Текст книги "Бессонница"

– Почему бы тебе не вернуться к работе, Рэйчел? – спросил Ральф уборщицу. Он осторожно отпустил ее руку, готовый вновь схватить ее, если окажется, что нужно закрепить приказ.

– Да, мне лучше вернуться к работе, – сказала она гораздо более дружелюбно. – Хочу закончить все к полудню, чтобы потом поехать в Хай-Ридж и помочь им там.

Луиза подошла к Ральфу, когда Рэйчел вернулась к своей тележке. Вид у Луизы был одновременно изумленный и испуганный.

– С ними все будет в порядке, да, Ральф?

– Да, конечно. Я уверен, что все будет хорошо. А как с тобой? Все хорошо? Не собираешься падать в обморок или что-нибудь в этом роде?

– Да нет, все нормально. А ты запомнил дорогу?

– Конечно, она говорила про то место, которое раньше называлось Сады Баррета. Мы с Каролиной ездили туда каждую осень собирать яблоки и покупать сидр, пока в начале восьмидесятых ферму не продали. Подумать только, это и есть Хай-Ридж.

– Удивляться будешь потом, Ральф. Я правда умираю с голоду.

– Хорошо. Да, кстати, что это была за записка? Про племянницу, которая поступила в Нью-Гемпширский университет?

Луиза улыбнулась и протянула ему записку. Это был ее сентябрьский счет за свет.

6

– Ну как, удалось вам оставить свое сообщение? – спросил охранник, когда они вышли из Женского центра и направились к машине.

– Да, спасибо, – сказала Луиза, вновь одарив его лучезарной улыбкой. Она шла, крепко держа Ральфа за руку. Он понимал, что она сейчас чувствует. У него тоже не было ни малейшего представления, сколько продержится их внушение женщинам.

– Черт, – сказал охранник, который решил проводить их до автомобиля. – Сегодня будет долгий день. Я буду счастлив, когда он закончится. Вы знаете, сколько здесь будет охранников от полудня до полуночи? Дюжина. И это только здесь. А в Общественном центре – сорок, и это не считая полицейских.

И черт подери, все это абсолютно бесполезно, подумал Ральф.

– А все для чего? Чтобы какая-то блондиночка встала в позу и чего-то там наболтала. – Он взглянул на Луизу, как будто ожидая, что она обвинит его в злобном сексизме, но Луиза только улыбнулась.

– Я надеюсь, для вас все пройдет нормально, офицер, – сказал Ральф и повел Луизу к машине. Он завел «олдсмобил» и осторожно вырулил на дорогу, все еще ожидая, что Барбара Ричардс и Рэйчел Андерсон – или сразу обе – выбегут из дверей с дикими глазами и обвиняющими указующими перстами. Он наконец развернул машину в нужном направлении и только тогда откинулся на спинку сиденья с видимым облегчением. Луиза взглянула на него и сочувственно кивнула.

– Я думал, что я хороший коммивояжер, – сказал Ральф, – но Боже, я в жизни не видел такой потрясающей работы.

Луиза скромно улыбнулась и сложила руки на коленях.

Когда они проезжали мимо больничного гаража, Триггер выскочил из своей будки, размахивая руками. Первая мысль, мелькнувшая у Ральфа, была о том, что им все-таки не удалось уйти тихо – охранник с блокнотом заметил что-то подозрительное и позвонил Тригу, чтобы тот их остановил. Потом он заметил, что Триггер выглядит запыхавшимся, но счастливым. А в правой руке он держит старый, потрепанный черный бумажник. Он открывался и закрывался, как беззубая пасть, с каждым взмахом руки.

– Не беспокойся, – сказал Ральф Луизе, останавливая машину. – Я не знаю, чего он хочет, абсолютно уверен, что ничего плохого.

– А меня не волнует, что он хочет. Все, чего хочу я, – это выбраться отсюда и немного поесть. Если он вдруг затеет показывать тебе фотографии с последней рыбалки, я сама нажму на газ.

– Аминь, – сказал Ральф, прекрасно зная, что Триггер имеет в виду нечто совершенно иное. Ральф еще не во всем разобрался, но он знал совершенно точно: ничего не происходит случайно. Больше не происходит. Это Предопределенность на тропе войны. Он затормозил перед Триггером и открыл окно. Стекло опустилось с жалобным стоном.

– Эй, Ральф! – закричал Триггер. – Я думал, что упустил тебя!

– Что случилось, Триг? Мы вообще-то торопимся…

– Да, да, только дай мне секундочку. У меня оно здесь? Черт, да у меня все бумаги здесь.

Он раскрыл свой старый бумажник, выставив на обозрение несколько мятых счетов, несколько фотографий (и черт возьми, если Ральф не заметил на одной из них самого Триггера с бас-гитарой) и штук сорок визитных карточек, уже мятых и мягких от возраста. Триггер начал просматривать все это со скоростью банковского клерка-ветерана, пересчитывающего валюту.

– Я никогда ничего не выбрасываю, вот черт, – пробубнил Триггер. – Я тут все нужное записываю. Гораздо удобнее, чем в блокноте. Секундочку… еще только одну секундочку, черт, да где же ты?

Луиза обеспокоенно и нетерпеливо посмотрела на Ральфа и указала на дорогу. Ральф сделал вид, что не заметил ее взгляда и жеста. Он почувствовал странный трепет в груди. Перед мысленным взором встала картинка: он сидит в фургончике у Триггера и рисует фигуру на запотевшем стекле – холодный дождь в жаркий день пятнадцать месяцев назад.

– Ральф, ты помнишь шарф, который был на Дипно в тот день? Белый, с какими-то красными значками на нем?

– Да, помню, – сказал Ральф. Сучий потрох, сказал Эд тому грузному парню. Я имел твою мать во все дыры. И да, он помнил шарф – разумеется, помнил. И красные штучки на нем не были просто пятнами, или линиями, или бессмысленными узорами, это были иероглифы. У Ральфа засосало под ложечкой, и он подумал, что Триг мог бы уже не копаться в своих визитках. Ральф и так знал, что тот хочет сказать. Знал.

– Ты был на войне, Ральф? – спросил Триггер. – На большой, которая Вторая?

– В каком-то смысле. Я большей частью в Техасе воевал. А за океан попал только в начале сорок пятого, но все время в тылу провел.

Триггер кивнул.

– Значит, в Европе. На Тихом океане не было тыла, во всяком случае, в конце.

– Англия, – подтвердил Ральф. – Потом Германия.

Триггер довольно кивнул.

– А если б ты был на Тихом океане, то ты бы знал, что иероглифы на шарфе не китайские.

– Они были японские, да? Да, Триг?

Триггер кивнул. В одной руке он держал визитку, которую выкопал-таки среди остальных. На ее чистой стороне Ральф увидел примерное изображение того символа, который был на шарфе Эда. Двойной иероглиф, который он сам нарисовал на запотевшем стекле.

– О чем вы говорите? – спросила Луиза, уже не нетерпеливым, а слегка обеспокоенным тоном.

– Я должен был знать. – Ральф сам не узнал свой голос, таким он был слабым и испуганным. – Просто обязан был знать.

– Знать что? – Она схватила его за плечо и легонько встряхнула. – Что знать?

Он не ответил. Медленно, словно во сне, он протянул руку и взял у Триггера карточку. Триг уже не улыбался, его темные глаза смотрели на Ральфа с угрюмо-похоронным выражением.

– Я скопировал его, пока он не стек со стекла, – сказал Триггер, – потому что вспомнил, что вроде бы видел такое раньше, и когда я той ночью добрался до дому, я уже знал где. Мой старший брат, Марсель, последний год воевал на Тихом океане. И среди вещей, которые он привез с собой, был точно такой же шарф, с такими же двумя значками на нем. Я его попросил, чтобы он записал мне на карточке перевод, просто на всякий случай. – Триггер указал Ральфу на карточку, которую тот держал в руке. – Я собирался тебе сказать, как только снова тебя увижу, но все забывал до сегодняшнего дня. Я был так рад, что в конце концов вспомнил… но мне кажется, лучше бы я не вспоминал.

– Да нет, все в порядке.

Луиза забрала у него карточку.

– Что это? Что все это значит?

– Я тебе потом расскажу. – Ральф коснулся переключателя передач. На сердце было тяжело. Луиза рассматривала значки на чистой стороне визитки, так что Ральф мог видеть, что было написано на другой стороне.

Р.Х. ФОСТЕР, КОЛОДЦЫ И СУХАЯ КЛАДКА, вот что там было написано. А ниже брат Триггера написал одно-единственное слово большими прописными буквами.

КАМИКАДЗЕ.

Часть третья
Кровавый царь

Мы – ветераны

И все с грязной бритвой наперевес.

Роберт Лоуэлл. «Гуляя по небу»

Глава 20

1

Они обменялись лишь парой фраз, пока «олдсмобил» ехал по Хоспитал-драйв.

– Ральф?

Он быстро взглянул на Луизу и снова уставился на дорогу. Под капотом снова раздался какой-то клацающий звук, но Луиза его не заметила. И Ральф очень надеялся, что не скоро заметит.

– Мне кажется, я знаю, где он. Эд, в смысле. Я еще тогда, на крыше, была почти уверена, что узнала то старое здание, которое нам показали.

– И что же это? А главное, где?

– Это гараж для самолетов. Как там оно называется… Ангар.

– О Боже, – выдохнул Ральф. – Береговые авиалинии на старой портовой дороге?

Луиза кивнула.

– Они занимаются чартерными рейсами, круизами на гидросамолетах и всякими такими вещами. Как-то в субботу мой мистер Чесс поехал туда и спросил, сколько будет стоить посмотреть острова с воздуха. Там сказали, что сорок долларов, но мы не могли себе позволить потратить столько на подобные развлечения. Летом, я думаю, у них не бывает скидок, но дело было в апреле, так что мистер Чесс сбил цену до двадцати. Хотя я считала, что все равно это слишком много за такую прогулку, которая и часу-то не заняла, но я рада, что мы тогда полетели. Сначала я испугалась, но это было замечательно.

– Как ауры, – проговорил Ральф.

– Да, как… – Ее голос дрогнул. Ральф посмотрел на нее и увидел, что у нее по щекам текут слезы. – …как ауры.

– Не плачь, Луиза.

Она нашла в сумочке салфетку и вытерла глаза.

– Я просто ничего не могу с собой сделать. Ведь то японское слово на визитке значит «камикадзе», да, Ральф? Божественный ветер. – Она примолкла, губы ее дрожали. – Пилот-самоубийца.

Ральф кивнул. Он судорожно вцепился в руль.

– Да, – сказал он. – Именно это оно и значит. Пилот-самоубийца.

2

Шоссе № 33, известное в городе как ньюпортская дорога, проходило в четырех кварталах от Харрис-авеню, но Ральф не хотел туда ехать. Причина была настолько же простой, насколько и неразрешимой: они с Луизой не могли себе позволить показаться старым друзьям – сейчас, когда они выглядят лет на пятнадцать – двадцать моложе по сравнению с понедельником.

Интересно, а вдруг кто-нибудь из этих самых старых друзей уже заявил в полицию об их пропаже? Ральф понимал, что такое возможно, но вполне обоснованно надеялся, что они с Луизой все же избегнут излишнего внимания со стороны старых приятелей. Ведь Фэй и все остальные, кто обычно зависает на площадке для пикника, сейчас слишком удручены потерей даже не одного, а двоих коллег по «Клубу старперов», и у них просто нет времени волноваться о том, куда это Ральф Робертс задевал свою тощую старую задницу.

А ведь и Билла, и Джимми, наверное, уже отпели, похоронили и помянули, подумал Ральф.

– Если у нас есть время, чтобы позавтракать, Ральф, то найди побыстрее какое-нибудь кафе… а то я так проголодалась, что могла бы съесть лошадь прямо со шкурой!

Они отъехали почти милю на восток от больницы – достаточно далеко, чтобы Ральф мог чувствовать себя в безопасности, – и впереди как раз была закусочная. Сворачивая на стоянку, Ральф вдруг понял, что не был здесь с тех самых пор, как заболела Каролина… год, если не больше.

– Ну, вот и все, – улыбнулся он Луизе. – И мы не просто с тобой поедим, мы съедим все, что в нас влезет. Потому что сегодня у нас может уже не быть другой возможности подкрепиться.

Она улыбнулась, как школьница.

– Я думаю, что в уничтожении еды мы проявим грандиозные способности. – Она поерзала на сиденье. – И грохнем на это все деньги, какие есть с собой.

Ральф кивнул. Они не ели со вторника, и в душе тоже не были. Луиза может потратить все свои деньги на еду, а он лично намеревался засесть в мужской комнате и спустить пару долларов на туалетные принадлежности.

– Пойдем, – сказал он, выключая мотор и заодно затыкая то самое неприятное клацанье под капотом. – Сначала помыться, а кушать потом.

Пока они шли к двери, Луиза успела сказать ему (на его взгляд, излишне легкомысленным тоном), что ни Мина, ни Симона еще не должны были сообщить о ее пропаже. Когда он обернулся, чтобы спросить почему, то удивился и тихо порадовался про себя, увидев, что она вся зарделась.

– Они обе знают, что я в тебя влюблена уже много лет.

– Ты шутишь?

– Конечно, нет, – сказала Луиза немного смущенно. – И Каролина, кстати, тоже знала. Кто-то, может быть, и напрягся бы по этому поводу, но она понимала, что мое чувство вполне невинно. Она была такая хорошая, Ральф.

– Да.

– Короче, они, наверное, решили, что мы… ну, ты понимаешь…

– Решили устроить себе отпуск по-французски?

Луиза засмеялась.

– Ну что-то в этом роде.

– А ты бы хотела устроить отпуск по-французски, Луиза?

Она встала на цыпочки и быстро прошептала ему на ухо:

– Спроси об этом потом… если мы выберемся живыми из всего этого приключения.

Он поцеловал ее в уголок рта и открыл перед ней дверь.

– Можете не сомневаться, леди. Спрошу обязательно.

Они разошлись по туалетным комнатам, и когда Ральф присоединился к Луизе за столиком, вид у нее был одновременно задумчивый и немного испуганный.

– Я никак не могу поверить, что это я, – тихо сказала она. – Я имею в виду, я сейчас минут пять разглядывала себя в зеркале и все еще не могу поверить, что это я. Морщинки вокруг глаз исчезли и, Ральф… мои волосы…

Ее темные испанские глаза сияли изумлением.

– А ты! О Боже, прости, конечно, но я сомневаюсь, что ты и в сорок лет выглядел так хорошо, как сейчас.

– Нет, но ты бы меня видела, когда мне было тридцать. Я был настоящим животным.

Она рассмеялась.

– Иди сюда, дурачок, садись и давай истребим много-много калорий.

3

– Луиза?

Она оторвалась от меню, которое вытащила из пачки, засунутой между солонкой и перечницей.

– Когда я был в туалете, я попытался вернуть ауры. И на этот раз не сумел.

– А зачем ты вообще пытался?

Он пожал плечами, не желая рассказывать о паранойе, которая накатила на него, когда он мыл руки в маленькой туалетной комнате и смотрел на свое непривычно молодое лицо в забрызганном водой зеркале. Его вдруг прошибла мысль, что он может быть здесь не один. И что еще хуже – Луиза могла быть сейчас не одна в женской комнате. А вдруг Атропос подкрался к ней, невидимый, с бриллиантовыми сережками в ушах… с занесенным скальпелем…

А потом, вместо сережек Луизы или макговернской панамы, ему представилась скакалка, через которую прыгал Атропос, когда Ральф впервые его увидел

(три, шесть, девять, сто одно – гусь с гусыней пил вино)

на пустыре между пекарней и кожевенной мастерской, скакалка, которую когда-то подарили маленькой девочке – той, что однажды во время игры в догонялки выпала из окна второго этажа и сломала шею. Она умерла (какое несчастье, у нее вся жизнь была впереди, если Бог есть, то почему Он допускает такое, и так далее, и тому подобное, бла-бла-бла).

Он приказал себе перестать; все и так было плохо, даже если не приплетать сюда Атропоса. Эти ужасные мысли о том, как он перерезает веревочку Луизы… Но Ральф не мог перестать думать об этом… потому что он знал, что Атропос на самом деле может быть здесь, в этой самой закусочной, и он может сделать с ними все что угодно. Все что угодно.

Луиза дотронулась до его руки.

– Не волнуйся. Они вернутся. Они всегда возвращаются.

– Надеюсь. – Он взял себе меню, открыл и пробежал взглядом цены. Ему показалось, что ему хочется заказать все, что есть.

– В первый раз, когда ты заметил, что Эд ведет себя странно, он выехал из аэропорта, – сказала Луиза. – И теперь мы знаем почему. Он учился управлять самолетом, правильно?

– Конечно. Когда Триг подвозил меня домой, он даже упомянул, что нужен специальный пропуск, чтобы там пройти, через служебный выход. Он спросил меня, не в курсе ли я, случайно, есть ли у Эда пропуск, а я сказал, что не знаю. Зато теперь вот узнал. Они, наверное, выдают пропуска всем, кто учится летать.

– Как ты думаешь, Элен знала о его хобби? – спросила Луиза. – Наверное, нет.

– Я уверен, что не знала. И спорим, он перешел на курсы Прибрежных авиалиний после того, как избил того парня из Вест-Сайдских садовников. Этот случай убедил его, что он теряет контроль над собой и что лучше бы перенести занятия подальше от дома.

– Или, может быть, это Атропос его убедил, – уныло сказала Луиза. – Атропос или кто-то повыше его.

Ральфу очень не понравилась эта мысль, но он и сам уже думал об этом. Сущность, подумал он и задрожал. Кровавый Царь.

– Они ведь водят его на веревочке, как марионетку, да? – спросила Луиза.

– Ты имеешь в виду Атропоса?

– Нет. Атропос – просто маленький мерзкий педик, но с другой стороны, он не слишком отличается от мистера Лахесиса или мистера Клото. Просто помощник, рангом чуть повыше неквалифицированного чернорабочего в великой системе бытия.

– Типа дворник.

– Да, может быть, – согласилась Луиза. – Дворник или мальчик на побегушках. Атропос, возможно, проделал большую часть работы над Эдом, и спорю на печеньице, что эта работа ему очень нравится. И спорю на мой дом, что приказы идут свыше. Это логично, тебе не кажется?

– Да. Мы, наверное, уже никогда не узнаем, насколько чокнутым он был до того, как все это началось, или до того, как Атропос обрезал его веревочку, но меня сейчас больше всего интересует другое. Очень хотелось бы знать, откуда у него деньги, чтобы заплатить залог за Чарли Пикеринга и чтобы оплатить пилотские курсы.

Прежде чем Луиза успела ответить, к ним подошла официантка.

– Что будем заказывать? – Она достала из кармана фартука записную книжку и шариковую ручку.

– Мне омлет с сыром и грибами, – сказал Ральф.

– Ага. – Она перекатила во рту жвачку. – Из двух яиц или из трех, милок?

– Из четырех, если вам не трудно.

Официантка подняла бровь и записала заказ в блокноте.

– Мне-то не трудно, а вот вам… Еще что-нибудь?

– Да, пожалуйста. Стакан апельсинового сока, порцию бекона, порцию сосисок и порцию жареной картошки. Нет, лучше двойную порцию картошки. – Он подумал еще, потом ухмыльнулся. – Да, а пирожки еще остались?

– Ну, думаю, что найду один с сыром и один с яблоками. – Официантка посмотрела на Ральфа сверху вниз. – А ты, как я вижу, немного проголодался, да, милок?

– Да, я как будто неделю не ел, – сказал он. – Мне пирожок с сыром. И кофе для начала. Много черного кофе. Вы все записали?

Луиза мило улыбнулась.

– Мне то же, что и ему. Милочка.

4

Ральф посмотрел вслед удаляющейся официантке, а потом поднял взгляд на часы на стене. Было только десять минут восьмого, что очень радовало. Они смогут выехать в Сады Баррета уже через полчаса или даже минут через двадцать, и, используя свои ментальные лазеры, они, возможно, сумеют убедить Гретхен Тилбери отменить – абортировать, если угодно – речь Сьюзан Дей. Если им повезет, все закончится часам к девяти утра. Но пока что вместо облегчения Ральф чувствовал беспрестанно нарастающую тревогу. Ощущение было похоже на то, когда спина чешется там, куда рукой не достать.

– Ну хорошо, – сказал он. – Что мы имеем? Давай обобщим. Мне кажется, Эд достаточно долго интересовался абортами и состоял в этих «Друзьях жизни» не один год. И вот в какой-то момент он теряет сон… начинает слышать голоса…

– …видеть лысых коротышек…

– Да, и в частности, одного совершенно конкретного лысого коротышку, – согласился Ральф. – Атропос становится его гуру, впаривает ему идеи о Кровавом Царе, Центурионах и о пяти миллионах китайцев. Когда Эд рассказывал мне о царе Ироде…

– …он думал о Сьюзан Дей, – закончила за него Луиза. – Атропос… как это говорят по телевизору?.. его накручивал. И постепенно превращал его в марионетку. Как ты думаешь, где Эд достал тот шарф?

– Атропос ему подарил, – сказал Ральф. – Я думаю, у Атропоса немало подобных штучек.

– А что, как ты думаешь, будет в том самолете, на котором он полетит сегодня вечером? – Голос Луизы дрожал. – Бомбы или ядовитый газ?

– Бомбы – это более вероятно, если он действительно хочет убить их всех. Потому что из-за сильного ветра с газом может не получиться. – Ральф глотнул воды и с удивлением заметил, что его рука подрагивает. – С другой стороны, мы не знаем, что он мог сотворить в своей лаборатории, так?

– Так, – слабым голосом подтвердила Луиза.

Ральф поставил стакан на стол.

– На самом деле не так уж и важно, что он планирует использовать.

– А что важно?

Официантка вернулась со свежим кофе, его запах защекотал у Ральфа в носу. Они с Луизой схватили свои чашки и жадно приникли к ним, как только официантка ушла. Кофе был крепкий и достаточно горячий – он обжигал рот, – но все равно это было блаженство. Когда Ральф поставил чашку обратно на блюдце, она была полупустой, а у него внутри было тепло, как будто он проглотил тлеющий уголек. Луиза мрачно взглянула на него поверх своей чашки.

– Что меня действительно интересует, – сказал Ральф, – так это мы. Ты говорила, что Атропос превратил Эда в марионетку. Правильно. Камикадзе во время Второй мировой такими и были. У Гитлера были Фау-2[7]7
  Немецкая баллистическая ракета времен Второй мировой войны. – Примеч. пер.


[Закрыть] а у Хирохито – Божественный ветер. Что меня бесит, так это то, что Клото с Лахесисом сделали то же самое с нами. Нас вооружили какими-то сверхъестественными способностями и запрограммировали на полет в Хай-Ридж на моем «олдсмобиле», чтобы мы остановили Сьюзан Дей. Мне бы хотелось знать почему.

– Но мы знаем, – сказала она. – Если мы не вмешаемся, то сегодня вечером Эд Дипно совершит самоубийство и заберет с собой за компанию пару тысяч человек.

– Да, – согласился Ральф, – и мы сделаем все, чтобы его остановить. Об этом не беспокойся, Луиза. – Он прикончил свой кофе и отставил чашку. Его желудок теперь полностью ожил и требовал еды. – Я не могу оставаться в стороне, точно так же, как не смог бы специально пропустить мяч на бейсбольной площадке. Дело в том, что нам не дали прочитать те пункты в конце контракта, которые напечатаны мелким шрифтом. – Он на секунду умолк. – И это меня бесит.

– О чем ты? – не поняла Луиза.

– О том, что из нас делают идиотов. Мы знаем, что должны ехать, чтобы отменить речь Сьюзан Дей, потому что не можем допустить, чтобы этот псих убил две тысячи невинных людей. Но мы не знаем, почему они хотят, чтобы мы это сделали. И это меня пугает.

– Мы можем спасти две тысячи жизней, – сказала она. – Ты хочешь сказать, что этого достаточно для нас, но не для них?

– Именно это я и пытаюсь сказать. Я не думаю, что для них эти жизни хоть сколько-нибудь важны. Они вырезают нас не десятками, не сотнями и даже не тысячами, а миллионами. И они привыкли наблюдать, как Случайность и Предопределенность берут нас в оборот.

– Катастрофы, как тот пожар в Какаовой Роще или наводнение в Дерри восемь лет назад.

– Да, но даже это в общем-то ерунда по сравнению с тем, что каждый день происходит в мире. При наводнении 85-го года в Дерри погибло около двухсот человек, но этой весной при наводнении в Пакистане погибло тридцать пять сотен, а последнее землетрясение в Турции погубило больше четырех тысяч. А взрыв ядерного реактора в России? Я где-то читал, что пострадало около семидесяти тысяч человек. Это много панамок, скакалок и пар… очков.

Он ужаснулся, потому что чуть не сказал «пар сережек».

– Не надо, – сказала она, вздрогнув.

– Да. Мне тоже не нравится об этом думать, – добавил он, – но мы должны… хотя бы потому, что эти два чертовых коротышки хотят нас от этого удержать. Ты понимаешь, к чему я веду? Трагедии и катастрофы всегда происходили по вине Случайности. Чем же конкретно эта отличается от остальных?

– Я не знаю, – сказала Луиза, – но для них это действительно важно, раз уж они обратились за помощью к нам. И мне кажется, что для них это был очень решительный шаг.

Ральф кивнул. Он чувствовал, что кофеин начинает действовать – ударяет в голову, заставляет дрожать кончики пальцев.

– Я уверен, что так и есть. Подумай о том разговоре на крыше. Ты когда-нибудь слышала, чтобы кто-то так много чего объяснял, не объясняя, в сущности, ничего?

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Луиза, но по ее лицу было видно, что она и не хотела понимать.

– То, что я пытаюсь сказать, имеет отношение к моей главной догадке: они не могут лгать. Допустим, я прав. Если у тебя есть какая-то информация, которой ты не хочешь делиться, но при этом не можешь солгать, что ты будешь делать?

– Я попробую держаться подальше от опасной темы, – сказала Луиза.

– Ответ засчитан. А тебе не кажется, что они именно это и делали?

– Ну, – сказала она, – я думаю, что в том танце по большей части вел ты, Ральф. Меня впечатлили вопросы, которые ты задавал. Большую часть этого разговора я пыталась себя убедить, что мне это все не снится.

– Конечно, я задавал вопросы, много вопросов, но… – Он замолчал, пытаясь сформулировать свою мысль, которая казалась ему одновременно и сложной, и по-детски простой. Он попытался вызвать то ощущение вспышки в голове. Ему хотелось передать Луизе картинку, которая сделала бы все кристально ясным. Но у него ничего не вышло, и он раздраженно забарабанил пальцами по столу.

– Я тоже был удивлен, как и ты, – наконец сказал он. – И если мое удивление выражалось в вопросах, то это лишь потому, что мужчины моего поколения приучены к тому, что охи и ахи – это дурной тон. Охи и ахи – оно для кисейных барышень.

– Злобный сексист. – При этом Луиза улыбнулась, но Ральф улыбнуться не смог. Он вспоминал Барби Ричардс. Если бы он сделал попытку подойти к ней, она бы почти наверняка нажала ту кнопочку под столом. Но когда к ней шагнула Луиза, она не стала бить тревогу, потому что проглотила слишком много баек о пресловутой женской солидарности.

– Да, – тихо сказал он, – я злобный сексист. Я старомодный, и иногда это выходит мне боком.

– Ральф, я совсем не имела в виду…

– Я знаю, что ты имела в виду, и это нормально. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что я тоже был удивлен… точно так же, как ты… так же выбит из колеи, как и ты. Да, я задавал вопросы, ну и что с того? Разве это были правильные вопросы?

– Я думаю, нет.

– Ну, может быть, начал я не так уж и плохо. Как мне помнится, первый вопрос, который я задал, когда мы выбрались на крышу, был о том, кто они такие и чего хотят. Они, конечно, вывалили в ответ кучу философской чепухи, но мне все-таки кажется, что я заставил их немного попотеть. Потом нам впарили всю эту лабуду насчет Случайности и Предопределенности. Впечатляет, конечно, но мы не узнали ничего такого, что помогло бы нам убедить Гретхен Тилбери отменить встречу с Сьюзан Дей. Лучше бы мы спросили у них дорогу в Хай-Ридж, которую в конце концов пришлось узнавать у Симониной племянницы.

Луиза удивленно взглянула на него.

– А ведь и вправду.

– Вот и я о том же. И все то время, пока мы говорили, время просто летело там, на верхних уровнях. И они наблюдали за тем, как время уходит, можешь даже не сомневаться. Они так рассчитали время, что успели рассказать нам то, что нам действительно нужно было знать, но у нас не осталось времени на вопросы, на которые они не хотели отвечать. Я думаю, они хотели внушить нам, что все это – во благо общества, ради спасения множества жизней… но прямо об этом сказать не могли, потому что…

– Потому что это было бы ложью, а лгать они, по-твоему, не могут.

– Точно. По-моему, они лгать не могут.

– Так чего они хотят на самом деле?

Ральф покачал головой.

– Понятия не имею.

Она прикончила свой кофе, осторожно поставила чашку на блюдце, оглядела свои пальцы и опять подняла глаза на Ральфа. Он снова был поражен ее красотой, буквально придавлен ее красотой.

– Они были хорошими, – сказала она. – Да они и сейчас хорошие. Я это чувствовала очень ясно. А ты разве нет?

– Да, – сказал он почти против воли. Конечно, он это чувствовал. В них было все, чего не было в Атропосе.

– И ты, несмотря ни на что, собираешься остановить Эда. Ты сам сказал, что не можешь держаться в стороне, точно так же, как не смог бы специально упустить мяч на бейсбольной площадке. Правильно?

– Да, – сказал он по-прежнему с неохотой.

– Тогда ты должен принять все как есть, – сказала она тихо, пытаясь поймать его взгляд. – Ты зря беспокоишься. Нам сейчас ни к чему лишняя суета.

Он знал, что она права, но не думал, что сможет просто щелкнуть пальцами и разом избавиться от всех сомнений. Может быть, надо дожить до семидесяти, чтобы понять, как трудно переступить через свое воспитание. Он был мужчиной, которого учили быть мужчиной еще до того, как Адольф Гитлер пришел к власти, и он был человеком того поколения, которое слушало по радио Х.В. Кальтенборна и сестер Эндрюс – поколения людей, верящих в «коктейль из лунного света» и «прогулки за Кэмелом». Такое воспитание не предполагало сидеть-разбираться, кто тут хорошие парни, а кто плохие, оно просто требовало не ударить в грязь лицом и не допустить, чтобы тебя водили за нос.

А так ли это? – спросила Каролина слегка удивленно. Как интересно. Знаешь, Ральф, я открою тебе один маленький секрет: это все чепуха. Это было ерундой еще до того, как исчез за горизонтом Гленн Миллер, и сейчас это такая же ерунда. Мужчина должен делать лишь то, что должен делать мужчина… теперь в этом немного смысла, в наше-то время. Долог и труден обратный путь в Рай, правда, милый?

Да. Долог и труден обратный путь в Рай.

– Чему ты улыбаешься, Ральф?

Подошла официантка с огромным подносом с едой и избавила его от необходимости отвечать. Он только сейчас заметил, что у нее на фартуке был приколот значок с надписью: ЖИЗНЬ – ЭТО НЕ ВЫБОР.

– Вы собираетесь сегодня в Общественный центр? – спросил ее Ральф.

– Да, собираюсь, – сказала она, поставив поднос на соседний столик, чтобы освободить руки. – Только я буду снаружи. Держать плакат. Ходить туда-сюда.

– Вы из «Друзей жизни»? – спросила Луиза, когда официантка принялась расставлять перед ними тарелки.

– Я живая? – поинтересовалась женщина.

– Ну, определенно похожи, – вежливо ответила Луиза.

– Ну а раз я живая, то я уже по определению друг жизни, правильно? Убивать кого-то, кто мог бы стать великим поэтом или изобрести лекарство от СПИДа или рака… на мой взгляд, это совсем неправильно. Так что я буду вечером у центра. Буду стоять там с плакатом, чтобы феминистки Нормы Камали и все эти либералы увидели, что на нем будет написано. А написано будет: УБИЙСТВО. Они ненавидят этот мир. Он им не нужен на их вечеринках с коктейлями и благотворительных обедах. Ребята, вам кетчуп надо?

– Нет, – сказал Ральф. Он смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Вокруг женщины начало распространяться тусклое зеленое сияние. Оно, казалось, вытекает у нее из пор. Ауры возвращались во всем своем великолепии.

– Боже мой, у меня что, вторая голова, что ли, выросла, что вы так на меня уставились? – Официантка выдула пузырь из своей жвачки и перекатила ее на другую сторону рта.

– А я уставился? – спросил Ральф. Он слышал, как течет кровь в ее венах. – Извините.