до того, как ты должен был встретиться с этим своим акупунктуристом, какой-то маньяк чуть не всадил в тебя нож. И ничего удивительного, что потом ночью у тебя в сознании – или даже в подсознании – всплыл образ чего-то острого. Иглы Хонга и охотничий нож Пикеринга обернулись ножницами, вот и все. Эта гипотеза все объясняет, неужели ты не понимаешь, а вот твое утверждение, что ты это видел на самом деле, наоборот, не объясняет ничего.

– И еще я ходил во сне, когда брал бинокль. Выходит, что я лунатик?

– Вполне вероятно, и даже скорее всего.

– И то же самое с баллончиком, который каким-то таинственным образом вдруг оказался у меня в кармане, хотя я точно помню, что я его туда не клал? Старина Дор тут ни при чем, правильно?

– Да плевать мне на баллончик и на старого Дора тоже плевать! – психанул Макговерн. – Мне на тебя не плевать. Ты мучаешься бессонницей начиная с мая или даже с апреля. У тебя депрессия с тех пор, как умерла Каролина…

– Нет у меня никакой депрессии! – заорал, в свою очередь, Ральф. Почтальон, проходивший мимо по той стороне улицы, остановился и внимательно посмотрел на них, прежде чем продолжить свой путь.

– Ладно, – сказал Макговерн, – будь по-твоему: у тебя нет депрессии. И сна тоже нету. Ты не спишь, ты видишь ауры, каких-то ребят, выходящих из запертых домов посреди ночи… – Он умолк на мгновение и добавил нарочито небрежным и беззаботным тоном: – Ты все-таки поосторожнее, сынок. А то ты начинаешь мне напоминать Эда Дипно.

Ральф резко обернулся. Кровь ударила в голову, прилила к лицу жаркой волной.

– Зачем ты мне все это говоришь?! Зачем ты меня мучаешь?!

– Ничего я тебя не мучаю. Я пытаюсь тебе помочь, Ральф. Понимаешь, помочь. Я же твой друг.

– Вот оно как. А смотрится наоборот.

– Ну да, иногда правда ранит, – спокойно проговорил Макговерн. – Тебе надо хотя бы задуматься, что происходит. Может быть, твое тело и твое сознание пытаются что-то тебе сказать, а ты этого не понимаешь. Можно я задам тебе вопрос: это единственный такой сон за последнее время?

Ральф подумал о том кошмаре про Каролину, когда она, закопанная по шею в песок, кричала ему о следах белого человека. Подумал о жуках, которые лезли сплошным потоком у нее из головы.

– В последнее время мне вообще не снятся плохие сны, – сказал он сухо. – Я думаю, ты мне не веришь только по одной причине: потому что это не вписывается в твой сценарий происходящего.

– Ральф…

– Дай-ка теперь я у тебя спрошу. Ты действительно думаешь, что то, что я видел этих двоих мужчин на крыльце у Мэй Лочер и что она умерла в ту же ночь, – это всего лишь совпадение?

– Может быть, и нет. Может, твое состояние физической и эмоциональной подавленности стало причиной некоего пророческого озарения.

Ральф молчал.

– Я думаю, что такое случается время от времени, – сказал Макговерн, вставая с кресла. – Может быть, это смешно и странно – слышать нечто подобное от старого циника типа меня, но я в это верю. Я не утверждаю, что это был именно такой случай, но и не исключаю такой возможности. Но в одном я уверен: тех двоих, которых ты видел, точнее, думаешь, что видел, на самом деле не существует.

Ральф стоял и смотрел на Макговерна, засунув руки поглубже в карманы и с такой силой сжимая кулаки, что они стали почти как каменные. Он даже чувствовал, как перекатываются мышцы у него на руках.

Макговерн спустился с крыльца, подошел к нему и осторожно взял его за руку, чуть выше локтя.

– Я думаю только…

Ральф так резко выдернул руку, что Макговерн аж пошатнулся.

– Я знаю, что ты думаешь.

– Ты не слушаешь, что я говорю…

– Я уже наслушался. По самое «не хочу». И услышал более чем достаточно. Поверь мне. И извини… я, пожалуй, еще разок прогуляюсь. Мне нужно проветрить мозги. – Ральф чувствовал, как кровь опять приливает к щекам. Он попытался отвлечься, чтобы как-то преодолеть эту бессмысленную и бессильную вспышку ярости, но не смог. Самые разные чувства нахлынули на него, как в тот раз, когда он проснулся после кошмарного сна про Каролину; мысли бурлили ужасом и смятением, а когда он шагнул вперед, ему вдруг показалось, что он не идет, а падает – ощущение было точно такое же, как и позапрошлой ночью, когда он упал с кровати. Но он все равно продолжал идти. Потому что не мог по-другому.

– Ральф, тебе надо к врачу! – закричал ему вслед Макговерн, и на этот раз Ральфу не показалось: в голосе Билла явственно слышалось странное удовольствие. И беспокойство тоже, да. И даже вроде бы искреннее беспокойство. Но это было как сладкая сахарная глазурь на кислом пироге. – Не к фармацевту, не к гипнотизеру, не к акупунктуристу. Тебе надо сходить к твоему семейному доктору!

«Ага, к тому самому парню, который похоронил мою жену! – подумал Ральф. И не просто подумал, а закричал про себя. – К тому самому парню, который закопал ее в песок по шею и сказал, что ей не о чем волноваться, что она не утонет, пока принимает свой валиум и тайленол-3!»

А вслух он сказал:

– Мне надо пройтись! И больше мне ничего не надо. – Теперь кровь стучала в висках, как удары отбойного молотка, и в какой-то момент ему показалось, что именно так и случаются сердечные приступы: если он сейчас же не возьмет себя в руки, то грохнется прямо на подъездную дорожку с диагнозом «удар от дурного нрава», как называл это его отец.

Ральф слышал, что Макговерн идет следом за ним. Не трогай меня, Билл, подумал он. И руку мне на плечо не клади, потому что иначе я обернусь и врежу тебе по морде.

– Я пытаюсь тебе помочь, неужели ты не понимаешь?! – крикнул Макговерн. Почтальон на другой стороне улицы снова остановился и посмотрел на них, а возле «Красного яблока» стояли Карл – парень, который работал на кассе с утра – и Сью, которая работала после обеда. Они тоже смотрели на них. Ральф заметил, что Карл держит в руках пакет с гамбургерами. Ему было странно, что в своем теперешнем состоянии он замечает такие мелочи… хотя, если подумать, сегодня утром он видел и не такое.

Или думал, что видел, – шепнул предательский голос у него в голове.

– Мне надо пройтись, – в отчаянии прошептал Ральф. – Просто пройтись и вообще ни о чем не думать. – У него в голове опять началось кино. Неприятный такой фильмец; Ральф бы не взял на него билет, если бы он шел в Киноцентре. И саундтрек к этому душевному фильму ужасов тоже был более чем паскудным. «Раз-два-три, беги, хорек» – убиться и не встать!

Дай я тебе кое-что скажу, Ральф. В нашем возрасте умственные расстройства – обычное дело! В нашем возрасте это вполне нормально, так что действительно ПОКАЖИСЬ СВОЕМУ ВРАЧУ!

Миссис Бенниган теперь стояла у себя на крыльце, ее ходунок остался у нижней ступеньки. На ней было все то же ярко-красное пальто, и она тоже смотрела на Ральфа с Макговерном, разинув рот.

Ты меня слышишь, Ральф? Я очень надеюсь, что ты меня слышишь! Очень!

Ральф пошел быстрее, втянув голову в плечи, как будто на улице был сильный ветер. А что, если он не отстанет и будет идти за мной вдоль по улице и кричать все громче и громче?

«Тогда люди подумают, что это он, а не я выжил из ума», – сказал себе Ральф, но легче ему не стало. У него в голове продолжала звучать эта детская песенка – причем впечатление было такое, что кто-то наигрывает мелодию на пианино. И даже не то чтобы наигрывает, а просто стучит по клавишам, как ребенок в детском саду:

 
Макака в тутовых кустах
За хорьком вовсю гонялась.
Так макака развлекалась.
Раз-два-три, беги, хорек!
 

Перед мысленным взором Ральфа предстали все старики с Харрис-авеню – те, кто покупал страховки у компаний, дающих рекламу на кабельном телевидении; те, у кого были камни в желчном пузыре и рак кожи; те, чья память бледнела, а простата, наоборот, увеличивалась и болела; те, кто жил на социальном обеспечении и смотрел на мир сквозь пелену катаракты, а не сквозь розовые очки. Те, кто читает всю почту, которую складывают им в ящик, и просматривает рекламки в супермаркетах в поисках купонов на скидку на консервы и полуфабрикаты. Они предстали перед ним в нелепых, гротескных нарядах: коротких штанишках и пышных коротких юбочках, в кепках и футболках с изображением персонажей типа Бивиса и Батхеда. Самые старые школьники в мире. Ральфу представилось, как они ходят вокруг двойного ряда стульев, а маленький лысый человечек в белом халате поет им песенку про хорька и макаку, подыгрывая себе на пианино. Еще один лысый убирал стулья, по одному за кон, и когда музыка затихала и все садились, кто-то один – на этот раз Мэй Лочер, а в следующий раз это, может быть, будет старый начальник и друг Макговерна – оставался стоять. И этот оставшийся должен был выйти из комнаты. Там, в этом видении, Ральф явственно слышал, как смеется Макговерн. А смеялся он потому, что он-то нашел себе стул и на этом кону. Мало ли что там с другими – Мэй Лочер уже умерла, Боб Полхерст, может быть, скоро умрет, Ральф Робертс выжил из ума, – но с ним все пока что в порядке. Уильям Д. Макговерн, эсквайр, все еще бодр и весел, по-прежнему твердо держится на ногах и все еще может найти себе стул, когда умолкает музыка.

Ральф зашагал еще быстрее, втянув голову еще глубже в плечи, чтобы закрыться от очередной вероятной порции добрых советов и дружеского сочувствия. Скорее всего Макговерн оставит его в покое и не будет бежать за ним вдоль по улице, но Ральф не был полностью в этом уверен. Если Билла разозлить, он может выкинуть все что угодно. Так и будет тащиться следом и орать на всю улицу, чтобы Ральф прекратил страдать херней и пошел к доктору, причем чем скорее, тем лучше – потому что музыка может оборваться в любую минуту, и если он не найдет себе стула, то может вылететь из игры навсегда.

Но никаких криков и воплей не было. Ральф даже хотел обернуться, чтобы посмотреть, где там Макговерн, а потом передумал. Если Макговерн увидит, что Ральф обернулся, все может начаться по новой. Лучше просто идти вперед. И Ральф размашистым шагом направился к аэропорту, даже не задумываясь о том, куда именно он идет. Он шагал, низко опустив голову, и пытался не слушать навязчивую мелодию, которая звучала у него в голове, пытался не видеть старых детей, марширующих вокруг стульев, пытался не замечать их испуганных глаз над притворными, вымученными улыбками.

И в какой-то момент он понял, что его надежды не оправдались. Его все-таки втолкнули в тоннель, и вокруг сомкнулась темнота.

Часть вторая
Потайной город

Старикам надлежит быть пытливыми и любопытными.

Т. Элиот. «Четыре квартета»

Глава 11

1

Дерри Старых Кляч был не единственным потайным городом из тех, которые тихо существовали в месте, которое Ральф привык считать своим домом; когда он был маленьким и жил в Мэри-Мид – там, где сейчас были новые застройки, – он обнаружил, что, кроме Дерри, принадлежащего взрослым, есть и другой Дерри, который принадлежал только детям. Возле железнодорожного депо на Нейлбот-стрит был целый квартал заброшенных трущоб, где иногда можно было найти банки из-под томатного супа, наполовину заполненные каким-то подобием ирландского рагу, и бутылки, где еще оставалась пара-тройка глотков пива; за театром «Аладдин» был переулок, где они с ребятами курили сигареты «Булл Дархем» и запускали петарды; в этом потайном городе для детей был большой старый вяз, нависающий над рекой, на обрыве, где многие поколения мальчишек и девчонок из Дерри учились нырять; там была целая сотня (или даже две сотни) запутанных рельсов, которые шли через Барренс – Большие Пустоши, – огромный пустырь, который тянулся через весь центр города, как плохо залеченный шрам.

Эти тайные улицы и дороги находились вне поля зрения взрослых, которые их как бы и не замечали… хотя были и исключения. И одним из таких исключений был полицейский по имени Алоизий Нелл – «мистер Нелл» для многих поколений детишек из Дерри, – и только сейчас, по дороге к площадке для пикников, когда Ральф проходил то место, где Харрис-авеню переходила в шоссе, до него вдруг дошло, что Крис Нелл (тот полицейский, которого Ральф впервые увидел в компании Джона Лейдекера), вероятно, был сыном старого мистера Нелла… хотя, если подумать, он был для этого слишком молод. Скорее, наверное, внук, а не сын.

Ральф узнал о существовании другого тайного города – того, который принадлежал старикам – сразу же после того, как ушел на пенсию, но до смерти Кэрол он так до конца и не проникся мыслью, что и он тоже был гражданином этого «стариковского» города. И только потом, когда Каролины не стало, он обнаружил, что существует некая скрытая география, чем-то похожая на ту, которую он знал в детстве: место, которое просто не замечает окружающий их суетливый мир – мир, спешащий на работу, а после работы спешащий на отдых. И вот теперь Дерри старперов с Харрис-авеню пересекся еще и с третьим потайным городом – с Дерри Проклятых, ужасным местом, которое населяли в основном бездомные бродяги и сумасшедшие, которых по каким-то причинам не смогли запереть в психушку.

Именно на площадке для пикников Лафайетт Чапин однажды высказал Ральфу очень важную мысль, может быть, самую важную в жизни… теперь, когда ты стал настоящим старпером, так он сказал. И это предполагало, что теперь он выпал из «настоящей жизни». Эта тема возникла в их разговоре, когда они еще только начали общаться и почти не знали друг друга. Ральф спросил Фэя, чем он занимался до того, как вышел на пенсию.

– Ну, в реальной жизни я был плотником и неплохим краснодеревщиком, – отозвался Чапин, обнажив уцелевшие зубы в широкой ухмылке. – Но все это закончилось почти десять лет назад. – Как будто, подумал тогда Ральф, выход на пенсию был чем-то сродни поцелую вампира, который открывал тебе путь в мир, навечно застывший между жизнью и смертью – когда ты уже не живой, но еще не мертвый. И если подумать, то это, наверное, не далеко от истины.

2

Макговерн благополучно отстал (по крайней мере Ральф очень на это надеялся). Ральф прошел через рощицу, что отделяла площадку для пикников от шоссе. С тех пор как он был здесь сегодня утром, людей на площадке заметно прибавилось – у большинства из них были коробочки с домашней едой или сандвичи из «Горячего кофейника». Эберли и Зеллсы играли в карты засаленной колодой, которая обычно хранилась в дупле дуба на краю поляны; Фэй и Док Малхэйр, ветеринар на пенсии, играли в шахматы; остальные просто бродили туда-сюда, наблюдая то за одной игрой, то за другой.

Настольные игры были главным занятием на площадке для пикников – как и в большинстве мест, где собирались члены клуба старперов, – но Ральф всегда думал, что игры – это всего лишь прикрытие. На самом деле старики приходили сюда, чтобы пообщаться, поделиться своими мыслями и убедить (пусть даже только самих себя), что они еще живут хотя бы какой-то жизнью, реальной или еще какой.

Ральф уселся на пустую скамейку рядом с забором и принялся машинально водить пальцем по вырезанным там буквам – имена, инициалы, многочисленные ИДИ ТЫ НА, – наблюдая за тем, как приземляются самолеты. Интервал две минуты: Цессна, Пайпер, Апач, Твин Бонанза, Воздушный Экспресс из Бостона в одиннадцать сорок пять. Он вполуха прислушивался к разговорам на площадке. Имя Мэй Лочер упоминалось достаточно часто, некоторые из тех, кто был здесь, хорошо ее знали, и общее мнение совпадало с тем, что сказала ему миссис Перрин: Господь наконец проявил милосердие и избавил ее от страданий. Но в основном разговор шел о предстоящем визите Сьюзан Дей. Обычно старперы с Харрис-авеню не разговаривали о политике – у них были другие, более интересные темы для обсуждения, например, рак желудка или сердечные приступы, – но тема абортов все-таки захватила и взволновала даже завсегдатаев площадки для пикников и разделила спорщиков на два лагеря.

– Она выбрала не тот город, и, черт побери, я уверен, что она это знает, – заявил Док Малхэйр, мрачно глядя на доску, где Фэй Чапин устроил стремительную атаку на оставшихся защитников его короля. – Здесь и без нее много чего происходит. Помнишь пожар в «Черном местечке», Фэй?

Фэй кивнул и «съел» последнего слона Дока.

– Вот кого я не понимаю и никогда не пойму, так это вот этих психов, – сказала Лайза Зелл, приподняв со стола газету и указав на фотографию людей в капюшонах, митингующих возле Женского центра. – Как будто им очень хочется вернуться в те дни, когда женщины сами делали себе аборты железными вешалками.

– Именно этого им и хочется, – сказала Джорджина Эберли. – Они так рассуждают: женщина не станет ковырять себя вешалкой, потому что побоится что-нибудь там себе повредить и умереть. Но им и в голову не приходит, что бывают такие ситуации, когда сохранить ребенка для женщины даже страшнее, чем умереть.

– А страх здесь при чем? – резко спросил один из зрителей – старик с землистым лицом по имени Педерсен. – Убийство – это всегда убийство, и не важно, где там ребенок, внутри или снаружи, таково мое мнение. Даже когда он еще такой маленький, что увидеть его можно только в микроскоп, все равно это убийство. Потому что из этого червячка потом вырастает ребенок, конечно, если ему позволяют вырасти.

– В таком случае каждый раз, когда ты дрочишь, ты совершаешь геноцид, – сказал Фэй и сделал ход ферзем. – Шах.

– Ла-фай-етт Ча-пин, – возмущенно воскликнула Лайза Зелл.

– Мастурбация – это совсем другое. – Педерсен явно разозлился.

– Да ну? А Господь, как мы знаем из Библии, покарал одного парня как раз за это самое, – сказал еще кто-то из зрителей.

– Ты, наверное, имеешь в виду Онана, – раздался голос за спиной у Ральфа. Ральф испуганно вздрогнул, обернулся и увидел старину Дора. В руках у него была книжка с большой цифрой пять на обложке. «А ты еще откуда взялся, черт тебя побери?» – подумал Ральф. Он мог бы поклясться, что еще минуту назад у него за спиной не было никого, и он не слышал, как Дор подошел.

– Онан, Шмонан, – проворчал Педерсен. – Сперма – это не то же самое, что ребенок…

– Разве? – язвительно переспросил Фэй. – Тогда не подскажешь ли мне, почему Католическая церковь не разыгрывает в лотерею презервативы?

– Ни черта ты не понимаешь, – набычился Педерсен. – А раз так…

– Но Бог покарал Онана вовсе не за мастурбацию, – сказал Дор своим высоким дрожащим старческим голосом. – Его покарали за то, что он отказался оплодотворить вдову своего брата, чтобы продолжить его род. Есть одно стихотворение, Аллана Гинзберга, кажется…

– Заткнись ты, старый дурак! – закричал Педерсен, а потом накинулся на Фэя Чапина: – И если ты не понимаешь, что между мужчиной, который дрочит, и женщиной, которая спускает в унитаз ребенка, которого дал ей Господь, существует огромная разница, ты такой же дурак, как и он.

– Это отвратительный разговор, – сморщилась Лийза Зелл, но голос ее звучал вовсе не возмущенно, а скорее восхищенно. Ральф глянул ей через плечо и увидел, что одна секция металлического заграждения была снята и отодвинута в сторону. Наверное, это постарались ребята, которые собираются тут по ночам. Это решало хотя бы одну проблему. Ральф не заметил Дорранса, потому что его просто не было на площадке для пикников; он бродил по территории аэропорта.

Ральф подумал, что, наверное, стоит воспользоваться возможностью и поговорить с Доррансом. Может быть, даже добиться от него каких-то ответов… но потом Ральф решил, что после этого разговора он скорее всего запутается еще больше. Старый Дор, он как Чеширский Кот из «Алисы в Стране Чудес»: одна только улыбка, и ничего больше.

– Большая разница, говоришь? – спросил Фэй у Педерсена.

– Да! – На загорелых щеках Педерсена проступили багровые пятна.

Док Малхэйр нервно заерзал на скамейке.

– Слушайте, давайте мы прекратим этот спор и закончим игру. Фэй, ты меня слышишь?

Но Фэй, похоже, не слышал; его взгляд был прикован к Педерсену.

– А может быть, ты еще раз подумаешь о тех маленьких сперматозоидах, которые умирают у тебя в ладони каждый раз, когда ты сидишь на толчке и мечтаешь, как было здорово, если бы Мэрилин Монро…

Педерсен вскинул руку и просто снес все фигуры с доски. Док Малхэйр отпрянул назад; у него дрожали губы, а глаза за стеклами очков, в двух местах заклеенных изолентой, сделались огромными и испуганными.

– Какая прелесть! – воскликнул Фэй. – Резонный, мать твою, аргумент, ты, кретин!

Педерсен сжал кулаки и встал в боксерскую стойку Джона Салливана.

– Хочешь поспорить? – прищурился он. – Ну давай!

Фэй медленно поднялся на ноги. Он был на фут выше Педерсена и фунтов на шестьдесят тяжелее.

Ральф не верил своим глазам. Если даже здесь яд проник уже так глубоко, то что же творится со всем остальным городом?! Он подумал, что Док Малхэйр был прав: Сьюзан Дей понятия не имела, до какой степени неудачной была ее идея приехать в Дерри. В каком-то смысле – на самом деле во многих смыслах – Дерри был не похож на другие города.

Ральф сорвался с места – даже раньше, чем сам осознал, что он сейчас собирается делать – и вздохнул с облегчением, когда увидел, что Стэн Эберли сделал то же самое. Когда они подошли к двум разъяренным мужчинам, стоящим лицом к лицу и готовым наброситься друг на друга, они молча переглянулись, и Стэн кивнул. Ральф обхватил Фэя за плечи за миг до того, как Стэн перехватил левую руку Педерсена, уже занесенную для удара.

– Не надо, ребята, – сказал Стэн прямо в ухо Педерсену. – А то ваша беседа закончится тем, что вы оба загремите в больницу с сердечными приступами, а тебе вовсе не нужен еще один приступ, да, Харли? Я думаю, первых двух тебе хватит. Или уже трех?

– Я не позволю ему шутить шутки об убийстве детей, – сказал Педерсен, и Ральф увидел, что у него по щекам текут слезы. – Моя жена умерла, когда рожала нашу вторую дочку! Она умерла от заражения крови в 46-м году. Так что я не позволю шутить об убийстве детей! Это не тема для шуток!

– Господи, – выдохнул Фэй. – Я не знал, Харли. Прости. Мне очень жаль…

– Хрена с два тебе жаль, урод! – закричал Педерсен и резко выдернул руку из захвата Стэна Эберли. Он двинулся к Фэю, и тот поднял кулаки, но потом опустил, потому что Педерсен прошел мимо, даже не взглянув на него. Он свернул на дорожку, которая вела обратно к шоссе, и скрылся за деревьями. Потом была потрясенная тишина, растянувшаяся чуть ли не на минуту, – тишина, которую нарушил лишь шум самолета, заходящего на посадку.

3

– Господи, – наконец выдавил Фэй. – Ты общаешься с человеком каждые несколько дней на протяжении пяти, десяти лет и думаешь, что знаешь про него все. Господи, Ральф, я не знал, от чего умерла его жена. Я себя чувствую последним дураком.

– Да ладно тебе, не расстраивайся, – сказал Стэн. – У него, наверное, просто месячные.

– Замолчи, – резко оборвала его Джорджина. – Для одного утра грязи вполне достаточно.

– Скорее бы она уже приезжала, эта Дей. Приедет уже и уедет, и все станет как раньше.

Док Малхэйр опустился на колени и принялся собирать с земли шахматные фигуры.

– Не хочешь закончить, Фэй? – спросил он. – Я, кажется, помню, как они стояли.

– Нет, – сказал Фэй. Его голос, который был твердым и резким на протяжении всего спора с Педерсеном, теперь дрожал. – Что-то нет настроения. Ральф, может быть, ты сыграешь – потренируешься перед турниром?

– Нет, я, пожалуй, пас, – сказал Ральф. Он поискал глазами Дорранса. Тот вышел обратно через дыру в заборе. Теперь он стоял, теребя в руках книгу, по колено в высокой траве у края служебной дороги, и внимательно наблюдал за тем, как большой самолет компании «Пайпер Каб» подъезжает к главному терминалу. Ральф вдруг вспомнил, как Эд ехал по этой дороге на своем стареньком «датсуне» и отчаянно матерился (Ну ты, ублюдочный сукин сын! Быстрее! Быстрее, мать твою!), потому что ворота медленно открывались. И только теперь Ральф задумался: а что, собственно говоря, Эд делал на территории аэропорта?

– …чем раньше.

– А? – Ральф снова сосредоточил внимание на Фэе, что далось ему не без усилий.

– Я сказал, что ты, наверное, снова нормально спишь, потому что выглядишь куда лучше, чем раньше, Ральфи. Правда, со слухом проблемы начались.

– Да, наверное. – Ральф попытался улыбнуться. – Я, пожалуй, пойду чего-нибудь съем. Пойдем вместе, Фэй? Я угощаю.

– Спасибо, но я только что из «Кофейника», – сказал Фэй. – И теперь, если честно, вся эта жратва болтается у меня в желудке, как кусок свинца. Господи, Ральф, этот старый пердун плакал, ты видел?

– Да, но я бы на твоем месте не придавал этому большого значения, – сказал Ральф. Он развернулся и зашагал к шоссе, а Фэй поплелся за ним. С поникшими плечами и опущенной головой Фэй почему-то напоминал дрессированного медведя в человеческой одежде. – В нашем возрасте люди плачут по любому малейшему поводу, ты же знаешь.

– Да, наверное. – Фэй благодарно улыбнулся Ральфу. – В любом случае спасибо, что ты остановил меня прежде, чем я наделал еще больше глупостей. Ты же знаешь, на меня иногда находит. В общем, спасибо тебе.

«Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь был рядом, когда нашло на нас с Биллом», – подумал Ральф. А вслух он сказал:

– Да не за что. Пожалуй, это мне надо поблагодарить тебя. Я внесу этот случай в свое резюме, когда соберусь поступать на работу в администрацию ООН.

Фэй засмеялся и хлопнул Ральфа по плечу: