Текст книги "Бессонница"

Глава 30

1

Непосредственно перед взрывом, в последние секунды своей яркой и вызывающей жизни, Сьюзан Дей стояла в белом круге света на сцене большого зала в Общественном центре и говорила:

– Я приехала в Дерри не для того, чтобы учить вас жить; не для того, чтобы вас оскорблять, провоцировать или лечить. Я приехала для того, чтобы скорбеть вместе с вами – эта ситуация давно уже не имеет никакого отношения к политике. Насилие неправомерно, как и фанатичная убежденность в собственной правоте. Я здесь, чтобы попросить вас забыть на время о своих убеждениях и своем красноречии и помочь друг другу найти способ помочь друг другу. Отвернуться от привлекательности…

И тут высокие окна на южной стороне зала озарились яркой вспышкой белого света и взорвались осколками.

2

«Чероки» не попал в фургон с мороженым, но это его не спасло. Самолет в последний раз перевернулся в воздухе и врезался в парковку у Общественного центра в двадцати пяти футах от того места, где сегодня утром остановилась Луиза, чтобы поправить нижнюю юбку. Крылья оторвались от корпуса. Кабина пилота смялась и вошла в пассажирский отсек. Фюзеляж взорвался, словно бутылка шампанского, которую положили в микроволновую печь. Стекла брызнули во все стороны. Хвост поднялся над корпусом, как жало умирающего скорпиона, и пробил крышу «доджа» с надписью на боку: ЗАЩИТИМ ПРАВО ЖЕНЩИН НА ВЫБОР! Раздался громкий клацающий звук, похожий на обвал штабеля железных листов.

– Срань госпо… – начал было один из полицейских, стоявших на посту у края парковки, но тут С-4, которая лежала в картонной коробке у Эда, взлетела в воздух подобно большой серой капле грязи и пробила остатки приборной панели, где «горячие» провода воткнулись в нее, как медицинские иглы. Пластиковая взрывчатка рванула с оглушающим грохотом, обдав жаром дорожку Бэсси-парка и превратив парковку в ураган белого света и шрапнели. Джон Лейдекер, который стоял под бетонным навесом Общественного центра и разговаривал с полицейским из полиции штата, был отброшен взрывной волной через одну из дверей и пролетел по всему вестибюлю. Он ударился о дальнюю стену и упал без сознания в кучу разбитого стекла. Но ему повезло куда больше, чем тому человеку, с которым он разговаривал; полицейский влетел в стеклянную перегородку между двух открытых дверей, и его перерезало напополам.

Ряды машин защитили Общественный центр от основного удара, приняв взрывную волну на себя, но удачей это сочли куда позже. Сначала две тысячи человек, собравшихся в этот вечер в Общественном центре, просто тупо сидели, не зная, что делать, и совершенно не понимая, что произошло: у них на глазах самая знаменитая феминистка Америки была обезглавлена острым осколком стекла. Ее голова долетела аж до шестого ряда, как мяч для боулинга, на который зачем-то надели белый парик.

Паника началась только тогда, когда погас свет.

3

Семьдесят один человек погиб в давке, когда толпа бросилась к выходам, и на следующий день «Дерри ньюз» опишет это событие под заголовком, набранным сорок восьмым кеглем, и назовет его ужасной трагедией. Ральф Робертс мог бы возразить, что, если учесть все обстоятельства, им еще повезло. Повезло просто неимоверно.

4

В середине северного балкона женщина по имени Соня Дэнвилл – женщина с синяками на лице, оставшимися от последних в ее жизни побоев – сидела, положив руки на плечи своего сына Патрика. У него на коленях лежал плакат-раскраска из «Макдоналдса», на котором Рональд и Майор Макчиз, а также Отважный Гамбургер танцевали джигу под водой; но он почти ничего не раскрасил, просто перевернул плакат на другую сторону. Не то чтобы ему стало скучно, просто у него появилась идея для собственного рисунка, такое случалось достаточно часто, и противиться этому вдохновению не было никакой возможности. Сегодня он целый день думал о том, что случилось в подвале Хай-Риджа – дым, жар, испуганные женщины и два ангела, которые появились, чтобы спасти их всех, – но его замечательная идея прогнала эти беспокойные мысли, и он принялся за работу с молчаливым энтузиазмом. Скоро Патрику стало казаться, что он живет в этом мире, который он рисовал цветными карандашами.

У него был талант к рисованию. В свои четыре года он уже был удивительно хорошим художником («мой маленький гений» – иногда называла его Соня), и картинка на обороте была куда лучше, чем сам плакат для раскрашивания. То, что Патрик успел нарисовать до того, как погас свет, было работой одаренного ученика первого курса художественной школы, причем этот самый ученик мог бы по праву гордиться такой работой. В середине листа располагалась темная башня, каменная роза цвета сажи, пронзавшая синее небо, украшенное пухлыми облаками. Вокруг башни росли красные розы – такие яркие, что казалось, они протестуют против чего-то своим насыщенным алым цветом. С одной стороны башни стоял человек, одетый в потертые джинсы. У него на поясе висели две кобуры, по одной на каждом бедре. На самом верху черной башни стоял другой человек, одетый во все красное, он смотрел на стрелка со смешанным выражением страха и ненависти. Его руки, вцепившиеся в перила, тоже казались красными.

Соня как завороженная смотрела на Сьюзан Дей, которая сидела на сцене в ожидании, когда ее представят залу. Но Соня все же взглянула на рисунок сына до того, как началось выступление. Уже два года назад она поняла, что Патрик одаренный ребенок, как это называют психологи, и ей давно пора было привыкнуть к его странным, замысловатым рисункам и лепным фигуркам, которые он называл Глиняная семья. В общем-то она привыкла, да; но от этой картинки ее пробил озноб, который нельзя было списать только на тяжелый день.

– Кто это? – спросила она, показывая на маленькую фигурку, злобно глядящую вниз с верхушки темной башни.

– Это Красный король, – сказал Патрик.

– Ага, значит, Красный король, понятно. А это кто, с пистолетами?

И когда он уже открыл рот, чтобы ответить, Роберта Харпер, женщина на сцене, подняла левую руку (с черной траурной лентой на рукаве):

– Друзья мои, мисс Сьюзан Дей! – прокричала она в микрофон, и ответ Патрика на второй мамин вопрос потонул в шквале аплодисментов:

– Его зовут Роланд, мама. Он иногда мне снится. Он тоже Король.

5

Теперь они сидели в темноте, у них звенело в ушах, и в голове Сони вертелись только две мысли, которые бегали друг за дружкой, словно крысы в колесе: Неужели этот день никогда не закончится, я знала, не надо было брать его с собой, неужели этот день никогда не закончится, я знала, не надо было брать его с собой, неужели этот день…

– Мама, ты порвешь мою картинку! – сказал Патрик, и Соня услышала, как хрипло он дышит. Вероятно, она слишком крепко прижала его к себе. Она немного ослабила хватку. Какофония криков, визгов и невнятных вопросов доносилась из темной ямы, в которую теперь превратился зрительный зал, где сидели люди, достаточно богатые для того, чтобы делать пятнадцатидолларовые «пожертвования». А потом среди криков прорезался истошный вой боли, от которого Соня подпрыгнула в кресле.

Звук, последовавший за взрывом, больно ударил им по ушам, и здание ощутимо затряслось. Взрывы, которые до сих пор продолжались – машины на парковке взлетали в воздух, как фейерверки, – в сравнении с первым взрывом казались просто смешными, но Соня чувствовала, как после каждого взрыва Патрик прижимался к ней.

– Спокойно, Пат, – сказала она ему. – Случилось что-то плохое, но мне кажется, это случилось снаружи. – Ее взгляд был прикован к яркой вспышке за окном, и поэтому Соня не видела, как голова ее героини слетела с плеч, но одно она знала точно: каким-то непостижимым образом молния ударила два раза в одно и то же место,

(не надо было брать его с собой, не надо было брать его с собой)

и люди внизу уже начали паниковать. Если запаникует она, у них с маленьким Рембрандтом будут большие проблемы.

Но я не буду паниковать. Я не для того выбралась из этой смертельной ловушки сегодня утром, чтобы паниковать сейчас. Черт меня подери, я не стану паниковать.

Она взяла Патрика за свободную руку – в другой руке он держал рисунок. Рука была очень холодной.

– Как ты думаешь, мама, ангелы снова появятся, чтобы спасти нас? – спросил он слегка дрожащим голосом.

– Нет, – сказала она. – Я думаю, что на этот раз нам лучше все сделать самим. Но мы сможем. То есть с нами же все в порядке, правда?

– Да, – сказал он и вдруг начал сползать на сиденье вниз. На какой-то ужасный миг ей показалось, что он упал в обморок и ей придется выносить его наружу на руках, но тут он выпрямился. – Мои книжки были на полу, – сказал он. – Я не хочу оставлять мои книжки, особенно ту, где про мальчика, который не мог снять шляпу. Мы уходим, мам?

– Да, только немножечко подождем. Чтобы нас не толкали, пока все бегают. Мы подождем, пока включится свет – у них должна быть аварийная батарея, – и когда я скажу, мы встанем и пойдем – не побежим, а пойдем! – по лестнице к выходу. Я не смогу нести тебя на руках, но я пойду за тобой и положу тебе руки на плечи. Тебе все понятно, Пат?

– Да, мам.

Никаких вопросов. Никакого нытья. Он только отдал ей книжки, чтобы они не потерялись. Рисунок он решил нести сам. Она быстро обняла его и поцеловала в щеку.

Они сидели в темноте и ждали. Соня медленно считала до трехсот. Она ничего не видела, но чувствовала, что все их соседи разбежались еще до того, как она досчитала до ста пятидесяти, однако она заставила себя сидеть на месте. Теперь она начала кое-что различать и поняла, что снаружи что-то горит, но у дальнего конца здания. Хотя бы в этом им повезло. С улицы доносились сирены приближающихся полицейских машин, машин «скорой помощи» и пожарных.

Соня поднялась на ноги.

– Пойдем. Держись прямо передо мной.

Пат Дэнвилл вышел в проход, Соня шла сразу за ним, крепко держа его за плечи. Они поднялись по ступенькам к тусклым желтым огням, которые горели в коридоре северного балкона, остановившись всего один раз, когда перед ними промелькнула тень бегущего человека. Соня еще крепче стиснула плечи сына и оттащила его в сторону.

– Борцы за жизнь, мать их за ногу! – кричал бегущий человек. – Хреновы самодовольные дерьмоеды! Так бы и поубивал их всех!

Потом он убежал, и Пат снова пошел вверх по ступенькам. Теперь Соня чувствовала, что он спокоен и совсем не боится, и это отозвалось в ее сердце любовью и еще – почему-то – какой-то странной темнотой. Он был особенным, ее сын, не таким, как все… но мир не любит таких людей. Мир пытается их выкорчевывать, как сорняки с огорода.

Наконец они вышли в коридор. Несколько людей, находившихся, судя по всему, в глубоком шоке, слонялись туда-сюда, как зомби из фильма ужасов, с мутными глазами и открытыми ртами. Соня только мельком взглянула на них, а потом повела Пата к лестнице вниз. Уже через три минуты они вышли в ночь, освещенную сполохами пожаров, целые и невредимые, и тогда на всех уровнях бытия Случайности и Предопределенности вернулись на свои проторенные тропы. Миры, которые на мгновение пошатнулись и сдвинулись с места, теперь успокоились, и в одном из этих миров, в пустыне, бывшей апофеозом всех пустынь, человек по имени Роланд перевернулся в своем спальном мешке и снова спокойно уснул под чужими созвездиями.

6

На другом конце города, в Строуфорд-парке, открылась дверь мужского туалета. Оттуда в облаке дыма, цепляясь друг за друга, вылетели Ральф Робертс и Луиза Чесс. Из туалета донесся звук врезавшегося в землю «Чероки» и взрыв пластиковой бомбы. Вспышка белого света – и синие пластиковые стены кабинки раздались во все стороны, как будто на них наступил великан. Секунду спустя Ральф с Луизой снова услышали взрыв, только на этот раз он донесся до них по воздуху, обычным путем. Этот второй взрыв был тише, но при этом почему-то казался более реальным.

У Луизы подкосились ноги, она упала на траву и разрыдалась, отчасти – от облегчения. Ральф упал рядом с ней, но тут же заставил себя принять сидячее положение. Он смотрел в сторону Общественного центра, где уже бушевал пожар. Багровая шишка размером с дверную ручку красовалась у него на лбу, все-таки Эд хорошо его приложил. Левый бок все еще болел, но, наверное, это был сильный ушиб, а не перелом ребер.

[Луиза, с тобой все в порядке?]

Пару секунд она тупо смотрела на него, как будто не понимая, о чем он спрашивает, потом начала ощупывать свое лицо, шею и плечи. В этом было так много от «нашей Луизы», что Ральф невольно рассмеялся. Луиза улыбнулась ему в ответ.

[Похоже, что все в порядке. Я почти в этом уверена.]

[Что ты там делала?! Ты же могла погибнуть!]

Луиза, которая снова помолодела (Ральф решил, что не без помощи того бродяги), посмотрела ему в глаза.

[Может быть, я старомодная, Ральф, но если ты думаешь, что я собираюсь провести следующие двадцать лет трепеща и поминутно хлопаясь в обморок, как героини второго плана в тех романах, которые так обожает моя подруга Мина, то лучше тебе поискать себе другую женщину.]

Он сначала слегка обалдел от такой тирады, а потом помог ей подняться на ноги и обнял ее. Луиза тоже его обняла. Она была очень теплой, она была очень здешней. Ральф задумался было о сходстве бессонницы и одиночества – оба этих явления были коварными, они накапливались в душе и порождали разногласия с самим собой, это были друзья отчаяния и враги любви, – но тут же отбросил все измышления и поцеловал Луизу.

Клото с Лахесисом, которые стояли на вершине холма и наблюдали за ними с видом взволнованных работяг, которые поставили всю свою рождественскую премию на собачьи бои, разом сорвались с места и побежали к Ральфу с Луизой. А Ральф с Луизой стояли лицом к лицу, как два влюбленных подростка. Со стороны Пустошей доносился вой сирен – он становился все громче, как голоса в неспокойном сне. Столп огня, который стал памятником наваждению Эда Дипно, теперь был таким ярким, что на него невозможно было смотреть. Ральф слышал, как взрываются машины, и подумал о своей машине, которая тоже была где-то там. Он подумал: и ладно, ничего страшного. Все равно он уже слишком стар, чтобы водить машину.

7

Клото: [С вами все в порядке?]

Ральф: [Да. Луиза вытащила меня оттуда. Она спасла мне жизнь.]

Лахесис: [Да. Мы видели, как она вошла. Это был смелый поступок.]

И непонятный, да, мистер Лахесис? – подумал Ральф. Вы это увидели и оценили… но я не думаю, чтобы вы поняли, почему она это сделала. Есть у меня подозрение, друзья мои, что идея спасения чьей-то жизни – пусть даже ценой своей собственной – для вас так же непостижима, как и любовь.

В первый раз Ральфу стало по-настоящему жалко этих маленьких лысых докторов. Он понял всю иронию их существования: они знали, что краткосрочники, жизнями которых они распоряжались, живут очень богатой внутренней жизнью, и эта жизнь была им неподвластна, они не понимали эмоций, которые управляют людьми, и поступков – иногда благородных, иногда просто глупых, – которые совершают люди под воздействием этих эмоций. Мистер Клото и мистер Лахесис изучали свой опыт общения с краткосрочниками, как богатые, но трусливые англичане Викторианской эпохи изучали карты, которые отважные путешественники и исследователи привозили из экспедиций, причем зачастую эти экспедиции спонсировались теми же самыми трусливыми богачами. Своими наманикюренными ногтями состоятельные филантропы водили по бумажным рекам, по которым они никогда не плавали, и по бумажным джунглям, где они никогда не были и не будут. Они жили в испуганном недоумении и довольствовались только воображением.

Клото и Лахесис использовали их с Луизой с жесткой уверенностью в необходимости таких действий, но они не могли понять ни ощущений, которые появляются, когда ты рискуешь буквально всем, ни горечи потерь; самым сильным из доступных им чувств был страх, что Ральф с Луизой попытаются разобраться с Эдом Дипно – дрессированной зверушкой Кровавого Царя – напрямую, и тогда их прибьют, как мух. Маленькие лысые доктора прожили очень долгие жизни, но почему-то Ральф был уверен, что, несмотря на яркие ауры, похожие на переливчатых стрекоз, на самом деле их жизни были уныло-серыми. Он посмотрел на их гладкие, странно детские лица и вспомнил, как он испугался, когда увидел их в первый раз – на крыльце дома Мэй Лочер тем утром. Но теперь он уже их не боялся. Совсем не боялся.

Клото с Лахесисом были явно встревожены и смущены, но Ральф вовсе не собирается их успокаивать. Ему почему-то казалось правильным, что они себя чувствуют именно так.

Ральф: [Да, она очень храбрая, и я ее очень люблю, и я думаю, что мы будем жить счастливо до тех пор, пока…]

Тут он замолчал, и Луиза беспокойно зашевелилась у него в объятиях. Только теперь он понял, что она почти спала. Это его умилило и слегка рассмешило.

[До тех пор, пока – что, Ральф?]

[До тех пор, пока – как бы ты это ни назвала. Я думаю, что если ты краткосрочник, у тебя всегда есть какое-нибудь до тех пор, пока, и может быть, это не так уж плохо.]

Лахесис: [Ну, я думаю, это значит, что пора прощаться.]

Ральф невольно усмехнулся, это напомнило ему радиопередачу «Одинокий странник», где почти каждый выпуск заканчивался именно этими словами. Он протянул руку Лахесису и искренне развеселился, когда увидел, что маленький человек отшатнулся от него.

Ральф: [Подождите минутку, ребята. Зачем так спешить?]

Клото, явно ожидая чего-то неприятного: [Что-то не так?]

[Да нет, все так. Но после того, как мне саданули по голове и по боку и я еще каким-то образом умудрился выжить, мне кажется, у меня есть право удостовериться в том, что все действительно в порядке. Правильно? Ваш мальчик теперь в безопасности?]

Клото, улыбаясь и с явным облегчением: [Да. Разве вы сами этого не чувствуете? Через восемнадцать лет, перед смертью, этот мальчик спасет жизнь двум людям, которые иначе погибли бы… а один из этих людей не должен погибнуть, иначе равновесие между Случайностью и Предопределенностью вновь пошатнется.]

Луиза: [Да черт с ним, с этим вашим равновесием. Я вот что хочу знать: теперь мы сможем вернуться к своей обычной краткосрочной жизни или нет?]

Лахесис: [Не просто сможете, вы должны будете это сделать. Если вы с Ральфом еще немного пробудете здесь, вы уже не сможете спуститься.]

Ральф почувствовал, как Луиза крепче прижалась к нему.

[Мне бы этого не хотелось.]

Клото с Лахесисом удивленно переглянулись: «Как может кому-то не нравиться здесь?!» – говорил этот взгляд – и вновь повернулись к Ральфу с Луизой.

Лахесис: [Нам действительно пора. Мне очень жаль, но…]

Ральф: [Подождите, соседушки… пока вы еще никуда не уходите.]

Они удивленно посмотрели на него, а Ральф медленно закатал рукав – он был запачкан какой-то жидкостью, может быть, кровью Царь-Рыбы, но об этом ему не хотелось даже думать, – открыв белый шрам на руке.

[И не надо на меня так смотреть. Я просто хотел вам напомнить, что вы дали мне слово. Чтобы вы не забыли.]

Клото, с явным облегчением: [Можешь на нас положиться, Ральф. То, что было твоим оружием, теперь стало нашим обязательством. Мы дали слово, и мы его сдержим.]

Только теперь Ральф поверил, что все закончилось. И пусть это звучит как безумие, но какая-то его часть сожалела об этом. Теперь его настоящая жизнь – жизнь на нижних уровнях – уже казалась ему нереальной, и он понял, почему Лахесис сказал, что если они пробудут тут еще немного, то не смогут вернуться к себе, к нормальной жизни.

Лахесис: [Нам действительно пора. Прощайте, Ральф и Луиза. Мы никогда не забудем того, что вы для нас сделали.]

Ральф: [Можно подумать, у нас был выбор. Или все-таки был?]

Лахесис, очень мягко: [Мы же сказали вам, разве не так? У краткосрочников всегда есть выбор. Нас это пугает… но это, наверное, прекрасно.]

Ральф: [Скажите, ребята, вы вообще пожимаете руки?]

Клото с Лахесисом испуганно переглянулись, и Ральф почувствовал, что между ними опять происходит какой-то телепатический диалог. Когда они повернулись обратно к Ральфу, у них на лицах застыли одинаковые нервные улыбки – улыбки мальчишек, которые решили, что, если они не прокатятся на высоких американских горках, они никогда не станут настоящими мужчинами.

Клото: [Разумеется, мы много раз наблюдали этот ритуал, но нет… мы никогда никому не пожимали рук.]

Ральф взглянул на Луизу и увидел, что она улыбается… но ему показалось, что у нее в глазах стоят слезы.

Сначала он протянул руку Лахесису, поскольку мистер Лахесис был явно решительнее своего коллеги.

[Дай пять, мистер Лахесис.]

Лахесис так долго смотрел на протянутую руку Ральфа, что ему уже начало казаться, что Лахесис так и не решится, хотя было видно, что ему очень хочется. Потом, очень медленно и осторожно, он протянул Ральфу свою маленькую ручку и позволил ему ее пожать. Когда их ауры соприкоснулись и перемешались, Ральф испытал странное ощущение… а в переплетении аур он увидел причудливые серебристые узоры, похожие на иероглифы на шарфе Эда Дипно.

Он дважды встряхнул руку Лахесиса, неторопливо и важно, а потом отпустил ее. Испуганный взгляд Лахесиса сменился широкой улыбкой. Он повернулся к своему партнеру.

[Его сила почти без защиты во время этой церемонии! Я почувствовал это! И это прекрасно!]

Клото протянул Ральфу руку, и за миг до того, как их руки встретились, закрыл глаза, как человек в ожидании укола. Лахесис тем временем обменялся рукопожатиями с Луизой. При этом он широко улыбался, как танцор водевиля, выходящий на бис.

Клото как будто справился с собой. Он взял руку Ральфа и твердо пожал ее один раз. Ральф усмехнулся.

[Расслабьтесь, мистер. Помните, как в том анекдоте?]

Клото отпустил его руку. Казалось, он пытается придумать достойный ответ.

[Спасибо, Ральф. Я постараюсь не напрягаться. Правильно?]

Ральф рассмеялся. Клото, который теперь повернулся, чтобы пожать руку Луизе, удивленно улыбнулся, и Ральф похлопал его по плечу.

[Вы все правильно поняли, мистер Клото. Очень правильно.]

Ральф обнял Луизу и в последний раз посмотрел на маленьких лысых докторов.

[Мы ведь еще увидимся, правда, ребята?]

Клото: [Да, Ральф.]

Ральф: [Ну ладно. Еще лет семьдесят мне вполне хватит, запишите это в свой ежедневник, ладно?]

Они ответили ему улыбками профессиональных политиканов, что его не особенно удивило. Ральф кивнул им и обнял Луизу за плечи. Они вместе смотрели, как мистер Клото и мистер Лахесис медленно спускаются по холму. Лахесис открыл дверь слегка покосившегося мужского туалета, Клото встал на пороге открытого женского. Лахесис улыбнулся и помахал рукой. Клото отсалютовал ножницами.

Ральф с Луизой помахали в ответ.

Лысые доктора зашли внутрь и закрыли за собой двери.

Луиза вытерла мокрые глаза и повернулась к Ральфу.

[Это все? Совсем все?]

Ральф кивнул.

[И что нам теперь делать?]

Он протянул ей руку.

[Разрешите проводить вас домой, мадам?]

Улыбаясь, она взяла его под руку.

[Благодарю вас, сэр. Разрешаю.]

Они так и вышли из Строуфорд-парка, постепенно спускаясь на уровень краткосрочников, и к тому времени, когда дошли до Харрис-авеню, они уже вернулись на свое привычное место в схеме бытия – и заметили это только тогда, когда все закончилось.

8

Дерри захлебывался всеобщей паникой и наслаждался собственным возбуждением. Выли сирены, люди кричали с верхних этажей домов, пытаясь найти друзей и знакомых на улицах внизу, и на каждом углу собиралась толпа, чтобы поглазеть на пожар на другой стороне долины.

Ральф с Луизой не обращали внимания на толпы и суету. Они медленно шли по улице, и волновало их только одно – безмерная усталость, которая, казалось, упала в них, как мешки с песком, мягко, но тяжело. Пятно яркого света на парковке у «Красного яблока» казалось бесконечно далеким, хотя Ральф знал, что до магазина осталось всего три дома, причем не длинных.

В довершение ко всему на улице сильно похолодало, дул сильный ветер, а они были одеты совершенно не по погоде. Ральф решил, что это первые признаки настоящей осени и что бабье лето в Дерри закончилось.

Фэй Чапин, Дон Визи и Стэн Элбери шли им навстречу, направляясь, очевидно, к Строуфорд-парку. Полевой бинокль, который Дон Визи иногда использовал, чтобы наблюдать за тем, как взлетают и приземляются самолеты, теперь болтался на шее у Фэя. Лысеющий тяжеловесный Дон шагал в центре, и все это наводило на мысли о другом, более знаменитом трио. Три всадника Апокалипсиса, второй состав, подумал Ральф и усмехнулся.

– Ральф! – воскликнул Фэй. Он дышал тяжело, почти задыхался. Ветер задувал ему волосы в глаза, и он раздраженно откидывал их обратно. – Чертов Общественный центр взорвался! Кто-то разбомбил его с самолета! Мы слышали, что погибла целая тысяча человек!

– Я слышал то же самое, – серьезно ответил Ральф. – На самом деле мы с Луизой только что были в парке, как раз наблюдали. Оттуда все замечательно видно.

– Господи, а то я не знаю. Я прожил тут всю свою чертову жизнь, если ты вдруг запамятовал. Куда, по-твоему, мы идем? Давайте присоединяйтесь!

– Мы с Луизой решили пойти домой, чтобы посмотреть, что говорят по телевизору. Может быть, мы подойдем к вам попозже.

– Ладно, мы… святые угодники, Ральф, что ты сделал со своей головой?

На мгновение Ральф растерялся – что он сделал со своей головой? – а потом в памяти всплыли сумасшедшие глаза и оскаленный рот Эда Дипно. О нет, нет, кричал Эд. Ты все испортишь.

– Мы бежали, чтобы успеть посмотреть, и Ральф врезался в дерево, – сказала Луиза. – Ему еще повезло, что он не попал в больницу.

Дон рассмеялся, но у него было лицо человека, который явно рассчитывал на что-то большее. Фэй вообще не обращал на них внимания. А вот Стэн обратил, и он почему-то не смеялся. Он смотрел на них с озадаченным любопытством.

– Луиза, – сказал он.

– Что?

– Ты знаешь, что у тебя к запястью привязан тапочек?

Она посмотрела на свою руку, потом подняла глаза и одарила Стэна лучезарной улыбкой.

– Да! – сказала она. – Забавно выглядит, правда? Что-то вроде… браслета с подвесками в натуральную величину!

– Ну да, – сказал Стэн. – Конечно. – Но он уже не смотрел на тапочек, теперь он внимательно изучал лицо Луизы. Ральфу было очень интересно, как они станут объяснять свой цветущий вид завтра, когда не будет тени, скрывающей их лица.

– Ладно! – нетерпеливо воскликнул Фэй. – Пойдемте уже!

Они пошли дальше своей дорогой (Стэн на ходу оглянулся и еще раз с сомнением посмотрел на них). Ральф прислушался, почти ожидая, что Дон Визи скажет какую-нибудь гадость.

– Боже мой, это звучало так тупо, – сказала Луиза. – Но надо же было хоть что-то ответить.

– Все в порядке.

– Стоит мне открыть рот, и я обязательно брякну какую-нибудь глупость, – сказал она. – Это один из моих величайших талантов. А всего у меня их два. Второй талант состоит в том, что я могу подчистую умять большую коробку шоколадных конфет за два часа, пока смотрю фильм. – Она отвязала от руки тапочек Элен. – С ней все в порядке, правда?

– Да. – Ральф протянул руку за тапочком и только тогда сообразил, что у него в руке уже что-то есть. Он так долго сжимал кулак, что пальцы совсем онемели. Когда ему наконец удалось разжать руку, он увидел следы от ногтей, впившихся в ладонь. То, чего он боялся, все-таки произошло: его обручальное кольцо было на месте, а вот кольцо Эда исчезло. Оно идеально ему подходило, но в какой-то момент все равно соскользнуло с пальца.

А может, и нет, прошептал голос, и Ральф удивился тому, что на этот раз это была не Каролина. Теперь это был голос Билла Макговерна. Может быть, оно просто исчезло. Пшик – и все.

Но он так не думал. Он был уверен, что обручальное кольцо Эда было наделено некоей силой, которая совершенно не обязательно должна была погибнуть вместе с Эдом. Кольцо, которое нашел Бильбо Бэггинс и затем отдал своему племяннику Фродо, могло исчезать и появляться… по собственной воле. Может быть, кольцо Эда было таким же волшебным.

Но прежде чем он успел развить эту мысль, Луиза всунула ему в руку тапочек Элен и забрала то, что держал в руке Ральф. Какую-то скомканную бумажку. Она разгладила ее, чтобы посмотреть. Ее лицо стало очень серьезным.

– Я помню эту фотографию, – сказала она. – Большая висела в рамке у них в гостиной, в хорошей позолоченной рамке. Гордость дома.

Ральф кивнул.

– А эту, маленькую, он, наверное, носил в бумажнике. Она была у него на приборной панели. Пока я не взял ее, он меня бил, ничтоже сумняшеся. А когда я забрал фотографию, он забыл про Общественный центр, про все на свете забыл – бросился ее отнимать. Последнее, что он сказал, было: «Отдай их обратно, они мои».

– Он с тобой говорил, когда это сказал?

Ральф запихнул тапочек в задний карман и покачал головой:

– Нет, по-моему, нет.

– Элен была сегодня в Общественном центре, да?

– Да. – Ральф подумал о том, какой она была в Хай-Ридже: бледное лицо и слезящиеся от дыма глаза. «Если они остановят нас сейчас, значит, они победили, – сказала она. – Неужели ты не понимаешь?!»

И теперь он таки понял.

Он забрал фотографию у Луизы, снова скомкал ее и пошел к урне на углу Харрис-авеню и Коссут-лэйн.

– Мы попросим у них другую их фотографию, которую сможем держать у себя на каминной полке. Что-нибудь менее официальное. Эта… я не хочу, чтобы она была у меня.

Он бросил плотный бумажный шарик в урну – простой бросок, максимум два фута до кольца, – но именно в этот момент подул ветер, и смятое фото Элен и Натали, которое Ральф снял с приборной панели в самолете у Эда, улетело, подхваченное холодным восходящим потоком. Ральф с Луизой зачарованно наблюдали за тем, как фотография улетала в небо. Луиза первой отвела взгляд. Она посмотрела на Ральфа с легкой улыбкой.

– Ты действительно сделал мне предложение или мне померещилось из-за усталости?

Он открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент очередной порыв ветра заставил его зажмуриться. Когда он открыл глаза, Луиза уже шла к дому.

– Все может быть, Луиза, – сказал он. – Теперь я это знаю точно.

9

Минут пять спустя они уже были у дома Луизы. Она открыла входную дверь, впустила Ральфа и плотно закрыла дверь, отгородив их от ветреной вздорной ночи. Он прошел за ней в гостиную, и остановился бы там, но Луиза не колебалась. Все еще держа его за руку, но не волоча его за собой (хотя, может быть, и поволокла бы, если бы он вздумал сопротивляться), она повела его в спальню.

Он посмотрел на нее. Луиза, похоже, уже успокоилась и пришла в себя… и вдруг он снова почувствовал в голове уже ставшую привычной вспышку. Аура Луизы расцвела, словно серая роза. Она была все еще истощенной, но уже наливалась цветом, создавала себя и даже, наверное, излечивала.

[Луиза, ты уверена в том, что ты этого хочешь, и в том, что ты хочешь именно этого?]