Текст книги "Бессонница"

Глава 17

1

Они не успели пройти и десяти шагов, как вдруг случилось что-то непонятное и даже слегка пугающее. На мгновение мир вокруг них взорвался ослепительным белым светом. Двери комнат, расположенных вдоль коридора, едва различимого в этой яркой белой дымке, выросли до размеров самолетных ангаров. Сам коридор как будто удлинился и одновременно стал выше. Ральф почувствовал, что его сердце уходит в пятки, как часто случалось в детстве, когда он катался на американских горках «Пыльный Дьявол» на пляже Старый Сад. Он услышал, как Луиза застонала и стиснула его руку.

Белый туман продержался всего секунду, а когда цвета снова вернулись, они стали свежее и ярче. Перспектива тоже вернулась в норму, но предметы сделались как-то четче. Ауры остались на месте, только теперь они выглядели тоньше и бледнее – легкие пастельные ореолы вместо кричащего буйства красок. Ральф вдруг осознал, что может разглядеть каждую трещинку на стене слева… и даже увидеть трубы, провода и изоляцию внутри стен, если ему захочется; все, что для этого нужно, – просто смотреть.

О Боже, подумал он. Это все происходит на самом деле? По-настоящему?!

Звуки были везде: тихий звон колокольчика, подтекающий туалет, приглушенный смех. Звуки, которые человек всегда воспринимает как часть повседневной жизни и перестает их слышать. Всегда – но не теперь. Не здесь. Как и видимые предметы, звуки казались непривычными для слуха. Они были исполнены странной ласкающей чувственности – как шелест шелка по стали. Нет, даже не так: как набегающие друг на друга чешуйки из шелка и стали.

Не все звуки были привычными; среди них пробивались довольно странные. Ральф услышал, как в трубе вентиляции жужжит муха. Противный наждачный звук – медсестра подтягивает колготки в служебном туалете. Биение сердец. Кровь, текущая по венам. Мягкие периодические толчки дыхания. Каждый звук был сам по себе совершенен; сложенные все вместе, они сплетались в сложный и очень красивый аудиобалет, невидимое «Лебединое озеро» бурлящих желудков, гудящих силовых линий, ураганных фенов, шепчущих колес больничных каталок. Ральф услышал телевизор в конце коридора, рядом с постом дежурной сестры. Звук шел из 340-й палаты, где мистер Томас Рен, пациент с больными почками, смотрел «Крутого парня и красотку» с Ланой Тёрнер и Кирком Дугласом. «Если мы будем держаться вместе, малышка, мы тут весь город на уши поставим», – говорил Кирк, и Ральф понял по ауре слов, что в тот день, когда снимали эту сцену, у мистера Дугласа болел зуб. И это было еще не все – он мог проникнуть

(выше? глубже? шире?)

если бы захотел. Но он этого не хотел. Вокруг был арденнский лес, и в этих чащобах было очень легко заблудиться.

Или попасть в лапы к тиграм.

[Господи Иисусе! Это же другой уровень… совершенно другой уровень, Луиза!]

[Я знаю.]

[С тобой все в порядке?]

[Думаю, да, Ральф… а ты как?]

[Да вроде пока все нормально… но если дно снова провалится, то я даже не знаю, что тогда будет. Пойдем.]

Но прежде чем они снова пошли по зелено-золотым следам, из триста тринадцатой палаты вышли Билл Макговерн и какой-то незнакомый мужчина. Они, видимо, были увлечены разговором и не заметили Ральфа с Луизой.

Луиза повернулась к Ральфу. Ее лицо было искажено ужасом.

[О нет! Господи, нет! Ральф, ты видишь? Ты видишь?]

Ральф крепче сжал ее руку. Да, он все видел. Спутник Макговерна был окружен аурой сливового цвета. Она смотрелась не слишком здоровой, но Ральф сомневался, что этот человек серьезно болен: просто полный набор всякой хронической чепухи вроде ревматизма или песка в почках. Из верхушки его ауры торчала веревочка такого же темно-пурпурного цвета. Она колыхалась туда-сюда, как пучок водорослей в спокойном море.

А вот аура Макговерна была абсолютно черной, а вместо веревочки был жесткий обрубок. Веревочка того малыша с аурой, расцвеченной молниями, была короткой, но здоровой; тут же был явственно виден гниющий обрубок после жестокой ампутации. В голове у Ральфа возникло видение, яркое и короткое, как моментальная галлюцинация: глаза у Макговерна выкатились и с мерзким хлюпом выпали из глазниц, выдавленные копошащейся черной массой – крошечными жучками. Ему пришлось крепко зажмуриться, чтобы не закричать, а когда он открыл глаза, Луизы уже не было рядом.

2

Макговерн и его спутник шли в сторону поста дежурной сестры, может быть, к питьевому фонтанчику. Луиза бежала за ними. Ее аура вспыхивала розоватыми искрами, похожими на неоновые звездочки. Ральф бросился следом. Он не знал, что случится, когда Луиза заговорит с Макговерном, и не хотел это проверять. Хотя у него было стойкое ощущение, что проверить все равно придется.

[Луиза! Луиза, не делай этого!]

Она как будто его и не слышала.

[Билл, подожди! Послушай меня! С тобой что-то не так!]

Макговерн не обращал на нее внимание; он был занят разговором о рукописи Боба Полхерста «В конце того лета».

– Лучшая книга о Первой мировой из всех, что мне довелось прочитать, – говорил он человеку со сливовой аурой. – Но когда я предложил ему ее опубликовать, он наотрез отказался. Ты представляешь?! Он мог бы получить Пулитцеровскую премию, но…

[Луиза, вернись, не подходи к нему!]

[Билл, Билл! Билл…]

Луиза догнала Макговерна прежде, чем Ральф успел ее остановить.

Она положила руку на плечо Билла. Ральф видел, как ее пальцы провалились в окружающую его тьму… и проскользнули сквозь него.

Ее аура сразу же изменилась и превратилась из серо-голубой с розоватыми вспышками в красную – яркую, как огонь. Теперь ее пронзали тонкие ленты черного, как тучи мелких роящихся насекомых. У нее на лице отразилась смесь страха и омерзения. Она поднесла руку к глазам и опять закричала, хотя Ральф ничего на ней не увидел. Узкие черные полосы медленно колыхались по контуру ее ауры, они были похожи на планетарные орбиты на карте Солнечной системы. Луиза развернулась и побежала назад. Ральф схватил ее за руку, и она больно ударила его. Казалось, она вообще его не видит.

Макговерн и его приятель продолжали свой путь к питьевому фонтанчику, по-прежнему не замечая Луизу, которая кричала и билась в объятиях Ральфа буквально в десяти шагах у них за спиной.

– Когда я спросил Боба, почему он не хочет публиковать книгу, – продолжал Макговерн, – он сказал, что уж я-то, как никто другой, должен был знать причину. А я ему говорю…

Луиза вопила почище пожарной сирены, заглушая его слова.

[!!!—!!!—!!!]

[Прекрати, Луиза! Прекрати сейчас же! Что бы с тобой ни случилось, все уже кончилось! Это кончилось, и с тобой все в порядке!]

Но Луиза продолжала вырываться, разрывая ему мозги звоном своих истошных беззвучных криков. Она пыталась заставить его понять, как это было ужасно: гниющая аура Билла. Какие-то штуки у него внутри поедают его заживо, и хотя это жутко, это еще не самое страшное. Эти штуки живые, сказала она, они очень злобные, и они знали, что она рядом.

[Луиза, я с тобой! Я с тобой, и все будет хорошо…]

Слепо отбиваясь, Луиза случайно заехала Ральфу кулаком под подбородок, и у него искры из глаз посыпались. Он понял, что они перешли на такой слой реальности, где физический контакт с другими людьми был невозможен – ведь он только что видел, как рука Луизы прошла сквозь тело Макговерна, как рука призрака, – но друг для друга они были по-прежнему реальны и ощутимы. И тому доказательство – здоровенный синяк у него на подбородке.

Он крепко обнял ее, не давая размахивать кулаками. Ее крики

[!!!—!!!—!!!]

по-прежнему не умолкали у него в голове. Он сжал ее плечи. Он чувствовал, что из него снова исходит сила – как и сегодня утром, – только на этот раз все было совсем по-другому. Синий свет окружил разбушевавшуюся черно-красную ауру Луизы, возвращая ее в нормальное состояние. Она наконец перестала вырываться. Теперь Ральф слышал ее неровное дыхание. Синий свет начал рассеиваться и гаснуть. Черные полосы исчезали из ее ауры одна за другой сверху вниз, тревожная тень нездорового красного постепенно бледнела. Она положила голову ему на плечо.

[Извини, Ральф, я снова взорвалась, да? Загрохотала, как бомба?]

[Я думаю, да, но не переживай. Теперь ты в порядке. И это самое главное.]

[Если бы ты знал, как это было ужасно… прикоснуться к нему так…]

[Ты держалась молодцом, Луиза.]

Она посмотрела в конец коридора, где приятель Макговерна пил из фонтанчика. Билл стоял, привалившись к стене, и рассказывал о том, как Единственный и Неповторимый Боб Полхерст решал кроссворды из «Санди таймс» сразу чернилами.

– Он шутил, что это не от гордыни, а от непрошибаемого оптимизма, – говорил Макговерн, и черная дымка кокона смерти медленно кружилась вокруг него, колыхалась у рта, переливалась между пальцами каждый раз, когда он жестикулировал при разговоре.

[Мы ведь не сможем ему помочь, правда, Ральф? Мы ничего не сможем сделать?]

Ральф обнял ее крепче. Он заметил, что ее аура почти вернулась в нормальное состояние.

Макговерн и его спутник пошли обратно по коридору в сторону Ральфа с Луизой. Не задумываясь о том, что он делает, Ральф отпустил Луизу и шагнул к мистеру Сливовому, который слушал скорбную повесть Макговерна о трагедии старости, кивая в нужных местах.

[Ральф, не делай этого!]

[Все в порядке, не переживай.]

Но Ральф вовсе не был уверен, что все действительно в порядке. Может быть, он бы и передумал, будь у него пара лишних секунд. Но прежде чем он успел отойти в сторону, Сливовый посмотрел ему в глаза невидящим взглядом и прошел прямо сквозь него. Ощущение, которое Ральф испытал при этом, было знакомым – такое же покалывание ты чувствуешь, когда начинает оживать затекшая конечность. На мгновение его аура слилась с аурой Сливового, и Ральф узнал о нем все, что вообще можно знать о человеке. Даже сны, которые тот видел в утробе матери.

Сливовый на секунду остановился.

– Что-то не так? – спросил Макговерн.

– Да нет, вроде бы все нормально, но… ты ничего не слышал? Как будто что-то бабахнуло… типа хлопушки или автомобильного выхлопа?

– Нет, не слышал, но слух у меня далеко не такой, как раньше. – Макговерн хихикнул. – Но если что-то и правда рвануло, я очень надеюсь, что это не в радиационных лабораториях.

– Я тоже уже ничего не слышу. Наверное, мне просто показалось.

Они свернули в палату Боба Полхерста.

Миссис Перрин сказала, что это прозвучало, как выстрел, подумал Ральф. Подруге Луизы показалось, что по ней ползет жучок. Нормальная разница в восприятии. Как разные люди по-разному воспринимают одну и ту же мелодию. Другими словами, они чувствуют, когда мы их касаемся. Они могут не знать, что это, но они чувствуют.

Луиза взяла его за руку и подвела к двери палаты № 313. Заходить они не стали. Они остались стоять в коридоре, наблюдая за тем, как Макговерн усаживается в пластиковое кресло в изножье кровати. В палате собралось по крайней мере человек восемь, поэтому Ральф не мог нормально разглядеть Боба, но он ясно видел одно: веревочка Полхерста была неповрежденной. Она была покорежена, как ржавая выхлопная труба, расслоившаяся в одних местах и треснувшая в других… но она все еще держалась. Он обернулся к Луизе.

[Вполне вероятно, что эти люди будут ждать дольше, чем они рассчитывают.]

Луиза кивнула и обратила его внимание на зелено-золотистые следы, отмечавшие путь людей в белом, маленьких лысых докторов. Они шли мимо 313-й палаты, но сворачивали к следующей, 315-й. К палате Джимми Ви.

Ральф с Луизой прошли туда и заглянули в палату. У Джимми Ви было три посетителя, хотя один из них – тот, кто сидел у кровати – считал себя единственным. Это был Фэй Чапин. Он лениво просматривал стопку открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления, скопившуюся на столике у кровати Джимми. Разумеется, он не видел двух маленьких лысых докторов – тех самых, которых Ральф в первый раз увидел на веранде дома Мэй Лочер. Они стояли в изножье кровати, такие тихие, торжественные в своих ослепительно белых халатах. Теперь, когда Ральф увидел их поближе, он сумел разглядеть характер в их нечетких, почти одинаковых лицах – характер, которого он не заметил, даже глядя в бинокль. Хотя, может быть, для того чтобы это увидеть, нужно было подняться на новый уровень восприятия. Больше всего Ральфа поразили их глаза – темные, без зрачков, они сверкали насыщенным золотистым светом. Эти глаза светились умом и живым сознанием. Ауры сияли вокруг них, как мантии императоров…

…или, возможно, Центурионов на торжественном параде.

Они взглянули на Ральфа с Луизой, которые стояли в дверях, как дети, заблудившиеся в заколдованном лесу, и улыбнулись им.

[Здравствуй, женщина.]

Это был Доктор номер раз. В правой руке он держал ножницы с длинными острыми лезвиями. Доктор номер два шагнул им навстречу и изобразил забавный полупоклон.

[Здравствуй, мужчина. Мы вас ждали.]

3

Ральф почувствовал, что Луиза еще крепче сжала его руку и тут же ее отпустила. Очевидно, она поняла, что прямо сейчас им не грозит никакая опасность. Она шагнула вперед, переводя взгляд с одного лысого доктора на другого.

[Кто вы?]

Док номер раз скрестил руки на груди, так что длинные лезвия ножниц легли вдоль его обтянутого белым предплечья.

[У нас нет имен, в том смысле, в котором вы, краткосрочники, их понимаете. Но вы можете называть нас в честь богинь судьбы из легенды, которую ты, человек, уже вспоминал. Это вообще-то женские имена, но нас это не волнует, потому что мы – существа бесполые. Я буду Клото, хотя я и не пряду нить, а мой коллега и старый друг будет Лахесис, хотя он не тянет жребий и не бросает монеток. Подойдите, пожалуйста, ближе. Вы оба.]

Они осторожно прошли в палату и встали между креслом для посетителей и кроватью. Ральф почему-то был уверен, что доктора не хотят причинить им вреда – по крайней мере сейчас, – но ему все равно не хотелось подходить к ним слишком близко. Их ауры, такие яркие и необычные по сравнению с нормальными человеческими, немного его пугали. И Луизу, наверное, тоже – судя по ее широко распахнутым глазам и приоткрытым губам. Луиза почувствовала, что Ральф на нее смотрит, повернулась к нему и попыталась улыбнуться. Моя Луиза, подумал Ральф и приобнял ее за плечи.

Лахесис: [Мы вам назвали наши имена – во всяком случае, те имена, по которым вы можете к нам обращаться. Может быть, вы назовете свои?]

Луиза: [Вы хотите сказать, что вы до сих пор их не знаете? Извините, но что-то с трудом в это верится.]

Лахесис: [Мы могли их узнать, но решили этого не делать. Обычно, когда это возможно, мы соблюдаем правила вежливости, принятые у краткосрочников. Нам они кажутся милыми и забавными, потому что, передаваясь из поколения в поколение, они создают вам иллюзию долгой жизни.]

[Я не понимаю.]

Ральф тоже не понял и не был уверен, что хочет понять. Ему показалось, что тот, кто назвался Лахесисом, говорит в несколько покровительственном тоне, напоминающем тон Макговерна, когда тот изображал из себя всезнающего профессора или непогрешимого папу римского.

Лахесис: [Это не важно. Мы были уверены, что вы придете. Мы знали, что ты, человек, наблюдал за нами тогда, в понедельник, у дома.]

На этом месте в речи Лахесиса произошло странное совмещение. Он как будто сказал две вещи одновременно, две фразы, свернутые вместе наподобие змеи, кусающей собственный хвост:

[Мэй Лочер] [женщины, которая скончалась.]

Луиза нерешительно шагнула вперед.

[Меня зовут Луиза Чесс. А это мой друг, Ральф Робертс. А теперь, когда мы представились друг другу по всем правилам, может быть, вы, ребята, нам объясните, что тут происходит?]

Лахесис: [Следует назвать еще одного.]

Клото: [Ральф Робертс уже назвал его.]

Луиза посмотрела на Ральфа, который кивнул в ответ.

[Вы говорите о Докторе номер три, да, ребята?]

Клото с Лахесисом кивнули и изобразили одинаковые одобрительные улыбки.

Ральф подумал, что он, наверное, должен чувствовать себя польщенным, а он почему-то не чувствовал. Вместо этого он испугался и разозлился – они ловко им манипулировали, каждым его шагом. Это была не случайная встреча, все было спланировано заранее. Клото с Лахесисом – просто парочка лысых недомерочных докторов, которым плевать на время – засели в палате у Джимми Ви и ждали прибытия краткосрочников, ха-ха три раза.

Ральф взглянул на Фэя и увидел, что тот достал из заднего кармана книжку «50 классических шахматных задач» и погрузился в чтение, задумчиво ковыряя в носу. После недолгих предварительных исследований он засунул палец достаточно глубоко и вынул большую козявку, которую рассеянно прилепил на внутреннюю поверхность прикроватного столика. Ральф смущенно отвернулся, вспомнив поговорку своей бабушки: «Не хочешь проблем – не подглядывай в замочную скважину». Он дожил почти до семидесяти, так и не уяснив этой простой мудрости, но сейчас, как ему показалось, он наконец проникся. И тут ему в голову пришел еще один очень важный вопрос:

[Почему Фэй нас не видит? Почему Билл и его друг нас не видели? И как тот человек смог пройти прямо сквозь меня? Или мне просто показалось?]

Клото улыбнулся.

[Нет, не показалось. Попробуй представить жизнь как большое высокое здание, Ральф… вы называете эти здания небоскребами.]

На самом деле образ, предложенный Клото, был не совсем верным. На мгновение Ральф поймал мысленную картинку из чужого мозга. Картинка была завораживающей и немного пугающей: огромная башня из темного закопченного камня посреди поля красных роз. Узкие длинные окна скручивались спиралью ближе к ее вершине.

Потом видение исчезло.

[Ты сам, и Луиза, и все краткосрочники живут на первых двух этажах этого сооружения. Конечно, там есть подъемники…]

Нет, подумал Ральф. Только не в этой башне, которую я увидел в твоем сознании, мой маленький лысый друг. В этом здании, если оно вообще существует, нет никаких подъемников. Только узкие лестницы, затянутые паутиной, и двери, ведущие бог знает куда.

Лахесис взглянул на него со странным, почти удивительным любопытством, но Ральф решил, что ему нет дела до переживаний этого существа. Он повернулся к Клото и сделал ему знак продолжать.

Клото: [Как я сказал, существуют подъемники, но краткосрочникам не разрешается их использовать в обычных обстоятельствах. Вы не [готовы] [приспособлены] [ – ]

Последнее объяснение было самым правильным, но оно ускользнуло от Ральфа, прежде чем он успел его уловить. Он взглянул на Луизу, которая лишь тряхнула головой, и опять повернулся к Клото с Лахесисом. Он разозлился еще больше. Все эти долгие, бесконечные ночи, когда он сидел в кресле-качалке в ожидании рассвета; все эти дни, которые он провел, чувствуя себя бесприютным призраком, заключенным в собственном теле; его неспособность запомнить коротенькое предложение из книжки, пока не прочтешь его раза три; телефонные номера, которые он всегда помнил наизусть, а теперь вынужден был смотреть в записной книжке…

И вот тут пришло воспоминание, что подводило итог всему и оправдывало ярость, которая закипала в нем всякий раз, когда он смотрел на этих лысых созданий с их темно-золотыми глазами и почти ослепительной аурой. Он вспомнил, как всматривался в глубины своего буфета в поисках пакетика с растворимым супом, который – как настаивал его усталый, перенапряженный мозг – должен был быть где-то там. Он вспомнил, как продолжал искать этот чертов пакетик, даже когда уже понял, что его там нет. Он вспомнил выражение своего лица – выражение сдержанного недоумения, которое можно было бы принять за печать дебилизма, но которое было лишь проявлением крайнего утомления. Он вспомнил, как уронил руки и просто стоял перед открытым буфетом – как будто ждал, что кубик сам к нему выползет.

Только теперь он до конца осознал и прочувствовал, какими ужасными на самом деле были эти последние месяцы. Вспоминать о них – все равно что смотреть на пустынный пейзаж, выдержанный в унылых серо-фиолетовых тонах.

[Так получается, вы нас впустили в подъемник… или, может быть, это была бы слишком большая честь для таких, как мы… и вы просто пустили нас на пожарную лестницу. Дали нам время освоиться – типа на акклиматизацию, чтобы мы совсем уже не обессилели. А до этого вы лишили нас сна, так что мы чуть не спятели. Сын и невестка Луизы хотели сдать ее в дом престарелых, вы знали об этом? А мой друг Билл Макговерн считает, что мне прямая дорога в Джунипер-Хилл. А тем временем вы, ангелочки…]

Клото выдавил из себя бледную тень своей прежней широкой улыбки.

[Мы не ангелы, Ральф.]

[Ральф, пожалуйста, не кричи на них.]

Да, он действительно кричал, и, кажется, что-то дошло даже до Фэя. Он убрал свою шахматную книгу, прекратил ковыряться в носу и выпрямился в кресле, нервно оглядывая комнату.

Ральф перевел взгляд с Клото (который отступил на шаг назад и больше не улыбался) на Лахесиса.

[Твой друг говорит, вы не ангелы. А где тогда ангелы? Играют в покер семью или восемью этажами выше? А Господь Бог, видимо, должен тогда обретаться в пентхаузе, а дьявол – подбрасывать уголь в топку в котельной.]

Ответа не было. Клото с Лахесисом с сомнением переглянулись. Луиза дернула Ральфа за рукав, но он не обратил на нее внимания.

[И что вы теперь собираетесь делать, ребята? Выследить своего мелкого лысого Ганнибала Лектера и отобрать у него скальпель? А не пошли бы вы в задницу.]

После этой тирады Ральф должен был бы развернуться и выйти (он видел достаточно фильмов и знал, что это будет достойное завершение беседы), но Луиза вдруг разразилась слезами, и это его удержало. Упрек в ее взгляде заставил его пожалеть о своей вспышке… ну хотя бы немножечко пожалеть. Он обнял Луизу за плечи и с вызовом посмотрел на лысых докторов.

Они снова переглянулись и о чем-то посовещались на уровне, не доступном Ральфу с Луизой. Когда же Лахесис вновь повернулся к ним, он улыбался, но его глаза были серьезными.

[Я чувствую твою ярость, Ральф, но это не праведный гнев. Сейчас ты не веришь, но потом все может измениться. А пока что мы вынуждены отложить на какое-то время и ваши вопросы, и те ответы, которые мы можем дать.]

[Почему?]

[Потому что пришло время разрезать нить этого человека. Смотрите внимательно, сейчас вы узнаете кое-что новое.]

Клото встал слева от кровати, Лахесис – справа, пройдя по пути сквозь Фэя Чапина. Фэй согнулся во внезапном приступе кашля, а потом, как только ему полегчало, снова открыл свою шахматную книжку.

[Ральф, я не могу на это смотреть! Я не хочу видеть, как они это делают!]

Но Ральф почему-то не сомневался, что она все-таки сможет. Они оба смогут.

Он чувствовал ее напряжение. Когда Клото с Лахесис склонились над Джимми Ви, их взгляды были исполнены любви, заботы и нежности. Ральф тут же вспомнил одну картину Рембрандта. «Ночной дозор», кажется, так она называлась. Их ауры слились, частично наложились друг на друга над телом Джимми, и тот вдруг открыл глаза. Он посмотрел сквозь докторов рассеянным и отсутствующим взглядом, а потом взглянул на дверь и улыбнулся.

– Эй! Да вы посмотрите, кто здесь! – воскликнул Джимми Ви. Его голос звучал глухо и хрипло, но в нем все еще был слышен акцент бостонского умника, и «здесь» прозвучало как «здЭсь». Фэй подскочил на месте, уронив на пол книжку. Он взял Джимми за руку, но Джимми его не замечал – он смотрел на Ральфа с Луизой.

– Это же Ральф Робертс! И вдова Пола Чесса! Ральфи, ты помнишь тот день, когда мы пытались пройти на собрание секты возрожденцев и даже слышали, как они пели «Святая благодать»?

[Я помню, Джимми.]

Джимми попытался улыбнуться, и его глаза снова закрылись. Лахесис положил руки на щеки умирающего человека и слегка повернул его голову, как цирюльник, готовящийся брить клиента. Клото открыл ножницы и обхватил лезвиями веревочку Джимми. В тот момент, когда он щелкнул ножницами, Лахесис наклонился и поцеловал Джимми в лоб.

[Иди с миром, друг мой.]

Ножницы тихо щелкнули. Отрезанная веревочка поднялась к потолку и исчезла. Черный траурный кокон вокруг Джимми Ви на мгновение вспыхнул белым и тут же исчез, точно как у Розали. Джимми снова открыл глаза и посмотрел на Фэя. Ральфу показалось, что он пытается улыбнуться; а потом его взгляд как-то разом остекленел. Ямочки у него на щеках разгладились.

– Джимми? – Фэй потряс Джимми за плечо. При этом его рука прошла прямиком сквозь Лахесиса. – С тобой все в порядке, Джимми?.. О черт.

Фэй вскочил и бросился вон из комнаты.

Клото: [Теперь вы понимаете, что все, что мы делаем, мы делаем с любовью и уважением? Что мы фактически просто целители последнего приюта? Это важно, Ральф и Луиза, чтобы вы это поняли. Это важно для наших с вами отношений. Вы понимаете?]

[Да.]

[Да.]

Ральф не собирался соглашаться ни с чем из того, что они скажут, но эта фраза – целители последнего приюта – все же пробилась в его затуманенный яростью разум. Это была чистая правда. Они освободили Джимми Ви от этого мира, где для него больше не было ничего, кроме боли. И они, без сомнения, были с Ральфом в тот дождливый вечер в палате № 317 почти семь месяцев назад и даровали Каролине такое же освобождение. И да, действительно: они делали свою работу с любовью и уважением – все сомнения, которые были у Ральфа на этот счет, исчезли в ту же секунду, когда Лахесис поцеловал Джимми Ви в лоб. Но вот в чем вопрос: несмотря на все их уважение и любовь, есть ли у Клото с Лахесисом право ввергать его (и Луизу тоже) в ад кошмарной бессонницы на грани безумия, а потом посылать их за неким сверхъестественным существом, которое явно съехало с катушек. Есть ли у Клото с Лахесисом право даже задумываться о том, что два обычных человека, и к тому же уже немолодых, способны справиться с такой тварью?

Лахесис: [Давайте уйдем отсюда. Скоро здесь будет много народу, а нам нужно поговорить.]

[А у нас есть какой-то выбор?]

Ответы:

[Да, конечно!] [Всегда есть выбор!]

Клото с Лахесисом двинулись к двери, и Ральф с Луизой отступили в сторону, чтобы дать им пройти. Их ауры на мгновение соприкоснулись с аурами лысых докторов, и Ральф почувствовал их вкус и структуру: сладкие яблоки и сухая светлая кора.

Как только они вышли, рука к руке, переговариваясь друг с другом очень серьезно и уважительно, в палату вернулся Фэй в компании двух медсестер. Вновь пришедшие прошли сквозь Клото с Лахесисом, потом и сквозь Ральфа с Луизой, не заметив никакого препятствия.

В коридоре больничная жизнь продолжалась в своем обычном приглушенном темпе. Не жужжали звонки, не мигали лампы, санитары не бегали по коридору, толкая перед собой каталки. Никто не орал через громкоговоритель. Смерть была здесь привычным гостем. Разумеется, не желанным, даже при таких обстоятельствах, когда она выступает как освобождение, – все же знакомым и даже будничным. Еще Ральф подумал, что Джимми Ви был бы доволен своим уходом с третьего этажа городской больницы – он ушел без суеты и тревоги, и ему даже не надо было предъявлять свои водительские права и страховку. Он умер с достоинством, с которым, как правило, и происходят простые, давно ожидаемые вещи. На пару секунд ты приходишь в сознание, твое восприятие расширяется, а потом – бац! – забери мои печали и радости, черная птичка. Лети.

4

Ральф с Луизой присоединились к лысым докторам в коридоре у палаты Боба Полхерста. Сквозь открытую дверь они видели, что у смертного одра старого учителя продолжается скорбное бдение.

Луиза: [Тот, кто стоит ближе всех к кровати, это Билл Макговерн, наш друг. С ним что-то не так. Происходит что-то ужасное. Если мы сделаем то, что вы от нас хотите, может быть, вы могли бы…]

Но Лахесис с Клото лишь покачали головами.

Клото: [Уже ничего нельзя изменить.]

Да, подумал Ральф. Дорренс был прав: сделанного не воротишь. Время не повернешь вспять.

Луиза: [Когда это должно случиться?]

Клото: [Ваш друг принадлежит не нам, а тому, кого Ральф называет Атропосом. Но и Атропос не знает точного часа смерти. Он даже не знает, кого он возьмет следующим. Атропос – агент Случайности, смерти наугад.]

От этих слов сердце у Ральфа дрогнуло.

Лахесис: [Здесь у нас не получится нормально поговорить. Идемте.]

Лахесис взял Клото за руку, а другую руку подал Ральфу. Тем временем Лахесис приблизился к Луизе. Она нерешительно взглянула на Ральфа.

Ральф, в свою очередь, мрачно посмотрел на Лахесиса.

[Ты ее лучше не трогай.]

[Мы не сделаем вам ничего плохого, Ральф. Возьми меня за руку.]

Я чужой здесь, в раю, закончил Ральф про себя. Он молча вздохнул сквозь зубы, кивнул Луизе и взял протянутую руку Лахесиса. Его снова накрыла волна узнавания, такого же пронзительного и приятного, как неожиданная встреча со старым и добрым другом. Яблоки и древесная кора; воспоминания о фруктовых садах из детства. Он был уверен, хотя и не видел этого, что его аура изменила цвет и сделалась – пусть даже и ненадолго – такой же зелено-золотой, как у Клото с Лахесисом.

Луиза взяла Клото за руку, тихо вздохнула и нерешительно улыбнулась.

Клото: [Замкните круг, Ральф и Луиза. Не бойтесь. Все хорошо.]

Парень, а разве я когда-то в этом сомневался? – подумал Ральф, но когда Луиза взяла его за руку, он крепко сжал ее пальцы. Запах яблок и сухой коры разбавил еще один запах – темный и незнакомый. Ральф глубоко вдохнул этот странный аромат и улыбнулся Луизе. Она улыбнулась ему в ответ – робко и неуверенно, – и Ральф почувствовал какое-то смутное беспокойство или даже скорее смущение. Как ты можешь бояться? Как ты можешь сомневаться, когда то, что несут в себе эти странные существа, кажется таким правильным и хорошим?

Я это чувствую, Ральф, но все равно сомневаюсь, заявил внутренний голос.

[Ральф, Ральф!]

Голос Луизы звучал тревожно и возбужденно. Ральф огляделся вокруг, как раз вовремя, чтобы заметить, что верхняя часть двери палаты № 315 опускается вниз сквозь ее плечи… только это не дверь опускалась, а Луиза сама поднималась. Они все поднимались, по-прежнему стоя кружком и держась за руки.

Как только Ральф это понял, на него вдруг обрушилась темнота, словно кто-то закрыл плотные жалюзи. Сбоку промелькнули узкие трубы – наверное, часть водопроводной системы госпиталя, – окруженные ворсистыми подушками изоляции. Он посмотрел на другой конец длинного коридора. Больничная каталка ехала прямо к его голове, которая, как он только что сообразил, торчала наподобие перископа над полом четвертого этажа.

Ральф услышал крик Луизы и почувствовал, как сжалась ее рука. Он инстинктивно закрыл глаза, уже готовый к тому, что приближавшаяся каталка врежется ему в щеку.

Клото: [Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь! Помните, что все это находится на другом уровне… не там, где вы сейчас!]

Ральф открыл глаза. Каталки не было видно, но он все еще слышал шум ее удаляющихся колес. Теперь звук шел сзади. Каталка, как и друг Макговерна, прошла сквозь него. Теперь они вчетвером медленно левитировали по коридору. Скорее всего это было детское отделение – судя по сказочным персонажам на стенах и героям диснеевских «Аладдина» и «Русалочки», нарисованным на окнах большой и светлой игровой комнаты. Мимо прошли доктор и медсестра, обсуждая какую-то историю болезни.